Одна беременность на двоих

За пару месяцев я успела позабыть, как выглядит медицинский офис, и вновь, как в первый раз, не могла оторвать взгляда от чужих животов, когда осталась ждать Аманду в холле. Читать журналы не хотелось, и я решила пройтись по коридору, увешанному картинами, и остановилась в конце у окна, под которым стояла низкая витрина с погремушками. Мы не купили ещё ни одной. Неужели и игрушки не сочетались в голове Аманды со слингом и тканевыми подгузниками? — Зачем? Мать явно купила всё, что рекламируют в журналах. А в первую неделю ему ничего не будет нужно, — надулась Аманда, и я испугалась, что врач сказал что-то не очень хорошее. Я так и не спросила, а она так и не сказала про результат анализа на стрептококк. Спросить сейчас или и дальше молчать? Уж лучше молчать, чем в очередной раз нарваться на грубость. Сама скажет, когда будет готова. Мы вышли из здания, прошли всю парковку и уселись в машину. Молча. Аманда была за рулём и на пути сюда, но сейчас зачем-то ещё дальше отодвинула кресло. — Куда ему ещё расти, скажи! — выдала она, глядя перед собой. Между животом и рулём оставалось довольно много места. В сидячем положении живот будто сдувался — наверное, весь переходил в дополнительные подбородки, но о них лучше не заикаться. К тому же, они не портили лицо, а просто делали Аманду похожей на пупса, разодетого под взрослую куклу. — Врач сказал, что я перехожу. Шейка матки даже не начала размягчаться. Я пожала плечами. — Ну и что! Ты только позже в Рино уедешь и больше постановок нарисуешь. Это же здорово! Только подбодрить её у меня не получилось. Я вновь ошиблась с выбором слова. — Что здорово?! Он же после сорока недель расти как ненормальный начинает! Как я слона сама рожу? — Да что ты нервничаешь! Врач же только предполагает. И ничего больше. Ведь так? Дети ж, они ж не предсказуемы! — Да что ты знаешь о детях! Аманда махнула рукой и в сердцах надавила на газ. Только газанула не вперед, а назад. Прямо в дерево! Хруст был очень громким. Затмил даже её вскрик. Аманда сидела истуканом, и я первой выскочила из заведенной машины. Бампер присыпало старой корой, и оценить ущерб не удалось. — А теперь можешь поехать вперёд? Чуть… Я сжала губы. От фразы разило сарказмом, хотя у меня и в мыслях не было смеяться над Амандой. Просто я сама струхнула. Против дерева не сработает никакая краска. — Сама. Я не могу. И Аманда действительно вылезла из машины, так и не дотронувшись до ключа. Я отыскала ногой газ и ещё раз проверила коробку передач. Сердце выскакивало из ушей. Я дёрнула машину, даже не взглянув в боковое зеркало, чтобы удостовериться, что Аманда отошла, и потому слишком громко выдохнула, увидев её у дерева. Только она и не думала отряхивать бампер. Она держалась за живот. Тренировочные схватки? Или в туалет от страха приспичило? Я сжала ключи и провела кулаком по бамперу. Дерево магическим образом нас пожалело, отдав на растерзание беременным нервам кору. — Ничего! — обернулась я к неподвижной Аманде. — Слышишь, даже царапины нет. Но она не дёрнулась. Только руку выставила — замолчать или не подходить? Я решила не делать ни того, ни другого. — Фу, — выдохнула наконец Аманда. — Я уже и забыла, что такое брэкстоны. Врач даже давал послушать схватки, но я абсолютно ничего не чувствовала. А сейчас хоть кричи, так сжимает живот. Я приблизилась на пару шагов. — Тебе помочь? — Как ты поможешь?! — огрызнулась Аманда. — Ну, не знаю, — отступила я на шаг. — За руль сяду. — Понятно, что сядешь! — с прежней злобой перебила она. — У меня аж руки трясутся после дерева! Я уселась на место водителя, но не захлопнула дверцу. В зеркало было видно, как Аманда продолжает держаться за живот. Но моя помощь — это вести машину. Больше ничего. Казалось, прошло минут пять, прежде чем Аманда заняла место пассажира. Лицо каменное. Руки сложены на животе. Молчит, а мне не хотелось первой нарушать зловещую тишину. Но лучше спросить, куда ехать. Может, ей от пережитого страха захотелось съесть что-то необычное, и надо завернуть в магазин. Ещё минуту тишины я выдержала, но больше не смогла. — Послушай, а может всё же купим игрушку какую-нибудь? — Зачем? — прозвучал ледяной