Одна беременность на двоих

Было темно и ветрено, когда мы вышли из госпиталя, где прослушали первые три часа курсов по подготовке к родам. Дневное солнце никак не предвещало такого похолодания, и я оставила шапку дома, и теперь приходилось судорожно удерживать руками капюшон куртки, чтобы очередной порыв ветра не сдул его с головы. Растрёпанные волосы прилипли к губам, но я не могла их сплюнуть, и один волосок коснулся зубов, вызвав непроизвольный приступ рвоты. Я ускорила шаг, чтобы Аманда не увидела моего перекошенного лица, хотя опушка капюшона скрывала даже нос, а, быть может, она и не смотрела на меня, находясь не меньше моего под впечатлением от увиденного и услышанного на курсах. Я всё убыстряла шаг, хотя ветер своими колючими руками хлестал меня по лицу, а не толкал в спину, но зато подпрыгивающий при каждом шаге пустой желудок гнал меня вперёд не хуже плётки. С утра я сумела убедить Аманду в том, что мы не успеваем ничего приготовить на завтрак, потому необходимо просто сунуть в микроволновку тарелки со скорой овсянкой, свято веря в то, что та и мне поможет усмирить тошноту, как когда-то Аманде. Только надежды разбились о поднявшийся к горлу ком — кислый, противный, с синтетическим привкусом персика, которым был сдобрен пакетик. Я пыталась сохранить спокойное выражение лица, давясь этой чертовой овсянкой, которая никогда прежде не казалась мне настолько невыносимо-противной. К моему тошнотворному счастью, Аманда вечером притащила домой очередной номер очередного журнала для беременных, и теперь не глядя орудовала в тарелке ложкой, изучая его по седьмому кругу. В душе моей вместе с кислой кашей поднималась такая же тошнотворная обида на то, что мне так легко удаётся скрыть своё состояние, будто Аманде нет никакого до меня дела, что какие-то статьи про превосходство одного детского шампуня над другим могут настолько затуманить мозг, чтобы тот напрочь забыл, как плохо сидящей против неё подруге. Хотя я тоже была хороша — ни вопроса не задала про её визит к врачу и не могла сейчас вспомнить, делилась ли Аманда со мной хоть чем-то из своего разговора с доктором, когда мы нарезали для жарки сладкий картофель. Я резала лук, совсем не будучи уверенной в том, что плачу из-за него, а не обиды на весь мир… Никакая сладость оранжевого овоща не могла унять горечи сознания совершенно идиотского положения, в которое могла попасть лишь подобная мне дура. Зябко кутаясь в куртку, я ступила на первую ступеньку железной лестницы, ведущей на второй этаж крытого гаража. Ветра оказалось недостаточно, чтобы сдуть налёт безысходности, облепившей мою душу с первых кадров фильма, который нам продемонстрировали после вводной части, где, как всегда, всё сводилось к одному — наслаждайтесь своей беременностью, а остальному мы вас научим, и всё у вас будет хорошо. Для моего завязанного морским узлом желудка эти слова звучали хуже открытого издевательства. Наверное, так же действовали на беременных кадры родов, где улыбка на лице рожающих с анестезией сменялась кривыми рожами тех, кто решился положиться на женскую природу. Я непроизвольно держала руку на животе, будто могла вдавить его в позвоночник ещё сильнее, чтобы выдавить из себя непрошенного ребёнка, как делал акушер на экране, помогая роженице наконец разродиться. Я не могла смотреть на подобные кадры и закрывала глаза, чтобы сдержать комок рвоты, и с удовольствием закрыла бы руками даже уши, если бы могла сделать это незаметно, но в итоге приходилось мять и так уже смятую в конец кофту. Я здесь была явно лишней, потому что с курсами или без них мне не сохранить спокойствия в родильной палате и хоть чем-то помочь Аманде, хотя я ещё даже близко не знала, в чём вообще может заключаться моя помощь. Чтобы не смотреть на экран, я изучала в полумраке собравшиеся в зале пары. Я могла делать это безнаказанно, зная, что все ловят каждый кадр, словно на белом экране впервые показывали их собственную свадьбу, и потому никто не заметит моего подглядывания. Не считая нас, в группе было ещё семь пар. Три приехали из Индии, и я могла понимать только речь самых молодых, несмотря на британский выговор, а речь остальных тонула в рокоте произносимого ими звука «р» вместе с любым иным звуком, и мне казалось, что они на меня рычат. Действительно их тёмные лица чем-то напоминали тигриные, и мне сразу представился тигр Шерхан из диснеевского мультика. А вот маленькая круглая китаянка безумно напомнила мне панду, тогда как вторая, высокая и даже с животом тонкая, походила