Одна беременность на двоих

Два дня прошли как в бреду. Меня то высушивали под палящем солнцем, то опускали в ледяные воды океана. Даже в летнюю жару моя футболка не была столько раз мокрой. Страх, жуткий животный страх, владел мной безраздельно. Он был липким и кислым, и невозможно было стереть его с ладоней. Попытки сосредоточиться на учёбе проваливались с треском и хрустом сушёных водорослей, которые я поглощала беспрестанно. С утра я заварила себе имбирь, который валялся в холодильнике уже не первый месяц. Он скукожился, и я с трудом смогла натереть его, пару раз больно саданув по тёрке пальцем. Зато вожделенно облизала с ногтей кислый сок и стала наблюдать, как всплывают на поверхность пожелтевшего кипятка белесые лохмотья имбиря. Я глядела на отвар как на чудо ведьминского варева, надеясь убрать из желудка неприятные ощущения, которые теперь не отпускали меня ни на минуту. Я уже не косилась на Аманду. Мне было так плохо, что мысль о том, что подруга может догадаться о моём состоянии, не казалась такой уж страшной. Страшила предстоящая встреча с врачом, и я, зачарованно следя за жёлтой водой в заварочном чайнике, листала в телефоне страницу за страницей, ища народные способы избавления от нежелательной беременности. — Налей остатки в термос. Я чуть не выронила телефон, так неожиданно Аманда вступила в кухню, но та, кажется, не заметила моего замешательства. — Здорово, что ты решила подчистить холодильник. Вот бы ещё справиться со всем тем, чем забита морозилка. А что у нас в ней было? Я помнила лишь луковый суп, который мы очень любили, но сейчас, когда Аманда запретила пользоваться микроволновкой, у нас не было времени ставить его разогреваться на целый час в духовку. Замороженные фрукты, слоёное тесто… Что ещё? Какая разница, если от одних названий мой живот скручивался в тугой узел, подобно удаву. Как можно сейчас запихнуть в себя йогурт и мюсли?! Даже один взгляд на мирно жующую Аманду вызывал у меня тошноту. Мелкими глотками я пила отвар имбиря, и его горьковатая сладость приносила желанное облегчение, притупляя заодно и чувство голода. Как, как избежать встречи с врачом? Лишь об этом, а не о шрифтах, не о вёрстке, не о знаменитых дизайнерах, я могла сейчас думать. Я даже не слышала слов учителя. Я глядела на него и представляла себя в зале с немым кино, но читать по губам не хотелось. Хотелось плакать. Время тянулось мучительно долго, и мне начало казаться, что мы уже никогда не выйдем из университета и не попадём в спорт-клуб. Теперь, с зимним интенсивом, мы не могли посещать утренние занятия аква-йогой, но Аманда решила, что может этот месяц походить в группу аква-фитнесса и просто уменьшить себе нагрузку. В этот раз я не присоединялась к ней, сославшись на то, что никакие тампоны не в силах удержать поток менструальной крови… О, я мечтала увидеть сейчас окровавленную прокладку. Но та оставалась чистой. — Что будешь делать? — спросила меня Аманда, разглаживая на животе купальник, будто могла складками укрыть пупок, выпирающий, словно свиной пятачок. Она любовалась собой в зеркале. Я же стремилась откинуться на скамейке как можно дальше, чтобы не видеть своей осунувшейся рожи. Другое название к моему лицу сейчас не подходило. — Книгу почитаю. Или погуляю… Последняя мысль пришла спасением. Это же возможность одной сходить в аптеку, чтобы купить тест на беременность. Аптека располагалась напротив спорт-клуба, и я кинулась туда бегом, проклиная светофор, который, казалось, застрял в противоположном направлении. Но вот я наконец купила тест и побежала в туалет прямо в аптеке, поняв, что ни мой организм, ни моё терпение не выдержат ещё одного ожидания у светофора. Дрожащими руками я закрыла кабинку и включила на