Златые нити норн

Этой ночью царица не собиралась тратить на сон ни единой минуты. Расставшись с Тенью, она направилась на Радужный Мост, не сменив платья и даже не приведя в порядок прическу. Фибула заняла законное место на плече. Никто бы не подумал, что это не просто украшение, а опасное оружие в опытных руках. Разговор с Тенью многое прояснил, но многое и запутал, а ответы на некоторое вопросы следовало искать в другом мире.       — Я рада видеть тебя в добром здравии, Хеймдаль, — величаво произнесла Фригг, поравнявшись с безучастным стражем, вечно смотрящим вдаль, а в последние месяцы еще и охраняющем Тессеракт. — Ведомо ли тебе горе, постигшее Девять Миров?       — Сон Одина — печальная весть, — отозвался страж, едва двигая губами. — Смерть Тора — еще печальнее. Если никто не отомстит убийце и не вызовет его на суд, я первый подниму на него меч. Не унижай себя просьбой, это мой долг.       Фригг нахмурилась — кого Хеймдаль имеет в виду? Похоже, про Тень он ничего не знает и не следил за Бильскирниром. Страж моста мог увидеть любой уголок Асгарда, кроме Фенсалира, но не следить сразу за несколькими асами, поэтому Один создал воронов: три пары шпионских глаз справлялись лучше, чем одна.       — Ты был свидетелем смерти моего сына? — осторожно спросила Фригг.       — Нет, — все таким же ничего не выражающим голосом ответил Хеймдаль. — Но его убили по приказу ётунхеймской полукровки. Если бы он убил Тора своими руками, я бы немедленно снес ему голову, но он воспользовался помощью тех, чье положение хуже рабского.       Фригг предала лицу выражение величайшей скорби, не спеша разубеждать стража. Хеймдаль был сыном Одина, рожденным много тысячелетий назад. Некоторое время он жил в Мидгарде и даже основал там государство. Если бы не предназначение, безучастность и пророчество, он претендовал бы на престол Девятимирья. Вернуть в семью блудного сына имел право старший в роду Одина, и сейчас таковой считалась его законная супруга.       — Смерть Тора — ужасная потеря для Асгарда и еще большая потеря для меня. Но месть ничего не решит. Асгард падет в междоусобной войне и станет лёгкой добычей для великанов. Я прошу тебя, отринь пока думы о мести. Я пришла просить тебя о помощи в ином деле. Проводи меня в Скаилвойганд. Дай мне увидеть своими глазами, как живут смертные.       — Я могу проводить тебя туда, — кивнул Хеймдаль, — но древняя столица викингов давно разрушена. Не осталось ни руин, ни пепла. Из сотен Шетландских островов ныне заселены лишь шестнадцать и город построен на одном. Его имя Леруик.       — Тогда я прошу тебя проводить меня туда.       — Я исполню твою просьбу, но этот город не похож на крупные города смертных и не отражает их быт, — пояснил Хеймдаль, не сдвигаясь с места.       — Если это так, то перенеси меня в королевство конунгов.       — За тысячу зим оно стало деревней.       — Неужели привычный нам мир пал так быстро? — Фригг задумалась. В прежние тысячелетия она редко бывала в Мидгарде, все больше посылала туда своих девушек. — А помнишь ли ты историю, как Один сыграл шутку с Гевьон? Велел конунгу подарить ей столько земли, сколько она сможет вскопать за сутки, а она обратила сыновей в быков и вскопала так много земли, что отделила ее от Швеции и несколько столетий правила своим островом, насмехаясь над Одином и его коварством. Заселен ли сейчас тот остров?       — Зеландия заселена, — кивнул Хеймдаль. — На ней расположена столица Дании, ранее известная тебе как деревня Хавн. Сейчас это большой город. Я могу сопроводить тебя туда и показать быт смертных. Но столица опасна. В летнюю половину года ночь — царство пороков. Продажные женщины. Продажные мужчины. Пьяные толпы. Веселящие травы. Нам лучше дождаться дневного света.       — Если улицы заполнены людьми, отравленными ядовитыми травами и алкоголем, то они меньше обратят внимание на наше отличие от них. Среди людей, когда-то почитавших нас как богов, я желаю появиться в собственном облике. Твой меч сослужит нам добрую службу, если смертные проявят себя с худшей стороны. Я не желаю знакомиться с ними, лишь осмотреть их город.       — Ты сильно пожалеешь о своем решении, — возразил Хеймдаль, но всё же нехотя активировал Тессеракт. Свет портала предал осколкам Радужного Моста голубоватый оттенок, смял привычную реальность и мгновенно выстроил новую. Фригг не приходилось прежде пользоваться Тетракубом, поэтому она чуть не потеряла равновесие от неожиданных ощущений межпространственного перехода, а сделав первый вдох в Срединном мире, закашлялась от удушающего воздуха, пропитанного ужасным зловонием.       — Где мы находимся? — спросила она, немного продышавшись. — Это лес? Или парк с кустарниками столь чудной формы?       — Это Королевский сад, — пояснил Хеймдаль. — Ночью пустынен и безопасен.       — Он красив, — отметила Фригг, хотя без света мало что различала, а мерзкий воздух вынуждал делать только короткие вдохи — жжение в легких стремительно наростало. — Но деревья, даже столь великолепно обрезанные, не стоили нашего перемещения. Меня интересуют жилища людей, не обличенных королевской властью, и их внешний облик, — царица пошла по дорожке, ведущей к каменным домам со светящимися окошками. Страж молча следовал за ней, держа наготове и меч, и Тессеракт. Об электрическом освещении много говорила Джейн, расхваливая его как одно из величайших открытий человечества. И сейчас это открытие помогало — указывало дорогу к выходу из сада. Царица шла по гравийным дорожкам вдоль ухоженных газонов, подстриженных деревьев, скамеек и бочонков для мусора, стараясь на обращать внимания на боль от каждого вдоха. Не было в саду ничего, свидетельствовавшего о величии людей, кроме нескольких табличек с печатными буквами да парочки низких треугольных строений из стекла и неизвестного материала.       Неприятным открытием стала закрытая калитка и длинный забор, перелезать через который Фригг в присутствии Хеймдаля посчитала ниже своего достоинства. Немного магии, и страж этого «Королевского» сада — лысеющий старик, что вряд ли в состоянии защитить даже себя, не говоря уже об огромных владениях высших особ, открыл калитку и с поклоном выпустил царицу богов на полупустынную улицу, повернул ключ в замке и лег спать прямо на посту, позабыв о своих обязанностях.        Улица встретила гостей лампами, растянутыми на длинных проводах; праздно шатающимся народом, увлеченным друг другом больше, чем пришельцами; каменными домами в пять-шесть этажей; витринами лавок, закрытых в ночное время, но светящимися в ночной мгле. Фригг останавливалась около каждой, разглядывала товары, читала этикетки, не оставляла без внимания стоящие вдоль высокой дороги средства передвижения и старалась прижиматься к домам, чтобы не попасть под самодвижущуюся повозку. Каждая проезжающая мимо машина оглушала, ослепляла и сильнее обжигала легкие. Если так тяжело ходить ночью, когда повозок мало, то что же будет днем, когда число машин увеличится? Или днем им нельзя ездить по улицам и подвергать опасности путников?       На горизонте возвышались огромные металлические башни. По словам Хеймдаля, в них сидели люди, поднимали толстенными тросами тяжелые грузы и строили высокие дома, выполняя работу множества лошадей. Вокруг на стенах висели круглые знаки неясного предназначения. Дороги с машинами кое-где были покрыты полосками белой краски. Трезвые люди ходили вдоль домов по возвышенной дороге, горланящие пьяные — везде, заставляя машины издавать ужасные звуки, а возниц — замысловато ругаться.       — Хеймдаль, действительно ли этот город отражает современный мир? — спросила царица, пройдя несколько улочек. — Нет ли города, больше отличающегося от столицы Асгарда?       — Есть, — в голосе стража наконец-то проявились нотки нетерпения и недовольства. — Такие города находятся с другой стороны земного шара, в Азии. Токио, Гонконг. Они совсем не похожи на Асгард. Но сейчас там день, и мы будем слишком заметны.       — Я наложу на нас иллюзию, как только мы попадем туда, — обещала Фригг. — Я прошу тебя, покажи мне Гонконг.              Асгардская летняя ночь длится совсем недолго, ее не хватает для полноценного сна даже обычным асам, что уж говорить о поселенцах, в последнее время работавших на износ. Алгир привык ночью бодрствовать, а спать утром, однако прошлым вечером настолько вымотался, проведя две сложные операции, что заснул прямо в доме исцеления рядом с пациентами. Разбудило его недоброе предчувствие и аура бесконечной тьмы, осязаемая даже сквозь сон. Если бы пациенты не были усыплены незваным гостем, то обязательно проснулись, а так лишь заворочались во сне. Утром будут рассказывать друг другу страшные сны и гадать, пророческие они или нет.       