Смеющиеся тени

«Я убийца». Карин с холодным спокойствием смотрела, как медленно разъезжались дверцы, выпуская людей на станцию. Куда они шли? Большинство в такое время должны были направляться домой. Интересно, новости о том, что маньяк, развлекающийся в Каракуре вот уже месяц, пришёл с повинной уже разлетелись или нет? Ждать ли печальное лицо Рукии в выпуске вечерних новостей? Никого не было дома: Юзу до сих пор у подружки, Ичиго до сих пор не вернулся, а бородач отчитывался в полицейском участке. - Ну, раз ты дома, мне тут больше нечего делать, - со скучающим видом подал голос Хицугая. – Не смотри ужастиков на ночь. Карин обернулась, беспомощно глядя на то, как он собирался уходить. Она просто не могла, не могла оставаться сейчас одна, она не могла позволить ему уйти… - Эй, ты чего? – он нахмурился, а затем растерялся. – Куросаки? Она конченая эгоистка и тварь, и завтра он будет ненавидеть её, завтра он захочет убить её собственноручно, проголосует за смертную казнь, плюнет ей в лицо – и всё же это будет завтра. А сейчас она с готовностью уткнулась ему в грудь, не разрешая себе, однако, плакать. Такие как она плакать не должны. Убийцы не умеют плакать. - Извини, извини, не плачь, пожалуйста, я здесь, я рядом, хочешь, я останусь, пока не вернется кто-то из твоих? Правильно, если это… не Рукия, то эта мразь до сих пор на свободе, а ты одна дома. Я останусь пока. Убийцы не плачут. Не плачут. Ни-ког-да. - Спасибо, - Карин не была уверена, что он услышал, так тихо это прозвучало. Если бы она не знала, что говорила, она бы и сама не была уверена, что сказала. Хотя как она могла быть уверена в каких-либо своих действиях? - Хочешь чая? – еще одна тихая никчемная фраза. – У нас есть дайфуку. В холодильнике стоят, холодные. - От дайфуку не откажусь, - Хицугая отпустил её, хмурясь, но хмурясь как-то… облегченно, что ли. Естественно, в холодильнике не появилось волшебным образом ничего съестного. Во время отсутствия Юзу семья Куросаки голодала или вынуждена была питаться фирменными блинчиками бородача – для справедливости, Карин признавала, что блинчики были очень даже ничего, но есть их на завтрак, обед и ужин было всё равно уж как-то слишком. Вот и сейчас, единственной едой были блинчики, завернутые в пищевую плёнку, сладости, молоко и пиво. Карин подозревала, что она в принципе должна была уметь пожарить яичницу с парой кусочков мяса из морозилки – но все её кулинарные таланты отмерли за ненадобностью за время её проживания с мамой, а потом сестры. К счастью, Хицугая вовсе не изъявлял желания съесть что-нибудь горячее. Карин покосилась на блок пива, принадлежавший бородачу. - Не хочешь? – она достала одну бутылочку. - В правилах общины полный запрет на алкоголь, - без интереса отозвался Тоширо. - Теперь понимаю, почему ты свою общину добрым словом не поминаешь, - Карин хмыкнула. – А я вот несовершеннолетняя. Собственно, как и ты. Чувствовать угрызения совести по поводу нарушения этого закона Карин не собиралась. Тоширо принял бутылочку и провел по этикетке пальцем, оставляя след на запотевшем стекле. - А если серьезно, почему ты просто не ушёл? – она села напротив, храбро делая глоток. Пиво воняло и на вкус было горьким и кислым, и гадким одновременно, но не евшая ничего за весь день, Карин сразу почувствовала, что это именно то, что ей было надо. - Оттуда так просто не уйдешь, - он покачал головой. – Никто осуждать не станет – на словах, конечно же – и запрещать тоже никто не будет, но посмотри, что стало с теми, кто ушёл. Отрекшихся от общины преследуют несчастья, многие так и вовсе погибают. - Мацумото-сан, - едва слышно выдохнула Карин. Хицугая чуть отклонил голову назад, поднеся бутылку ко рту. Его кадык быстро двигался, показывая, что он жадно