ответ. — Я тут подумала… Но, может, я и не права, — тут же добавила я на всякий случай. — Ребёнок же чувствует, что ты не хочешь ехать в Рино, вот и решил не вылезать. А если мы украсим квартиру детскими вещами, он захочет их посмотреть, и вылезет… — Они две недели ничего толком не видят. — Что, даже лицо матери? — удивилась я. — Наверное, оно для него как подушка… Отличное сравнение! Только мятая подушка… Я завела машину, продолжая ждать объявления маршрута. — Ну давай заедем в магазин, — разрешила Аманда, и мы поехали в ближайший универмаг, где можно было отыскать что-то со скидкой. Мне понравился мобиль, но Аманда покачала головой — у нас нет кроватки. Тогда я взяла большую погремушку с мелкими шариками. Аманда опять покачала головой — громко, а ему надо спать. Тогда я схватила синее одеяло с корабликом, но вовремя бросила. Аманда, к счастью, воздержалась от комментария. — Видишь, покупать-то нечего! Тогда я стащила с полки ботиночки — такие крохотные. Явно малыш в них на ноги не встанет, но их можно подвесить к лампе, как украшение. — Зачем деньги тратить?! — не выдержала Аманда. — С ребёнком нужно просто поговорить. И уговорить вылезти. — Но только через неделю. А то мы же на «Призрака Оперы» идём. — Я пока рожать не собираюсь. Ещё полных тридцати восьми нет. — Завтра будет! За эту неделю мы уже дважды были в театре — после мексиканских баллад побежали на оперу «Отелло» местной труппы — без декораций, на сцене только кровать, на которой мавр убил жену, да ещё и пели на итальянском. Я уж не знала за чем следить — экраном с переводом или жуткими гримасами Дездемоны. Нельзя в театре садиться так близко — актриса была лет на двадцать старше Отелло, и никакой грим её не спас. Я всё ждала, когда тот выкрикнет «Нонна», или как у них там на итальянском будет «бабушка» — но, кажется, именно так написано на упаковке с бискотти —, а Отелло продолжал петь про любовь… В конце я уже только на него и смотрела, игнорируя действо и хор из переодетых мужчинами женщин. Я ждала на роль афроамериканца, и для меня стало откровением, что Отелло на деле араб. По фамилии актёр был мексиканцем, но казался цыганом — высокий, смуглый без грима, и с такой улыбкой, что ему можно было и не петь. Я жалела, что в зале темно, и у меня нет блокнота с карандашом. Его портрет надо было ставить на афишу, а не какую-то дурацкую картину! — У меня аж голова закружилась от слежения за экраном, — пожаловалась Аманда. — В следующий раз пойдём на что-то на английском. Я не думала, что этот «следующий раз» наступит так быстро. Я пыталась остановить Аманду, но та не слышала доводов разума. — Ты не понимаешь, что это мой последний шанс? — выпалила она на мой протест. Это тоже был мой последний шанс довести проекты до ума. Минус ещё один вечер уменьшал мои шансы получить приличную оценку. — Ты всё успеешь, а я нет. Потом я ни в какой театр не пойду с ребёнком. И Бродвей не приезжает в Рино! Да, он приезжает в Сан-Франциско! И дешёвые билеты оказались только в среду днём. Минус ещё один мой день в университете, ведь я согласилась пойти с ней к врачу в учебное время. Вернее, у меня не было выбора. — А если у меня раскрытие? Я ведь могу не чувствовать. И тогда меня не отпустят домой. И после такого заявления она купила билеты на мюзикл! Эти билеты отлично сочетались с полиэтиленом, которым она вновь попыталась застелить диван, чтобы сберечь от околоплодных вод. — Может, три простыни постелить? — спросила Аманда из темноты. — Тогда не будет скользить. А я думала, что не сплю одна. Какое там скользко? У меня давно не было места для кручения, но даже сквозь пижаму я чувствовала холод пластика. — А, может, тебе спать в спальнике на полу? Ковролин можно будет отмыть специальным пылесосом. И Аманда согласилась. Даже как-то умудрилась забраться в спальник вместе с подушкой. Я с радостью стащила с дивана полиэтилен, но уснуть не смогла. Теперь надо было перебраться к стенке, чтобы ненароком не свалиться на пол прямо на Аманду, но я разучилась так спать — и как бы ни легла, упиралась в стенку то спиной, то коленками, и при любом неловком движении выстукивала по ней глупый такт. — Знаешь, — послышался теперь уже