Глава 4
8 декабря 2021 г. в 22:22
Беседа с Тенью затянулась, зато план, составленный после долгих обсуждений, должен был привести заговорщиков к почету и могуществу. Еще вчера Фригг считала, что ее роль в захвате власти ничтожно мала. Тень на то и славится гениальностью, чтобы подговорить, подкупить, запугать — одним словом, заставить знатных мужей Асгарда безоговорочно признать новые порядки. Но она предложила иное решение, и Фригг согласилась принять активное участие в заговоре и исполнить давнюю мечту: стать плечом к плечу с избранником, а не за его спиной, вернуть себе ту роль, которую играла тысячу зим назад, не зависеть от мужчины, который лишь из милости и преданности отстаивает ее интересы. Почти все ремесленные мастерские Асгарда расположены в Фенсалире — это великая сила, с которой каждый должен считаться. А если заручиться поддержкой Фрейи — хозяйки самого многочисленного войска мертвых Асгарда, то судьба мира богов будет предрешена.
Утро царица встретила в большом зале Фенсалира, куда призвала всех старших наперсниц — тринадцать представительниц прославленных семей Асгарда, дочерей самых сильных хевдингов и годи из каждой четверти государства. Их слово и мнение — не пустой звук для семьи.
— Сестра моя, — обратилась Фригг к Фуле, — завтра я покажу народу драгоценности из нашего семейного ларца. Я верю в их полную сохранность.
— Я храню их пуще зеницы ока! — недовольно фыркнула Фула, оскорбленная пустыми подозрениями. — Ты хочешь показать не только наши драгоценности, но и тайную силу, запрятанную в ларце?
— Именно, — кивнула Фригг. Ее решение привело дев в большое смятение. Они почувствовали неладное, но ни одна не высказалась, даже Эйр, знавшая и понимавшая больше прочих.
— Мои речи в будущем могут сулить кому-то из вас смерть, — продолжила Фригг, глядя в первую очередь на мудрую Эйр. — И любая, кто страшится или не готова исполнить клятву верности, пусть покинет Фенсалир. Я дам ей быстрого коня для возвращения к родичам. Клянусь, что ни единый волосок не упадет с ее головы ни сейчас, ни впредь. Но если, оставшись со мной, вы измените позже, то будете отвечать наравне с мужчинами, — Фригг встала. — Пусть уйдут те, кто не готов рисковать собой и следовать за мной до конца. Я не буду смущать вас, — она направилась к двери, но выйти не успела.
— Нехорошо ты поступаешь, царица, что пытаешься склонить нас к предательству, — заявила Эйр от имени всех, вынуждая царицу обернуться. — Мы были призваны к тебе на службу и, уж поверь, не хуже мужчин исполним клятвы. Ты обижаешь недоверием каждую из нас, особенно свою родную сестру! Она хранит твои драгоценности, твою обувь, заменяет тебя в Фенсалире, а ты подозреваешь ее душу в слабости!
Этого-то Фригг и боялась. Эйр всегда говорила в лоб то, что думала. Многое она знала, о многом молчала. Но, увы, сейчас молчать не стала. Из-за нее слабые душой не покинут Фенсалир, опасаясь бесчестия, бесконечных насмешек и нидов, что разлетятся по всему Асгарду. Фригг заранее знала, что в идеале надо говорить с каждой служанкой лично, но у нее не было ни времени, ни желания повторять тринадцать раз одно и то же. И вот теперь она ждала, что к тираде Эйр присоединятся другие, заверяя в верности и упрекая в недоверии, однако, стоило целительнице ненадолго умолкнуть, повисла неловкая тишина. Девушки молчали, пристыженные и оскорбленные.
— Не подозревай в малодушии тех, кто тебе присягнул, — продолжала Эйр с воодушевлением, чувствуя себя негласным народным избранником. — Каждая из нас выполнит любой твой приказ. Если ты желаешь убить Локи, то наши руки не дрогнут!
Фригг с трудом сдержалась, чтобы не ответить резко на такое дерзкое и бестактное заявление. Воистину лучше иметь умного врага, чем глупого друга. Девы уже в открытую переглядывались и перешептывались. Виданное ли дело — тайная казнь царевича!
— Я никогда не отдам приказ убить кого-то из моих родственников, — твердо произнесла царица, пытаясь оборвать все разговоры. — Это решение мы примем с Одином и, если потребуется, вместе исполним. Но я рада, что ни одна из вас не покинет меня, — ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать гул голосов. — Тем не менее, я даю вам последнюю возможность передумать.
Она выдержала паузу, но встретилась с такими удивленными и даже возмущенными взглядами, что нечего было и думать о расставании: наперсницы, раззадоренные намеками Эйр, не уйдут, даже если пригрозить им смертью.
— Прошу вас запомнить то, что я скажу каждой из вас, — вздохнула Фригг. — Но также прошу не посвящать в наши дела никого, даже тех, кого любите и чье мнение для вас важно, — царица не знала, хранили ли целомудрие те, кто так и не вышел замуж, да ее это и не беспокоило до последнего времени. — Последствия разглашения или предательства будут очень тяжелы и для вас, и для ваших семей, — царица собралась с духом и произнесла речь, которую долго мысленно репетировала.