Близился рассвет. Сквозь маленькие окна проглядывали утренние сумерки. В дальнем темном углу около печки Алгиру почудилось движение, и он едва не вскочил от страха. «Игра воображения, только и всего», — успокаивал он сам себя, пока из другого угла отчетливо не вырисовалась неясная тень, быстро выросшая до размеров обычного аса. У Алгира во рту пересохло, а сердце забилось, словно у трусливого зайца. Сбегая в поселение, он надеялся, что проведет остаток дней в сытости и безопасности, пусть и заклейменный позором и мертвый для родичей. Но от судьбы не уйдешь, и он погибнет от руки верного пса Одина. Хотя, если бы верный пес желал ему немедленной смерти, он бы умер, даже не проснувшись и не осознав ужаса своего положения. Честь и совесть — пустые слова для того, кто не стыдится сравнения с женщиной. Такой убьет во сне и не подумает объявить об убийстве. «Ты пришла, чтобы убить меня?» — вопрос вертелся на языке, но Алгир не посмел его задать. Не провоцировать. Ровно дышать. Читать мысли незваный гость точно не умеет. По крайней мере, раньше не умел…       — Здравствуй, — с трудом произнес он, напряженно разглядывая неясный силуэт в углу и все еще надеясь, что его подводит слишком живое воображение и очередная длительная отлучка Хагалара. — Ты вернул… ся, — он предпочел использовать мужское окончание, чтобы ненароком не нанести смертельную обиду и не закончить жизнь в мучениях и с отрезанным языком.       — Да. Я вернулась, — Тень вышла из укрытия, представ перед давним приятелем во всей красе. Когда-то давно они были товарищами, а потом Тень потребовала того, что было не под силу ни одному целителю, в том числе и Алгиру: смягчить ее нрав, избавить от необходимости пытать и убивать. Алгир не гарантировал результат, но Тень настаивала, а Один и вовсе отдал прямой приказ, не оставив никакого выбора. Длительное лечение помогло: Хагалар ни в чем не походил на Тень, он будто забыл, потерял себя прежнего. И вот опять. Все старания насмарку. Ведь говорил же он ему: не напрягай мозги, иначе будет худо! Но нет, Вождь ведь лучше знает, и что теперь? Вернулся в состояние маньяка, стоит тут c черной аурой! Даже лечебные травы на окнах подвяли. Он еще ничего не сделал и не сказал, а ущерб нанести успел!       — Ты пришла отомстить мне? — уточнил Алгир на всякий случай, хотя заранее предполагал ответ.       — Отомстить? За что? — Тень склонила голову на бок: типичный хагаларовский жест, ей не свойственный. Она еще не полностью овладела собой, не ушла в кровавое безумие, впрочем, это дело времени. — Нет, я пришел за другим. И наш разговор останется между нами. Твой чудодейственный напиток…       — Мне поклясться, что я никогда его не приготовлю и не передам рецепт ученикам? — перебил Алгир. Это было бы лучшим решением, но что-то подсказывало ему, что так просто он от Тени не отделается. От страшного призрака прошлого, появившегося специально для того, чтобы испортить ему остаток дней.       — Ровно наоборот, — Тень плавно приближалась, то сливаясь с темнотой, то обретая плоть. Алгир таки отпрянул — не смог побороть давнишние рефлексы. Если бы не стена, он бы упал с лавки как неловкий дурак. — Успокойся. Я пришла как друг. Я прошу тебя сделать как можно больше чудодейственного напитка.       — Зачем? — Алгир не мог поверить своим ушам. — Зачем тебе напиток, который снова… сведет тебя с ума? — он не смог подобрать более красивой формулировки для преображения в Хагалара.        — Вспомни, почему я решил измениться? Почему однажды я пришел к тебе и обещал защиту, покровительство, серебро, сукно, всё что угодно, только бы ты вылечил меня и сделал обычным асом? — Тень грациозно опустилась на ближайшую лавку — хорошо хоть не рядом. — Мои безумства переходили все границы. Я сжигал детей и пил кровь не только врагов, но и друзей. Я не уверена, что сейчас смогу себя контролировать. Если мои силы вновь навредят Асгарду, мне придется стать… им.       Алгир кивнул. Он был уверен, что произнести имя Хагалара Тень не сможет, хотя сама выбрала себе это прозвище. Сама уничтожила добрую память о себе и сама же сейчас себя презирает. С ней всегда были одни проблемы! Алгир предпочел бы никогда не встречаться с любимчиком Одина, но прошлого не изменить, а будущее туманно, хотя лучше сказать — тенисто.       — Хорошо. Я дам тебе яд, — согласился Алгир, хотя выбора у него не было, — но повторю то, что говорил тебе же в образе Хагалара: напиток не действует сам по себе, как и почти любое лекарство. Ты должен вести спокойный образ жизни, а не придумывать хитрый план покорения Девятимирья. Это обязательное условие.       — Я тебя слышал и тогда, и сейчас, — кивнула Тень. — Я надеюсь, что мне не придется возвращаться в него. Но я скорее окончательно убью себя, чем причиню вред царству Одина. Сколько времени тебе потребуется для приготовления яда?       — Сперва мне потребуется сон, — Алгир решил прощупать почву. — Потом около часа или двух.       — Я тебя услышал. Следующей ночью в предрассветный час я приду сюда же. Оставь яд на видном месте. И не бойся, я не начну новую жизнь с убийств, особенно старых друзей. Я помню наши клятвы и обещания, они для меня не пустой звук. Ты можешь рассчитывать на мою дружбу.       — Спасибо, конечно, я рад это слышать, но позволь узнать: что будет с остальными? — посмел уточнить Алгир. — Что ты собираешься делать с поселением?       — Всеми способами развивать, разумеется, — Тень направилась в темный угол, который до сих пор не осветил ни один лучик солнца. — В поселении сокрыта великая мощь, и она должна служить мне и Асгарду, а не вредить.       Последние слова отразились от стен и затихли. Тень исчезла, как только луч солнца коснулся ее. Дешевые фокусы, но сколько простолюдинов и знатных существ попались на эти уловки! Алгир встал с лавки и проверил больных. Они спокойно спали. Его ощутимо трясло, будто от озноба. Из дома постепенно улетучивалась черная, вязкая аура монстра.       — Если ты меня слышишь, то послушайся совета, — произнес он в пустоту. — Не ходи пока ни к кому. Сперва заново научись контролировать ауру, а потом верши великие дела.       «А то завянут не только целительные травы», подумал он, поднимая взгляд. Ему показалось, или на стене появился солнечный зайчик и мгновенно исчез? Дешевое позерство! Он выглянул в окно: поселенцы, обычно всю ночь сновавшие туда-сюда, ныне обходили дом исцеления стороной. Чудо, что никто из сильных магов не почувствовал отвод глаз и жуткую ауру, за ним скрывающуюся. Пока что Тень напоминала монстра, в которого так боялась превратиться. И Алгиру вовсе не улыбалось готовить яд и вспоминать, какие именно процедуры он проделывал, чтобы удержать безумца в рамках. В прошлый раз ограничений не было, теперь надо не допустить превращения обратно в Хагалара, но и не позволить проявиться сущности настоящего маньяка. У Алгира не было никакого желания помогать Тени. С первого дня знакомства он знал, что именно она станет причиной его гибели. Но Тень исчезла, словно кошмарный сон, он вздохнул свободно. Увы, всего на несколько столетий.              Осмотр Гонконга получился недолгим и бесславным. Едва оказавшись там, асы приняли человеческий облик, хотя люди, снующие по улицам, мало походили на достойных: низкие, меленькие, с черными волосами и раскосыми глазами. Они образовывали толпы, мечущиеся по узким проходам вдоль высоченных башен, закрывающих солнце. Небо проглядывало сквозь них только узкой полоской. Воздух был настолько удушающим, что тошнота подобралась к самому горлу. Прижавшись спиной к прохладной стене дома, Фригг осматривала проносящиеся мимо машины, которым таки дозволялось подвергать людей опасности в светлое время суток, надписи на незнакомом языке над витринами первого этажа, и, конечно же, оснащенность человеческих хором, насколько позволяли зашторенные окна. Устройство Гонконга мало отличалось от устройства скандинавской столицы: возле домов узкая высокая полоска дороги для людей, в центре — широкая для машин. Фригг быстро разобралась, что белые насечки на земле позволяют смертным переходить к домам напротив, а светящиеся огоньки регулируют движение, но шум города оглушил ее, а толпа испугала. Люди шли очень быстро, забыв о всяком достоинстве, по одному или по двое. Дети делились на группы по униформе, не походящей на военную, но хотя бы различающуюся для мальчиков и девочек, чего не скажешь об одеянии взрослых. Царица с большим трудом отделяла женщин от мужчин.       Когда пассивное наблюдение наскучило, она подошла к витрине с латинской надписью: «Еда. Вместе». Джейн говорила про деньги и про карты, которыми оплачивают покупки, но пока Фригг не собиралась грабить людей. Она степенно зашла в лавку, чтобы посмотреть ее устройство. На полках лежало огромное количество еды в красивой шуршащей упаковке, вдоль стен стояли вертикальные сундуки, а внутри — сосуды с разноцветной водой. Царица углубилась в чтение этикеток на европейских языках. Языки разные, суть одна. Хеймдаль молча сопровождал ее, не выказывая никакого интереса к происходящему. Через полчаса они нырнули в пустынную арку и перенеслись на Радужный Мост. Глоток свежего воздуха был подобен живительному эликсиру, лишиться которого царица не была готова. Она никогда не допустит превращения Асгарда в Мидгард. Прохладные сундуки и неясные ингредиенты в составе продуктов не стоят таких жертв.       — Благодарю тебя, Хеймдаль, за прогулку — почтительно произнесла Фригг, возвращая истинный облик. — Прошу, будь моим другом и защитником, но оставь думы о мести до пробуждения Всеотца. Никто не вправе отнимать у него то, что принадлежит ему по праву — жизнь его детей.       — Я клянусь, что буду защищать тебя ценой своей жизни до пробуждения Одина. И не трону твоего сына. Но помни, царица, сердце — не лучший советчик на войне, — и он протянул руку в знак скрепления договора, пускай и без свидетелей. Фригг скрепила договор и призвала в свидетели Одина. Она бы многое отдала за возможность выбирать сердцем.       Прогулка по человеческим городам утомила ее, а от удушающего воздуха все еще немного кружилась голова. Царица собиралась проспать не меньше половины нового дня, но не успела раздеться, как Тень поднялась из ее собственной тени. Неужто сопровождала в Мидгард? Вряд ли, иначе не успела бы привести себя в порядок: белые руки, белое лицо и глубокие черные одежды без единого знака отличия или следов пыли. Типичный образ, внушающий страх непосвященным. К нему прилагалась мощная темная аура, которую Тень еще не научилась контролировать: лучше бы ей не высовываться, пока не объявят о «воле» Одина. Фригг опустилась на почетное сидение, не давая понять, что сильно устала. Тень не посмела занять место подле нее, а опустилась на пол, на колени. Любимая поза ётунов.       — Хорошо, что ты здесь. Я хочу поговорить с мудрыми людьми, которыми обладает поселение. Приведи кого-нибудь из них, — попросила царица, но не заметила энтузиазма со стороны союзника. Он был мрачен, словно уже убил Одина и теперь раскаивался в содеянном. — Ты принес дурные вести?       — Я принес странные вести, моя прекрасная царица. Но о них чуть позже. Не сегодня, так завтра мы сделаем официальное заявление. Ты точно не желаешь держать Локи при себе, в тюрьме или на свободе? Мне передать ему, что ты считаешь его убийцей, и пусть совершает подвиги ради твоего прощения?       — Пока да, — ответила Фригг, не задумываясь. — Ближайшее время будет неспокойным. Нам придется столкнуться с сопротивлением двора и родичей Одина. Локи лучше побыть в стороне от распри, в которой многие сложат головы. Потом… подумаем.       — Я могу в разговоре с ним оперировать твоим желанием по своему усмотрению?       — Можешь. Если нужна официальная бумага, я ее напишу.       — Мне нужно несколько официальных бумаг с разными указаниями, моя царица. А какую представить истинной, решат судьба и обстоятельства.       Фригг не боялась смотреть Тени в глаза, ныне ярко-зеленые от линз. Они совсем не шли белому лицу и черным одеждам, но делать замечание царица не стала. Писать бумаги — компрометировать себя, ставить печати — подвергать жизнь огромной опасности. Тень лучше всех разбирается в договорах и во времена своего расцвета заключила столько официальных бумаг, что хватит на десяток советников Одина. Она опасный противник, один из немногих асов, кто знает наизусть все законы, даже самые древние. За свою долгую жизнь Тень принимала участие во множестве тяжб и выигрывала их законным путем, посрамляя соперников и не пользуясь излюбленными запрещенными приемами, подстрекательствами, подкупом и убийствами. Неизвестно, кто кого обыграет, если они решатся играть друг против друга.       — Я подумаю, какие бумаги написать, — осторожно ответила царица. — И помни, что только я могу объявить, что ты действительно Тень Одина. И только моя жизнь является гарантом твоей.       — Если с тобой что-то случится, моя голова полетит первой, и не потому, что мне придут мстить твои родичи, а потому что я не смогу жить, потеряв тебя, — кивнула Тень. — Не сомневайся во мне. Я никогда не нарушал клятв, а нас связывает большее, чем клятвы — узы дружбы. Я докажу, что у тебя нет причин подозревать меня в неверности.       Фригг кивнула. Скорее Тень должна была подозревать ее в неверности, а не наоборот. Многое изменилось после рождения Тора, в том числе и между ними, но Тень умудрялась ничего не замечать столетиями.       — Ты узнал, где скрывается Локи?       — Узнал, — Тень в мгновение ока оказалась у ног царицы. Слишком близко. — Хугин утверждает и моё чувство ауры подтверждает, что Мунин привел Локи к моей постоянной любовнице. Точнее, к постоянной любовнице Хагалара. Сигюн, дочь Сигхтрюга — ты что-нибудь о ней знаешь?       — Да… — Фригг на секунду задумалась, вспоминая. — Одна из самых богатых асинь Асгарда, много зим вдова, завидная невеста, детей нет. Отец давно умер, живёт уединенно с несколькими работниками, родственники нечасто навещают ее, но хранят ее богатства. Она посещает только самые крупные приемы, иногда появляется на тинге в сопровождении родственников покойного мужа. На ее деньги построено большинство мостов столицы. Также она жертвует на нужды Фенсалира. Хорошая рачительная хозяйка, но скрытна и еще никому не удалось ничего разузнать о ней толком, хотя все знали ее супруга как достойного аса, щедрого и храброго в бою. За последние столетия она отказала многим женихам, но столь искусно, что никто не ушел обиженным, по дворцу не ходит слухов о порочащих ее связях. Как вы сошлись?       Тень молчала, собираясь с мыслями. Фригг внимательно следила за ним, подсознательно не желая терять из виду. Сигюн не имела никакого отношения к только что вернувшемуся слуге Одина, а, значит, вызывала у того лишь неприязнь, как и всё, связанное с Хагаларом.       — Наши с тобой сведения о ней совпадают. Подозрительно. Впрочем, она — не худшая компания для опального царевича. Пусть помучается с ним несколько дней, пусть он изнервничается, ожидая расправы, а потом я приду к нему и успокою.       Фригг отметила, что рассуждает Тень в некоторых вопросах точно как Один. Уж не допустит ли она тех же ошибок, что и ее недальновидный хозяин?       — С Сигюн мы познакомились случайно, на пиру у общего друга, — продолжила Тень. — Она искала утех и нашла их с Хагаларом. Совпадение желаний, которое вылилось в нечто большее. Она скрывала много тайн, Хагалару нравилось их разгадывать. Главное, чтобы сейчас эти тайны не вышли всем боком. Она неплохой маг и помогает поселению. Но раз ворон повел Локи к ней, значит, она всего лишь шпион Одина. Или его любовница. Уж точно не родственница.       Фригг нахмурилась: шпионов Одина она знала лично, среди них нет и никогда не было женщин, а рассказ о таинственной незнакомке наводил на определенные подозрения.       — Вот это как-то очень странно звучит, скажу тебе честно, моя Тень. Сигюн могла выбрать любого свободного мужчину, с положением, силой, богатством и связями. И тем не менее она отказывала знатнейшим асам. И то, что твой… не самый лучший двойник без рода, положения и совсем непочетным местом проживания так запал ей в душу по чисто случайному стечению обстоятельств… не верю. Будь осторожен, у нее могут быть свои цели, и уж поверь, с Одином она никак не связана.       — Разумеется, я буду осторожна, — Тень припала к руке царицы, не позволяя себе большего. — По крайней мере, она точно не знает, что у нас случилось — Локи явно ничего не понял, да и не мог понять, и толком не объяснит. В худшем случае расскажет о смерти брата… Хотя нет, не расскажет — испугается, что Сигюн созовет соседей и доставит его во дворец или свершит самосуд. Он же первый подозреваемый, а Тора все любили. Я приду к нему завтра в образе Хагалара.       — Согласна. Посторонним лучше о тебе не знать, — кивнула Фригг. — Постарайся до завтра подавить свои силы. Пока от тебя несет такой тьмой, что не посвященные в тайну Тени примут тебя за чудовище или драуга. Даже те, кто ауры смотреть не умеют. Ты как грозовая туча. Не стоит лишний раз пугать Локи — он и так пуганный.       — Хорошо, ты права, отложим мой визит, пусть погостит у Сигюн подольше. Подходы к поселению я контролирую. Если вдруг он явится туда — я узнаю. А если поедет к кому-то из друзей, то пускай, препятствовать не буду. Правду он всё равно не расскажет, — Тень поднялась на ноги. — Нас ждут великие дела. Лучше побыстрее сделать официальное заявление и не дать прислужникам Одина причинить тебе вред. Для этого моя черная аура пригодится. И не только она. Нам нужны союзники.       Фригг улыбнулась в ответ. Все прислужники Одина считали, что она создаст совет, обличенный полной властью, официально возглавит его, а фактически будет сидеть на почетном месте и кивать каждому слову лучших мужей мира богов. Как же разочаруются вскоре знатнейшие хевдинги. Пусть попробуют оспорить ее решение, пусть собирают друзей и обращаются в суд — сладить с Тенью еще никому не удавалось, а печати Одина в ее руках — таким образом любой документ станет законным, одобренным самим Всеотцом.              