на ленивую пантеру. Наверное, сходство с прекрасной хищницей ей придавали волосы, чёрные, тонкие и невероятно прямые, будто вдоль лица висели две вырезанные из чёрного картона полосы. Сейчас она вытягивала шею вперёд — может, оттого, что была близорука и пыталась сократить расстояние до экрана, или же ей было так удобнее сидеть — только волосы теперь вовсе не касались её живота, будто были частью дешёвого маскарадного костюма. Первая белая пара показалась мне самой забавной. Она — дородная и длинная, выше меня на голову, а он — короткий и пухлый, как бочонок. Сначала она напомнила мне Дон Кихота, а он — Санчо Панчо, хотя нет… Вот сейчас я видела, что она больше походит на рыцарскую лошадь Росинанта — челюсть её выдавалась вперёд и всё время провисала вниз, обнажая огромные зубы, и даже смех, который она вставляла через каждое слово, походил на ржание. Другая пара оказалась вовсе не приметной, и сколько бы я не пыталась подыскать им подходящее сравнение в животном мире, всё не подходило, и я мысленно назвала женщину деревом, потому что на ней висели три кофты, торчащие друг из-под друга, придавая ещё больше полноты. И если она была ёлкой, то он длинными растопыренные волосами напоминал пальму… И вот я украдкой взглянула на Аманду и поразилась её схожести с белкой, хотя раньше она напоминала мне лисицу, но сейчас, должно быть, Аманда уселась как-то неудобно, и у неё чётко прорисовался второй подбородок, а щеки она раздувала, наверное, от волнения… Если бы она ещё грызла орешек, то картина была бы полной… Я отвернулась и ещё сильнее смяла пальцами кофту, вспоминая свой недавний трепет, когда инструктор предложила нам представиться. Мы все сидели полукругом, и часовая стрелка должна была остановиться на нас через три пары. Я молчала, не зная, какой совет дать Аманде, чтобы потом никто не смотрел на неё косо, если она насочиняет сейчас очередной ерунды. Только ей мои советы не понадобились, потому что она вдруг впервые решила сказать правду — только в этот раз правда выглядела грубее лжи. Ещё до того, как Аманда открыла рот, я замечала вопросительные взгляды, которые с первых же слов подруги сменились сочувственными. — Отец моего ребёнка погиб в автокатастрофе, — сказала Аманда спокойно, будто говорила о совершенно постороннем человеке. Казалось, что её ресницы будто скинули поток сочувствия, в который превратились вздохи окружающих, но Аманда и не думала опускать глаза. Она продолжала говорить: — Мать моя живёт в Неваде, а я учусь здесь и не хочу на этом сроке менять врача. На родах будет моя подруга Кейти, потому мы вместе решили пройти этот курс. И всё: чётко, ни одного лишнего слова. Аманда сидела на стуле прямая и холодная, полностью закрытая для любого сочувствия. И холод, исходящий от неё, похоже, почувствовали все, и инструктор поспешила перейти к следующей китайской паре. Я же никого не слышала, пытаясь понять, что сейчас происходит в душе подруги, ведь прошло так мало времени с гибели Майка, а Аманда ни словом о нём не обмолвилась, и ни единой слезы на её глазах я так и не увидела. Сейчас я вновь украдкой смотрела на неё, надеясь уловить хоть искорку сожаления под её длинными ресницами. Только глаза её увлажнились лишь тогда, когда на экране показали новорожденного — синюшного, всего в складочку, как тюленя… Наверное, подобное сравнение тогда пришло на ум только мне, заворачивающей трубочкой подол кофты, а остальные даже задвигали своими стульями в знак полного восторга. Наверное, беременные гормоны передаются и отцам. Только я оставалась абсолютно спокойной, если не считать сжимающегося и разжимающегося от голода желудка. Мы сегодня так и не добрались до дома, поехав покупать перья, чернила и бумагу для домашнего задания по каллиграфии. По дороги мы взяли себе по сэндвичу и горячему шоколаду, только мой сэндвич так и остался на половину недоеденным, и мне казалось, что я до сих пор ощущаю горьковатый привкус пастрами. Аманда вдруг заявила, что безумно желает съесть чего-то острого, потому что вскоре ей острое станет противопоказано, ведь в больших количествах перец якобы стимулирует родовую деятельность — как я поняла, она вычитала это в том самом новом номере журнала для беременных. К концу занятий я стала чувствовать себя достаточно свободно, вообще перестав ощущать дискомфорт — прихваченные в университет фрукты и крекеры быстро закончились, термос с анисовым чаем был осушен, и я с радостью согласилась на сэндвич. Однако тот первым же куском встал поперек горла. А вот