— Эйр, ты иногда сопровождаешь валькирий на поле брани. Собери их как можно скорее в саду Фенсалира. Гна, моя добрая вестница, запрягай Хофварпнира, твоя быстрота дорогА мне как никогда прежде: тебе предстоит объехать дворы всех моих наперсниц и передать письма, которые каждая из вас напишет родичам. В письмах вы призовете их встать рядом со мной — с законной супругой Одина, — а не с его многочисленными потомками. Гевьон, твои сыновья и их дружины станут моей личной охраной. Снотра, ты искусна в дипломатии, иди вместе с Эйр и разузнай настроения валькирий. Прошу тебя, выясни, где Христ и Мист? С тех пор, как отпала нужда прислуживать за столом Одина, они пропали с горизонта и о них ничего не слышно. Ловн, ты полгода живешь у Фрейи, воспользуйся своим влиянием на нее. Выясни число ее воинов, выясни намерения прочих асгардских ванов. Сьёвн, ты часто выступаешь вместе с Форсети для примирения врагов. Узнай через него планы потомков Одина. Вар, свидетельница клятв, я прошу тебя быть при мне неотлучно, потому что многие клятвы будут даны в ближайшее время. Хлин, твой дар утешения скорбящих пока не пригодится, вспомни о своей ипостаси богини войны. Ты будешь моей личной телохранительницей, моей мстительницей, и Вар засвидетельствует твою клятву: если со мной что-то случится, то ты и весь твой род будете мстить обидчику. Сюн, как и раньше, ты должна сторожить Фенсалир. В него могут вторгнуться незваные вооруженные гости. Ты должна охранять границы не только от врагов, но и от друзей. Отныне и до иного моего постановления новая девушка не войдет в Фенсалир иначе, чем в сопровождении одной из вас, и подумайте трижды, прежде чем проводить кого-либо. Вёр, ты, как и я, наделена даром видеть грядущее. Никто из нас не может открыть своего знания, но мы можем действовать в соответствии с ним. Если мои приказы губительны для Асгарда, а именно — пророчат нашему народу кабалу или вымирание — воспользуйся правом вето. Хульдра, твои обязанности не изменятся: тебе, как и раньше, придется смотреть за нашими стадами, но помни, что ныне найдется много ненавистников, которые возжелают украсть или убить скот. Сага, твой приморский чертог Сёкквабек станет тайным местом наших собраний. И я прошу, позволь избранным мною асам испить воды из ручья, улучшающего память — она пригодится тем, кто образует новый ученый круг Асгарда. И, наконец, Фула, сейчас, в непростые времена ты станешь хозяйкой Фенсалира. Пока не пробудится Один или пока один из моих сыновей не приведет к нам законную супругу.
Фригг говорила медленно, четко, обращаясь к каждой деве, не встречая ни уточняющих вопросов, ни возражений, но по лицам большинства читала — они не этого ожидали, оставшись в комнате.
— Госпожа, означают ли твои слова, что сон Одина продлится не десяток ночей, как обычно, а гораздо дольше? — высказала Гна вопрос, витавший в воздухе.
— Он может оказаться длиннее, чем моя жизнь, — без промедления ответила Фригг самым обтекаемым образом. — Подробности ваших миссий здесь, — она открыла сундук и достала тринадцать свитков, которые ранним утром составляла вместе с Тенью. — Пусть каждая ознакомится с деталями и вернет мне бумаги. Потом Вар скрепит наши клятвы, вы напишете послания семьям и отправитесь выполнять мои поручения. Снотра, Эйр, Сьёвн, на вас я возлагаю самые большие надежды. Прошу, не задерживайтесь.
Служанки кивнули и углубились в чтение, а Фригг отошла к окну, за которым трепетали на легком ветерке тысячи берез, пели любовные трели сотни жаб, а в траве прятались десятки змей-многоножек — давнишние иллюзии Локи, которым Фригг по доброте душевной дала жизнь и поселила у себя. Она очень им завидовала — ни забот, ни тревог, сплошное блаженство. Кто бы знал, как тяжело ей сейчас приходилось! А ведь день только начинался.
В течение получаса наперсницы закончили со свитками, дали клятвы и разъехались каждая со своим заданием, царица же направилась по дальнейшим делам, коих ей предстояло сделать в ближайшие дни немереное количество.
Утро едва уступило место полудню, а вокруг нее среди златоствольных берез и белых цветов собрались валькирии — сорок одна девушка в боевом облачении с мечами и щитами в накаченных руках. Число валькирий столетиями не менялось, и гибель одной означала появление другой, с тем же именем, что у предшественницы. Двадцать четыре девы веками парили над великими битвами человечества и, о счастье, прекрасно разбирались в современной военной технике. Три старшие валькирии и десять младших следили за покоем и порядком в Вальгалле. Христ и Мист прислуживали за столом Одина, а Гунн и Рота руководили мидгардскими баталиями. Иногда к ним присоединялась Скульд, но пригласить норну в Фенсалир Фригг не решилась.
— Доброго вам дня, — начала царица, с любопытством разглядывая блестящие женские доспехи, мало чем отличающиеся от мужских — столь массивны и некрасивы были фигуры сильнейших дев мира асов, — нет воительниц в Асгарде, превосходящих вас в ловкости и в обращении с оружием. Вы клялись в верности Одину, сражались на его стороне во времена великих битв, на ваших лицах не отражается печать возраста!
На самом деле возраст еще как отражался на каждой валькирии и ни одну не красил, но лесть безукоризненно действовала на женщин, особенно на тех, которые мечтали о вечной молодости, поэтому Фригг не скупилась на комплименты.