пил. Наконец он оторвался от горлышка, неожиданно уставший, с опухшими красными глазами. - Да. Мацумото. Когда мы встретились впервые, она уже была в общине. Меня хотели выгнать из магазина, как маленького попрошайку, еще и урода. Видимо, альбиносов в Руконгае видели редко. Она встала на мою защиту, а потом прознала где я живу. Стала приносить еду и одежду, «Сообщество Душ» занимается и благотворительностью тоже. Айзен тоже иногда заходил, он оплачивал бабушкины лекарства, читал Хинамори книги. Когда бабушка, наш опекун, умерла, он предложил нам стать членами «Сообщества Душ». Сначала я был против, но мы ведь были несовершеннолетние, и социальные службы могли в любую минуту прознать о том, что мы остались одни. Нас отдали бы в приют. Тем более, подружка Хинамори уже пару лет как ушла в общину, и судя по всему, была невероятно счастлива там. Видимо, Хицугая уже не мог хранить это всё в себе. Слова лились потоком из него. - Мацумото не хотела уходить, но она не могла существовать без Ичимару, - имя он произнес с какой-то особенной неприязнью. – Его вечно тянуло куда-то, он не мог подолгу оставаться на месте. И вот однажды он решил уйти, а Мацумото – за ним, конечно же. Айзен сказал, что «Сообщество Душ» не здание, и их всегда будут ждать обратно. Обратно они приехали очень скоро. Пеплом в глиняных горшочках. Айзен ездил опознавать тела, не хотел, но пустил меня с собой. Я сам хотел увидеть её, убедиться… Он унял мелкую дрожь и снова глотнул пива. - Саругаки и Хирако побег из общины тоже счастья не принёс, хотя их судьба отодвинула расплату на несколько лет. - Ты веришь в судьбу? – Карин чувствовала странную легкость в голове. Хицугая, может, еще и в духов верил? Наверное. Все дорогие люди покинули его, что оставалось? Только верить, что они всё еще с ним. Юзу была такая же. Носила цветы, молилась перед могилой матери, каждый день рассказывала маленькому алтарю в их доме о событиях в её жизни. Карин сначала резко комментировала её действия, а потом, повзрослев, просто отворачивалась. Если бы мама была рядом, она бы обнимала их, целовала на ночь, ругала за разбросанные носки и не сделанное домашнее, дула бы на разбитую коленку. Но её не было. Глупо было притворяться, что она всё еще рядом. Было поразительно больно смотреть на то, как Юзу улыбалась, рассказывая свечке и фотографии о том, что научилась готовить цыплёнка с имбирём и чесноком – совсем как мамин. - Уже поздно, - глянув на часы, заявила Карин, - оставайся. Я постелю тебе. Никто не будет против, если ты у нас переночуешь. Обещаю, отец не будет хвататься за ружьё. Хицугая вяло сопротивлялся, но выглядел слишком измученным, чтобы оказать достойный отпор. Судя по всему, он практически не спал после смерти Хинамори. Ко всему добавилась еще и пара бутылок пива. Карин почувствовала легкий укол совести за то, что буквально напоила его. Так как Юзу всё равно не планировала возвращаться этой ночью, сначала она хотела постелить её кровать, но Хицугая резко воспротивился, и испугавшись, что он уйдет, Карин согласилась на диван. Ложась на свою кровать, Карин в ту же секунду поняла, что не могла оставаться там. Мысли давили и одолевали. Её последняя ночь в качестве любимой дочери и сестры, в качестве нормального человека, в качестве человека, которого можно любить. Спуская на цыпочках вниз, она думала, что просто будет смотреть на спящего Тоширо. Присутствие хоть какого-то живого человека немного успокаивало. В эту ночь ей нужна была капелька тепла. Но Тоширо не спал. Услышав что-то, его голова дернулась, и на Карин тут же уставились два глаза, почти светящиеся в темноте. - Прости, не хотела будить, - она тут же принялась оправдываться. - Я не спал, - Хицугая продолжал буравить её взглядом, - не могу