теперь мной безраздельно завладело желание побежать в машину и развернуть скомканную бумагу, чтобы доесть его, пусть и холодным… Чтобы как-то отвлечь себя от голодных мыслей, я принялась изучать инструктора. Фильм окончился, и она вновь говорила, только мне было совершенно неинтересно слушать про её невестку, которая решила рожать дома, и о том, как она, мать четырёх детей, была против этого, потому что роды, пусть и естественный процесс, никогда не предсказуемы… Я не слушала её слова, но смотрела на дородную фигуру — пусть большую, но при том правильно очерченную во всех местах. Больше всего меня с первого взгляда на Ванду поразила её длинная коса, спускавшаяся ниже пояса. Туго сплетённая, оттого подстёгивающая воображение в отношении реальной длинны волос — все ещё темно-каштановых и явно не крашенных, потому что кто бы взялся красить подобную длинну… Только как в возрасте Ванды, а ей явно было по меньшей мере пятьдесят, можно сохранить натуральный цвет волос? Неужели все же красит? Хотя я даже с трудом представляла, как такие пышные волосы можно высушить… Впрочем, индуски, всё же моют голову, а у них через одну встречаются такие косы, но то были они, а тут — белая американка… Вдруг я вздрогнула, услышав в потоке связной речи незнакомое слово — дуола. — Я расскажу вам немного о своей профессии в рамках саморекламы, — улыбнулась Ванда, прохаживаясь мимо пустого белого экрана, и я следила, как мерно двигалась за ней её серая тень, словно та, что потерялась у Питера Пена. Прошлой ночью не в силах уснуть я листала на Киндле эту книгу, чтобы не упасть лицом на спектакле! Аманда, небось, все детские сказочки помнит, если ей взбрело в голову купить билеты на детский спектакль. — За последние полвека родовспоможение в нашей стране претерпело большие видоизменения, — продолжала Ванда лекторским тоном, и я поймала себя на том, что в открытую зеваю. — В сороковых годах прошлого века с женщиной в родах всё время находился врач, особенно если наблюдалось какое-либо осложнение. Но последовавший затем в пятидесятых взрыв рождаемости, так называемый бэби-бум, вызвал дефицит акушеров-гинекологов. Решение нашли быстро — при несложных родах с женщиной стали оставаться опытные медсёстры. Со временем это переросло в практику: за роженицами в родах стала смотреть специальная медсестра. Врач же приходил только иногда, чтобы проверить, как протекают схватки и идёт раскрытие. Казалось бы, а что тут плохого? Дело в том, что новые изобретения — мониторинг сердцебиения ребёнка и матери, слежение за давлением и температурой — увеличили вовлеченность в процесс родов медсестёр, почти исключив участие врача. Вы ведь все наблюдаетесь в крупных офисах, и вас предупредили, что врачи дежурят в госпитале по очереди, чтобы иметь возможность на более-менее приемлемое расписание. Конечно, вам хотелось бы рожать со своим врачом, но вы врачей тоже должны понять: днём они осматривают пациенток, а так как женщины имеют тенденцию рожать чаще всего ночью, то врачу надо либо ограничивать количество пациенток, либо перестать спать и видеть семью. Как результат, у женщины в самом процессе родов в большинстве случаев нет своего врача, и даже если вам повезёт попасть в смену вашего доктора, то нет гарантии, что окончите вы рожать с ним, потому что его смена может подойти к концу раньше, чем ваши роды, ведь первые роды в среднем длятся часов десять. Из-за смены врачей медсестры, которые тоже работают с вами только в свою смену, заняты документацией процесса, ведь врач именно по этим записям будет принимать решения о дальнейшем течении родов. На одну медсестру приходится две-три роженицы. Получается, что роженица заранее не знает ни с какой медсестрой будет рожать, ни с каким врачом, потому поддержка партнёра ей очень необходима. Чаще всего это, конечно, отец ребёнка, но некоторые берут с собой матерей, сестёр, подруг… Я поймала на себе взгляд Ванды и тут же проглотила недовольный, пахнущий пастрами, ком. Смутившись, я перевела взгляд на Аманду, и та показалась мне какой-то бледной, слишком… Я бы тоже стала нервничать, ведь я до сего момента тоже была уверена, что рожать она будет со своим врачом. Ванда открывала неизвестные нам горизонты. — Запомните, что роды — это процесс, который идёт лучше и естественнее, если роженица помогает сама себе и малышу, правильно двигаясь, дыша, расслабляясь, пережидая схватки… Паниковать раньше времени не надо, потому что все эти секреты я расскажу на наших следующих занятиях. Сейчас же наши