Одна беременность на двоих

В эти выходные я возненавидела и лимон, и имбирь, и даже простую кипяченую воду. Живот приобрёл округлую форму, превратившись в аквариум, в котором булькало антипростудное питьё. Мы в страхе переживали первую ночь, и впервые Аманда не обвинила меня в неосмотрительности. Но я продолжала корить себя: зачем мы потащились к океану в шторм? Зачем? И Бьянка, затеявшая поездку, боялась звонить, потому проявилась лишь к следующему вечеру, бросив короткую смску: в порядке ли мы? Могло, наверное, быть и хуже, но мы точно не были в порядке. Нос заложило у обеих, хотя мы с первых минут пытались победить насморк солевым раствором. А к середине недели обе кашляли так, что закладывало уши. Медсестра по телефону посоветовала пить тёплое и стараться не надрывать живот. Аманде, конечно! А мне можно было не сдерживаться. В кашле даже была польза — я меньше думала о пальце, который не прекращал ныть, хотя на смену бинту к понедельнику пришёл обыкновенный пластырь, но заглядывать под него всё равно не хотелось Я меняла грязный на чистый почти что с закрытыми глазами. Из-за руки пришлось отказаться от рисунка — и так пластырь так быстро загрязнялся, словно уголь летал в воздухе. Зато теперь я легко оценила, насколько Аманде осточертели вопросы про роды. Меня тоже каждый второй норовил спросить про палец. Но если Аманда могла назвать приблизительную дату родов, то я не знала, когда палец заживёт и на что в итоге будет похож. И сумею ли я когда-нибудь согнуть его! Я кашляла и едва сдерживалась, чтобы не разорвать ногтями кожу на груди, пытаясь пробраться внутрь и вытащить то, что не желало выполаскиваться. — Мы пойдём гулять с собакой? — поинтересовалась я, держа в руках коробочку с микстурой. Она была со снотворным и могла подействовать в любой момент, потому что я и без неё уже клевала носом из-за болезненного недосыпания. Кашель выматывал, лишал аппетита, и вся моя еда состояла сейчас из леденцов от кашля — единственного средства спасти тишину в классе. — У меня живот тянет, — протянула Аманда с дивана. — Всё от этого дурацкого кашля. Погуляй сама. Погуляю, без вопросов! Достаточно светло. К тому же, одной можно не сворачивать в парк, а сделать пару кругов по району. И заодно нагулять хоть какой аппетит, чтобы не глотать лекарство на голодный желудок. Собака мне обрадовалась, и я на миг сумела позабыть даже про боль в груди, но Аманда напомнила о ней, едва я переступила порог: — Спи, пожалуйста, сидя — так ты меньше кашляешь. Сидя? Впрочем, после микстуры я, пожалуй, усну даже стоя. И всё же я присела на диван с ноутбуком, понимая, что должна убить глаза окончательно, чтобы они сами закрылись. Аманда скрючилась вокруг своей подушки и почти сложила на меня ноги. Я не подвинулась, потому что на ум пришло странное сравнение — как собака боком прижалась. Такое же тепло и мягкость. Не нарушаемые злыми словами. Будто слова и тело принадлежали двум разным личностям — доброй и злой Аманде. Она была злая, как натасканная на воров собака. Только я уже давно не нарушала её персональных границ по собственной воле. Ноги она сложила на меня сама. И прежнего трепета не чувствовалось. Спокойствие. Мной овладело мёртвое спокойствие. Здесь сейчас, как в гробнице, которую наконец-то покинули плакальщицы. Аманда лежала ко мне спиной, и я видела лишь прикрытые волосами уши. А дальше, на тёмной стене само собой прорисовывалось моим воображением лицо. Лицо спящей красавицы. И вдруг подумалось, что на месте принца я бы не будила принцессу. Спящие не мелят языком, который может быть ядовитее змеиного. И к ним можно сидеть так близко, как хочется, без страха, что от тебя отодвинутся. В