телефоне таймер. Секунды текли медленно, но я не смела оторвать взгляда от меняющихся цифр — иначе бы не сводила его с лежащего на полу теста. Я боялась увидеть две полоски, но ещё больше меня напугала бы одна — вновь ожидание непонятно чего. Но тест оказался неполосочным и выдал изображение знака «минус». Сердце моё упало… Да что же это… Оставался ещё один тест, но взять его с собой я побоялась, ведь, как в фильме, обязательно получится так, что Аманде что-нибудь да понадобится в моём рюкзаке. Потому я сунула использованный тест обратно в коробку и бросила в мусор. Часы показывали половину четвёртого, когда я вновь очутилась в раздевалке. Было время зайти в сауну. Я быстро разделась, не глядя, запихнула одежду в шкафчик, схватила с полки полотенце и уселась на горячую полку. От знойного воздуха двоилось в глазах. К тому же, глядела я в упор на лампу, будто желала ослепнуть. В спорт-клубе было удивительно тихо — домохозяйки уже забрали детей из школ, а работающие ещё не вырвались из офисов. И я несказанно тому радовалась, потому что ненавидела находиться с кем-то в замкнутом душном пространстве. Тем более сейчас, когда я уже начала ощущать лёгкое двоение в глазах. Но уходить было рано. Расстеленное подо мной полотенце ещё не промокло насквозь, а на груди едва-едва проступили крохотные капельки пота. Ещё пять минут, и можно уже выскочить в душ, а потом вновь погрузиться в спасительную жару. Только тело не соглашалось с таким испытанием. Слезая с полки, я потеряла равновесие и едва не упала на горячую печь. В ушах звенело, и я с трудом проковыляла мимо шкафчиков до душа. Но, остыв по дороге, задрожала под прохладными каплями воды. Наклейка над краном содержала просьбу беречь воду и напоминала о засухе. Я резко закрутила кран и поспешила обратно в парилку. На этот раз моё уединение оказалось недолгим. Я лежала в изнеможении на верхней полке, то и дело массируя живот, будто эти простые действия могли ускорить моё освобождение. Скрипнула дверь, я сжалась в ужасе и не открыла глаз. Пластиковая корзинка зашуршала под самым ухом, и моё тело сжалось ещё больше, и тут же вздрогнул мой слух от скрежета открываемой банки со скрабом. Что за люди, ну ведь просят не пользоваться ни лаками для волос, ни сильно-пахнущими дезодорантами. Ну отчего же не купить скраб без запаха или хотя бы с ароматом кокоса… Если я могу закрыть глаза и не видеть размыливание гадости по чужим бёдрам и локтям, могу заткнуть уши и не слышать неприятного скрежета кожи, но не могу же я перестать дышать! Этот стойкий цитрусовый ужас вогнал мой живот в состояние куколки бабочки, он плотно приклеился к позвоночнику, но уже скоро бабочка порхнула по горлу вверх, и я чуть ли не смерчем вылетела из сауны, едва не потеряв за дверью сознание. Свет замигал перед глазами. Я вжалась в стенку и перевела дыхание, загоняя бабочку обратно в желудок. Прикрыла живот скомканным полотенцем и сделала пару шагов к душу, стараясь не удаляться от стены. Раздевалка всё ещё пустовала. Я подняла глаза к циферблату и с трудом сфокусировала зрение на стрелках. У меня оставалось в запасе десять минут. Быстро ополоснувшись, я залезла в джакузи и подставила живот под убойную струю кипятка. Неужели не поможет, неужели… Стрелка часов бешено крутилась, а я молила её остановиться, но вот осталась минута. Вода слишком бурлила, и я не услышала гула, оповестившего, что занятие в бассейне окончилось. Зато увидела в числе прочих Аманду. Она тоже заглянула сюда, чтобы взять полотенце для душа. — Ты в своём уме?! — позабыв о толпе, прокричала Аманда. Я тут же подскочила и оказалась в воде по колено, бессознательно прикрывая руками незаметный никому живот, а главное отсутствие тампона. — У тебя же ещё сильнее