Сигюн была уверена, что не сомкнет глаз до утра, а потом проспит до обеда и упустит Локи, но она заснула сразу, как только накрылась шкурой, а проснулась на рассвете от неясного кошмара. Во сне орел с гигантскими крыльями, закрывающими небо до горизонта, нападал на спящего волка. Он выклевал ему глаза, раздробил череп и издал боевой клич, призывая сородичей присоединиться к сытной трапезе. Такие сны не бывают случайными, они всегда предупреждают о грозящей опасности. Сигюн тихо встала, стараясь не разбудить прикорнувшего в изголовье ворона. Царевич и вовсе спал как убитый: релаксант не только расслаблял мышцы, но и усыплял на много часов. Последовательностью действий Локи не отличался: сам подозревал, что его усыпят и убьют во сне и сам же принял настойку для расслабления мышц из рук возможного врага. Вот и славно! Пусть мирно проспит первую половину дня и не попадет ни в одну из многочисленных ловушек, щедро расставленных по дому, не включит сирену, попытавшись сбежать в поселение. Сигюн приказала дому никого не выпускать наружу, кроме ворона, поэтому сама чуть не перебудила округу, опрометчиво дотронувшись до засова. В последний момент вспомнила о заклинании и дезактивировала его: дверь пошла всполохами, накалилась, но не издала ни звука.       У Тени найдется бесконечное количество причин мстить Одину. Тень не Хагалар, ей чужды сентиментальные порывы, понятия о верности и чести. Один принес ей много зла, а сейчас оказался абсолютно беззащитен. Его гибель — лишь вопрос времени. И голос Фригг ничего не решит. Никто не в силах договориться со смертью, и также никто не в силах остановить Тень, если она выбрала цель и стремится к ней, не видя препятствий.       Сигюн обратилась в стрижа и полетела к Гладсхейму, магически придавая себе сил. В ближайшее время она совершит несколько подвигов во имя царской семьи, но никакой благодарности не получит, только подвергнет собственную жизнь опасности. Поддержка ворона сомнительна, всё же он глаза Одина и следует его указаниям, сам того не замечая. Сигюн не терпела, когда ее пытались использовать или разыгрывали втёмную, а Один никогда не играл честно. Вряд ли его нынешнее состояние что-то изменит, учитывая количество животных, выполняющих волю владыки и напрямую связанных с его разумом, неважно, бодрствующем или спящем.       Зачем она во все это ввязалась, асинья сама до конца не понимала. Прямо сейчас она могла бы исчезнуть из Асгарда и больше никогда не возвращаться, не погружаться в пучину страстей, переворотов, убийств, опальных царевичей и прочего. Однако внезапно обострившееся чувство справедливости и социальной ответственности останавливало ее от самого разумного шага, толкая в сторону гораздо менее разумного — потому она и в воздухе сейчас, на пути к новым проблемам. Впрочем, находить эти самые проблемы на свою голову с самого детства было ее любимым хобби. Сигюн оправдывала свои действия только тем, что, хоть она к царской семье Асгарда и не имеет никакого отношения, но имел Хагалар. И сейчас, когда его больше нет, она обязана сделать то, что он уже не сможет, иначе грош цена той любви, которой она всецело отдалась несколько столетий назад. Слишком много предательств было в ее жизни. На еще одно она не пойдет. И будь что будет.       Сигюн приземлилась на Радужный Мост, достала из подпространственного кармана плащ голубого цвета с жемчужной отделкой и величаво, пародируя царицу, подошла к Хеймдалю, который стоял на самом краю бездны памятником самому себе, сжимая в руках Тессеракт вместо привычного меча, отложенного в сторону. Золотые глаза смотрели на столицу, а вовсе не вдаль.       — Здравствуй, Хеймдаль, — произнесла Сигюн, но ответа не последовало. Страж стоял настолько недвижимо, будто его обратили в ледяную или восковую статую. Сигюн едва поборола желание дотронуться до него, чтобы удостовериться в отсутствии обездвиживающего заклинания. Слишком много тех, кому поперек горла стоят способности стража мира.       — В Асгарде неспокойно, — начала она издалека, стараясь подбирать обтекаемые формулировки, — твоему повелителю нужна помощь. Радужный Мост все равно не работает и в ближайшее время не будет, а с Тессерактом ты можешь стоять где угодно, даже у постели Всеотца, — выразительный взгляд отрикошетил от золотой статуи, коей казался Хеймдаль, не произведя никакого впечатления.       Сигюн сконфузилась, смолкла. Она чувствовала себя неуютно, разговаривая с игнорирующим ее стражем, считающим себя выше не только асов в Асгарде, но и всех обитателей Девятимирья вместе взятых. Если Хеймдаль и услышал ее, то не посчитал нужным хоть как-то отреагировать.       — Внемли моему предостережению, — попросила Сигюн и повернулась спиной. В напряжении она ожидала всего, даже того, что он поднимает меч и всадит ей меж лопаток, подозревая в дурных намерениях. Но ничего не произошло. Она беспрепятственно обратилась в птицу и полетела домой, выдохнув с облегчением. Хеймдаль так и не шелохнулся.       