тишине и темноте, не нарушаемой сейчас погасшим экраном ноутбука, я впервые не чувствовала себя одинокой. Странно — может, так воздействовал на меня отпустивший после микстуры кашель? Я сунула ноутбук под подушку, не в силах дотянуться с ним до пола, не потревожив спящую Аманду. Ничего, подушка мне не понадобится. Я посплю на собственном плече, как в самолёте. Только с утра никто не спросил про мою шею. Аманда была занята животом. — Может, мы не то съели? Не мы, а она — я с трудом запихнула в себя после прогулки круассан. — Живот крутит, но, кажется, не так как при месячных. Может, не то съела? — повторила Аманда, будто я спрятала от неё ответ. Его у меня просто не было, и пришлось выкручиваться привычной фразой: — Может, это нормально для твоего срока? Минула почти неделя. Ещё одна. Оставалось четыре. Четыре, то есть, по идее, в тридцать шесть недель, можно спокойно родить. Но ведь Аманда не родит сейчас? Ведь не родит? Конечно, не родит. Но я всё равно на лекции тыкалась больным пальцем в телефон, проверяя сообщения. Возможные. Не получила я никаких. И не от кого. И почти успокоилась — ещё не время, ещё рано, как тут же меня огрело новым знаком. Песня на испанском оказалась про роды. К счастью, Аманда не посчитала её знаком и посмеялась над сатирическим текстом, в котором прекрасная невеста и прекрасный жених прожили долго и счастливо, нажив восемь детей, маленьких светловолосых, как родители, ангелочков. И вот рождается долгожданный девятый ребёнок — чёрный, «негритто». Много лет муж молчал, полюбив его, как сына, но под конец жизни не сдержался и попросил жену признаться, кто отец её негритто. Жена улыбнулась: ты его отец, и он твой единственный сын. И тут их дороги разошлись: она ушла, забрав белобрысых ангелочков, а он остался со своим чернышом. Смешно, да только не надолго. Лицо Аманды сделалось серьёзным. — Интересно, а трёхмерное УЗИ действительно цветное, и они способны заранее знать цвет кожи ребёнка? Тут уж мне точно следовало молчать. Не называть же её в лицо дурой! Ну у неё-то откуда в роду чернокожие?! — Наверное, нет. Иначе бы про такие сюрпризы не писали, — продолжала она извечный разговор сама с собой. Я в этот раз даже не была благодарным слушателем и раз двадцать успела пожалеть, что дала ей послушать песню. — А вдруг он будет копией отца Майкла? И дед догадается, ведь существует же вероятность, что мы столкнемся на улице хотя б однажды. Да и соседи могут заметить. А? Что, а? Можно перебрать хоть весь алфавит и всё равно не доберёшься до разумного ответа. И я снова промолчала, но в этот раз Аманда слишком серьёзно вглядывалась в моё лицо. Что сказать? — Ты ведь только на год туда, а младенцы все друг на друга похожи. Да и на площадках с таким мелким ты ошиваться не будешь. И отцу Майкла уж точно там делать нечего! — А с чего ты решила, что я в Рино всего на год? Тон вопроса предполагал ответ, и в этот раз я не раздумывала над ним и минуты: — Потому что у тебя академка всего на год. Аманда слишком долго испепеляла меня взглядом, а потом отвернулась. Я напряглась. Плачет? Только встать не решилась. Утешать меня не просили. — Нет смысла продолжать эту учёбу. Я не смогу вкалывать на равных с тобой, — говорила она глухо, уткнувшись, наверное, в кулак. — Мне нужно что-то простое и стабильное. Ясли работают до шести вечера и всё. Мне нечего было возразить. Но останься она в Рино дольше, многое изменится. — А если ты будешь с матерью, она сможет забирать… Зачем, зачем я открыла рот?! Аманда обернулась, но глаза вместо слёз сверкали гневом. — У матери уроки по вечерам. А по утрам собаки. В её доме невозможно жить. И помощи никакой не будет. Только проблемы! Может, она