act one
Яр плюхается на какой-то стул, заботливо кем-то притащенный специально для него, и впивается взглядом в Сашу на сцене. Он толком не может осознать до сих пор, что это правда происходит — несмотря на то, что буквально только что сам со сцены, он только что сам стоял, подпевая сашиному яростному французскому и пытаясь поверить в происходящее. Наверное, все дело в песне. Ярик честно пытается посчитать, сколько раз он слышал эту несчастную симфонию за эти шесть лет; сбивается, разумеется ("Саш, я гуманитарий, я не умею считать" — звучит у него в голове собственным раздраженным тоном), но по всему выходит, что не меньше ста. Это все ещё сводит его с ума. Он может до каждого звука расписать, как Саша будет в ней звучать, он узнает её из тысячи. Наверное, поэтому в первой песне у него нет полного понимания того, где они теперь. К чему они шли-шли и пришли через сотню преград. Яр был слишком сосредоточен на том, чтобы поверить в это все и желательно не забыть слова. А теперь — это сашино соло. Это Саша и оркестр. Это — мечта, давняя сашина и немного ярова тоже: эту самую мечту ему подарить. Саша начинает петь, и Яр радуется тому, что сел — ноги совершенно не держат. Ноги слабеют, становятся ватными. Это все похоже на транс. Ярик уверен, что не вспомнит потом половину песни, так сильно его утягивает круговорот из оркестровых звуков, сашиного голоса, сашиной энергетики, от которых он чувствует себя капельку опьяненным... Его догоняет. Они здесь. Они это сделали. Его Саша поёт песню, написанную специально для него, под оркестр, и в этом есть немного его, яровой, заслуги. Он чувствует так много всего, что голова кружится. Он все ещё чувствует ответственность за то, как это мероприятие пройдёт; он немного хочет заплакать; он безумно сильно гордится тем, как Саша горит на сцене, привлекая сотни взглядов; он самым краешком сознания хочет эти пальцы внутри, но в целом... ...в целом его просто до дрожи затапливает теплом. Это оказывается самой сильной эмоцией — тепло ощущается не просто избитым "на кончиках пальцев"; тепло ощущается везде, в воздухе, в собственном теле. Ярик смотрит из-за кулис украдкой на то, как встаёт целый огромный зал, и встаёт со стула сам. Хлопает от души в ладоши, чувствуя непривычное единение — не то единение, когда зал смотрит на тебя на сцене и чувствует то же; то, когда ты чувствуешь себя песчинкой в этой пустыне. И он чувствует себя там, где должен быть. Саша отблескивает подозрительной мокростью в глазах, но улыбается нежно-нежно, и Яр тонет в этом океане его благодарности, его света, его любви. Сашина любовь одновременно ощущается всеобъемлющей и узко направленной на него одного. Яр смотрит до глупого влюблённым взглядом. И растворяется в нежности тёплого голоса, поющего нежное вампирское о любви. ~знаю я, что люблю тебя одну~ Саша смотрит на него искоса, и Яр кивает ему, растроганно улыбаясь. Он тоже знает. Что Саша любит только его, и что он сам любит только Сашу, и это не изменится, что бы ни происходило между ними — вселенная уже пыталась, мир уже ставил между ними стены и километры; и ничего на этой земле не сумело их друг у друга отобрать. Ярик любит его настолько сильно, что дышать не может. На Тенях он все-таки собирается. "Я рядом" звучит, конечно, совсем не как попытка напугать; оно звучит обещанием и клятвой — "знай, я рядом, я всегда буду рядом, я помогу, я поддержу, я с тобой". Саша, наверное, чувствует. Саша рядом, близко, Саша смотрит на него, и Яру до боли хочется пойти до конца и поцеловать его на глазах у полного зала. Просто мазнуть по губам губами, прикоснуться, разделить энергию на двоих. И будь что будет. Он, конечно, не рискует. Он не то что бы хочет эпатировать публику прямо на главном событии в сашиной жизни — может быть, однажды, они смогут, но... не сейчас. Саша вместо привычного "ангела" поёт про узника — и Яр вдруг смотрит на него и почему-то понимает. Нет, он не ангел, это правда. Он такой же человечный, как выходил когда-то на Иисусе — трогательный, открытый и благодарный. Яр нежно улыбается одними глазами, надеясь, что трансляция эту влюблённую улыбку смерти не захватит. И крепко жмётся щекой к теплой шее, когда Саша притягивает его к себе, обнимая. В следующий раз его разъебывает уже через песню — зал машет Саше в ответ, почти пятьсот человек в одном порыве поднимают руки над головой, показывая, насколько Сашка здесь не одинок, и Яр просто не вывозит. Он гордится им до дрожи — и одновременно задыхается от того, как ярко блестят в чужих глазах слезы. Яру хочется прижать его к себе и шептать что-то глупое; шептать о том, что он машет Саше в ответ вот уже шесть лет и будет махать ещё в десять раз дольше. Он беззвучно всхлипывает, трёт глаза, ещё сильнее размазывая мейк, и вдруг чувствует тёплые тяжёлые руки на плечах. — И ты туда же? — басит сверху укоризненный голос. — Вас на час оставить нельзя, дети мои, вас же хлебом не корми — дай поубиваться... Ярик ещё разок всхлипывает и разворачивается, на секунду утыкаясь носом Киру в грудь. — Я так им горжусь, — он все-таки скулит тихонько, надеясь, что оркестр перекроет эту короткую истерику. — Он не один, я же им горжусь, я его люблю, я машу ему в ответ, конечно... Кирилл вздыхает и гладит его между лопаток. — Мы все ему машем, — неожиданно тепло говорит он. — И он это знает. Все хорошо. Яр почему-то верит его непоколебимой суровой уверенности. И выходит с гитарой, уже точно зная: все обязательно будет х о р о ш о.act two