издалека голос Аманды. — Если бы мне оказалась нужна капельница, это было бы лучше. Я напряглась, но побоялась вставить в паузу глупую реплику. — Тогда бы я хоть что-то точно знала про свои роды, — продолжила она. — Как думаешь, животные так же боятся родов, как и люди? Идиотский вопрос, на который невозможно подобрать нейтральный ответ, но я рискнула выдать: — Нет, они же не читают в интернете страшных историй. Аманда на минуту замолчала. На слишком долгую минуту, за которую я успела раз пятнадцать прикусить язык. — Они тоже видят, как звери умирают, — буркнула она и зашуршала спальником. Наверное, отвернулась. — Аманда, неужели ты именно этого боишься? Какая глупость! — я даже села. — Мы же не дикари больше! Ты кучу анализов сдала, столько УЗИ сделала! Да врачи тебя всю по косточкам разобрали. Сейчас надо сделать что-то сверхъестественное, чтобы отдать концы в родах. Но ты же этого делать не будешь? — попыталась я закончить тираду на смешливой ноте, но всё равно не получила ответа. — Аманда, чего тебя так расстроило, ты можешь сказать нормально? Капельницу ставить не надо! Раскрытия нет. Да и вообще ты же уже, можно сказать, доносила ребёнка. Аманда! — повторила я настойчивее, и спальник наконец зашуршал. — Врач спросил, почему я не принесла ему план родов. Я ответила, что не понимаю его смысла. Ну, действительно кто будет меня спрашивать, если встанет вопрос кесарева. Они ведь сделают и всё. А эти разговоры, что я не хочу анестезию. Да, не хочу, а вдруг это будет так больно, что я буду умолять позвать анестезиолога. Ну, какой к чертям план! Я только одно ему написала, что при любом исходе режешь пуповину ты. Повисла пауза. И я слишком долго молчала, не уверенная, что Аманда высказалась. — А что, можно было отказаться?! — вскричала я с великой надеждой. — Ты что, сдурела?! — перекричала меня в ночи Аманда. — Такой шанс раз в жизни выпадает. И единицам! Отказываться? К кому ты ещё на роды пойдёшь… А сама рожать будешь, никто тебе ножницы не протянет… Я упала обратно на подушку. Ладони вновь зачесались, будто в них уже вложили ножницы. Я бы с радостью вернула их доктору. И если не получится, он ведь поможет мне, ведь поможет? Я, кажется, и уснув, задавала этот вопрос. Во сне меня трясло даже больше, чем наяву. Мне снился медицинский офис, приглушённый свет, врач, лицо которого оставалось в тени. Он бегал за мной с ножницами, а я сигала через стулья в поисках двери и нашла её лишь к утру… Только рассказывать про сон не стала. Лучше скорее сбежать на учёбу и позабыть про грядущие роды. Аманда тоже должна перестать о них думать, потому что собиралась доверстать флаерсы для агентства по недвижимости. А я в спешке доделывала проекты — когда родится малыш, я явно выпаду из университетской жизни минимум на неделю. — Знаешь, а лучше родить чуть раньше, — выдала Аманда, когда мы уселись в поезд, чтобы ехать в театр. — Если перехожу и будут стимулировать, мать может приехать, потому что будет известна дата. И даже ближе к сорока неделям может приехать. — Она тебе так сказала? — Нет, но мне показалось, что она так думает. Уехать от учеников на две недели она не может, но взять неделю отпуска вполне. А я не хочу её видеть на родах. Не хочу делить с ней этот момент. — А со мной? Почему ты хочешь делить его со мной? — я задала лишь половину вопроса. Не высказанным остался конец фразы: или ты просто боишься идти туда одна? — А с тобой хочу! И не спрашивай почему. Просто хочу. И всё тут, — и почти уже через минуту добавила: — Если мать перережет пуповину, она станет напоминать мне о своей связи с внуком до конца дней. А ты — нет, понимаешь? Я кивнула. Конечно, меня ведь не будет рядом. За стеклом мелькали разноцветные коробки домов. Поездка в Рино стала казаться глупостью. У них будет семья — и чтобы там Аманда ни говорила, настоящая. Куда я лезу со своими кисточками и красками? — Я засекла время, — выдала Аманда, выходя из вагона. — Мы за два часа добрались. Первые роды длятся в среднем часов восемь. Мюзикл идёт два с половиной часа, плюс два часа дороги и ещё час накинь. Мы успеваем в госпиталь! На лице Аманды играла улыбка, а у меня дыхание захватило. Я дотронулась до