и права. Я миссис О’Коннор не знаю. Однако ж всё уже решено. Выбор сделан. И в какой-то мере самой Амандой. Она не сделала ничего, чтобы избежать переезда в дом матери. Может, всё-таки она врёт, и смерть Майкла смешала ей карты? Слишком уж спокойной она была до Тахо, а потом её будто подменили. Но я не хочу об этом думать. Я не хочу об этом думать. Не хочу! Я достаточно нафантазировала про отца её ребёнка, и последствия буду расхлёбывать ещё долго. Аманда вернулась к акварелям и игнорировала все мои предложения выйти погулять дальше балкона. Даже если тянет живот, не сидеть же дома до самых родов! Вон сколько беременных в магазинах — у них что, ничего не болит? Только возмущение моё оставалось молчаливым. Озвучь я хоть одну мысль, получила бы простой ответ: Тебе не понять! Да, мне не понять! Не понять… Аманда вдруг перекинулась на испанские песни и прошустрила, кажется, весь ютюб, ища более-менее понятную лирику. — Вот, послушай! — включила она на телефоне песню в субботнее утро. Кроме «Ихо де ля луна» я почти ничего не поняла, и Аманда сунула мне под нос текст: на этот раз героями были цыгане. Жгучая красавица молила Луну дать ей в мужья красавца-цыгана, а та взамен требовала отдать ей первенца. Она одинока, и женщина не может называться женщиной, пока не познала счастья материнства. Девушка рассмеялась в бледное лицо Луны — что же станешь делать ты с ребёнком из плоти и крови, поить его из млечного пути? Но одолеваемая страстью, девушка всё же заключила с Луной сделку, вышла замуж и в положенный срок родила сына — с прозрачной кожей, серыми глазами и белыми волосами. Взбешённый отец выхватил кинжал и заколол верную жену за измену, а ребёнка отнёс на вершину горы… Луна склонилась к младенцу, и тот сразу же перестал плакать. И кто из вас знает, почему луна не всегда полная? Да потому, что ей надо укачивать на своём полумесяце дитя, словно в колыбельке. Я дочитала текст и прилипла взглядом к чёрной точке. Теперь Аманда боится, что ребёнок будет альбиносом? Я сойду с ума за этот месяц, если каждый день она станет выдумывать новый страх! — Ну, поняла? Аманда глядела на меня глазами, полными ожидания, и я даже испугалась, что пропустила что-то то ли в тексте песни, то ли в скудной ныне врачебной информации. — Что? — спросила я на всякий случай. — Вот почему дети плохо спят в полнолуние! — выпалила Аманда так громко, словно желала докричаться до соседей. — Что? — спросила я снова, на этот раз из-за отсутствия в моей голове подобной информации. Откуда мне знать про луну и детей? С тех пор, как Аманда перестала подсовывать мне статьи, я не читала про беременность. — Здорово как они объясняли необъяснимое в легендах — гены расовые, альбиносов, фазы луны, — перечисляла Аманда, пока я запихивала в рот остатки тоста с джемом. — А ещё говорят, если родишь с утра, ребёнок будет лучше спать ночью, а если ближе к вечеру, то у него сдвинутся фазы сна, и ночью ему захочется бодрствовать. — Так поэтому кесарево делают с утра? Я не договорила. И хорошо, потому что Аманда успела уже по-своему истолковать фразу и придумать к ней продолжение, на которое обиделась. Она молчала, но взгляд был достаточно красноречивым, чтобы погнать меня к раковине ополоснуть чашки. Я вновь забыла про перчатки, и порез под пластырем ужасно защипало. Не зная, что делать, я сунула палец под струю холодной воды. Повязка размокла, и я впервые увидела рану при свете дня. Края топорщились бахромой, но внутри всё успело сростись. Через месяц даже научусь сгибать палец, а пока я всё же однорука. Только Аманда не пришла на помощь. Я домывала ложки двумя пальцами. Впереди ещё была субботняя уборка. И была она на мне.