Нет ничего кроме любви

– Что это? Яр, стоит отдать ему должное, за эти три с половиной года, прошедшие с самой первой, кажущейся сейчас ужасно далёкой презентации, прокачал актёрку ещё круче. Саша и тогда и объективно, и субъективно, и всяко разно считал, что он до дрожи органичен, но смотреть на него сейчас – это какое-то особое искусство. Саша бы вообще его вынес как отдельный, крайне самобытный вид этого самого искусства – и вовсе не потому, что это безобразие театром назвать нельзя, как брякнул ему, расчувствовавшемуся как теперь, несколько лет назад сам Ярик. Просто… просто это больше не вписывается вообще ни в одни рамки, ни в одно определение или существующее на свете слово – то, как он двигается, как говорит и поёт. Саша просто снова чувствует себя кошмарно влюблённым в него восемь лет дураком. И это, похоже, вообще ничем не исправишь. Яр смотрит на него немного снизу вверх, презрительно хмурит брови и кривит губы в едкой гримасе. У него в тоне – тщательно выверенные, чётко выцеженные ехидство и брезгливость; у него во взгляде – равнодушие и отвращение, смешанное с каким-то заворожённым интересом, словно он смотрит на дохлую птицу – вроде противно, а взгляд оторвать не выходит. Ни капли того, что мелькает в этих глазах обычно, когда они встречаются взглядами, и между ними как будто бы тонкая нитка натягивается. Саша сражён, восхищён и потерян в том, насколько Ярик хорош в своей игре… но кроме этого – кроме этого ему ещё и безобразно смешно. Ничего личного – только слишком личное. Он совсем не по сценарию весело выгибает уголок губ и делает к нему крошечный шаг. – Твой парень, – вежливо хмыкает он, – спасибо, что, наконец, заметил. Смотреть на то, как из любимых глаз медленно уходят чужие эмоции, как маска слетает с родного лица, обнажая нежное возмущение – бесценно. Вилена "ого"-кает от неожиданности, Лена, привычная к их сомнительному флирту в самое неподходящее для него время, тихонько хихикает, и Сашу самого неудержимо тянет расхохотаться. Он держит лицо, – актёр он вообще или кто? – но в глазах, он уверен, чертями скачут смешинки. Ярик тоже шагает к нему немного ближе и бесцеремонно тыкает костлявым пальцем в плечо. – Кто ты и куда ты дел моего Кaзьминa? – фыркает он. – Мало того, что флиртуешь прилюдно, ещё и репетицию тут срываешь. Ретроградный Меркурий? Саша, не удержавшись, треплет ему волосы. Ярик, как бы ни старался что-то из себя строить, ластится к его руке. Не волк – ласковый котёнок. – Все свои, – улыбается он, – а ты вон весь в работе… я тебя на репетициях только и вижу. Скучаю, может, страшно. Вот с ума схожу. Ярик, кажется, заражается его кошмарно влюблённым настроем, потому что вдруг подходит ещё ближе и ведёт носом по шее. – Вижу я, как ты сходишь, – бубнит он самую каплю лукаво, – Caлеса вон на колени поставил… Из-за кулисы тут же высовывается чужая голова. – Я тут ни при чём! – весело орёт Эмиль прежде, чем его утягивает назад кто-то из ансамблевых девчонок. Саша целует Яра в лоб и неохотно делает шаг назад. – Давай уже, гноби меня, – вздыхает он, – всю жизнь мечтал, я тебя знаю… Яр стискивает его руку. И широко, ярко, влюблённо улыбается прежде, чем снова напустить на себя презрительный скучающий вид. Саша думает, что он, конечно, актёрку прокачал действительно мощно. Но скрывать вот это – бесшабашную, дурную, светлую, искреннюю любовь – они оба так и не научились.