будет кровить! Я, по-идиотски улыбаясь, вылезла из джакузи, схватила мокрое полотенце и поспешила в душевую кабинку, чтобы одеться быстрее Аманды. Даже не намылившись, я выскочила из душа и стала с ожесточением тереть себя. Чуть не порвала трусы, натягивая на влажное тело, запуталась в бюстгальтере, намочила футболку. С волос капало, когда рядом возникла Аманда с замотанным на голове полотенцем. — Ты меня поражаешь, — не унималась она, а я лишь виновато улыбалась, вдруг почувствовав зверский голод. Она достала из рюкзака термос, отпила имбирного отвара и протянула мне. Я жадно припала к термосу губами и не оторвалась до последней капли. — Иди ещё воды выпей, чтобы баланс жидкости вернуть, — скомандовала Аманда. Я подчинилась. Только остановившись у фонтанчика, поняла, что совершенно не хочу убирать изо рта вкусный лимонный привкус. Да, в следующий раз нужно будет выжать в имбирь побольше лимона и положить меньше мёда. Только Аманде я не скажу, что не пила воды. — А сейчас домой, — сказала Аманда, закидывая за плечи рюкзак и беря в руки сумку с купальными принадлежностями. Домой означало — за учёбу. Вчера, пока я ждала, когда остынет банановый хлеб, всё пыталась отыскать интересную информацию про своего дизайнера, хотя абстрагироваться от собственных проблем и сосредоточиться на чужих было невозможно. Я кидала всё подряд в вордовский файл, надеясь вернуться к нему со свежей головой, но сейчас, доедая последний кусок нашей выпечки, я не была уверена, что голова моя хоть немного просветлела. Аманда сидела за столом и корпела над каллиграфией. Я же устроилась за барной стойкой с ноутбуком — стол у нас был один, и в ближайшие пару часов, теми темпами, что двигала пером Аманда, сесть за него мне не грозило. Как, как перестать думать о зудящем животе и вернуться к учёбе?! Этот курс нельзя завалить, а в интенсиве каждый день, что золото. Некогда расслабляться. Завтра мы просидим дома, делая уроки, чтобы в выходные отправиться куда-нибудь подышать воздухом. Ещё отец настаивал, чтобы через две недели на все четыре выходных в День Колумба мы приехали к нему. Я ничего не обещала, потому что как раз в это время должна буду отходить от операции. Обижать отца тоже не хотелось. Но если мы поедем к нему в следующие выходные, то велика вероятность, что я не сумею удержать себя в руках в его присутствии, а сообщать ему про операцию заранее не хотелось. Вдруг ещё возьмётся меня отговаривать! Сон в эту ночь тоже был долгим и ужасным. Наверное, оттого, что Аманда вновь взялась выгуливать соседскую собаку, сославшись на то, что мы совершенно не ходим, а на её сроке долго сидеть вредно. В этот раз ничего не надо было слушать для литературы, но всё же мы решили включить рассказы ОʼГенри. Посмеялись над вождём краснокожих, а потом замолчали, потому что Аманда вдруг представила себя на месте родителей этого мальчика. А что, если она воспитает такого же обормота… В этот раз я попыталась сосредоточиться на своих проблемах, чтобы не навешивать на себя её, ещё даже не существующие. Утром я побежала с надеждой в туалет, но крови как не было, так и не появилось. Видно, мало я погрелась вчера в сауне, спугнутая китаянкой с цитрусовым скрабом… Тошноты совсем не чувствовалось. Видно, помог остаток имбиря, который в этот раз я заварила с обильной порцией лимона и единственной ложечкой мёда. И мёд оказался горьким. Мы купили его на рынке у пчеловодов — говорят, такой когда-то собирали индейцы из улей диких пчёл, висевших на раскидистых дубах… Он был тёмным и тягучим, но сейчас его горечь отдавала для меня сладостью. Мы управились с черновыми вариантами докладов к двум часам, и я даже смогла сделать половину листочка каллиграфии, а потом надо было ехать с ребятами