Нет ничего кроме любви

Яреллен замер, чутко прислушиваясь к тому, что происходило в чаще. Стволы деревьев надёжно скрывали и узкие плечи, и тонкие руки, и все остальное. Он натянул тетиву, целясь практически вслепую, щурясь, стараясь разглядеть среди листвы яркие одежды гонца. Позволить своей цели уйти он не мог. Слишком важная информация была в руках у простого курьера, слишком опасно было позволить Фольтесту её получить. На кону на этот раз стояло многое. Не только гордость, — Яреллен не привык проигрывать — но и исход грядущей на всем континенте войны. Его сторона была знакома ему задолго до того, как появилась. Гонец петлял между деревьями, почти сливался с ними, путал следы, мешая целиться. Он глухо зарычал. Злость и азарт мешались в крови в истинно пьянящую, пузырьками бурлящую жажду хорошей битвы. Хотелось закричать; горло жёг боевой клич. Но было нельзя. Сначала выстрелить, затем — все остальное. Он снова злился на весь мир, но внешне при этом оставался холодным и отстранённым. В нем текла часть человеческой крови, ничтожная в сравнении, но все же существенная, но при этом во внешней сдержанности он мог соревноваться с самыми чистокровными из эльфов. Он подался в партизанские отряды с одной уверенной целью, с одной неугасимой верой в свой народ — свой единственный народ. Людей он толком не знал — в основном, их знакомство сводилось к трупам. И он никогда не хотел бы узнать большего. Гордость не позволяла ему промахнуться ни разу. Не дала бы и теперь. Яреллен был одним из лучших среди своих. Яреллен был ловким, быстрым, умным. И сильным тоже. Он почти отпустил стрелу, разглядев, наконец, свою убегающую цель... ...чья-то рука вдруг зажала ему рот, вторая — легко перехватила вокруг талии, заехав перед этим кулаком между рёбер. Стрела с оглушительным свистом полетела мимо цели и вонзилась в крепкий ствол вековой сосны. Яреллен вцепился зубами в горячую ладонь, стиснул челюсти до боли. Поздно, конечно, поздно, гонец успел убежать, и надежда была только на остальных — лишь бы поняли, что он провалился, лишь бы добили его прежде, чем он выйдет в город, лишь бы... Лишь бы суметь отомстить тому, кто сейчас, чертыхнувшись, отпустил его рот и заломил за спину обе руки. Яреллен заорал. Боевой клич молодых эльфов разнообразием не отличался — просто гортанный вопль, слышный, тем не менее, далеко и понятный тем, кому нужно. Его открытого, слишком самонадеянно открытого горла, вдруг коснулась обманчиво тонкая, серебристо-холодная сталь. Он похолодел: тот, кто стоял за ним, умудрился подкрасться так тихо, что не различил чуткий эльфский слух, но при этом одной рукой мог удержать оба его запястья. — Закройся, скоя'таэль, — процедили ему на ухо сквозь зубы, — закройся и не отсвечивай, иначе, я клянусь, я перережу тебе горло. Яреллен гордо расправил плечи. Как и многие, умирать он не хотел, но, как немногие, смерти не боялся. Умрёт он, придут другие. Свобода эльфского народа — то, за что стоило дорого платить. Он извернулся, чтобы взглянуть на того, кто, не особенно церемонясь, держал его запястья. Лезвие кинжала предупреждающе скользнуло, оцарапало светлую кожу на шее. Яреллен почувствовал, как из тонкого пореза потекла кровь. Он встретился взглядом со своим пленителем. Глаза у него были холодные. Гордые. Зелёные. Эльфские. — Предатель, — фыркнул он, отвернувшись. Кинжал снова опасно царапнул, чуть углубил ранку. Тот, кто стоял позади, хмыкнул. Убрал руку от его горла, шустро связывая запястья между собой. Яреллен мысленно застонал от своей глупости. Попасться полукровке, воюющему на той стороне баррикад — какая же глупая и бесславная промашка! — Не больше, чем ты, — его бесцеремонно развернули за плечи, небрежно смахнули с головы шапку с беличьим хвостом. Мужчина напротив вряд ли был старше намного, но выглядел ощутимо взрослее, сильнее. Он был выше