— Предчувствую, что Христ и Мист уже рассказали о том, что мой муж и господин пал в сон, который продлится дольше обычного. Не несколько дней, а месяцы или зимы суждено нам жить без его сильной руки. Сыновья Одина не смогут занять трон: один из-за возраста, другой отослан Всеотцом в Альвхейм с тайной миссией, прервать которую — подставить под угрозу Асгард. Вы знаете о скорой войне. Создание совета из равновеликих мужей приведет нас к гибели. Решающий голос должен быть один.
— И к чему твои трели, царица? — грубо перебила ее Гель, одна из валькирий Вальгаллы. — Наши дела с Асгардом никак не связаны. Я и мои сестры были, есть и будем в чертоге мертвых. Зачем ты оторвала нас от наших воинов?
— Всё, о чем я прошу, — Фригг сделала вид, что не заметила дерзости, — о невмешательстве. Я предчувствую скорые распри и имя Одина, срывающееся с уст каждой противоборствующей стороны по десятку раз за час.
— Ты мудра, Фригг, — заметила Мист: только она да ее сестра имели хоть какое-то представление о царской семье, остальные проводили дни и ночи либо в Вальгалле, либо на поле боя Мидгарда. — Я прислуживала Одину и пока буду прислуживать тебе как его ближайшей родственнице. Я и моя сестра не отступим и сохраним твою жизнь до пробуждения нашего господина.
— Благодарю, — Фригг склонилась перед храброй девушкой. — Ваша дружба многое значит для меня. Я опасаюсь за свою жизнь.
— Валькирии верны до конца, — отрезала вечно мрачная Христ, которая даже самый радужный завтрак могла испортить одним своим присутствием — родственница Гринольва, не иначе. — Мы дадим клятву, что не отступим от тебя, пока не пробудится наш повелитель.
— Свидетельствую клятву, — подтвердила стоящая подле Фригг Вар.
— Гёндруль, Хильд, Скёгуль, — обратилась царица к главным валькириям Мидгарда, — вы знаете, что моя служанка, Ловн, полгода живет в Фенсалире, а полгода у Фрейи в Фольксванге. Ее чертог процветает. Когда Фрейя надевает серебряные доспехи и спускается в мир смертных за душами, то всегда приводит с собой множество женщин, в то время как вы последнее тысячелетие праздно проводите время в битвах.
Это было опасное заявление. Глаза валькирий сузились, и только высокое положение Фригг спасло ее от брани или даже метательных копий. Испуганная Вар спряталась за спину госпожи.
— Я объявляю об этом не для того, чтобы стыдить вас, — продолжила царица, — не ваша вина, что мой муж велел принимать в Вальгаллу лишь тех воинов, которые присягнули ему в верности, а Фрейя собирает всех женщин-воительниц, не исповедующих никакую религию. Вспомните, и у нее случались темные времена, когда все европейские люди восхваляли Христа, но те века прошли, и чертоги Фрейи полнятся мертвыми душами, а в чертогах Одина нет пополнения вот уже много столетий. Приближается Рагнарек. Неужели против полчищ Хельхейма выйдут сражаться одни женщины?! Какие воспоминания останутся от этой битвы? Как воспоют ее скальды? Богиня мертвых посмеется над нашим войском!
Неодобрительные возгласы становились всё громче, и Фригг пришлось повысить голос, чтобы валькирии ее услышали.
— Печати Одина могут оказаться в моих руках. Пусть Вар засвидетельствует клятву: мое первое распоряжение коснется мертвых воинов. Путь в Вальгаллу будет открыт для избранных вами воинов, поправших всех богов. Услышьте меня!
Царица замолчала, не уверенная, что несносные валькирии, в большинстве своем не обремененные интеллектом, разобрали хоть слово.
— Свидетельствую клятву, — закричала Вар, но и ее голос потонул в девичьем гомоне.
— Ты собрала нас здесь, чтобы унижать? — донёсся с задних рядов бас Гейрахёд, которая даже не пыталась вникнуть в суть происходящего — она презирала всех женщин, отдавшихся мужчинам, и на любой возглас выдавала одну единственную реакцию — возмущение и нападение. Мысль о том, что ее тоже родила женщина и не без участия мужчины, в пустую голову не приходила. — Пользуешься неприкосновенным положением!
Ей вторило несколько вздорных голосов. Валькирии любили драки и сильных мужчин, с которыми можно было мериться силой и гонором, но совсем не любили думать. В сторону Фригг неслись бесчисленные оскорбления, но разбивались о внешнюю неприступность. Гёндруль, Хильд и Скёгуль, от решения которых зависело мнение большей части дев Одина, не принимали участия в общем гомоне. Они тихо переговаривались меж собой, хотя могли кричать — их бы все равно не услышали. Наконец, Хильд подошла к Фригг и преклонила перед ней колено.
— Готова ли ты поклясться в том, что новый царь Асгарда, кто бы ни стал им в будущем, примет имя Одина?
— Готова, — заверила ее Фригг. — Все мы связаны Рагнарёком. На пресветлом престоле всегда восседает Один. Его жена всегда Фригг, как и его сын — Тор.
— Последний Один, хоть и исполнил почти всё предначертанное, всё же кое о чем забыл, — заметила Хильд, едва не срывая голос, пытаясь перекричать гомон воительниц. — Младший сын получил имя, предназначенное побратиму.