на экскурсию, о которой мы чуть не позабыли, если бы у Аманды в телефоне не всплыло напоминание. Уже стемнело, было прохладно, и мы даже натянули на уши шапки, пока шли пятьдесят шагов от парковки до особняка миссис Винчестер. Бьянка с Логаном уже получили наш групповой билет, к которому каждому полагались рождественский пряник и стакан горячего сидра. Мы тут же решили согреться и перекусить, и, к удивлению, мой желудок беспрекословно принял и сидр, и пряник. Логан шарил взглядом по стеллажам со всевозможными сувенирами — от чашек с изображением особняка до игрушечных луков и винчестеров. Вскоре подошли остальные, и я поймала себя на мысли, что рассматриваю вместо лиц их сапоги — у одной были странные чёрно-розовые помпоны на концах шнурков, а у другой слишком высокий каблук. Чего я вдруг глядела в пол — видно, боялась, чтобы на моем лице не прочиталось моё ужасное состояние. Я, как могла, пыталась скрыть бледность, впервые за последние дни сделав макияж. Аманда даже замерла у зеркала, будто видела меня впервые. — Знаешь, а тебе идут румяна. Я вновь согласно кивнула, что делала последние дни, чтобы Аманда не разглядывала и не расспрашивала меня. Наконец собрались все восемь человек. Мы поспешили во дворик, в который выходило несколько балкончиков. Они заинтересовали меня намного больше остального — резные, с викторианским шармом, смотрящиеся вместе аляповато, но по отдельности представлявшие собой произведение искусства. Остальные пытались высмотреть что-то в окнах соседнего павильона. — Жаль, что сейчас закрыт музей винтовок, — вздохнул приятель Логана, но тут же получил в руки игрушечный винчестер от подоспевшей служительницы. Мы выстроились в арке, каждый вооружённый винчестером — достаточно тяжёлым, пусть и муляжом. Попытались улыбнуться, позабыв, сколько жизней унёс этот «жёлтый парень», как прозвали его за блестящие медные части индейцы. Да, эти ружья завоевали Запад… Впрочем, это всё, что я знала о винчестерах и владельцах оружейного завода. — Знаете, — продолжил приятель Логана, успевший купить в сувенирной лавке книгу, — здесь написано, что Оливер Винчестер, тогда лейтенант-губернатор Коннектикута, подарил винчестер Линкольну. В этом все парни… Их больше ничего и не интересует. Мы же с девчонками заглядывали в окна гостиной, где одетые в викторианские костюмы люди распевали рождественские гимны. Наконец пришёл наш экскурсовод. Он был одет, как и остальные, в малиновый джемпер, но лишь ему он дополнял имеющийся образ. Поставленным чубом и лоснящейся, как у младенца, кожей он походил на Элвиса Пресли. Одной фразы оказалось достаточно, чтобы понять, отчего создалось подобное впечатление. — Меня зовут Джеки, и сегодня я буду вашим экскурсоводом. И длинные аккуратно подточенные ногти лишили парня последних остатков брутальности. Я старалась оторвать от них взгляд и сосредоточиться на рассказе. Но движения его пальцев и тембр голоса заставили мой разум утратить способность поглощать смысл слов… С трудом слушала я, как говорил он, что нам повезло попасть в особняк во время праздников, когда сюда приходит много любителей почувствовать себя викторианцами — они шьют себе викторианские костюмы, устраивают чаепития, музыкальные вечера или просто сидят в интерьерах особняка и читают книги. Сегодня эти люди решили петь гимны, и мы встретим их в разных комнатах. И мы действительно встретили, только если у дам обычно в руках были красиво разукрашенные блокноты с нотами и текстами, то у одного великолепно разодетого джентльмена в руках оказался планшет — странное совмещение двух культур. Джеки, проводя нас по комнатам, вещал, что этот особняк остаётся до сих пор тайной, хотя почти каждому явлению можно отыскать разумное