дорогие партнёры должны запомнить, что на них целиком возлагается роль поддержки. Но, как я уже сказала, роды — процесс непредсказуемый, и может пойти совсем по иному сценарию, и тогда несправедливо ожидать, что партнёр будет точно знать, как лучше всего поддержать роженицу. Неудивительно, что в большинстве крупных госпиталей от четверти до трети женщин, которые вошли в роды сами или через стимуляцию, рожают экстренным кесаревым! Именно такая неутешительная статистика привела к появлению новой профессии — дуола. Ванда выжидающе замолчала, будто оценивала произведённое своей речью впечатление, и продолжила, поняв, что никто не собирается её перебивать: — Я ни в коей мере не пугаю вас и не говорю, что без помощи дуолы вы не родите. Я научу вас всему, что знаю сама, и потому каждый из ваших партнёров получит знания дуолы, но дуола гарантирует вам то, что не испугается и не забудет вдруг всё, чему учили на курсах. Вообще я советую вам в следующий раз прийти с блокнотиками, которые вы потом возьмёте с собой в госпиталь, потому что в стрессовой ситуации можно позабыть даже, как правильно дышать. Поверьте моему опыту. Я на последнее занятие приглашу слушателей своих предыдущих курсов, которые родили где-то три недели назад и ещё помнят свои роды в подробностях, они поделятся своим опытом и скажут, что с курсов им помогло, а что нет… Такое тоже возможно. Уверяю вас, это будет незабываемая встреча. Мы практикуем это уже лет десять. Потом и вы придёте к другим и научите их чему-нибудь. Возможно, большему, чем я сама со своим большим опытом в родах. Но я отвлеклась, кажется. Мне отчего-то захотелось, чтобы она замолчала и больше не открывала рот. Я украдкой поглядывала на телефон, прикидывая, сколько времени осталось до конца занятия. Оставалось ещё, увы, много. — У нас слишком мало времени, но если кто-то пожелает подробнее узнать о моих услугах, то мы можем поговорить после занятия. Сейчас просто отмечу, что дуола приезжает ещё к вам домой при первых схватках, всё время находится при вас в госпитале и навещает дома, чтобы поддержать с грудным вскармливанием. Кстати про кормление грудью. Я ни в коем случае никого не агитирую, понимая, что у всех разные ситуации, кому-то надо возвращаться на работу через шесть недель после родов, а только к этому времени кормление начинает приходить в норму, и не у всех есть возможность на работе сцеживать молоко. Да и врачи согласны, что нет никакой разницы в развитии детей, вскормленных грудью или выросших на смеси. Так что никто не должен чувствовать себя виноватым. Просто я считаю, что каким бы трудным не казалось кормление грудью по началу, оно становится естественным для малыша и матери, если следовать простым правилам. Но об этом у нас ещё будет время поговорить. Сейчас запомните лишь одно, если вы решите кормить грудью, то у вас обязательно получится. Крайне редки случаи, когда женщина не может кормить… Ванда ещё много чего говорила, но я уже не слушала, уткнувшись в спасительный телефон, где случайно в группе по искусству наткнулась на удивительные работы Сьюзен Лорди, скульптора по дереву — пусть её фигурки матери с ребёнком были немного грубы, не отшлифованы, со скошенными углами, словно она боялась порезаться ножом, которым выстругивала их, но они были милы, как старые детские игрушки. Особое тепло им дарило отсутствие лиц, как на манекенах, но если манекены были бездушными, то в этих работах такое обезличивание наоборот делало их близкими и тёплыми. Я пролистала несколько скульптур, изображавших будущих отцов, обнимавших беременных, и сунула телефон под нос Аманды, выведя на экран безобидную картинку матери, держащей на руках годовалого, наверное, малыша. Только Аманда чуть не вышибла у меня из рук телефон, и шикнула на меня, совсем не как белка, а змея, чтобы я не мешала ей слушать. Да и плевать… Слушай… Я насупилась и принялась листать дальше, пока не замерла на прекрасных расписных шёлковых платках… Мне вдруг сразу тоже захотелось расписать шарфик, хотя я понимала, что у меня совершенно нет на это времени… Сегодня преподаватель вновь заговорил про сроки сдачи работ, про то, что мы должны на эти три недели забыть про все развлечения и работать над своими проектами, иначе никто из нас не пройдёт этот курс. Но выживших он пообещал за свой счёт отвести в день экзамена в ресторан. Мы все улыбнулись на его шутку, хотя тот не улыбался и, всем своим видом показывал, что говорит серьёзно… Сейчас в машине лежал пакет с перьями, и я молилась, чтобы в субботу