практически на голову, сильно крепче в плечах. — Я эльф всего лишь на четверть. И выбрал свою сторону сам. И все же — что-то в его облике оставалось хрупкого. Нечеловечески хрупкого. Яреллен презрительно выгнул уголок рта. — Я тоже, — выплюнул он. — Тоже выбрал сам. И на четверть я человек. Мужчина выгнул тёмную бровь. Яреллен был бы рад на него не смотреть. Отвернуться, гордо презирая, проигнорировать. Но что-то было в зелёных эльфских глазах такого, что он никак не мог отвести взгляда. — Выходит, мы чем-то похожи, скоя'таэль, — задумчиво протянул он. — Оба выбрали сами, оба на четверть, жалкую четверть, но не чистокровки. Яреллен разглядел у него на груди герб. Рыцарь, ну надо же. Кажется, даже не солдат. Он сощурился, так, словно пытался получше прицелиться в чью-то ускользающую спину. — Зачем тебе это? — прямо спросил он, глядя в чужое красивое лицо. — Ты не служишь ни Фольтесту, ни Визимиру, ни кому-то ещё. Зачем ты защищаешь гонца? Рыцарь тонко улыбнулся. Яреллен подумал, что предпочёл бы встретиться, как раньше, с армией краснолюдов, чем с одной этой улыбкой. В этой улыбке было непримиримое, упрямое нежелание сдаваться. Яреллен ощущал что-то подобное на собственных губах каждый день. — А что, теперь вы нападаете только на тех, кто состоит на королевской службе? — вкрадчиво спросил он. — Вы больше не трогаете ни мирных купцов, ни женщин с детьми? Ваши стрелы больше не летят в каждого только потому, что рождён он был человеком? Скажи мне, скоя'таэль. Яреллен снова поймал его взгляд своим. Посмотрел гордо, неукротимо, так, как смотрели те, кто плевал смерти в лицо. — Меня зовут Яреллен, — твёрдо выговорил он, не желая умирать безымянным скоя'таэлем. Рыцарь вдруг издал короткий смешок, ехидно кивнул ему головой, словно поклонившись. — Алестир, — хмыкнул он в ответ. — Так что насчёт вас, скоя'таэль? Неужели простые люди теперь могут не бояться за свою жизнь, а? Алестир подошёл непозволительно близко. Яреллен чувствовал тепло его дыхания у себя на лице, ощущал, как затягивают глубже и глубже зелёные эльфские глаза. Он никогда не думал, что однажды сопротивляться придётся не мечу и кинжалу, а собственному вязкому, тягучему, как болотная трясина, бессмысленному и ненормальному влечению. — Люди забрали у нас все, — убежденно выдохнул он, — истребляли нас, как сейчас истребляют животных и деревья, прогнали нас в леса, вынудили затаиться. Это за вами тянется кровавый след, Алестир. Не за нами. "Мы всего лишь отдаём долг" — отчаянно подумал он и, больше не думая ни единой мысли, подался вперёд, ещё ближе, вплотную, прижался к горячим твёрдым губам. Дыхание у Алестира было тёплое, неглубокое, пахло какими-то травами. Яреллен ждал, что ему раскроят горло или хотя бы оттолкнут — но тяжёлая рука легла ему на затылок, и его неожиданно поцеловали в ответ. Полно, сладко, умело. С языком. Яреллен зажмурился, чувствуя, как ползут по плечам щекотные мурашки. Чужой тяжёлый ботинок вдруг с треском опустился на что-то. Яреллен посмотрел вниз, увидел обломки своего лука. Кинжал вдруг коснулся верёвки на его запястьях. — Я сейчас тебя отпущу, — выдохнул рыцарь куда-то ему в волосы. — Ты досчитаешь до двадцати и вернёшься к своим. Скажешь, что это была ложная тревога. Яреллен через силу кивнул. Острое лезвие перерезало узлы. Он вдруг подался вперёд всем телом, прижался, обнял руками сильные плечи, спрятал на секунду лицо в изгибе гордой шеи. Вдохнул запах мыла и пепла, запоминая его навсегда. И толкнул Алестира в грудь, начиная считать вслух. — Прощай, Яреллен, — усмехнулся тот, доверчиво отвернувшись спиной и шагая вперёд. Яреллен честно досчитал до двадцати. Прижал занемевшие пальцы к губам, зацелованным до припухлости. — До свидания, Алестир, — тихонько выдохнул он в пустоту. Прощаться навсегда момент точно был неподходящий. Яреллен откуда-то был в этом уверен.