Фригг промолчала. Она знала, о чем думал Один, давая имя приемышу. Он не желал свершения Рагнарека в ближайшее время, но после его смерти трон займет Тор и получит имя отца, а сводный брат или побратим — небольшая разница. Пророчество восстановится. Но валькириям необязательно знать тайные помыслы своего повелителя.
— Мы служим Одину, — продолжила Хильд, не ожидая ответа от бесправной, бессловесной супруги Всеотца. — Тебе стоит похлопотать, чтобы на троне сидел послушный тебе Один до конца твоей жизни. Мы с сестрами поддержим тебя. Будем охранять и не вмешаемся в битву, если таковая начнется.
— Я прошу вас не только об этом, прекрасные воительницы, — Фригг подняла Хильду с колен и заговорила громким шепотом. — Пока пути в Мидгард закрыты, защитите Фенсалир. Мой чертог может пасть первым в распре, а с ним и все наши ремесленные мастерские.
— Мы согласны, — ответили хором Гёндруль и Скёгуль. — Ты дашь клятву, что твоим первым указом будет разрешение нашего вопроса и что, кто бы ни стал Одином, ты добьешься утверждения закона. Или осрамишься на Девять Миров. А мы поклянемся в том, что валькирии Мидгарда во главе с нами защитят твой чертог и тебя лично.
— Скрепляю клятву, — отозвалась Вар.
Прочие валькирии, что Мидгарда, что Вальгаллы, увлеченные спором и руганью, не обратили ни малейшего внимания на то, как четыре женщины вершили их судьбу.
Середину дня царица встретила с Фрейей в Фолькванге, где обитало множество кошек — больше, чем асинь, и немного меньше, чем покойниц. Среди пушистых бестий разгуливали в кошачьем обличье Хнос и Герсеми — прекрасные дочери Фрейи, не гнушавшиеся следить за гостями матери и играть с ними глупые шутки. Фригг предложила подруге прогуляться по садам Фолькванга, где с удивлением обнаружила множество духов женщин, ни видом, ни телосложением не схожих с воительницами прошлого. Они музицировали, рассказывали сказки, гуляли и маялись скукой. По словам Фрейи, лишь древние воительницы посещали иногда Вальгаллу для учебных боев, а дщери последнего столетия все больше предавались искусствам и скучали без земных развлечений и техники.
— Я с ног сбилась, а мои подопечные всё равно несчастны, хмуры, унылы! Их не радуют ни липа, ни мушмула, ни красивые цветы — ничего! — жаловалась богиня плодородия. — Их желания так далеки от меня!
Фригг обещала помочь и мягко направила разговор в нужное русло. Сьёвн и Ловн рассказали о Фрейе все значимые подробности, не упустив ни единой детали. Ни она, ни ее муж не вмешивались в политику, в отличие от отца и брата, которые предвкушали появление нового совета, наделенного особыми полномочиями. Когда Один женился в последний раз, то окружил себя теми, к чьим словам прислушивался и чье мнение ценил — так витиевато он назвал жалкое подобие былого совета, обладавшего настоящей властью и мешавшего номинальному царю стать полноправным, единственным правителем Асгарда. Словно в насмешку над былым величием, в группу доверенных лиц вошли пять женщин, от которых не было никакого толку. Фригг предпочитала высказывать мнение при личных встречах, Сиф слишком юна для здравых рассуждений, Фрейя и Идунн не интересовались государственными делами, а великанша Скади выступала за права далеких родичей, поэтому ее глас мягко игнорировали. Среди семи мужчин, почитаемых Одином за великих, был Хеймдаль, который не появлялся в Гладсхейме и давал советы, только если его очень настойчиво спросить, двое ванов, трое потомков Одина и приемный сын Тора — прапраправнука Одина. Шестеро мужчин с нетерпением ждали завтрашнего утра, чтобы получить из рук Фригг всю полноту власти, а недостающие места в совете предложить родственникам, коих во дворце скопилось предостаточно.
— В Рагнарек твои воительницы отправятся на легендарную битву, которую новая эпоха воспоёт в легендах, — напомнила Фригг. — Но я вижу, что они не готовы сражаться, они скучают, их боевой дух слаб.
— Боевой дух, — передразнила Фрейя, словно ее ничто не касалось. — Где я возьму им удовольствия нынешнего Мидгарда для поднятия боевого духа? Договариваться с Одином о поставках мне недосуг, не лично же я должна этим заниматься.
Фригг надеялась услышать что-то подобное. У Фрейи было много несравненных достоинств, но все ваны, дети южных земель, не знавшие проблем с продовольствием, отличались ленью и несобранностью, и она не была исключением.
— Мертвые не причинят вреда живым, — заметила царица, — но мертвые могут разрушить то, что создано для них. Женщин-воительниц Фольксванга гораздо больше, чем мужчин-воителей Вальгаллы. Можно ли намекнуть потомкам Одина, что если они поведут себя недальновидно, то Вальгалла обратится в руины, а с ней — мечты о грандиозной битве в Рагнарек?
Фрейя пожала плечами и чуть повела ресницами, разгоняя кошек. Хеймдаль мог наблюдать за ними, но остановить то, чему предначертано быть, он был не в силах. Никто, кроме Фрейи, не отдаст приказ мертвому войску.
— Если со мной что-то случится, — промурлыкала богиня плодородия, — пусть мои душечки останутся у тебя.
