Одна беременность на двоих

Я ненавидела субботы за то, что они начинались с уборки. Пока мы пытались создать хоть какое-то подобие порядка в нашем вечном творческом хаосе, в прачечной крутились стиральные и сушильные машины, поэтому после тесного общения с пылесосом и со шваброй нас ждало самое интересное — разбор выстиранной одежды. Стало холодать. К тому же, мы вставали рано, чтобы выгулять собаку, поэтому теперь занимались ещё и поиском пары для носков, что с детства давалось мне с большим трудом. — Ну что за наказание! — закричала Аманда. Я подняла голову в полной уверенности, что увижу в её руке одинокий носок. Однако на полу лежала груда купленных на прошлой неделе кофт для беременных. Она подняла одну и ткнула меня носом в жирное пятно, красовавшееся чуть ниже груди. — Я ведь их только один раз надела, — Аманда плюхнулась на диван, и тот мягко пропружинил под ней. — Я что, теперь всегда буду есть, как свинья? Она смотрела на меня вопросительно, будто вопрос не был риторическим и требовал от меня немедленного ответа. Я села на пол и принялась рассматривать пятна. — Ну что ты хочешь, — улыбнулась я, вспомнив, как вчера мы купили багет, и она довольная стряхивала с живота крошки. — Это ведь один из признаков настоящего беременного живота. Дальше будет только хуже. Скоро совсем не сможешь придвинуться к стойке и нагнуться над тарелкой. У меня где-то пятновыводитель был, давай ещё раз постираем. — Всё-таки дебилы эти дизайнеры. Если знают, что в этом месте все кофты пачкаются, то зачем делать их однотонными? Использовали бы ткань в разводах, чтобы пятна не были заметны! — Ты купила пока только три футболки. В следующий раз будем искать с какой-нибудь картинкой или же эти покрасим «тай-даем». — Ага, ну прямо хиппи из меня сделаем! Возвращение к истокам, мать их… Точно-точно… Я заметила, что Аманда стала более женственной, что ли. Даже с учётом того, что волосы сильно отросли, а рыжая краска так до конца и не смылась, каблуки она забыла в кладовке и не делала больше макияж. Даже походка изменилась. Она будто не шла, а плыла — голова высоко поднята, плечи отведены назад, шаг размеренный, не быстрый, будто цель её затерялась в вечности и спешить нечего. — Знаешь, — сказала вдруг Аманда, — я хочу пойти в аптеку и купить поддерживающий пояс. Так тяжело ходить, будто живот вдруг стал весить очень много. — Ещё бы! Ты же одиннадцать фунтов набрала! — воскликнула я, поднимая взгляд от футболки. — Доктор сказал, что это мало… Но я её не слушала, я смотрела, как она расчёсывает отросшими ногтями живот. Ногти у неё перестали ломаться — наверное, помогал кальций в витаминах для беременных. Я посмотрела на свои спиленные под корень ногти. Они не то что совсем не росли, но постоянно ломались, потому что я не могла приучить себя рисовать в перчатках. Тяжело вздохнув, я решила лучше смотреть на живот Аманды — благо не надо было даже задирать голову, живот висел ровно против моих глаз. Я впервые заметила, что пупок просвечивает сквозь ткань, и не могла понять, как же это возможно. Да, я прекрасно знала, как он сейчас выглядит. Принимать вместе душ я больше не решалась, но в душевой спортивного клуба могла без зазрения совести рассматривать Аманду. Так здорово наблюдать, как живот надувается подобно шарику. Как только кожа не лопается! — Ты куда смотришь? Я тряхнула головой и, кажется, даже покраснела, а потом всё-таки решила сказать правду: — Пытаюсь понять, что случилось с твоим пупком. Аманда улыбнулась и задрала кофту, чтобы я увидела линию, идущую от пупка вниз. Настолько яркую, будто её нарисовали тёмной хной, а сам пупок напоминал теперь расплющенный завиток мягкого мороженого. Он полностью вывалился наружу и растянулся в стороны. — Интересно, что будет дальше? Он что, полностью исчезнет? — спросила я. Аманда пожала плечами и стала чертить ногтем круги вокруг пупка, а затем ещё сильнее сплющила его подушечками пальцев. — А я вот думаю, что было бы, будь у меня пирсинг. Дырка бы тоже растянулась? — Наверное, заросла, — предположила я. — Пару лет назад я сняла серёжки и забыла про них на месяц. Одна дырка заросла, пришлось снова прокалывать… Дома, иголкой отец сделал, брр… — Не, хорошо, что у меня пирсинга не было. Ой, что это… Улыбка сползла с лица Аманды, и я придвинулась ближе, чтобы рассмотреть то, что она пыталась мне показать. Какие-то розовые полосочки, расположившиеся ближе к бедру, там где она только что чесала… — Ты расчесала просто. Смотри, какие у тебя ногти, как у кошки! — Я чешу, потому что