Златые нити норн

Локи проснулся поздним утром. Он лежал под тонким куском аляповатой материи, смотрел в потолок и не спешил вставать. Задвижки на окнах и дверях были крепкими, даже муха не проскочит и не увидит истинной личины незваного гостя. Локи нехотя принял облик вчерашнего вана, по-прежнему не вставая с ложа. Потрясения последнего времени дали о себе знать: изнутри подтачивало ощущение собственного бессилия. Больше всего происходящее напоминало полет в Бездну. Когда он пришел в себя и понял, что не просто жив, а что вокруг люди, готовые приютить его, он чувствовал себя столь же потерянным, но тогда на его плечах не лежала ответственность за поселение да и весь Асгард в целом. Он был сам себе господином, мог остаться в любом мире в объятиях любой красотки: хоть брюнетки, хоть блондинки, — а мог продолжить восхождение наверх и вернуться домой, где его никто не ждал. Он выбрал второе. Выбрался из Бездны, вернулся в Асгард. Трупов при этом за собой оставил предостаточно, но кто считает трупы людей или обитателей Бездны? Они лишь пыль на божественных сапогах. Зато теперь речь шла об иных трупах — об асах, о которых Локи был обязан заботиться, а не губить. По крайней мере, именно это ему внушали всю жизнь, и именно это он ощущал собственным призванием.       Ему не хватало информации, которой так хвасталась Сигюн. Что за таинственный маньяк, в которого обратился Хагалар? Что за западня, о которой толкуют царевны Етунхейма? Больше всего вопросов и подозрений вызывала, разумеется, нежданная союзница. Она таскала его за собой по мирам, словно игрушку или ручного зверька. А прежде околдовала Хагалара, раз он позволил ей вынести осколок Тессеракта за пределы поселения, забыв о всевидящем Хеймдале. Почему ее никто не остановил? Сплошные загадки. Она знакома с царевнами Етунхейма, она знает истинный облик «сына Одина», у нее друзья в Ванахейме, причем старые и странные, которым она спокойно рассказывает без утайки положение дел в Асгарде. Да как она смеет?! Локи хотелось ее прирезать, отобрать осколок и действовать самому. Останавливала только полная неопределенность и отсутствие достойного плана. Множество раз он обдумывал создавшееся положение и не видел никакого выхода. Матери он не верил, а подставлять поселение не хотел. Если он внезапно исчезнет, ученые посчитают его погибшим, и какой-нибудь безумец, вроде Раиду, поведет восставших на дворец, и они все там полягут… Или перебьют достопочтенных асов. Да еще и смерть брата — безумная и невозможная, примешивалась к общему круговороту ужасающих событий.       Царевич решительно встал, отбросив ткань в угол комнаты одним резким движением. У него нет плана, нет ни единой здравой мысли, и даже его смерть приведет к войне. «Видимо, это моя новая тюрьма», — невесело усмехнулся Локи, осматривая комнату в некогда любимом Ванахейме. Но сдаваться рано. Он еще повоюет, как только разберется с расстановкой сил. Этим следовало заняться как можно скорее, а не предаваться бесполезной меланхолии.       В дверь постучали, попытались открыть, бросили тщетные попытки и заорали мужским басом, что хозяин дома просит аудиенции. Локи немедленно согласился, хотя сначала собирался сделать вид, что спит. Вчера его приняли более чем радушно, такой пир закатили, какой в богатых домах Асгарда не каждому гостю устраивают, а ведь семья Альрика понятия не имела, кто именно поселился с ними под одной крышей.       Хозяин дома разменял не просто несколько, а много тысячелетий, но удивительно хорошо сохранился. Пожалуй, таких старых асов, за исключением отца, Локи никогда не видел. Да еще и сознание у него ясное, говорит он четко, выверено. Скорее всего, не воин. Воины так складно мысли не излагают. По крайней мере, современные воины. Ожившая златая статуя гениального полководца, навестившая Хагалара в поселении несколько месяцев назад, тоже поражала на редкость складной речью.       Локи едва успел одеться и открыть дверь, как Альрик переступил порог комнаты. Он нес на плече громоздкую сумку, был весел, но чувствовал себя не очень уверенно в присутствии царевича, пусть тот и носил личину вана. Альрик изъяснялся настолько вежливо, будто собирался преподать гостю урок международного этикета: осведомился о самочувствии и здоровье, предложил прогуляться, и Локи, хотя и предпочитал сперва завтракать, а потом гулять, не решился отказать.       