её локтя: — У тебя что, схватки? Аманда остановилась на середине лестницы, и мне пришлось заискивающе задрать голову. — Я просто шучу. Ты что? Я — ничего. Я пыталась отговорить её от поездки. Поезд ведь трясёт. Даже для меня ощутимо, а она до сих пор ойкает на выбоинах в асфальте. Но желание развлечься взяло верх над страхами. Или те только в ночи её одолевают? Мы успевали забежать за сэндвичем в забегаловку в квартале от театра. Аманда даже взяла колу, подмигнув: — Может, в последний раз… Её шуточки не казались смешными. Я её ещё утром спросила про самочувствие, потому что этой ночью она раз десять бегала в туалет. — У меня всё нормально. Просто в тридцать восемь недель ребёнок вдруг в настоящего слона превратился. Только в театре я сумела расслабиться, хотя в желудке чувствовалась тяжесть от плохо пережёванной булки, и так же, как и Аманда, я держала руку на животе, пытаясь успокоить неприятные ощущения. Но в отличие от неё действо меня отвлекло, а Аманда постоянно заглядывала в телефон. Может, мать что написала? Не может же ей быть не интересен знаменитый мюзикл. Шикарные декорации, падающая люстра и голоса, какие голоса! Возможно, лицами они не дотягивали до Отелло, но в остальном явно его обошли. Хотя как можно сравнивать оперного певца с ними… И как можно в театре уткнуться в телефон? После такого я ожидала, что в антракте Аманда предложит уйти, и уже перебрала в голове с сотню доводов, чтобы убедить её остаться, но ни один не казался мне достаточно хорошим. — Давай походим, — вскочила Аманда первой из всего ряда. — Если они не настоящие, то пройдут. — Что? — я уставилась в её бледное лицо. — Я засекала время. Схватки идут весь этот час каждые пятнадцать минут. Я приросла к креслу, но Аманда сумела выдернуть меня из него. — Пойдём! Мы исходили холл и лестницу. Даже на улицу вышли и прошли от одного светофора до другого. Я боялась открыть рот. Только держала её под локоть. — Кажется, прекратились. Но я хочу в туалет. Иначе не высижу до конца. — А ты уверена, что мы должны сидеть? — Мы же в театр пришли, я не хочу просто так уходить… Мне хотелось сказать, что она всё равно ведь не смотрит, но я промолчала. И поспешила в очередь в туалет. Уже дали звонок, но мы дождались свободной кабинки. У меня самой скрутило живот то ли из-за сэндвича, то ли от страха. — Ты чего? — Аманда показалась мне бледнее прежнего. — Снова схватки? — Нет. Но есть кровь на прокладке. Правда, всего пару капель. — И? — Пошли в зал, а то ещё не пустят. И всё равно она остановилась на середине лестницы подле плаката для селфи. — Давай попытаемся улыбнуться. И мы попытались. — Ну как? — спросила я шёпотом минут через двадцать после начала второго действия. — Он постоянно двигается, — нагнулась ко мне Аманда. — И так больно, что я уже не могу понять, есть ли схватки. Наверное, всё же нет, потому что он обычно при них замирает. И мы смотрели дальше, а потом я заметила, что Аманда вновь вытащила телефон и показала мне два пальца. Две схватки были? Что, уже не с пятнадцатиминутным разрывом, а чаще? Но два пальца оказались знаком победы — схваток не было, она смотрела, сколько осталось до конца, потому что малыш передавил всё, к чему сумел привалиться. Мы даже не дождались окончания аплодисментов и понеслись в туалет. — Есть кровь? — метнулась я к Аманде, когда та вышла из кабинки. Я выглядела хуже после того, как умылась и замочила волосы. Юбка измялась, потому что я воспользовалась ей, как полотенцем, отключившись на мгновение от мозга. — Нет, но я вновь почувствовала схватку. Я глянула на часы. Если прибавить шагу, то мы успевали перехватить ранний поезд и не ждать лишние двадцать минут. Аманда двигалась быстро, но как-то всё боком, будто вновь хотела в туалет. — Ты вообще можешь идти? Она без слов кивнула. Как мы только не полетели с лестницы, спеша вставить билеты в валидатор. Табло показывало минуту до прибытия поезда, и двери вагона захлопнулись сразу за нашими спинами. Аманда плюхнулась на диванчик и вцепилась в телефон. — Новая… Она опустила телефон на живот, будто на столик, и ухватилась за бока, которые, мне показалось, раздулись, словно жабры. Она дышала так громко, что на нас