объяснение. Началась история с того, что приехавшая из Коннектикута миллионерша купила небольшой фермерский домик и прилегающие к нему земли. Решив провести остаток жизни в уединении, она повелела оградить особняк от мира высокой зелёной изгородью в надежде, что рядом никогда не построят салун, которые росли во времена золотой лихорадки, как грибы после дождя. Для маленького городка Сан-Хосе приезд такой дамы уже был событием, а начавшееся сразу после покупки строительство родило множество слухов, которые бытуют в народе до сих пор. Дамой этой была вдова владельца оружейного завода Сара Винчестер. Она покинула Нью-Хейвен после смерти мужа, как говорят, по совету медиума, которыми в то время увлекались по обе стороны океана. За четырнадцать лет до того, не прожив и шести недель, умерла их новорожденная дочь. Дух мужа, говоривший через медиума, сказал миссис Винчестер, что их семью прокляли души людей, убитых из винчестеров. Если та желает сохранить жизнь, она должна немедленно продать их дом и поехать на Запад, и там уже дух мужа укажет ей, где надо поселиться. Она должна незамедлительно начать строить новый дом, и пока не забит последний гвоздь, она останется жива. Фермерский дом в восемь комнат, купленный за двенадцать с половиной тысяч золотом, вскоре стал особняком со ста шестьюдесятью пятью комнатами. Наследнице миллионного состояния ничего не стоило призвать на работу умелых плотников и садовников, и уже за шесть месяцев старый домишко принял вид особняка с двадцатью шестью комнатами. Строительство не прекращалось ни на минуту целых тридцать восемь лет до самой смерти миссис Винчестер. Сразу же, как оттуда была вывезена дорогая мебель, часть которой сейчас вернули, особняк был открыт для публики, и дом подвергся вандализму — отковыривали даже штукатурку от стен. Тогда было принято решение сделать особняк музеем, но в нем почти не велись восстановительные работы — он остался почти таким же, как в последний день жизни его владелицы. Этот особняк был и остаётся лидером в списке самых странных домов мира. В самом начале экскурсии Джеки открыл небольшую дверцу, и наши взгляды уперлись в кирпичную стену. Другая дверь, достающая нам до пояса, казалось, была создана для кролика из сказки про Алису. — Почему они так построены, никто не знает, — улыбнулся парень, и меня передёрнуло. — Но всему можно придумать объяснения — сама миссис Винчестер была ростом с восьмилетнего ребёнка, а дверь эта когда-то могла куда-то вести, как и лестницы, упирающиеся в потолок. Дом строился и перестраивался. Хозяйка могла отдать приказ покрасить комнату в белый цвет, а на следующее утро отправить туда маляра с голубой краской. Или же действительно она строила лабиринты, чтобы запутать охотящихся за ней духов. Отсюда пошла легенда, что каждую ночь миссис Винчестер спала в новой спальне, но это не так. Она спала лишь в двух. Когда первая была разрушена во время землетрясения тысяча девятьсот шестого года, она перебралась в другую и там умерла в семьдесят восемь лет. А крохотные ступени на лестницах объясняются её маленьким ростом и артритом. Отсюда и по нескольку каминов в комнатах, пусть и некоторые из них без дымоходов, чтобы в доме было тепло. Для того было проведено паровое отопление, и в подвале всегда работал котёл. Джеки вновь улыбнулся. — Но одно остаётся правдой — отставать от меня нельзя, иначе вы заблудитесь в комнатах, и мы не обещаем, что найдём вас до утра. Отсюда берёт корни иная легенда — система оповещений прислуги, которой миссис Винчестер пользовалась, чтобы те знали, в какой из спален её утром искать. Но опять же мы, работники музея, в эти легенды не верим. Как и в то, что она всегда носила чёрную вуаль, даже внутри дома, и якобы слугу, который