Они шли по широкой дороге, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на кого-нибудь особенно ядовитого. Солнце еще не вошло в зенит, дышалось гораздо легче, чем вчера. В воздухе переливались тысячи прекрасных ароматов, а из леса неподалеку порой раздавались крики птиц и животных. Локи решил, что позже, оставшись в одиночестве, обязательно прогуляется по лесу в надежде увидеть могучую раффлезию — красивейший в мире цветок с тошнотворным запахом. Альрик болтал о пустяках и повседневности, Локи слушал вполуха и кивал невпопад. Его раздражали легкий голод и бессмысленные разговоры, которые можно было вести в доме, а не гулять без завтрака в неизвестном направлении. Подозрение, что его бдительность усыпляют, чтобы напасть врасплох, Локи отмел как несуразное: хотели бы убить, попробовали бы убить во сне. И столкнулись бы с гневом воспитанника Одина. Локи в красках представлял себе, как расправился бы с горе-убийцами, и мысли о возможном поединке немного примирили его с вынужденной прогулкой. Давно он не тренировался с копьем и луком. Стоило признать, что он вообще давно не тренировался ни с каким оружием. И это надо исправить, а то в какой-нибудь битве с серьезным противником его может подвести глупая потеря навыка.       Только полчаса спустя, оставив далеко позади домики на сваях, Альрик перешел к делу.       — Локи, твоя жизнь в руках норн, и нить истончается. Поверь моему опыту, в распре многие складывают головы, а ты еще молод и неопытен. Боюсь, на тебе прервется род Одина.       Локи хотел возразить, что род Одина вовсе не прервется: его дальними потомками переполнен дворец. Сколько они раз «пра», царевич никогда не задумывался, но в них точно текла кровь Всеотца, просто сильно разбавленная.       — У тебя есть дети? — ни с того ни с сего спросил Альрик.       — Нет, — с подозрением в голосе ответил Локи, чуя подвох.       — Ты в этом уверен?       — Я совершенно уверен, что у меня нет детей, — вежливо ответил Локи, мысленно повторяя себе, что Альрик стар и сердиться на его бестактность глупо. — И судя по тому, что все пророчат мне скорую гибель, вряд ли они появятся.       — Я очень стар, Локи, гораздо старше, чем ты думаешь. Я не могу встать с тобой плечом к плечу и победить Хагалара или отвоевать твой трон в битве, — неожиданно заявил Альрик. Локи отказался от бессмысленной идеи уследить за чужой цепочкой размышлений.       — Тебя никто ни о чем не просит, — сконфуженно буркнул он в ответ.       — Но я могу помочь тебе оставить после себя тех, кто будет помнить и почитать тебя, даже если ты погибнешь в нынешней распре.       — Что? — Локи остановился и нахмурился. Он никак не мог взять с толк, чего от него хотят. Альрик намекает, что неплохо было бы возлечь с какой-нибудь из его внучек или правнучек, а лучше сразу со всеми, чтобы хоть с одной точно получилось? Да как он смеет ставить такие условия! Пока Локи мысленно возмущался и подбирал достойный ответ, старик присел на обросшее мхом дерево и указал на место рядом.       — Жарко сегодня. Особенно погожий денек. Посмотри сюда.       Он протянул содержимое сумки, которое представляло собой графики, заметки и детальные изображения обнаженных антропоморфных существ, сильно похожих на царевича внешне. Локи углубился в чтение. Недаром он изучал науку в поселении — незнакомые термины складывались в цельную, пусть и удивительную картину.       — Ты читай, пока, и меня слушай. Полукровки асов с великанами бесплодны. И настоящие, и искусственные. Поверь тому, кто занимался ими… дай-то Один памяти… уже тысячи три зим. Я не первой свежести был, когда мне в голову эта идея ударила. Создать полукровку — морока страшная. А уж размножить — это еще вообще никогда никому не удавалось! У Лафея старшие дети взрослые совсем были, когда умерли, а потомства не оставили, даже незаконного. Все трое. Не смогли, значит. А других настоящих полукровок сейчас-то и нет, кроме тебя и твоих родных сестер. Я создал много… всякого. В том числе и етасов, как ты, и асетунов. Сигюн моя как раз асётунка. Если взять биологический материал, да смешать, да вырастить вне тела, то, может, что-нибудь и выйдет. Попробовать стоит, конечно, стоит. Другой возможности может не представиться. Понимаешь меня, Локи?       — Нет, — царевич захлопнул папку с рисунками. — Я пока ничего не понимаю. То есть ты мне сейчас признаешься, что умеешь делать полукровок и что Сигюн — одна из твоих творений?       Альрик кивнул.       — Отлично, — Локи запрокинул голову к небу и рассмеялся. Он смеялся долго, так что на глаза выступили слезы. Во что он ввязался? Уж не сошел ли весь мир с ума с ним во главе? Дети. Вот только еще их не хватало. Мастер полукровок. Будто из-под земли выполз. Сам тоже наверняка полукровка, альвская или вановская, судя по тому, что до сих пор жив: асы столько не живут и точно не сохраняют столь светлый разум.        — Уточни, то есть ты хочешь, чтобы я возлег с Сигюн, и вдруг случится чудо, и она забеременеет…       — Нет, — перебил его Альрик, окончательно сбив с толку. — Нет, Локи. Я предлагаю другой способ. Ты знаешь, как происходит зачатье?       Царевич бросил на него выразительный взгляд.       — А раз знаешь, то послушай. Соединить женское и мужское начало можно вне женского организма. Можно взять несколько женских клеток. А когда произойдет слияние, то раздробить, получить не одного-двух-трех зародышей, а несколько… десятков. Или сотен. Как икринок у рыб. Вынашивать ребенка вне материнского организма сложно, но есть шанс, что выживет хотя бы один, а, может, и больше. Етасы и асетуны не могут скрещиваться с асами или етунами, но я уверен, что полукровка с полукровкой — это возможно, если одна из них настоящая. Ты же рожден матерью естественным путем.       Локи молчал. Предложение выходило за рамки реальных и допустимых. Но давало возможность отсидеться в Ванахейме. По крайней мере, пока дети… эмбрионы… клетки? Не станут достаточно большими или не погибнут. Хагалар говорил что-то о том, что продолжение рода может стать для Локи большой проблемой. Хагалар… Теперь уже точно враг. Или нет? Всё это было полным безумием, и каждый новый день приносил новую порцию отчаяния. Умирать совсем не хотелось. Локи представил, как его тело будет медленно разлагаться в земле или сгорит в пламени, а жизнь продолжится без него. Или его заморозят и положат рядом с Тором на постаменте, а потом их обоих отдадут в поселение, где их тела раскроят, перешьют, съедят все ценное и сделают безделушки из несъедобного. А мать и Хагалар будут наблюдать и с упоением целоваться, гладя по голове своих собственных детей! От этой мысли царевичу стало дурно. Он наклонился, чтобы волосы хоть немного скрыли лицо от проницательного взгляда странного старика, и подумал о том, что дети, возможно, могли бы отомстить за его смерть. Оставить после себя жизнь, а не смерть и разруху, выглядело в данный момент привлекательной мыслью. И эта мысль, как ни странно, помогла справиться с начинающейся паникой. Он сделал несколько глубоких вдохов, одновременно сжимая-разжимая кулаки, после чего выпрямился и посмотрел в лицо Альрика.       — Я соглашусь с одним-единственным условием, — он выдержал паузу, а старик навострил уши, готовясь выполнить всё что угодно, только вот не от него зависело решение царевича. — Я не стану плодить ублюдков. Можешь скрещивать меня с любой своей полукровкой, но сперва она станет моей женой. И это будут дети от законного брака. Только царевна Асгарда подарит миру внуков Одина. Сперва свадьба, потом эксперимент. На котором я буду присутствовать. И не думай, что сможешь что-то утаить. Если я почувствую обман, то дети либо не родятся, либо погибнут, родившись.       Альрик кивал на каждое слово и, кажется, не верил угрозам. Зря. Локи был способен на самые гнусные поступки, что не раз доказывал и семье, и друзьям, и самому себе. Обманывать себя он не позволит. И его согласие — не выражение слабости и бессилия, вовсе нет! Просто эксперимент позволит ему на некоторое время остаться в Ванахейме и составить план дальнейших действий. И допросить Сигюн с пристрастием. Ее биография скрывает очень много интересного, а он все же должен представлять хотя бы примерно, кого пророчит в царевны Асгарда и будущие хозяйки Фенсалира.              