спать. Значит, она была права насчет этого. - Можно я посижу тут с тобой немного? Сама от бессонницы мучаюсь. - Твой дом, твои правила, - со смешком отчеканил Тоширо. Она присела на кресло, а он поменял положение, чтобы опять же смотреть прямо на неё. - Так почему ты не ушёл? – она не верила что всё дело в том, что Хицугая боялся проклятия покинувших общину. - На самом деле, это не самое страшное место. В «Сообществе Душ» тебя принимают таким, какой ты есть. Есть какие-то правила, ограничения, но когда тебе некуда деваться… Да и люди там хорошие. Пусть мы все отбросы общества, изгои, но мы не бездумные сектанты, как думает мир. Мы на самом деле вполне себе обычные люди. Стараемся жить как можем. Это отчуждение окружающих в какой-то степени и объединяет нас. Всем нужно место, которое можно назвать домом. Большинство думает, я фрик или какой-то уродец, даже не знаю, что хуже… - Я так не считаю, - Карин зарделась, - по мне, никакой ты не уродец! Хицугая фыркнул, но она не лукавила. Из всех её знакомых, Тоширо был самым необычным парнем. Его лицо было почти по-девчачьи красивым, с тонкими чертами, огромными голубыми глазами и пушистыми ресницами. В то же время он не казался жеманным или женственным – возможно, страх, что его назовут ребёнком или девчонкой, и был причиной того, что его лицо вечно было в гримасе недовольства. Никогда не одевающийся в яркую одежду, не жаждущий внимания, высокомерный и холодный – он был самым особенным парнем. Дыхание парня выровнялось, и Карин поднялась было, чтобы уйти к себе. И не осознавая до конца своих действий, юркнула к Тоширо под одеяло, прижимаясь к нему в попытке не свалиться со слишком узкого для двоих дивана. Она не сдерживалась в ругательствах, воя от собственной слабости про себя и ожидая, что он выгонит её. Или вообще уйдет. Как же он сможет остаться после такого наглого поступка… Тоширо положил руку ей на бок и притянул к себе. - Прости, не хотела будить… - Я не спал. Чувствуя, как остатки смелости покидают её, а сердце стучит где-то в желудке, Карин повернулась к нему и встретилась взглядом с почти светящимися в темноте глазами. Она действительно хотела оправдаться. Хотела объяснить, почему она такая эгоистичная, почему он должен был её ненавидеть, почему она худшая из людей… Но дыхание сбилось, и думать ни о чем не получалось. Карин уже целовалась. Даже не раз. Но вот так вот – никогда. Это был сладкий отголосок дайфуку, кружащий голову горьковато-кисловатый дух пива, и его, его собственный вкус и запах. Это не было противно, это не было скучно, это не было «никак». С особенным человеком это было совершенно по-другому. Это было хорошо. Господи, как же это было хорошо! Несмотря на то, что кожа горела, она мгновенно покрылась мурашками, когда его рука легонько дотронулась до её живота. Живот сразу напрягся, все мышцы натянулись струнами. Карин не сразу поняла, что впивается ногтями в его спину, а его руки дрожат, двигаясь нарочито медленно и осторожно. Почему-то в голове всплыла картинка, как одноклассницы столпятся вокруг неё в женском туалете, настойчивым шепотом выпытывая подробности. Было больно? Карин тут же забыла об этом, вздрагивая. Немного больно. И много-много-много счастья. * Утро – шесть двадцать, если быть точнее – встретило Карин холодным полом под босыми ногами и хилой, шаткой решимостью разрушить свою жизнь, но сделать то, что было нужно. Тоширо слегка сопел и морщился, но вполне спокойно спал. Когда она выбралась из его рук, он не проснулся, что лишь дало ей знак: пора. Приготовив водянистый омлет, она попыталась украсить его листиком петрушки, найденной в холодильнике. Рядом с одной тарелкой она поставила стакан молока, а с остальными двумя по чашке кофе. Она, правда, не была