обернулось несколько пассажиров, и кто-то даже предложил вызвать медиков, но Аманда отказалась. — Всё хорошо, всё хорошо, — убеждала она, кажется не их, а себя. — По плану мне ещё рано рожать. Подол моего платья теперь стал ещё и мокрым, потому что я тёрла о него вспотевшие ладони. Мы уже насчитали две новые схватки, а до конечной станции ехать минут двадцать. Осталась одна схватка, а потом в машину и в госпиталь. Мы всё успеем, мы всё успеем, шевелились беззвучно мои губы. Я сидела напротив Аманды, но она так и не подняла на меня глаз. Никогда ещё поезд не подпрыгивал так сильно. Мои коленки трясло не меньше зубов. И никогда он ещё не ехал так медленно. И так резко не тормозил. И вот при очередном торможении я оказалась на полу между сиденьями, но даже не почувствовала голыми коленками ледяной пол. Я уткнулась носом в живот Аманды. — Только не сегодня. Давай не сегодня… — шептала я едва слышно. — Ты что делаешь? — впервые заговорила со мной Аманда. — С ним ведь можно поговорить. И он поймёт, что ещё не время. Так ведь? — Сядь на сиденье! На нас смотрят! — почти прошипела Аманда, и я подчинилась. К нам снова подошли, держа наготове телефоны. Спрашивали, кому позвонить? Вызывать ли «911»? Аманда крутила головой и первой вылетела на перрон. Я еле поспевала за ней. — Мне надо в туалет. Я не могу больше терпеть. Но мы уткнулись в закрытые двери. Что? Рядом прогуливался охранник, и я нашла в себе силы подойти. — Все туалеты на станции давно закрыты по решению полиции, вы разве не знали? — Да откуда нам было знать, мы второй раз за год на поезде едем! — Там наркотиками торговали. — А нам что делать? — появилась за моей спиной Аманда. — Я не могу дотерпеть до дома. Охранник минут пять изучал её живот, и мы не смели нарушить его животрепещущее молчание. Потом он бросил короткое «идёмте» и повёл нас в служебку. — Крови больше нет, — выдала Аманда. — Прокладка мокрая, но это ведь не могут быть воды? Слишком мало… — А схватки, они есть? И только я спросила, Аманда тут же привалилась к стене. Она дышала, а я лихорадочно пыталась вспомнить номер парковочного места. Обычно мы фотографировали его, а сейчас число показалось обеим таким простым, что мы не стали тратить времени на фотографию. Аманда тоже забыла. Мы вышли на парковку и стали лихорадочно оглядываться, чтобы вспомнить хотя бы направление поиска. — Ты стой здесь, — указала я на фонарь. — А я обегу парковку. Аманда согласилась, а какой у неё был выбор?! Мне явно предстояло пробежать кросс. Сумка хлестала по сжавшемуся животу. Я чувствовала, что у меня теперь мокрые не только подмышки, но и трусы, но останавливаться не имела права. Никогда я не думала, что на парковках так мало фонарей. Я пару раз в полутьме кидалась к чужим машинам и чуть не попала под колёса. Один ряд, второй, третий… На седьмом я перестала считать. Просто бежала. Наконец я ударилась животом о водительскую дверцу «тойоты» и два раза уронила на землю ключи. Пристегнув ремень безопасности, я выдохнула, как Аманда, глубоко и шумно. Теперь только бы ни в кого не врезаться и суметь отыскать короткий путь к дверям вокзала. Когда мне посигналили, потому что я не пропустила машину на знаке «стопа, » я встала как вкопанная и лишь спустя долгое мгновение поехала дальше. — Соберись, соберись, соберись, — шептала я себе, заметив фигуру Аманды. Она продолжала держаться за живот, и подле неё остановилось несколько человек, но она, заметив машину, замахала мне рукой. Я затормозила подле неё и ещё сильнее сжала руль. — Уже двадцать минут, а новой схватки нет, — шепнула она, пристёгиваясь, когда я уже рванула вперёд. Впереди маячила пробка. Нам за час не добраться до госпиталя. Ну никак. — Мы ведь домой едем, ведь да? — спросила жалобно Аманда, как будто это я, а не она должна была дать ответ. — Как ты скажешь, как ты скажешь, — протараторила я, вклиниваясь в плотное движение на трассе. — Домой. Уже двадцать пять минут, как схватки нет. Габаритные огни сливались в кровавое море, и очень солёное — я даже приложила пальцы к переносице, пытаясь вернуть потерянное спокойствие. Без паники. Только без паники. Но паника бушевала внутри, безжалостно отрывая нерв за нервом.