мой желудок не подвёл меня, и я смогла наваять буковки. Завтра же стоит приняться за эскизы буквицы, чтобы учитель успел их покритиковать, и в воскресенье я бы всё окончила и принялась за отчёт по знаменитому типографу, который достался мне по жеребьёвке. Я уже успела в перерыве сохранить себе на телефон понравившиеся средневековые образцы буквиц, хотя всё ещё не имела даже смутного представления, как будет выглядеть моя собственная. Сейчас на парковке я вдруг уставилась на номер одной из машин, и калифорнийское солнце из дизайна номера вдруг слилось с цифрой в странную буквицу. Я даже тряхнула головой, скинув капюшон, будто желая отделаться от дурацкого наваждения. — Наверное, перед самыми потугами именно так трясёт, — услышала я за спиной голос Аманды и звон ключей. Мы молчали всю дорогу от госпиталя до парковки, и теперь её неожиданная реплика заставила меня остановиться и обернуться. Она продолжала идти следом с поднятыми к лицу руками, в которых держала связку ключей. Аманда дула на озябшие пальцы, и ключи то ли от ходьбы, то ли от силы её дыхания бились друг о друга. Я пожала плечами и стала протискиваться между машин, чтобы сократить путь до нашей «тойоты», вовсе позабыв, что с животом Аманде между зеркал не пройти. Я даже обрадовалась, что у меня будет лишняя половина минуты, чтобы попытаться вспомнить про холод перед родами или понадеяться, что-то был не вопрос, а просто повтор материала вслух. Но обрадовалась я рано. — Ты что, не помнишь, что Ванда сказала по поводу видео родов? — не оправдала моих надежд Аманда. — Что когда начинает трясти, надо звать врача, потому что это почти полное раскрытие и… — Помню, — соврала я, быстро забираясь в машину на пассажирское сиденье. — Расстроила она меня с врачом, — после выезда из гаража и включения радио на волнах классической музыки вздохнула Аманда. — А Кен уверял меня, что он будет принимать роды. — Значит, будет, — буркнула я, глядя на мерцающие впереди габаритные огни. — Она же не про твоего конкретного врача говорила, а в общем. Сомневаешься если, переспросишь у него на следующем приёме. — И месяц буду мучиться! — Мы месяц будем учиться, как проклятые. Не до мыслей будет! Я потянулась к сэндвичу, продолжавшему лежать в кармашке дверцы. — Ты что?! — закричала Аманда при первых звуках шуршащей бумаги. — Он испортился! — Он просто остыл, — продолжила я разворачивать обёртку. — Тебе на биологии в школе не говорили, что еда портится на воздухе за три часа? — Какой воздух?! Здесь холодильник! — Не надо рисковать. — Да брось! Я ж не беременная… Последнее слово я еле выговорила, вжимаясь в спинку, будто под невидимым ударом, но Аманда просто молча вырвала у меня из рук весь сэндвич с бумагой и бросила на заднее сиденье, где тот приземлился на пакет с нашими канцелярскими покупками и плавно съехал вниз на пол. — Ты что? — выдохнула я, обречённо проследив траекторию падения своего несостоявшегося ужина. — Это же еда! — Испорченная! Тебе мало вчера было больной головы и тошноты? Что, месячные закончились, теперь можно и травануться? Она говорила это, будто выплёвывала, только не мне в лицо, а в лобовое стекло, не сводя глаз с тёмной дороги, расцвеченной красными габаритными огнями. — Сейчас дома будем есть! Сладкая картошка с ужина осталась, хлеб есть, сыр, маслины, апельсиновый сок, немного хурмы доесть, а то к утру вовсе мягкая станет… — Ты что, сфотографировала холодильник? — разозлилась я. — А это идея, — не расслышала, видать, моей злости Аманда. — А вообще здорово было бы камеру на блютусе в холодильнике иметь, и программка бы каждый раз обновляла в телефоне фотографию продуктов. Люди вон деньги сделали на совместных ужинах… — На чём? — без особого интереса осведомилась я, чтобы оградить себя от беременных разговоров. — Народ тут решил, что готовить еду на одного человека невыгодно. Ты вот приготовила ужин и публикуешь, что у тебя есть на стол. Если кто-то рядом хочет с тобой поужинать, то он платит через сайт за свою часть и приходит к тебе — продукты не пропадают, тебе деньги идут и ещё и компания на вечер… — Бред! Я бы постороннего к себе домой не пустила! А где безопасность? Народ что, сдурел?! — Да вовсю эта услуга работает! Вот ты сейчас помираешь от голода, а может тут рядом ужин стынет. — Да я лучше поголодаю. — Твоё право. Мне и дома как-то не особо захотелось есть. Воображение всё продолжало рисовать какие-то дурацкие картины из боевиков, происходившие прямо на нашей кухне. Я даже вздрогнула, когда в дверь постучали, и