Фригг не хотелось открывать глаза и возвращаться в реальность, которая обещала принести либо славу, либо позор, но уж точно не обыденность. За свою жизнь она не беспокоилась, как и за жизни тех, кто был ей когда-то дорог, но есть вещи пострашнее смерти, и о них царица знала слишком многое. Спокойное дыхание и тепло тела спящего рядом аса немного успокаивали, хотя и удивляли: она даже не заметила, что провела ночь не одна. Тень всё же смыла макияж и не удержалась от дерзости. Фригг открыла глаза, повернула голову. Он и правда лежал рядом. Хагалар или Тень — во сне грань стиралась, зато не стирался возраст, который никого не щадил. Последний раз они просыпались вместе в пустой комнате больше двух тысяч зим назад. Они были молоды, красивы, перед ними расстилалось полотно жизни, обещавшее множество интересных событий. В тот вечер, который так запал в душу молодой Фригг, асы давали богатый пир для представителей трех миров. Удачный политический союз, призванный принести мир в Девятимирье, но впоследствии похоронивший все чаяния и надежды. В тот вечер множество существ верили, что еще немного, и конфликт решится бескровно. В честь подписания крупных договоров устроили пышный праздник с медовухой из Юсальвхейма, которая валила с ног даже мертвого буквально с пары рогов. Фригг праздновала вместе с женщинами в малом тронном зале, но мать сослалась на болезнь и быстро покинула праздник, сестра веселилась с подругами, и Фригг удалось выйти из просторной залы незамеченной, да еще и припрятать иностранный напиток, который она перелила в асгардский кувшин. Охрана темниц только обрадовалась такому подношению и слишком поздно разобралась, что в мед что-то добавлено. Никто не ожидал подвоха от девушки благородного происхождения.       Сейчас Фригг вспоминала давние события с абсолютным спокойствием, но в тот миг ей казалось, что сердце выпрыгнет из груди или разорвется на части. Никогда прежде она не действовала столь решительно. И вот заветный ключ спрятан в кошель. Преодолеть несколько десятков ступеней на дрожащих ногах, принять непоколебимый вид, словно она ежедневно совершает такие подвиги, и открыть заветную дверь.       — Во дворце праздник, тебя сразу не хватятся. Ты успеешь скрыться.       Простые слова прозвучали торжественным гимном. Она и в самом деле торжествовала. Впервые в жизни ей было, за что себя уважать. Она не просто вышила чудное полотно или состряпала особо вкусное блюдо. Она спасла друга. Ей будет, о чем вспомнить и рассказать внукам. И даже если ее поймают и назовут предательницей, она умрет с гордо поднятой головой!       Пленник не скрывал удивления и замешательства, ведь она ни о чем его не предупреждала и не советовалась. Он бы наверняка начал твердить об опасности и всячески отговаривать, если бы узнал о плане заранее, но теперь всё — дело сделано. Он бросился было к двери, но застыл у порога, посмотрел на нежданную спасительницу, перевел взгляд на распахнутую дверь. По видимому, не мог поверить своему счастью и колебался.       — Фрига, — произнес он в растерянности. — Уйти отсюда… я не могу.       — Почему? — она нахмурилась. В ее голове всё уже сложилось, причем столь гладко и просто, что иного она и представить не могла. — Сегодня все пьяны, мы уйдем незамеченными.       — Уйдем куда? — спросил Арнульв, чем привел подругу в замешательство.       — Куда? — переспросила она. — Да куда угодно! Разве мало в Асгарде места?       — Много, — кивнул Арнульв. — Много безлесных гор, гейзеров, лавовых полей и снега. Уйти из дворца для меня подобно смерти. Я уже однажды сбегал от Гринольва куда глаза глядят и чуть не погиб. А другие погибли. Умирать мне пока не хочется, и уж тем более я не стану подвергать опасности твою жизнь. Нет. Мне надо выйти из тюрьмы, но оправданным, а не беглым преступником.       — Ты что, хочешь, чтобы я сейчас заперла тебя обратно и вернула охране ключ? — глаза Фригг блеснули гневом. Она была готова насильно вытолкать бестолкового друга из клетки и не пустить обратно.       — Не сейчас, — Арнульв таки вышел к ней. — Ближе к рассвету. Ты права, сейчас все пьяны, а со мной магия и нет кандалов. Пойдем гулять. Я покажу мои заповедные места.       Он сотворил из небытия подобие плаща. Или достал из подпространственного кармана — Фригг только диву давалась его запасливости.       — Эту ночь мы проведем вдвоем. Если хочешь.       — Хочу, — произнесла Фригг с вызовом. И ей было всё равно, что он имел ввиду этими дерзкими словами — сегодня она готова нарушить любые правила.       — Тогда побежали.       И они побежали. Вверх по лестницам, обгоняя друг друга. Далеко, до самых вершин. Навстречу им попадались асы, но они были слишком заняты собой и весельем, чтобы обращать внимание на разнузданных подростков. То была их первая совместная ночь, большую часть которой они осматривали дворец. Фригг и не подозревала, сколько интересного скрывает знакомый с детства Гладсхейм, сколько в нем тайных закоулков и неосвещенных комнат, наполненных ненужной взрослым рухлядью, среди которой попадались настоящие сокровища. Для Арнульва прогулка была первым за долгие годы глотком свободы. Наконец-то его руки не были скованны, и он размахивал ими во все стороны, словно пытался взлететь. Фригг показала свои покои, свои любимые места, коих оказалось гораздо меньше, чем у Арнульва. Рассвет они встретили в камере. Глаза слипались, и Фригг заснула подле друга, морально готовясь к тому, что последует дальше. Старшие замужние подруги и служанки шепотом делились с ней всеми подробностями той стороны жизни, о которой она пока не думала, но готовилась к любой развязке. Назло всем: родителям, Одину, системе и государству. Однако проснулась она несколько часов спустя одетая и в той же позе, в какой заснула. Арнульв спал рядом. Впервые в жизни она смотрела на лицо спящего юноши, почти своего ровесника. Подруги утверждали, что это лучшая пора для поцелуя, но никакой тяги к чужим губам Фригг не чувствовала. Она встала, потянулась — Арнульв даже не шелохнулся. Он не слышал, как она вышла, как закрыла дверь, как шла по лестнице наверх, провожаемая тоскливыми, но и восхищенными взглядами прочих заключенных. То приключение кончилось благополучно и не имело никаких последствий: ключ Фригг бросила на полу подле спящих стражников и вернулась в свои покои, все еще пустынные. Пир продолжался три дня, а то был лишь полдень второго.       Повзрослев, Фригг осознала, что ей просто фантастически повезло. Что такого в жизни не бывает. Все обстоятельства сложились в ее пользу, и чудная прогулка по дворцу стала одним из самых ярких воспоминаний юности. До и после они постоянно встречались с Арнульвом. Но всегда в библиотеке, всегда в кандалах, почти всегда под присмотром. А в тот день она впервые увидела его таким, каким он был. Опьяненным свободой… Сколько тысячелетий прошло, и вот он снова рядом, и снова спит. А она, вместо того чтобы заниматься делами, предается воспоминаниям о том времени, когда она даже не помышляла о том, что когда-нибудь станет царицей Асгарда.       — Сегодня я буду твоей тенью, — пробормотал Хагалар во сне. Фригг насторожилась: она прекрасно отличала две ипостаси одного тела. Неужели ошиблась с дозой антидота и превращение не свершилось до конца? Стоило проверить: она легонько дотронулась до плеча спящего и тут же отдернула руку, опасаясь неожиданной реакции.       — Доброе утро! — Тень открыла глаза, стирая с лица воспоминания о Хагаларе. — Я не слышал, что ты проснулась.       — Уже давно, — заметила Фригг, вставая. — У нас мало времени. Тебе стоит привести себя в порядок, тень Одина.       — Вот поэтому я и не хотел вчера смывать с себя краску, — Тень вытянулась во всю длину и стала похожа на большого кота. — Но потом решил, что воспользуюсь сегодня маской, а не краской. Главное — эффект.       — Главное — оставь меня сейчас. Я вызову девушек для подготовки к церемонии. Тебе хватит часа?       — Успею, — Тень растворилась в воздухе — это был один из любимых ее трюков.       Фригг отворила запертую на ночь дверь и вызвала к себе сразу десяток девушек. С сегодняшнего дня она ночует в покоях супруга под надзором вечно бодрствующего Хеймдаля. Никто не обвинит ее в измене мужу.       Песочные часы медленно отсчитывали мгновения до торжественной церемонии. Благородные мужи не беспокоили царицу, не давали наставлений, не пытались склонить на свою строну. Они были уверены, что сторона у них одна и другой не предвидится.       — Всё ли готово для обороны Фенсалира? — спросила Фригг, прежде чем покинуть покои. Валькирии заверили ее, что даже вооруженная армия не прорвется в женский чертог, что уж говорить о разрозненных мародерах и безумцах.       