чешется, — прошептала Аманда. Лицо её оставалось серьёзным, и я тоже перестала улыбаться, пытаясь понять, какую очередную бяку нашла её больная фантазия. — Погугли, как выглядят растяжки, — почти что приказала Аманда. — Растяжки? Какие растяжки в двадцать три недели?! Она так на меня глянула, что поспешила взять со стола телефон. Поиск выдавал страшные картинки, которые мой трезвый ум решил не показывать Аманде. Я прокручивала экран за экраном, не поднимая взгляда на беременную подругу, и старалась придать лицу беззаботное выражение. Найдя наконец более-менее безобидную картинку, я подсела к Аманде на диван, держа фотографию в нижней части экрана, чтобы та полностью не показывалась. Мой палец скользил по тексту: — Говорят, что первые растяжки можно убрать, если начать мазать кожу специальным кремом. Ещё рекомендуют пить много воды, но ты и так пьёшь. И есть клубнику, голубику, орехи, семечки, брокколи… Мы всё это едим… — Вот именно, — перебила меня Аманда. — А они появились! — Мы же кремом не начали мазать. Вот пойдём в аптеку за твоим поясом и крем купим. И прекрати чесать! — Не могу! Не представляешь, как чешется! — У меня есть крем от экземы. Я постоянно мажу им руки после краски. Давай… — Нельзя! — отрезала Аманда. — Почему нельзя? Он же натуральный, из овса… Зуд сразу снимет. Ну? Она ничего не ответила, и я прошла в ванную комнату, чтобы вытащить из шкафчика тюбик, но всё же пробежала глазами предупреждение, и удивилась, что не оказалось стандартной фразы, которую помещают на всех лекарственных средствах — беременные и кормящие должны проконсультироваться с врачом перед использованием. Я закрыла браузер от греха подальше и сунула телефон поглубже в карман джинсов. Аманде же дала в руку крем, повернув стороной с мелким текстом. Конечно, она тут же начала его читать. Она теперь на всех упаковках читала мелкий текст, и наши походы в магазин стали часовыми. Хотя её можно было понять. Пару раз мы обнаружили просроченные молочные продукты. Менеджер дико извинялся и даже отпустил нам йогурты бесплатно, но радость была не полной — слишком много мелкого текста, помимо обычной информации о возможных аллергенах, обнаружилось на привычных нам продуктах. Аманда целую ночь штудировала сайты про здоровую пищу, и наш бюджет теперь трещал по всем возможным швам из-за покупки только биологически чистых продуктов, якобы чистых… Потому что я сразу вспомнила экскурсию по винодельне в Напе. Экскурсовод объяснила, почему их вина не проходят сертификацию — они не пользуются никакими удобрениями, но отпугиватели птиц вкопаны в землю на железных столбах! Только убеждать в чём-то беременную подругу было бесполезно, и я сдалась, даже не начав борьбу. — Намажь мне сама, — попросила Аманда. — Вдруг я что-то пропущу. Мои пальцы осторожно скользили по выпуклому животу, не пропуская и миллиметра покраснения. — Помогает? — спросила я, но вздрогнула, поймав взгляд Аманды. — Тебе говорили, какие у тебя нежные руки? — прошептала она каким-то не своим голосом. Я отдёрнула руку и поспешила закрыть тюбик. — Нет, — буркнула я. — Мои руки никого никогда не интересовали. — Расскажи о своём первом парне. Я стиснула крем до боли в пальцах и подняла на Аманду глаза. Она не смотрела на меня, она рассматривала живот, блестящий там, где я втёрла в кожу крем. — Зачем? Ничего интересного. Он не был капитаном футбольной команды. Он играл на саксофоне в школьном оркестре. — Вау! — Аманда подняла на меня глаза. — Творческая натура. — Скорее одинокая. Он всю школу комплексовал из-за акцента. Они приехали из Сербии, когда ему было тринадцать. Говорят, в этом возрасте уже не научиться правильно говорить. — Глупости! Сравни техасца с жителем Нью-Йорка, диалект на диалекте — правильного американского произношения не существует как такового. Уж тут в Калифорнии нашёл, от чего комплексовать. — Ну он ещё стеснялся, что мать дома убирает… Там много всего было. Наверное, поэтому он и обратил на меня внимание, я тоже постоянно искала в себе недостатки… Особенно после смерти мамы. Мне почему-то казалось, что я тоже обязательно заболею раком и умру, причём прямо сейчас. Любви между нами не было, мы просто скрасили одиночество друг друга, потому что больше никому не были интересны. — Знаешь, у греков было несколько типов любви, — изрекла Аманда, забравшись с ногами на диван, чтобы прислониться к стене. — Эрос, филиа, агапэ и сторгэ. Эрос — это восторженная влюблённость, телесная и духовная страсть, тяга к обладанию любимым человеком. Это страсть больше для себя, чем