чуть не закричала Аманде не открывать, но вовремя остановила себя, нагнувшись под стол за оброненной вилкой. Краем глаза я заметила в коридоре соседа, когда обходила барную стойку, чтобы сполоснуть вилку и выбросить подобранный с пола оранжевый кусок сладкого картофеля. — Кейти, глянь, там в ящике должен быть штопор, — крикнула от двери Аманда, и за свистом выдвигаемого ящика я всё же расслышала слова соседа о том, как они только что сломали свой. Глупо просить у несовершеннолетних штопор, и ему повезло, что соседка, съехавшая с их квартиры, притащила нам всю свою кухонную утварь — от кухонного комбайна до этого дурацкого штопора. Я подняла несколько раз его «лапки » и со словами «должно быть, работает» протянула штопор соседу. — А почему бы не сделать сервис на том же блютусе по одалживанию бытовых вещей, — сказала Аманда, затворяя дверь. — Вот отдала нам Джина всё это, а мы только вафельницей и пользовались. А кто-то покупает себе всё это барахло, чтобы использовать раз в год, а всё остальное время оно только место занимает. — Я бы побрезговала чужое для готовки брать. — А другие не побрезгуют. И можно не только кухонные вещи, а тот же велосипед, если хочешь прокатиться один раз вокруг дома. — И потащишься так куда-то… — Да в том и фишка, что сервис этот на блютусе, то есть люди тебе предложат вещь из соседнего дома. Сосед соседа не обманет, да и время на дорогу ты не тратишь. Ну как? — Если это так круто, — заключила я, усаживаясь на свой стул с чистой вилкой в руке, — то кто-то это уже сделал, как и тетрис для беременных… Зачем я только вспомнила про идею Стива да ещё и озвучила её, будто сравнивая её дурость с идеей, предложенной Амандой! Только сама Аманда, кажется, не обиделась, а я в очередной раз прокляла Стива. — Кстати, Стив приезжает через две недели. Вчера написал. Я предложила ему остановиться у нас, но он вежливо отказался. Моя вилка застряла на полпути до рта, прямо напротив груди, в которой замерло сердце. Только ломтик картофеля упрямо висел на вилке, не падая обратно в тарелку, и я так же упрямо глядела в лицо Аманды, раскрасневшееся от включённого на полную мощность отопления. — И когда ты перестанешь вздрагивать при упоминании имени Стива? Она стояла подле вазы с бананами и теребила ветку пальцами, вовсе не желая оторвать себе один — или же это было такое визуальное дополнение к невысказанному окончанию фразы? — А разве я дрожу? — выдавила из себя я и заткнула рот картофелем, чтобы не вспылить или же не заплакать от того, как метко кидает дротики своих слов Аманда, и насколько моё сердце для неё — открытая мишень. Повисла пауза, которую пришлось заполнить, быстро смолов оранжевое пюре челюстями: — Это некрасиво, Аманда. Я же не упоминаю при тебе Майкла. — Упоминай его, не упоминай — мне всё равно. А вот тебе, кажется, не всё равно. Или я ошибаюсь? — Нет, не ошибаешься, — отчеканила я. — И прекрасно понимаешь, что после всего случившегося мне не может быть всё равно. Мне стыдно, и если ты пригласишь сюда Стива, то я проведу эти дни в другом месте. — Отлично, это мне и надо было знать. — Интересно зачем? — процедила я сквозь готовые искрошиться в порошок зубы, будто Аманда уже озвучила мне прямым текстом, что знает про моё положение. — Чтобы не смущать тебя, если он всё же пожелает встретиться. — Ты же заблокировала его или… — Уже разблокировала, — перебила меня Аманда. — Я не могу на него долго злиться. К тому же, у меня и так нет друзей, чтобы ими расшвыриваться. И вообще не могу же я бегать от разговоров с ним всю жизнь. Да и, я надеюсь, он образумится и прекратит лезть ко мне со своими советами. Но главное, он же всё не со зла. Он вообще зло делать не умеет. Я кивнула — впрочем, почему бы и не согласиться, ведь злого умысла у Стива действительно не было — было лишь полное отсутствие какой-либо мозговой деятельности. Интересно, когда же ты наконец скажешь то, для чего начала этот противный разговор? Почему же тебе так нравится мучить меня — словно, ты отыгрываешься на мне за свою неудачу… — А врать всю жизнь про отца своего ребёнка сможешь? — выступила я в атаку, когда картошка наконец провалилась чуть дальше грудной клетки. — Врать? — подняла брови Аманда. — Я не вру. Я просто не говорю правду. Да. Я смогу, — тут же добавила она. — Потому что так ему будет лучше, — Аманда опустила руку на свой покатый живот и уставилась на пальцы, а потом скосила глаза на вазу с фруктами. — У нас не только хурма портится, но и бананы. Ещё не так поздно, — она подняла