— Принимаю твоё слово, — сдержанно кивнула Фригг. — Я позабочусь о твоей безопасности. Прими от меня в дар Христ. Если она не убережет тебя, значит, такова воля норн.
Богини поговорили еще немного о разном и расстались, весьма довольные друг другом. Фригг очень устала, а до вечера осталась еще масса времени. Девушки приносили ей всё новые вести из чертогов столицы и с хуторов, а царица сидела за столом и гадала, справится ли Тень со своей задачей: перетягиванием на их сторону того, без чьей поддержки любой план обречен на провал — Гринольва — главнокомандующего живого войска Асгарда, которого Тень еще в юности пленила и оставила умирать подле опасного зеркального лабиринта.
Гринольв не обладал магическими способностями и не чувствовал ауру существа, скрывающегося от посторонних глаз, но несмотря ни на что был уверен в незримой слежке. Он тренировал армию с раннего утра и старался не отвлекаться на дурные предчувствия, пока несколько магов искали таинственного противника. Осмотрев все окрестные помещения, они подтвердили, что никто не скрывается под куполом невидимости, но интуиция бывалого воина кричала об опасности, исходящей буквально из-под земли. Круг подозреваемых сужался. Гринольв не мог дождаться перерыва. Наконец, гонг возвестил долгожданный отдых. Солдаты чуть не падали от усталости и не обратили внимания, что их наставник удалился чересчур быстрым шагом. Он открыл первую попавшуюся дверь в свободную комнату, заваленную всяким хламом, и распахнул окна, впуская свет и воздух в затхлое помещение. Ощущение чужого присутствия не ослабевало. За ним однозначно следили. Рука легла на ручку верного кинжала — даже маленькое острие могло нанести немалые повреждения противнику, если действовал такой великолепный воин, как Гринольв. Неожиданно из-за спины донесся невнятный, едва различимый шепот:
— Здравствуй, хозяин.
Полководец моментально обернулся и рассек кинжалом воздух, но никого не увидел и не почувствовал. В комнате находился только он сам и его тень. Уж не она ли обрела разум? Или ей помогли обрести. Гринольв извернулся так, чтобы тень оказалась перед ним, подошел к стене и стал шарить по ней, норовя вытащить из темного пятна единственного аса, который мог там скрываться. Дурацкие шуточки Хагалара совершенно не к месту. Сопляк давно перешел все границы. Гринольв в красках представлял себе, что и как скажет бывшему воспитаннику, вытащив его за ухо из укрытия, но у него ничего не вышло. Он не заметил, что его тень краешком соприкасается с тенью сломанной лавки, а тень лавки — с тенью сундука, стоящего у стены… И снова позади раздалось, на этот раз отчетливое:
— Здравствуй…
Реакция еще никогда не подводила Гринольва, и нежданный гость поперхнулся от мощного удара в челюсть прежде, чем успел договорить. Нашел он себя прижатым к стене с приставленным к горлу острием кинжала. До боли знакомого кинжала, не раз шедшего в ход в детстве.
— Шутки шутить вздумал?! — прорычал Гринольв, с трудом заставляя себя отвести в сторону руку с оружием — от греха подальше. — Никогда не подкрадывайся ко мне сзади. Я тебя убить могу. Совсем сдурел???
Руки чесались дать пощечину или ударить под дых, но Гринольв сдержался. Хагалар! Кто же еще мог так нарываться! Гринольв плюнул с досады, убрал кинжал в ножны и пошел к двери, как вдруг услышал:
— Учту, хозяин.
Он остановился. «Хозяин» — когда-то давно их, устроителей детских домов, так называли воспитанники. Для кого-то это прозвище было оскорблением, для кого-то — признанием собственных заслуг. Гринольву нравилось, как звучало слово «хозяин» из детских уст, и хоть воспитанники не были ни рабами, ни слугами, он поощрял это обращение… Которое Арнульв ненавидел.
— Я пришел знакомиться.
Гринольв соизволил обернуться. Он только сейчас заметил то, что не бросилось ему в глаза с самого начала: мертвенно бледное, раскрашенное лицо бывшего воспитанника. Грим, косметика или что там используют женщины. То ли Хагалар совсем потерял совесть, то ли пора припомнить то, о чем в свое время рассказывал Один. И даже показывал. Женовидный муж — позор и слава Асгарда!
— Тень, полагаю, — процедил Гринольв сквозь зубы, скривившись от отвращения и отворачиваясь. — Что за убожество! Ты же мужчина… Должен быть… Или ты баба в штанах? Что за размалеванная морда, что за убогий женовидный костюм?
— Ты невероятно догадлив для своей должности, — отметил еще недавно Хагалар, растягивая слова. Тоже по-бабьи. Гринольв боролся с двумя желаниями: врезать по ухмыляющейся морде и отмыть ее. Можно последовательно. Можно параллельно.
— Для всех я двуполое существо. Так что косметика — продолжение меня.
— Не припоминаю у тебя груди, — презрительно бросил Гринольв. — И удачными родами ты тоже не хвастался. Или я чего-то не знаю?
— Хорошо, в следующий раз покажусь тебе в женском облике, — пообещал бывший воспитанник. — Причем без всякой магии.
— Заявишься ко мне бабой — очень сильно пожалеешь, — рявкнул Гринольв. — Это низко и убого для настоящего мужчины. Я помню тебя сильным, крепким юношей, будущим воином. А стал ты чем… Твоё обличие Хагалара и то недостойно моего Арнульва, но то, что я вижу сейчас! — Гринольв скривился. — Хагалар хоть мужчиной был!