уверена, что отец и Ичиго вернулись домой. Зайти в комнату и проверить было выше её сил. Её движения напоминали дёрганья куклы на веревочках. То из неё ключом била мрачная энергия, то она едва передвигала ноги, мечтая о том, чтобы лечь обратно к Тоширо и забыть обо всём. Но она знала, что она не такая. Она ни за что не смогла бы позволить всему течь своим чередом. Она станет поперёк течения, она поменяет его. Карин не стала тратить время на то, чтобы почистить зубы или помыться, просто натянула свежее белье, футболку с длинными рукавами и джинсы. Выйдя из дома и осознав, что дороги назад не было – как и оправдания в случае того, если бы Тоширо проснулся раньше – она выдохнула и двинулась к подземке. Вряд ли эти люди, едущие на работу, или подростки, улизнувшие с какой-то ночевки, чтобы пролезть в комнату до подъема – вряд ли они, глядя на неё, видели в ней потенциального убийцу. Непричесанная и неумытая, она выглядела как одна из этих подростков, обожающих проводить ночи вне дома. Интересно, Ичиго так же выглядел, когда отсутствовал ночи напролет? Вот так вот ехал в метро, пялясь в одну точку и стараясь не заснуть? Участок встретил её пустыми окнами и горящим светом. Толкнув дверь, Карин оказалась внутри. Судя по всему, дежурный либо отошёл в туалет, либо пошёл относить завтрак Рукии. Может, какому-то другому заключенному. Тут вообще были какие-то другие заключенные? Да и насколько Карин понимала, дверь не должна быть открыта. И на посту обязательно должен кто-то оставаться. Появилось нехорошее предчувствие. Карин осмотрелась, но не увидев никаких особых примет, устремилась дальше. Дверь в кабинет детектива Хирако была закрыта, остальные комнаты тоже. На стульчике рядом с коридором к заключенным стоял картонный стаканчик. Там оставалась еще примерно треть, но Карин не решилась попробовать, остыл ли кофе. Возможно, Рукия знала что-то об этом. Может, её перевозили в этот момент на другое место? Карин остановилась. На прозрачной двери, прямо напротив стула, на котором вчера сидела Рукия, расползался широкий красный след. Камера была настежь открыта. Под стенкой, в углу, ничком лежала охранница, Карин помнила её со вчера, гигантесса с короткими платиновыми волосами и тоненькой косичкой. Голова у неё лежала под каким-то пугающим наклоном. Посредине комнаты раскинув руки покоился седовласый полицейский с перерезанным горлом. Порез шёл неровным зигзагом, ошметки чего-то ожерельем легли на его белоснежную рубашку. Третий убитый был прямо у ног Карин. Не заметив его, она сделала небольшой шаг вперед, а затем отскочила. Он был прямо у самого выхода, тучный, прямо-таки огромный, с зажатой в пухлом кулаке дубинкой и разбитым лицом. Под кроссовкой Карин треснул зуб – его зубы, покрошенные, выпали изо рта. А нос наоборот впал, вдавленный внутрь. Переносица была сломана, один глаз был скрыт за отеком, а второй наоборот сильно выпучился, словно был готов выпасть из глазницы. Этот глаз смотрел на Карин немного непонимающе. Карин завизжала и бросилась прочь, подальше от этой кровавой бани, подальше от этого ужаса, дальше, дальше, дальше… Разве Рукия смогла бы такое устроить? Разве Рукия смогла бы убедить охранника открыть ей дверь, а затем одолеть его? Нет, если убитые ранее были девушками хрупкого телосложения, эти полицейские все были минимум на полторы головы выше Рукии и в два раза шире. Нет, Рукия не убивала их. Могло ли случиться, что Рукия закрыла себя в тюрьме не потому, что была убийцей – а потому что пыталась спастись от него? Она ведь это сказала Карин при первой встрече: «Я сбежала из «Сообщества Душ». Просто я боюсь, что… стану следующей». А что, если покинувших общину действительно всегда ожидает расплата? И Тоширо сейчас мирно спит на диване у неё дома…