увидел её без вуали, она уволила с годовым жалованьем. Это вообще не имеет никакого смысла. Во-первых, она была достаточно красивой женщиной, чтобы скрывать лицо, во-вторых, если так и было, то вовсе не из-за духов, а потому, что в то время носить траур по мужу до самой смерти было принято в высшем свете. Впрочем, женщина, на счёте которой лежало двадцать миллионов, оставленных ей мужем, могла позволить себе быть немного странной. Однако же миссис Винчестер занималась благотворительностью. Муж её умер от туберкулёза, и она построила больницу и основала фонд помощи больным, который действует по сей день. В Сан-Хосе она тоже помогала бедным, жертвовала на общественные обеды и каждый год лично отвозила в церковь тюки с новой одеждой для бедствующих семей. Слухи о том, что она не принимала никого у себя дома, тоже преувеличены. Да, парадные двери с витражами от Тиффани никогда не открывались, и рассказ о том, что Рузвельт отказался войти через чёрный ход, которым все пользовались, тоже факт — хотя, быть может, он не посетил миссис Винчестер по иной причине. Но она устраивала праздники с французским мороженым для соседских девочек. Только им позволяла она веселиться в многочисленных комнатах её особняка и в саду, для них она играла на рояле — так она лечила свою тоску по единственной умершей дочери. Вот, взгляните на эту ёлку… Мы уже прошли несколько узких лестниц, побывали в паре красиво декорированных комнат и замерли в небольшой гостиной. — В Викторианскую эпоху было модно на Рождество ставить на круглые столики небольшие ёлки. Вот эту мы специально украсили пряничными ангелочками, детскими пинетками и свечками. Свою материнскую боль она пронесла через всю жизнь. После её смерти долго не могли открыть сейф, расположенный в танцевальной зале, которую никогда по назначению так же не использовали. Что, думаете, в нём обнаружили? Крошечную бархатную коробочку, в которой лежал локон умершего младенца, и вырезка из газеты о смерти Анни Парди-Винчестер… Ну ещё там лежал моток рыболовной лески, носки и шерстяные трусы… Как и многому в этом доме, объяснений этим находкам нет. Мы шли дальше. Любовались оригинальными пробковыми полами, дорогими обоями, которые лежали в рулонах, купленные, но никогда не использованные. Задержались подле витражного окна от той же фирмы Тиффани, которое никогда не сделало то, что должно было — не играло всеми хрусталиками, потому что его расположили на северной стене, против другого крыла дома, и солнечный свет сюда не попадал… Мы встретились с Джеки взглядом, и я поняла, что покраснела. Он улыбнулся, и в улыбке его было что-то мерзко-противное, словно говорил он — ещё одна, считает себя лучше… Я отвернулась, поймала взгляд Логана и увидела, как у того сжались кулаки, словно он перехватил посланный мне взгляд. Мы вновь столкнулись с Логаном в дверях, и я вспомнила, что он всегда выходил последним, чтобы оказаться в самом конце и не глядеть на экскурсовода. И вот он ухватил меня за руку и прошептал: — Я больше не могу. Я подняла на него глаза. Загар сошёл с его лица, и вечная пренебрежительная улыбка исчезла. — Я даже не могу голоса его слышать, а руки… Неужто ему ногти не мешают… — Наверное, нет, — прошептала я, стараясь не запнуться на мелких ступеньках, больше похожих на набитые в курятнике доски. Джеки вновь что-то рассказывал, увлечённо размахивая руками. — Миссис Винчестер не была одинока. С ней долго жила сестра и племянница, которую она вырастила как дочь. Мисс Мириам-Изабелла проживала вот в этой восточной спальне вплоть до своего замужества и была личным секретарём тётушки. Миссис Винчестер подарила ей с мужем дом, но никогда в гостях у неё так и не побывала. По левую руку открывался вид на