— Я политик. И шпион, — пояснила размалеванная морда, не особо переживая о том, на что нарывалась. — И то, и другое требует жертв. Хозяин, меня боялись Девять Миров во многом из-за того, что ты сейчас видишь. Меня не могли раскусить, потому что я не пользовался магией. Только доморощенные средства. Косметика и пластика — это мой триумф. Триумф мощи Асгарда, в том числе и военной мощи.
Гринольв тихо зарычал. Спорить с раскрашенной тварью — ниже его достоинства. И это его лучший воспитанник! Которого он прочил в наследники, в будущее армии, в будущее Асгарда! Как Один мог так поступить с глупым мальчишкой? Как убедил его напялить платье да еще и гордиться своей двойной сущностью? Убожество!
— С таким Асгардом мне не по пути, — Гринольв отвернулся. — Зачем ты наблюдал за мной из тени?
— Чтобы ты оценил мои возможности, хозяин, — самодовольно произнес Хагалар. Нашел, кому хвастаться. — А еще я хочу услышать правду.
Объясняться в середине дня Гринольв не хотел, но прогнать Тень сейчас означало увидеть ее, размалеванную, через пару часов прямо на тренировке. Да еще и с кучей свидетелей. О, если эта скотина посмеет при солдатах Асгарда назвать главнокомандующего «хозяин», то точно зубов не досчитается!
— Я уже давно не «хозяин», а ты — не мой воспитанник, — рабское обращение из уст одного из сильнейших, по словам Одина, существ Асгарда звучало издевкой.
— Так считаешь ты, но не я. Прошлое всё еще довлеет надо мной. Мой великий подвиг или моя величайшая ошибка — чем считать твое пленение?
Вопрос повис в воздухе. Гринольв ожидал допроса и обвинений, когда впервые встретил в поселении Хагалара, но уж никак не спустя полгода после пробуждения.
— Я помню кошмарные ужасы, — продолжила Тень. Слова давались ей явно с трудом. — И главные из них — наказания кнутом или того хуже — магическим кнутом. Не считая обычных избиений.
Гринольв отошел к открытому окну и посмотрел на бескрайнее небо, переходящее в космос. Необходимость объяснять очевидное раздражала, но лучше так, чем ждать, когда незадачливый мститель предпримет вторую попытку его убить.
— Как ты думаешь, если бы я делал хоть что-то из того, чем тебе угрожал, какова вероятность того, что ты бы дожил до своих лет? Если бы твое здоровье меня не заботило, я бы не отказал лучшему другу, когда он хотел провести невероятно болезненный эксперимент на тебе. Если бы я бил тебя, ребенка, по-настоящему, то у тебя не было бы ни единой не сломанной кости, отбиты внутренние органы, да что уж тут, ты бы умер после первого же подобия избиения с моей стороны! Одним ударом кулака я могу расколоть череп даже взрослому асу, а ты был мал. Одним сильным ударом кнута я ломаю ребра. Как ты думаешь, ты действительно испытал это на себе? — Гринольв оторвался от созерцания неба и повернулся к бывшему воспитаннику и несостоявшемуся убийце в одном лице. — Неужели у тебя настолько невероятная регенерация, чтобы после такого наказания, хотя скорее это форма убийства, на следующий день скакать на тренировке, как ни в чем не бывало? Ты что, ящерка из Ванахейма, что ли, чтобы покалеченные конечности сбрасывать и новые растить, а не обыкновенный ас?
— Я видел кнут. Ты не маг. Ты не мог облечь лозу в страшное орудие. Что до остального, — Тень прикрыла глаза, вспоминая. — Все так расплывчато… Осталось ощущение ужаса и пыточной камеры. Да, твои покои стали для меня камерой пыток. Прошли столетия, тысячелетия, а я помню.
Гринольв не любил объяснять очевидное. Хагалар все же выгодно отличался от своей второй личности хотя бы тем, что не лез в прошлое. Он удивительно легкомысленно отнесся к неожиданному появлению того, кого лично приговорил к смерти. А Тень же, судя по всему, не успокоится, пока всю душу не вытрясет. И ведь верит в ту чушь, что городит! Вот какой из него великий ас, когда мозгов за тысячи лет так и не прибавилось? Сплошное разочарование!
— Если бы ты не сбежал, я бы рассказал тебе, примерно в твоё тысячелетие, как дела обстоят на самом деле, и лично отправил во дворец. Я тебя к нему и готовил. А твой давнишний «кнут» я тебе сейчас покажу.
Он быстрым шагом пересек комнатенку, а Тень замешкалась. Даже сейчас боится. Обладая невероятной магией! Можно было бы посмеяться, но хотелось плакать.
— Куда ты хочешь отвести меня?
— Я не тебя веду, а сам иду за кнутом. Я не маг, у меня нет подпространственного кармана с кучей барахла на все случаи жизни. И кнут я с собой не таскаю, так что можешь подождать тут, если хочешь, но лучше спустись вниз: там достаточно места.