Еще пять минут назад она убеждала саму себя, что ради великой силы любви и долга перед гражданским мужем нужно быть ух, ах и лезть грудью на амбразуры, а сейчас уже проклинала себя за мягкосердечие и вечное желание помочь другим! Сперва она позволила втянуть себя чуть ли не в государственный переворот, теперь пытается спасти Одина и защитить Локи, который ей никто, который косвенно виновен в разрушении любимого Ётунхейма да еще и характером пошел в отца и безумно раздражал своими выходками. Зачем она так старается? По собственной глупости, не иначе! Гораздо проще, понятнее, логичнее, адекватнее и в целом приятнее прямо сейчас, не возвращаясь домой, тихо исчезнуть. В тот же Ванахейм. Ей есть, к кому. У нее много друзей, ее приютят. Она не бедствует и не станет просить милости у друзей, а заплатит за приют сполна. И пусть в треклятом Асгарде Локи, Тень, Один и прочие асы сами меж собой разбираются. Убивают, судят, захватывают власть и проигрывают межмировые войны. Ей ведь и правда нет дела до царской семьи… Только вот Сигюн слишком хорошо знала свою натуру. Сколько угодно будет ругать себя последними словами, биться головой о стену и нарекать идиоткой, но помочь не откажется. Вот хоть на месте провались, не откажется и все тут. И дело не только в Хагаларе и его светлой памяти, хотя в нем, безусловно, тоже… Просто столетия мирной жизни, изначально казавшиеся благом, давно стали ей поперек горла. Она всегда была деятельной, всегда хотела быть в гуще событий — и была! А сейчас, когда появилась возможность стряхнуть с себя многовековую пыль, снова проявить свои таланты, вспомнить об ушедшем величии — она не могла упустить этот шанс, наверняка, последний в жизни. Не могла отказаться от власти, пускай пока всего лишь над Локи. Власть опьяняет, и теперь, когда она волей-неволей оказалась втянута в очередные дрязги сильных мира сего, она была абсолютно пьяна. Вершить чужие судьбы, решать исход истории — от такого отказываются только дураки и трусы.       Маленькая птичка прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания молодости. Тогда она достигла того, о чем мечтали многие мужчины. Она была на вершине! И сейчас ей впервые после давней трагедии захотелось вернуться в то время. И пускай власть — это, зачастую, боль и грязь, но в то же время — это богатство, страсть, блеск, величие. Обличенного властью окружают зависть и страх, а поднявшись на вершину, можно как взлететь до небес, так и камнем рухнуть в самую бездну… Поэтому многие считают, что о власти мечтают только глупцы. Но кто испил из запретной чаши, того до самой смерти не покинет жажда власти. Только она решает, кого отправить в изгнание, а кому занять трон. И прямое доказательство — поведение нынешней царицы Асгарда, что в одиночку распорядилась множеством судеб. Просто потому что могла. Власти чужда справедливость, и победа достается самым приспособленным. Средства и количество голов, по которым придется пройти, вторичны. Смелые мира сего берут власть силой, никто не преподносит им ее на блюдечке. За возможность повелевать другими они идут на смерть. А когда приходит момент расстаться с этим сокровищем, обвиняют в своих бедах кого угодно, лишь бы не себя. Все это было так хорошо знакомо маленькому стрижу, подлетающему к своему поместью недалеко от столицы. Так знакомо и так желанно.       Спикировав вниз, Сигюн обратилась в асинью и неторопливо пошла к дому, отвлекаясь от мыслей о былом величии и власти в целом. Хеймдаль… По большому счету, ему выгодна смерть Всеотца. Хагалар рассказывал, что страж миров — сын Одина, изгнанный из рода и лишенный привилегий, но, несмотря ни на что, безумно преданный своему отцу, а не Асгарду, в отличие от пресловутого Хагалара. Если только Вождь не ошибался. А он в последнее время ошибался слишком часто, и в результате что? Бесславно погиб. Позволил Тени полностью себя уничтожить и канул в небытие. Сердце пропустило удар, а глаза непроизвольно наполнились слезами. Стоило только вернуться к мысли о том, что Хагалара она больше не увидит, что он не просто куда-то уехал или засел в поселении, а умер, как прочие идеи и желания улетучились, оставляя место лишь страданию по потере. Сигюн не помнила, как зашла в дом, заново активировала защитное заклинание и удалилась в комнату. Нещадно клонило в сон, будто она бодрствовала целую неделю, глаза сами собой закрывались. «Может, ну ее эту власть, слетаю лучше на Мальдивы?» — промелькнула последняя мысль, прежде чем измученное сознание провалилось в спасительный сон.