глаза к часам на микроволновке. — Давай испечём банановый хлеб? Вот так да… Теперь спечём хлеб? — Хорошо, — отозвалась я и потянулась к лежащему рядом телефону. — Не надо искать рецепт. Здесь на пакете с сахаром есть какой-то. Аманда вытащила из шкафчика полупустой пакет, расправила картон и принялась читать: — Одну треть чашки мягкого масла… Она вытащила из холодильника палочку масла и, отрезав нужную часть, бросила в пиалу. — Слушай, я отойду к окну, а ты пока подтопи масло в микроволновке. Аманда поставила пиалу в печку и прошла мимо меня к двери на балкон. Я проводила взглядом её затылок с неровно схваченными резинкой волосами, всё ещё не веря, что разговор окончен. Я включила микроволновку и стала ждать. — Кухонный комбайн достань. Я повиновалась, ополоснула чашу, поставила нож и выскребла подтаявшее масло, а потом быстро сунула руки под тёплую воду, чтобы смыть с пальцев жир. Аманда тем временем вернулась на кухню и всыпала следом за маслом сахар. — Три четверти чашки, — комментировала она свои действия, словно боялась сбиться. Я слушала мотор комбайна и вспоминала, как ненавидела в мамином исполнении банановый хлеб. Только не потому, что тот оказывался невкусным, а за то, что в доме, который насквозь пропах выпечкой, приходилось ждать до утра, чтобы хлеб зачем-то вылежался. Сейчас же я не знала, как среагирует мой пока что спокойный желудок на подобные запахи. — Знаешь, соседям не понравится наше ночное пекарское бдение. — Они пьяные будут, им-то что, — бросила, не оборачиваясь Аманда, разбивая в масляно-сахарную смесь два яйца. Нож комбайна продолжал крутиться, а Аманда уже просеивала в миску муку, то и дело косясь на пакет с сахаром. — Одна и три четверти чашки муки… Кейти, посмотри, у нас случайно мерной ложки нет? У нас, благодаря соседке, было всё. — Отмерь одну чайную ложку пекарского порошка. Спасибо. Теперь половинку соды и столько же соли. Она принялась смешивать муку с добавками, а комбайн тем временем всё крутился и крутился. Аманда всыпала в него муку и обернулась ко мне: — Можешь покрошить полстакана грецких орехов? Там есть пакет в холодильнике. Я покорно исполнила просьбу, взяла доску и нож. Перед моим носом теперь красовался пакет с сахаром, и я принялась перечитывать рецепт. — Зачем ты бананы в комбайн бросила? Написано же помять вилкой! — сказала я, но уже поздно, потому что две шкурки лежали в мусорном ведре. Аманда повернулась ко мне и, облокотившись на барную стойку так, что часть её живота оказалась на столешнице, начала вещать тоном, сходным с сегодняшним тоном Ванды: — Если большие куски бананов будут в тесте, оно останется влажным, будто сырым, и есть такой хлеб — бе… А так бананы станут частью теста и просто придадут хлебу вкус. — Откуда ты это знаешь? Мы с тобой за два года ничего не пекли… — Да ничего я не знаю, — она обернулась к духовке, которую незаметно для меня успела зажечь. — Всё ещё до трёхсот пятидесяти это старье не нагрелось. Как в ней вообще что-то спечётся! Сгорит всё к чёрту… — Да ладно… Рыбу запекаем, мясо тоже, лазанья и та разогревается прекрасно… Куда орехи? — Погоди. Аманда с тяжёлым вздохом присела у нижнего ящика на корточки, расставив ноги, чтобы живот провалился между ними, и принялась вытаскивать формы для выпечки, пока не наткнулась на прямоугольную хлебную. — Слушай, засунь всё обратно, — простонала она кряхтя. Я тут же бросила нож и принялась собирать с кафельной плитки противни. — Спасибо, — услышала я над своим ухом и тут же заправила за него короткую височную прядь, которая всё никак не могла дорасти до нормальной длинны и убраться наконец под резинку в хвост. — Знаешь, может, тебе попринимать биотин? Он, говорят, не только волосы укрепляет, но и росту способствует. Я вскочила на ноги от неожиданности комментария, будто Аманда могла читать мои мысли. От резкого движения у меня зазвенело в ушах, и я еле успела ухватиться за столешницу, чтобы не упасть. — Ты чего? — Резко встала, — быстро отозвалась я и привалилась к холодной дверце холодильника. Аманда взглянула на меня с опаской и протянула руку, чтобы взять баллончик с маслом и спрыснуть форму. Она постоянно косилась на меня, пока перемешивала с орехами банановое тесто, и потом, когда выкладывала его в форму. Я старалась сделать непроницаемое спокойное лицо и принялась читать рецепт, напечатанный на пакете с мукой. — Раз мы опробовали духовку, может, фокаччу спечём… — С этим мы Стива подождём, — обернулась ко мне Аманда, закрывая дверь духовки. — Он же у нас итальянец