гостиную, примыкавшую к спальне племянницы. Здесь ёлки были украшены на восточный манер в золото и серебро. Джеки похвастался, что центральную ёлку наряжал сам. А я вновь не видела ничего, кроме его аккуратных, с французским маникюром, ногтей. Мы стояли вокруг скайлайта, проходящего с крыши через все этажи. Вокруг расположилась оранжерея, в которую миссис Винчестер провела автоматическую поливку, собирая с дома использованную воду. Затем он указал на потолок, с которого свешивались снежинки, связанные крючком на манер салфеток. — Наши экскурсоводы, когда им нечего делать, вязали их, — сказал Джеки и выдержал паузу, словно искал нас с Логаном взглядом. — Но я, — снова пауза, — вязать не умею. Все рассмеялись. Логан, похоже, громче всех, чтобы не заскрежетать зубами. Мы прошли в ромашковую спальню, абсолютно пустую небольшую светлую комнату, где осталось совсем немного обоев с этими самыми ромашками, в честь которых спальня получила своё имя. Именно здесь хозяйка спала до землетрясения. — Восемнадцатого апреля тысяча девятьсот шестого года в пять двенадцать утра миссис Винчестер спокойно спала здесь. Вдруг затряслась башня, и куски её посыпались в камин, после чего камин провалился на первый этаж, Винчестер оказалась запертой в комнате, и слуги, выскочившие в страхе на улицу, потом несколько часов добирались до своей хозяйки. После этого она никогда больше не заходила сюда, хотя все пострадавшие комнаты, особенно парадную часть дома, она приказала восстановить, для чего пришлось полгода жить в Сан-Франциско, но она даже не зашла потом в эти залы, чтобы принять работу, так велик был её страх после пережитого заточения. Наконец мы оказались в главной спальне. Все дышало здесь викторианством — кровать с резным изголовьем и балдахином, резной туалетный столик с умывальными принадлежностями: кувшином и тазиком, хотя в доме был действующий душ, красивые занавески на окнах-дверях, выходящих на небольшие балкончики. Дальше мы прошли в спиритическую комнату, где хозяйка, по поверьям, общалась с духами. Сюда вели три двери, но лишь из одной из них можно было выйти наружу. У другой не доставало внутри ручки, а из второй можно было вывалиться прямо в раковину расположенной на первом этаже кухни. Говорят, что приходила она сюда каждый день, а потом быстро рисовала планы и давала распоряжения строителям, будто именно духи диктовали ей, как строить дальше особняк, чтобы им было в нём удобно. Быть может, в том была доля правды. Ведь частым гостем миссис Винчестер был шаман из местного индейского племени. Он убеждал миссис Винчестер, что духи убитых индейцев её точно не будут тревожить. С духами были странные отношения. Она желала, чтобы добрые жили в доме, а злые в нём запутывались. Для добрых она велела отбивать ночами точное время на колокольне, мешая тем самым спать соседям. Много было странного. Впрочем, миссис Винчестер очень любили слуги. Но не только из-за того, что она платила им в день три доллара, когда обычно хозяева платили полтора. Им она отвела весь четвёртый этаж, а на свадьбу многим дарила отдельные дома. Для каждого слуги на Рождество она лично подписывала открытки — от тётушки Сэди. Но от слуг она требовала добросовестности. Миссис Винчестер отличалась прекрасной памятью. Знала, где что лежит до последнего гвоздя. Однажды рабочий взял гвозди, чтобы починить ворота. Она собрала всех слуг и сказала, что у неё исчезли гвозди чистого золота. Тогда тот признался, что не нашёл в тот момент других, но сразу поспешил заменить их в воротах на простые. Миссис Винчестер не скупилась, заказывала всё самое дорогое — впрочем, её наследство и постоянные доходы с завода позволяли шиковать. Она имела страсть не только к строительному