Последние песчинки опустились на дно часов, и их перевернули. В тот же миг Фригг вступила в коридор, ведущий на огромный балкон, заполненный знатью всех мастей. Под балконом толпилась та часть народа, которую допустили в сады Гладсхейма. За воротами коротали время прочие зеваки. Они услышат голос царицы, многократно усиленный магией, но увидят только то, что им позволят. Фригг шла медленно, кутаясь в бордовую накидку, украшенную множеством драгоценных камней. На голове ее сияла корона, которую она надевала однажды много зим назад на коронацию. За ней маршировали валькирии. Справа от нее семенила Фула с ценным ларцом, слева — свидетельница клятв — Вар. Все были напряжены, но скрывали волнение за маской спокойствия.       Коридор длился бесконечно долго, а звук шагов глухо отдавался от высоких сводов. Чадили на стенах факелы, норовившие приласкать огнем шикарные одежды, статуями стояли в нишах стражники, больше для вида, чем для дела. Но вот впереди показался балкон. Огромный, широкий, увитый вязью и защитными орнаментами. Там ждали своей участи дальние родственники Одина, потомки его многочисленных браков. Форсети почтительно протянул Фригг Гунгрир, который последние ночи хранился в церемониальном ларце. Сегодня он по праву перейдет главе совета. Формальная передача власти, формальная речь, призванная успокоить народ в неспокойное время. Сон царя продлится не более пары недель, нет причин для беспокойства.       Обычно Один сам объявлял имя преемника. С балкона или из тронного зала. В этот раз не успел, поэтому объявляет его супруга. Ничего странного. А воины асгардской армии, смешавшиеся с народом внизу, — лишь формальность, на деле никто не подозревает измену или бунт.       Фригг приняла из рук Форсети Гунгрир, обвела взглядом толпу и начала говорить. Речь она писала и репетировала с Тенью. Каждое слово в ней занимало единственно возможное место. Много было сказано о дальновидности и мудрости Одина, не обошлось без сетований и искреннего сожаления о случившемся. Речь была красивой, длинной, а главное — усыпляющей бдительность соперников. Фригг кожей чувствовала нетерпение всех стоящих вокруг мужчин, а также страх Фулы и Вар.       — Сегодня особенный день в истории нашей страны, — наконец, подошла Фригг к сути дела. — Сон Всеотца продлится дольше обычного из-за того, что предыдущий был внезапно прерван. Радужный Мост вот-вот засияет во всем своем величии, и длань Асгарда протянется над Девятимирьем. И пусть она встретит сопротивление, наша доблестная армия сохранит мир во всех мирах и нерушимость статей договора, подписанного тысячу зим назад. Пусть каждый, кто смотрит на меня и слышит мои речи, ощутит ответственность на своих плечах. Царская власть — ничто без поддержки народа, и сегодня, сейчас, я хочу показать то, что храню пуще зеницы ока.       Она подала знак, и Фула под гробовое молчание знатных мужей, не ожидавших такого поворота, приоткрыла ларец, который всё время держала в руках. Небо тут же потемнело, словно утро превратилось в ночь, а из ларца полился яркий свет, отразившийся от множества драгоценностей, хранящихся вместе с ним. Народ ахнул, самые ретивые успели закрыть глаза, но предосторожность оказалась тщетной. В ларце хранился осколок солнца — так его называли в царской семье. По легенде он воссияет на небе, если с настоящим солнцем что-то случится. Правдивость легенды не ставилась под сомнение, потому что раньше Рагнарека солнце не погаснет, а в жизни после Рагнарека никто из ныне живущих участия не примет. Ларец приглушал яркость осколка, но он все равно ослепил всех, оглушил и отвлек внимание от главного события дня.       — В моих руках источник жизни нашей планеты, — говорила Фригг, но большинство асов ее не слышало. — После Рагнарека новое солнце воссияет над новыми мирами! Именно Асгард, а не какой-нибудь другой мир, хранит новое солнце. Помните об этом. Ежедневно и ежечасно. Как Один Всеотец помнит о вас и ваших нуждах. Он возродил Гринольва — легендарного героя прошлого, а незадолго до сна отдал последние распоряжения: оживил того, кто стоял подле него много столетий!       