Ярик смотрит на Сашу во втором отделении и сам себе посмеивается тихонько под нос. Эмоции немного схлынули, растворившись в тепле сашиного воздушного поцелуя, совершенно точно прилетевшего прямо к сердцу, трансформировавшись в чистую абсолютную нежность. Осталось тепло и свет, и он собирается с ними и провести весь остаток концерта. В конце концов, это сашин вечер. Все аплодисменты — Саше, вся любовь — Саше, так пусть и истерики с откатами остаются Саше, а Яр просто будет рядом, как обещал. Саша в костюме строит глазки залу, и Яру капельку легче дышится. Кажется, все идёт так, как нужно. Кажется, все идёт правильно — у Яра эта правильность вдруг гнездится где-то в сердце, замирая как птичка, когда он улыбается от всего сердца — губы не дрожат, и слезы не накатывают, и он просто позволяет себе быть самым счастливым человеком в мире. У его любимого человека прямо сейчас мечта всей жизни сбывается, между прочим. Можно позволить себе немного счастья. Когда в воздухе повисают первые фортепианные аккорды, сильная успокаивающая рука вдруг ложится ему на плечи и вдруг отворачивает его от сцены, заставляя уткнуться взглядом в стенку. Яр непонимающе скашивает взгляд на невозмутимое серьёзное лицо. — Да я ж ничего... Гордеев, мне же не пять лет! — шепотом возмущается он, сердито поджимая губы. — Я что, сильно на Отелло похож?! Кирилл флегматично пожимает плечами и смотрит ровно в стенку. Дурак. Ярик закатывает глаза так глубоко, что, кажется, скоро сможет увидеть собственный мозг. Ну серьёзно, он ценит, но иногда этот старшебратский инстинкт перешкаливает, правда. — А я не говорю, что ты чего, — хмыкает Кир. — Давай песню послушаем, красивая. Песня и правда красивая. Ярик где-то подсознательно боялся, что ревность придёт — но она не приходит, он просто растворяется в мягком сашином голосе и лёгкой мелодии; ему, как он ни накручивал себя заранее-виной, ни капли не обидно. Он почему-то абсолютно точно уверен: Саша не позволит себе ничего лишнего. Саша самый надёжный и верный из всех, кого он знает. Яр после песни все равно — чисто из вредности — артикулирует ему беззвучное "горжусь тобой" и удовлетворенно прикрывает глаза, когда Саша расплывается в улыбке. Кирилл басовито фыркает, все ещё придерживая его за плечи. — Ты же ничего, — передразнивает он ехидно. Яр показывает ему язык. От следующего трека его заранее потряхивает. Яр садится на свой стул, думая, что надо будет обязательно поблагодарить того, кто догадался его сюда поставить, и чувствует противные такие мурашки вкупе с предвкушением. Саша в последний раз пел эту песню в тот вечер, который они оба хотели бы забыть. Он предлагал в шутку пустить на экране слайд-шоу с того концерта, но их обоих синхронно передернуло с этой мысли. Яр сейчас малодушно думает: и слава богу. Саша берет первую ноту, и Яра просто сносит к хуям приливной волной. Его, конечно, снесло ещё на Revamped, когда дрожал зал, дрожали стены и дрожал Саша, а его вело от того, как сливались в одно энергетики места, зала и их, но сейчас... Сейчас два сашиных мира буквально сливаются в целое. Будь собой, будь тем, кем ты хочешь, делай то, что должен — и однажды ты окажешься там, где заслуживаешь. Опенинг из аниме с оркестром — это звучит как сюр, как мечта, как несбыточный и прекрасный сон. И все-таки они в этом сне на самом деле. Яра с каждым новым звуком кроет все сильнее. Сердце ебашит так, как будто сейчас вырвется нахрен наружу и улетит кому-нибудь под ноги. Он так сильно любит, как Саша поёт эту песню. Он так сильно любит, как Саша поёт. Он так сильно любит _Сашу_. Это чувство, оно вечное. Безусловное. Безграничное. "больше вселенной". Ярик даже жалеет, что они отказались от идеи это спеть; но в этой песне все их, про них, а сегодня весь мир — он про Сашу. Когда Саша обрывает звук, Яр с трудом осознает себя снова живым. На Ширане Саша шлёт ему за кулисы трепетную улыбку, и Яр чувствует, как ресницы намокают влюблённо и нежно. Это не та истерика, что была в первом акте — это просто любовь, слишком много любви, которая не помещается в его слишком худом теле. ~мы были всего лишь детьми, когда влюбились~ Ярик кивает в такт сашиным словам. Девятнадцать и двадцать пять — не совсем дети, но не до конца взрослые. И это ощущается чем-то сумасшедше весомым. Яр позволяет себе немного пропасть на шахматном блоке. И морально разлетается в клочья на с.о.с. Он шепотом повторяет каждое слово, проживая их все вместе с Сашей. Песня — дрожью на кончиках пальцев знакомая и знаковая. Они оба знают, что она для них значит. Яр в эту секунду её любит и немного ненавидит одновременно; за то, что благодаря этой песне Саша есть, и за то, как больно от неё в груди. Ему больше не хочется плакать — он наверное все уже выревел. И поэтому на Тимео он только улыбается — слишком влюблённо, слишком гордо, слишком счастливо для друга и продюсера, но он не может по-другому. Он так любит-любит-любит его. Ярик собирается говорить ему об этом целую ночь до утра. И когда он смотрит на афиши в самом конце, он себе сам обещает: они вместе на этом пути отныне и до конца.