делу, которое изучила досконально, потому можно принять мистические недоделки в доме всего лишь за её архитектурные ошибки как самоучки. Она также увлекалась шитьём. После её смерти нашли такое количество тканей, с которым швейная мастерская могла работать больше года. Она сама лично любила плести на швейной машинке кружева. Она не чуждалась и прогресса. Пусть единственная калифорнийская фотография запечатлела миссис Винчестер в экипаже, но в гараже стояли французское Рено тысяча девятьсот девятого года выпуска, два Пиар-Эрроу, один золотого и другой лавандового цвета. И ещё у неё имелась яхта, которой она, правда, ни разу не воспользовалась. И вот, наконец, мы оказались на третьем этаже, отданным холостым слугам, быстро осмотрелись, спустились в громадные кухни, где увидели то, что миссис Винчестер даже запатентовала: отлитую прямо в раковине стиральную доску и держатель для мыла. Так мы быстро пробежались по немногим комнатам особняка, который остался вечной памятью о миссис Винчестер. Тело её переправили в Коннектикут, чтобы похоронить рядом с мужем и дочерью. Наверное, Джеки рассказал ещё что-нибудь, но я порой теряла нить его разговора, замирая перед очередной ёлкой, украшенной так красиво, что хотелось поместить её под колпак. К тому же, меня мучило своё такое ужасное неприятие внешности и манер Джеки. Это было так низко с моей стороны, будто насмешка над человеком в инвалидном кресле. Так нельзя! Нас учили с детства, что все равны. Мы помогали ученикам из специальных классов делать проекты, читали им книги, вместе ходили в музеи, устраивали игротеки. Почему же сейчас я так бурно среагировала на его манеры, ведь на той же Кастро-стрит в Сан-Франциско я чувствовала себя среди них достаточно привольно. Ужас, ужас, ужас… И всё же я позабыла на целый час о своих проблемах… А вот Логан, похоже, построил себе новые. Мы вернулись в холл и рассматривали наше общее фото в обнимку с винчестерами. Аманда вновь налила себе сидра. Я последовала её примеру, потому стояла спиной к Логану, когда тот решил рассказать анекдот. Кажется, совсем не шёпотом. — Ну, типа, приходят две пары к врачу и жалуются на проблемы в постели. Врач тут же советует им обменяться партнёрами и сводит их в одной комнате. Обе пары возмущаются, но всё же через месяц назначают контрольную встречу в офисе. Проходит месяц, приходит к врачу сияющий мужчина и начинает трясти руку: «Доктор, вы просто изменили мою жизнь. Я никогда прежде не был так счастлив». Доктор довольно улыбнулся и осведомился: «А как ваша супруга?» Мужчина даже отступил на шаг, а потом рассмеялся: «А что там у них, женщин, мы не знаем…» Все хохотнули, а Аманда чуть не пролила на себя горячий сидр. Лицо её осталось каменным. — И когда следует смеяться? В общем вечер почти был испорчен, и я понимала, что в кино, которое всё же построили напротив особняка миссис Винчестер, мы все вместе не пойдём. Аманда сослалась на усталость. Все кивнули, соглашаясь с ней, а я приготовилась выслушать в машине новую лекцию о терпимости. Но, удивительно, Аманда молчала. Как всегда, включила музыку, давая понять, что разговаривать о чём-либо не собирается. Но всё же она не выдержала первой. — Это ужасно, потерять ребёнка… Кажется, можно действительно съехать с катушек… Я вздрогнула, сжав рукой ремень безопасности. — Может, действительно она верила в духов… — Да во что бы ни верила, но положить локон в сейф… А если бы дочка родилась лысой. Мальчики же обычно рождаются только с пушком. Ничего в месяц не отрежешь… — Аманда! — чуть ли не закричала я, но она тут же перебила меня: — Я просто сказала… Тебе этого не понять. Я сжала губы. Действительно не понять. Я и не хочу понимать. Я хочу, чтобы моего ребёнка никогда не было.