для другого, в ней много я-центризма. Это как бы страсть по мужскому типу, страсть в ключе пылкого юноши или молодого мужчины. Она бывает и у женщин, но гораздо реже. Филиа — любовь-дружба, более духовное и более спокойное чувство. По своему психологическому облику она стоит ближе всего к любви или влюблённости девушки. У греков филиа соединяла не только влюблённых, но и друзей. Агапэ — альтруистическая, духовная любовь. Она полна жертвенности и самоотречения, построена на снисхождении и прощении. Это любовь не ради себя, а ради другого, в отличие от Эроса. Она похожа на материнскую любовь, полную великодушия и самоотверженности. У греков, особенно, во время эллинизма, Агапэ была не только любовным чувством, но и идеалом любви к ближнему. Сторгэ — любовь-нежность, семейная любовь, полная мягкого внимания к любимому. Она росла из естественной привязанности к родным. Ну, и что ты чувствовала к этому сербу? — оборвала она вдруг свою лекцию. — Говорю же, ничего я не чувствовала к нему. — Нет, мы ко всем что-то чувствуем. Но когда мы говорим просто «любовь» — это слишком обобщенно. Не просто так умные греки разложили всё по полочкам. — Тогда, наверное, А… Как её, ну та, будто у матери и ребёнка… — Агапэ, — подсказала Аманда. — Ну, да. Мне казалось, что я защищаю его от внешнего мира, как я не смогла защитить свою мать. А может просто гормоны играли… — И что вдруг случилось с твоими гормонами? Почему ты перестала встречаться с парнями? У вас что-то не так в постели было? — Да нормально всё было. Наверное, нормально. Ну как у всех… Мне просто никогда это особо не было нужно. Всегда он был инициатором, и никогда — я. Даже радовалась, когда у меня были месячные. Отличная отмазка от секса. Наверное, я обрадовалась, когда он уехал. Вообще я им очень горжусь. Он сумел поступить в хороший колледж, да ещё и грант получил. — А ко мне ты что испытываешь? Вопрос был задан простым, будничным тоном, будто Аманда спросила, какая сегодня погода, или какую кофту ей надевать… Ноги мои подкосились, и я была рада, что комната у нас была небольшой, и я смогла сесть в кресло. — К тебе? — едва слышно переспросила я. — Ко мне, — спокойно повторила Аманда. — Ты сказала, что любишь меня, когда я только сделала тест, поэтому всю эту беременность пройдёшь со мной. Ты сказала, что любишь, как сестру, но и к сестре любовь может быть разной, если верить грекам. Что ты чувствуешь ко мне? Надеюсь, что не Агапэ… А то иногда мне кажется, что ты мне мать, — это она добавила как-то даже зло. Я сжала пальцы в замок, не зная, что ответить. — А, может, я не способна испытывать что-то большее. Может, это моё предназначение… Я оборвала фразу, потому что не знала, как умно её закончить. — А вот мне ближе Филиа. Мне хорошо с тобой, спокойно, я могу говорить с тобой на любую тему. Но при этом мне хочется тебя обнять. У меня всю жизнь была повышенная тактильная восприимчивость, а мама никогда этого не понимала. Она не хотела, чтобы я висела на ней прилюдно, а мне просто было необходимо чувствовать её тело рядом. Мне мало говорить. Я, наверное, по темпераменту ближе к южным народам, это у белой расы слишком большое личное пространство. Ты вот тоже дёргаешься, когда я пытаюсь к тебе прижаться, да даже просто взять тебя за руку. Тебе что, противно? — Нет, просто… Ну это как-то… — Что? — перебила меня Аманда. — Если бы мы жили среди греков, никто бы не обратил на это внимания, а тут… Ты сразу все переводишь… — Я перевожу? — я не выдержала и сорвалась на лёгкий крик. — Ты сама назвала это игрой в лесби. Так что, это не игра? Ты действительно… — А если и да, то что? Если мне хочется тебя обнять. Понимаешь, именно тебя, а не другую женщину. Может, у меня гормоны сейчас зашкаливают… — У тебя беременные гормоны, а мне что прикажешь делать? Я вскочила с кресла и стала ходить от входной двери к двери на балкон, нервно обхватив себя руками. — Ничего не делай. Я постараюсь держать себя в руках. Да и народ в школе не обратил особого внимания на мой живот. — Ты сказала, что у тебя это было и раньше… Я остановилась против дивана. Аманда смотрела на меня, но, казалось, что на противоположную стену сквозь меня. — Ты про то, что меня тянуло на женщин? Я кивнула, не в силах во второй раз повторить свой вопрос. — Меня ко всем тянет, кто мне нравится. Говорю же, что не умею выражать свои чувства словами, только руками. А сейчас пошли в аптеку, а то моя спина меня окончательно доконает. Я с радостью схватила ключи и вылетела в коридор. Меня-то ни на кого никогда не тянуло.