и спец по всяким там национальным блюдам. Это он учил меня готовить, начиная со второго класса, наверное. Его мать забирала меня из школы, и я торчала у них дома, пока моя не возвращалась с работы. Ну так итальянская семья — это вечная толкотня на кухне и за столом… Я быстро сунула оба пакета в шкафчик и демонстративно принялась мыть руки, чтобы наконец Аманда поняла, что её игра глупа. — Послушай, — она протянула мне полотенце. — Что было, то было, и ты ничего не поделаешь. Надо забыть и перешагнуть через свою собственную неприязнь. Поверь, Стив простой парень, он тебе никогда не напомнит… Послушай, нам обязательно надо пригласить его к нам, чтобы закрыть эту воображаемую дверь между вами. Ты просто скажешь себе: ну вот был такой, а теперь его нет… Это проще, чем ты думаешь… Ты сейчас просто себя накручиваешь, а на самом-то деле ничего страшного между вами не произошло. — Аманда, что тебе от меня надо? — Ты изменилась после этого дурацкого случая, — сказала Аманда каким-то жутким материнским голосом. — И это глупо. Ты будто продолжаешь злиться на меня, на Стива. Даже на себя… Попытайся просто забыть. Я говорю тебе, что самый лучший способ — это пожать Стиву руку. Это вообще, как подарок с небес, что он приезжает. Закрой дверь! Слышишь? — Нет никакой двери! — выпалила я и поспешно отвернулась от Аманды, почувствовав, как у меня защипало в глазах. — Представляешь, — вдруг выдала я, не отдавая себе отчёта, — а если бы у меня случилось, как у тебя… Аманда рассмеялась за моей спиной: — Было бы как в кино. Кейти, такого не бывает! Это летучие мыши только все разом в июне беременеют и в августе рожают, если я чего-то не путаю. — Ну, а если бы? — я всё продолжала стоять к ней спиной, не в силах обернуться, потому что уже чувствовала на щеке слезу. — Не знаю, — отозвалась Аманда. — Ты, думаю, не стала бы сохранять ребёнка, ведь ты же не дура, как я… Это твои слова. Я их помню. — Я не называла тебя дурой, — выдала я, украдкой вытирая глаза. — Ага, не называла… И ты права, но я решила быть дурой… Всё. А ты должна решить, что-то, что было между тобой и Стивом, выеденного яйца не стоит. Кейти, но это действительно глупо! Ну чем это отличается от того парня, с которым ты переспала в каком-то вашем походе. Ну чем? — А тем, что я с ним больше не виделась. Я обернулась к Аманде, пытаясь понять, действительно ли та ничего не подозревает: Аманда спокойно протирала от муки столешницу влажной тряпкой. — А если бы увидела, то что? Под стол бы спряталась? Ладно тебе кукситься… И включи вытяжку, раз у тебя от духовки глаза разъедает. Я тут же нажала на кнопку над плитой, заглушив гулом втягиваемого в трубу воздуха моё бешеное сердцебиение. Но даже через этот гул я услышала колокольчик телефона. Стив? Только не это! — Ребята собираются в Винчестер-Хаус, — сказала Аманда, тыкая мокрыми пальцами в экран. — Послезавтра вечером… Чёрт, у нас ведь класс… Я сейчас… Раздался новый звоночек. — Бьянка пишет, что можно и в пятницу пойти, ещё успеем… Там выставка ёлок, украшенных в викторианском стиле. А я вообще не была там. Ты была? — Да, — протянула я. — Там лестницы в потолок, двери в стене… Ну, сумасшедшая тётка боялась привидений убитых из винчестера людей. Не знала? — Не знала, — пожала плечами Аманда. — Но на ёлки я бы посмотрела. Вообще жаль, что мы не купили маленькую искусственную ёлку себе, как-то серо у нас тут, что ли… Сейчас скидки. Может, купим для будущего года? — Какого будущего? Мы больше не снимаем эту квартиру… — Да, забыла как-то… Аманда стала быстро набирать ответ на телефоне. — Давай сходим с ними. — А уроки… — Да успеем всё. Неужели с одним курсом не справимся! Прекрати нервничать. Я потянула носом воздух, уловив дурманящий запах теста и орехов, хотя прошло ещё не так много времени от часа, который хлеб должен был стоять в духовке. — Вообще было глупо печь его на ночь, — сказала Аманда, намыливая чашу от комбайна. — Спать хочется, а заматывать в целлофан его нельзя, пока не остынет. — Иди спать. Я сама покараулю. Уж, думаю, сумею на готовность его проверить. Я сказала это со злостью, но Аманда никак не отреагировала на мой выпад, спокойно пройдя мимо меня в ванную комнату. А я вскарабкалась на барный стул, отодвинула подальше почти пустую тарелку и уткнулась в занимаемое ею прежде место носом, обхватив голову руками так, чтобы удержать растрёпанные волосы в хвосте. Через две недели мне здесь Стив ну никак не нужен. После встречи с врачом мне будет явно не до открывания и закрывания дверей.