Тень не ответила, а просто исчезла, будто ее не было. Гринольв не успел отследить, куда она делась. Нежданная беседа поначалу злила и раздражала, а сейчас скорее веселила великого полководца: сильнейшее существо галактики, или как там Один именовал своего слугу, боится ночного кошмара, которого не добило в детстве. О, ночной кошмар еще свернет крашеную Тень в бараний рог и привьет представления о достойном. Смоет с морды макияж, добьется того, чтобы его воспитанника уважали за ум и силу, а не презирали за бабьи повадки. Об этом размышлял Гринольв, подбирая кнут и спускаясь в ныне пустующий зал для тренировок с соломенными чучелами. Нагляднее было бы использовать не куклу, а саму Тень, но она не дастся.
Когда он вошел в просторное помещение, то сразу обнаружил бывшего воспитанника. Внешне спокойный, внутренне напряженный как струна, он стоял в центре зала, сложив руки на груди, словно собирался зачитывать речь перед публикой. Слой грима сбивал с толку, но Гринольв безошибочно определял чужой страх. Его все всегда боятся. Без всяких предисловий и пояснений он ударил со всей силы по ближайшему чучелу — оно осыпалось наземь, солома усеяла пол, поднялась в воздух, вызывая кашель. Мешок — нелепое туловище — распоролся и из него посыпался песок. Тень одобрительно кивнула. Хороший удар, смертельный. Гринольв, не давая опомниться, нанёс второй по соседнему мешку… свист, замах, но от чучела отлетело лишь несколько соломинок, сбитых скорее потоком ветра, чем ударом. Мешок уцелел, ни единой крупицы песка не просыпалось. Тень нахмурилась. Она искала подвох и не находила: ни магия, ни артефакты помочь главнокомандующему Асгарда не могли. Гринольв не зря был первым не магом, получившим столь высокую должность. Он гордился своими успехами и презирал магов, которые получали все лучшее только потому, что родились с двумя системами сосудов. Если бы мальчишка не сбежал, он бы обучил его виртуозному обращению с оружием. Но теперь уже поздно: ради размалеванной женовидной химеры он и пальцем не пошевельнет. Да и, что говорить, приятно вызывать столь противоречивые чувства у того, кто оборвал его жизнь.
— Но я чувствовал боль, — неуверенно произнесла Тень, сомневаясь в собственных словах и ощущениях далекого для нее прошлого. Дети очень милы в своем страхе, красиво умоляют, боятся. Гринольву и Орму нравилось запугивать любимых воспитанников. Страх гораздо эффективнее сильной боли хотя бы потому, что тратить целительные камни на мелюзгу — много чести.
— Я более чем уверен, что кровь стекала по моей спине. Даже если твои слова об обнажившихся костях и мышцах были преувеличением, то это не могло быть ложью, такое не может просто показаться…
Гринольв раздраженно ткнул пальцем в кадку с водой, стоящую в углу зала, а потом указал на кнут. Тратить слова на объяснение прописных истин он не собирался. И так потратил кучу времени на демонстрацию своих несравненных умений.
— Если нужны еще доказательства, могу на тебе показать, — буркнул он, всем видом давая понять, что разговор окончен. — Ты всегда гораздо сильнее кричал, чем это имело смысл.
Тень нахмурились, хотя под слоем краски едва ли возможно верно разобрать мимику.
— А бессмысленная жестокость наставников? Бесконечная военная муштра? Убийства, в конце концов? Тоже искусные иллюзии, хочешь сказать? Мы ведь все считали, что станем рабами и слугами, когда вырастем. Ты увозил старших с хутора, и мы больше никогда их не видели.
— Наставники подчинялись тем же жестким правилам, что и вы. И их своеволия я не допускал ровно также, как и вашего. С той только разницей, что вы, дети, никогда не видели моего обращения с ними. Помост существовал больше для вида, убивал я на нем от силы пару раз. Тех, кто сами совершили преднамеренное убийство. Военная муштра… Вы все были будущими воинами моей армии, так что да, вас готовили к ней. Старшие исчезали не в небытие и не в услужение, а во дворец и в действующие войска. Иначе какой, по-твоему, смысл вкладывать столько ресурсов в поместья?
— Но ходили слухи, что ты мужеложец, что вокруг хуторов разбросаны кости тех, кто пытался сбежать или кто не угодил тебе. Что ты убил множество детей… Да что только про тебя не говорили, особенно во дворце! Я ведь убивал тебя в память о всех загубленных тобою душах.
Лицо Гринольва исказила гримаса отвращения и самой настоящей ярости.
— А про тебя говорят, что ты женщина и личная собачка Одина. И тем не менее, если смыть с тебя эту дрянь, то даже на аса станешь похож! — Гринольв с трудом выровнял дыхание, удерживая себя от ругани и рукоприкладства. Кто бы знал, как ненавидел он мерзкие слухи о своей персоне и сколь сильно унижали они его достоинство! Всю жизнь он вел себя образцово и не позволял своим воинам вольности, например, насиловать женщин побежденных народов. Он положил всего себя на благо Асгарда, его жителей и будущее в виде дурных беспризорных детей, и вот какая слава и благодарность ему за это выпала! Из всех слухов и кривотолков, что о нем ходили, самыми отвратительными были подозрения в мужеложестве. — Загубленные души, поломанная жизнь, ну да, конечно. Исключительно жертвам жесточайшего насилия дарят оружие с драгоценными камнями, изготовленное цвергами на заказ. Исключительно мальчикам для битья нанимают лучших учителей и вбухивают бешеные деньги в их образование. Исключительно будущего висельника или раба возят по другим мирам и знакомят с друзьями советников Одина. Из всех моих детей больше всего сил, средств и времени я потратил на тебя. И злобной насмешкой судьбы стало то, что именно ты меня… убил. За поломанную жизнь, которая, не попади ты ко мне, могла оборваться, толком не начавшись.