Фригг забрала ларец и сменила яркость осколка на такую тональность, чтобы под куполом тьмы образовались четкие тени, из которых появилось чудовище. Это был огромный черный дракон, полыхнувший огнем в небо. Если бы присутствующие не были ослеплены ярким светом и осознанием величия правящего дома, то, возможно, и разобрали бы иллюзию, но потрясение было слишком велико. Дракон с горящими, страшными глазами в два взмаха крыла оказался у балкона и распахнул кошмарную пасть, поглотив царицу. Асы и ахнуть не успели, как чудовище спустилось на песок, а с ним Фригг — живая и невредимая. Ларца в ее руках уже не было: его перехватила Фула. Дракон медленно осыпался прахом, явив человеческое существо, укрытое в черную бесформенную ткань с головы до ног.       — Моё почтение народу Асгарда, — голос, жесткий и властный, звучал, словно из-под земли. Мрак сгустился, свет из ларца померк. Народ отпрянул.       — Пока мой брат и господин пребывает во сне, я займу его место на высоком престоле, — это был не вопрос, а утверждение. Знатные мужи, стоя на балконе, хотели было возразить, но ситуация для них была патовая: царица с Тенью стояли внизу вне досягаемости, зато они остались на балконе со свитой царицы, а именно с вооруженными до зубов валькириями, чьи слащавые улыбки не предвещали ничего хорошего. Вар и Фула старались сохранять спокойствие, хотя это было нелегко: именно они могли стать первыми жертвами чьей-нибудь безумной выходки.       Тень обнажила ладонь и подняла ее вверх, создавая множество увеличенных копий для всеобщего обозрения.       — Шрам на моей руке — все, что осталось от давней церемонии побратимства. Кто сомневается во мне, моем появлении и моих правах, может рассмотреть его внимательнее и проверить: в моих жилах течет кровь самого Одина.       Никто не сдвинулся с места, смельчаков проверять не нашлось. В свое время именно старинный обряд сделал из тени аса. Асгардцы никогда не признали бы за равного себе ожившую тень Одина, будь она хоть трижды гениальной и могущественной, зато обряд побратимства с царем, признание равноправия с ним подарили Тени уважение общества.       — Отныне и до пробуждения Одина судьба Асгарда… — Фригг не договорила, протянув Тени Гунгрир, который та тут же выхватила. Точнее, хотела выхватить, но у нее не получилось — Фригг держала крепко.       -… в наших руках, — добавила царица, повышая голос: он многократно усилился, разнесся над чертогом и затих.       Народ безмолвствовал. Тень не подавала виду, что удивлена выходке, хотя ее в сценарии не было. Они договаривались, что Фригг передаст Гунгрир, но царица твердо решила переиграть всех, в том числе и союзника. Даже тронный зал Асгарда оскорблял царицу: в центре стоял один-единственный трон, а все домочадцы, будь то дети, внуки или супруга, должны занимать ступени лестницы. Больше Фригг не собиралась стоять подле трона. Она единственная знала то условие, которое позволит Одину пробудиться, и не собиралась выполнять его в ближайшее время. Пробил Ее час.       Тень двинулась к толпе, Фригг, держась за Гунгрир, шагала с ней в ногу. Народ расступался, падал на колени. Среди толпы царица узнавала тех, кому Гна доставляла письма, узнала и Гринольва, который играл желваками в очередном яростном порыве. Но он молчал, не отдавал приказа схватить… Да и кого? Саму царицу? Или брата Одина? О былом положении Тени при дворе он скорее всего не знал. Один точно не рассказывал, а больше некому. Асы склонялись перед временными властителями. Свет ларца потускнел. Фула закрыла крышку. Постепенно спал морок тьмы, наведенный Тенью в тот миг, как открылся ларец. Золотой дворец остался позади. Новоявленные властители шли вдоль главного канала столицы, по золотой улице, и со всех сторон на них глазели асы. Чем дальше от Гладсхейма, тем более шумной становилась толпа. Сюда не добрались ни тьма, ни свет. Зеваки почти ничего не видели и не слышали. Со всех сторон сыпались предположения, восхваления и прочее жужжание, не имевшее для Фригг никакого значения. Никогда прежде она открыто не выходила из дворца без стражи и девушек, а сейчас шла вдвоем с бесформенным существом, держа в руках символ власти Асгарда. Долго так продолжаться не могло, но все же они дошли до ворот, ведущих на Радужный Мост, за которым скрывалась Бездна. Фригг с Тенью ступили на разноцветную тропу. Золотые врата закрылись за ними, отсекая толпу зевак, обсуждавших одеяние царицы и стоимость короны. Остались только они вдвоем и дорога Радужного Моста перед ними.       — Я бы согласился на твой план.       — Однако попробовал вырвать копье из моих рук.       — Потому что мы так договаривались изначально.       — Неужели мы теперь договариваемся только словами и должны обсуждать каждую деталь?       Тень не ответила, а лишь медленно отпустила копье. Фригг тоже. Оно с грохотом упало на Радужный Мост и улетело бы в Бездну, если б Тень не успела в последний момент поддеть его ногой.       — Еще немного, и символ высшей власти мы бы потеряли.       — Тебе не впервой. Ты же его как-то уже ломал, помнится.       — Я был мал и глуп.       — Но это тебе не помешало сломать то, что, считалось, сломать невозможно.       — Спроси у Гринольва, сколько я ломал того, что он считал неразбиваемым. Для меня с детства не было ничего невозможного…       И снова молчание. Не об этом стоило говорить тем, кто только что объявил себя врагами окружению Одина. Фригг села на край Радужного Моста и свесила ноги над морем. Совсем недавно в нем утонуло зеленое чудовище. Или пало в Бездну — не суть важно.       — Останемся здесь на весь день и подождем, пока родичи Одина придумают достойный заговор против нас?       Фригг поморщилась. Это была шуточка в стиле Хагалара, а вовсе не Тени.       — Я призову Слейпнира и поеду обратно. Я должна удостовериться, что Фуле и Вар не причинят вреда, пусть они и под защитой валькирий. Пока мы скрываемся здесь, мог начаться штурм Фенсалира.       — Я была бы рада, — Тень скинула капюшон и облизнулась как голодный зверь. — Тогда у меня были бы все права на казни и пытки.       — И ты останешься один править огромным государственным аппаратом, — закончила Фригг. — Образованных достойных асов мало.       — Я бы и рад, но одна останешься ты, — возразила Тень. — Я и так уже несколько дней не контролирую наших воинственных соседей. Ты взяла Гунгрир вместе со мной, ты говорила, что хочешь равенства. Вот у нас и получится равенство. Разорваться я не могу: сейчас мой гений нужен в других мирах, а не здесь. Я провожу тебя до дворца, дабы убедиться, что тебе не причинят вреда, но потом исчезну.       — Подожди, — Фригг задумалась. — Прежде, чем исчезнешь, приведи ко мне пленников из поселения. Наиболее образованных и знающих европейские языки.       — Мне проще украсть тебе парочку образованных людей из Мидгарда, чем вывести из поселения тех, кого охраняют, — Тень закусила губу, что-то прикидывая в уме. — Подожди здесь.       И она немедленно исчезла, чтобы появиться полчаса спустя.       — Я запер в Фенсалире нескольких мужчин, обладающих теми достоинствами, которые тебе пригодятся. Скорее всего. Если не подойдут, приведу других, но не сразу. Многочисленные дела требуют моего присутствия, и я не знаю, когда вернусь. А ты собираешься ночевать подле Одина да еще и под присмотром десятков асинь. Днем за тобой будет следить весь дворец. Не могу представить, как нам договариваться о чем-либо.       — Я уже всё продумала. Купальни — там меня не потревожат. Завтра, когда солнце зайдет за горизонт, я буду там. И так каждый день. Когда сможешь — приходи, если нужно обсудить что-то тайное. А для явного наоборот будет лучше, если вокруг окажется множество свидетелей твоего триумфального возвращения.       Тень притворно вздохнула и снова исчезла, оставив Гунгрир валяться на Радужном Мосту. Фригг с трудом поднялась на ноги. Она не лгала насчет купален, но лукавила насчет коня. Призвать Слейпнира она не могла — тот слушался только Одина, а вот распорядиться привязать его за воротами недалеко от Радужного Моста было ей под силу. Взяв копье и приведя себя в порядок, она направилась к высоким воротам, чтобы еще больше поразить народ, в этот раз своим единоличным появлением на улицах с копьем в руках да еще и на личном скакуне Одина. Тень права: управлять Асгардом придется ей, и она наверняка столкнется с отчаянным сопротивлением родственников Одина, скорее всего и тайным, и явным. Не все вопросы смогут решить валькирии или Гринольв: поддержка мечом, безусловно, важна, но главное сейчас – завоевать настоящее уважение консервативных асгардских мужей… Или поставить вокруг себя вместо них юные таланты, возможно, даже женского пола, которые своим возвышением будут обязаны лично ей.