Тень не сразу нашлась с ответом.
— Хагалар гнал любые мысли о тебе, он вычеркнул тебя из своего прошлого. Но я так не могу. Проведение снова свело нас вместе. Прошли времена, когда обличенные властью знатные семьи вершили судьбу Асгарда. Оглянись вокруг: во дворце остались ваны да родственники Одина: его дальние потомки. Нет больше тех, кто готов действовать самостоятельно, принимать решения и нести за них ответственность. Влиятельные семьи со всего Асгарда присылают в Фенсалир своих дочерей — только они могут проникнуть в замок. Девушка, служащая у царицы — это почет и уважение, а влиять на политику Всеотца никто не вправе, даже если Всеотец ошибается.
— Чего ты хочешь? — процедил Гринольв сквозь зубы. Не любил он сладкие длинные речи, где суть из трех слов размазывалась на несколько куплетов.
— Сделать официальное объявление и оправдать твоих друзей посмертно. Вернуть их семьям то, что когда-то у них отняли. Их дети и внуки до сих пор расплачиваются за предательство отцов, но и ты, и я знаем, что предательства не было. Когда-то служить во дворце мог любой достойный ас, я и сам таким образом попал в Гладсхейм. Да и ты. Сейчас же дороги закрыты: везде, на любых значимых должностях сидят потомки Одина, вне зависимости от их умений и знаний в той области, за которую они отвечают.
— Я задал конкретный вопрос! — прикрикнул Гринольв, щелкнув кнутом словно дрессировщик тигров. — Что ты хочешь? От меня.
— Чтобы ты занял достойное место.
— Достойное — это по-твоему какое? Купить меня вздумал? Что тебе надо? Говори прямо, — у Гринольва руки чесались воспользоваться кнутом по назначению.
Тень с опаской отошла от него подальше — словно специально нарывается: чем дальше, тем удобнее бить.
— Мне нужна твоя любовь, — с наглой усмешкой произнесла размалеванная тварь, но, увидев по искаженному лицу Гринольва, что шутка не удалась, быстро пояснила. — Один пал в сон, он продлится недели или даже месяцы. Его дети, скажем так, не в Гладсхейме. Конкретных указаний нет. И все это на пороге войны. Что лучше: совет из равновеликих мужей — потомков Одина, либо же единоличное правление ближайшего родственника Одина?
— То есть тебя.
— То есть его супруги.
— Суть одна.
— Ты не знаешь Фриггу.
— И знать не хочу, — отрезал Гринольв. — Как и тебя. Размалеванное женовидное… — он не нашелся с достойным цензурным эпитетом. — Ни ты, ни толпа равновеликих войну не выиграете.
— А ты выиграешь? — заинтересованно спросила Тень. — Ты сейчас лишь тренируешь воинов. Но ведь ты сам был советником Одина и принимал великие решения.
— Меня призвали именно для этого — выиграть войну, — хмыкнул Гринольв. — Подготовить изнеженных, размякших воинов Асгарда к тяжелым испытаниям.
— Один — возможно, — откликнулась Тень. — Но я предлагаю тебе стать чем-то большим, чем слепым орудием. Я уже сказал и повторю: семьи твоих друзей получат то, что им причитается по праву. А война и подготовка к ней будут вестись под твоим руководством и ничьим более. Я готов поклясться, что никто не закуёт тебя в цепи сна. Я в состоянии исполнить любое твое желание, но ты не веришь в мои добрые намерения…
— Твои намерения — это единоличный захват власти и становление себя Всеотцом!
— Если бы это было так, я бы давно убил сыновей Одина. Я хочу всего лишь спасти Асгард.
— Вот как, — Гринольв сощурился. — Красиво поешь, складно. Предположим, я поверю в твои исключительно благие начинания. Однако гарантом моей верности будут жизни сыновей Одина. Если они окажутся мертвы, усыплены, заточены и прочее — не жди ни помощи, ни пощады. Я присягал лично Одину и его семье и не позволю безродной твари захватить престол.
— Что ж, хозяин, это очень благородно с твоей стороны, — Тень склонилась в таком глубоком поклоне что Гринольв невольно задался вопросом: как только спина не хрустнула? — Ты убедишься, что я расчищаю дорогу к трону для детей Одина, а вовсе не для себя. Я стар для интриг.
— Договорились. Но впредь не смей следить за мной из тени и отвлекать от тренировок, — буркнул Гринольв.
— Я сделаю всё, что ты скажешь. Мне в любом случае не искупить вины перед тобой.
— Нет, — процедил сквозь зубы Гринольв и поспешил наверх к воинам, которые его заждались и, наверное, гадали, что могло задержать обычно пунктуального военачальника. Он шел к тренировочной площадке, и мысли в его голове бродили самые мрачные. Как бы он ни злился на Арнульва за пленение и по сути убийство, ответственность-то лежала на нем. Он допустил промах. Ребенок честно справился с противником, превосходящим его… да во всем. Остальное — лишь неблагоприятное стечение обстоятельств. Вину нельзя искупить, потому что вины нет: отрок, пленивший великого полководца, заслуживает не наказания, а награды. О, если бы только он сам не был тем самым плененным полководцем!