Глава 23
31 октября 2023 г. в 09:11
Сигюн часто гостила у Орма, но никогда не присутствовала на семейных разбирательствах. Не потому, что избегала их, а потому что огромная семья, целый клан, мирно жил в нескольких длинных домах, разделённых на маленькие комнатки. Все они выходили на галерею, где спала неженатая молодежь, хранилась общая утварь и запасы. Там женщины выполняли домашнюю работу, очищая рис в ступах, а мужчины постоянно наведывались за тем или иным инструментом. В каждом доме жило до двадцати семей, после очередной свадьбы к дому пристраивали новое помещение. При такой скученности и постоянной нечаянной слежке друг за другом исключались воровство и порча имущества. В отличие от человека и аса, ван никогда не оставался один: спали семьями в одной комнате, сообща расчищали вырубки и засаживали ладанги рисом, а также охотились, рыбачили и собирали дары римбы. Ваны не терпели одиночества, среди них не попадались мыслители, писатели или художники, работавшие над шедевром в сопровождении одного только вдохновения. Личные покои Орма были исключением, асгардской слабостью и привычкой, а вовсе не правилом, никому не полагалось иметь личную комнату, семья с любым количеством детей занимала одно помещение, в котором почти не бывала, вынужденная заниматься повседневными делами, решением вопросов чрезвычайной важности, касавшихся всего клана, либо же участвовать в театрализованных постановках театров теней и масок.
Все эти обстоятельства способствовали мирной жизни и почти полному отсутствию явных конфликтов. Однако сейчас Сигюн не просто присутствовала на «суде», а была его непосредственной участницей, причиной, камнем преткновения. Незавидная участь для той, кто привыкла жить со всеми в мире. Сначала она взяла на себя роль стражницы.
Юные мстители избегали ее всеми силами, исчезали, стоило ей появиться из-за поворота, поэтому поиски Торкеля заняли некоторое время. Заброшенные поля, зарастающие непроходимой чащей, ладанг, сад, река, берег моря, многочисленные постройки кузнецов, гончаров и прочих ремесленников стали настоящей полосой препятствий для охотника и жертвы. Не будь Сигюн магом, может, она и упустила бы ускользающего мальчишку — в прятки и догонялки ваны играли отменно не только в повседневной жизни, но и на политической арене Девятимирья.
— Тебя хочет видеть глава семьи, — мягко сказала Сигюн, схватив за руку хоронившегося под лодкой Торкеля.
— Ты ему рассказала? — подросток попытался вырваться, опрокинуть лодку на свою тюремщицу и удрать, но куда там — рыбаки, сушившие на берегу огромные сети, приняли их потасовку за игру, а звать на помощь, громко прося защиты, мальчишка не решился.
— Успокойся, пожалуйста, — Сигюн притянула Торкеля к себе, заставив выползти и встать на ноги: вокруг полно ушей и глаз, не хватало лишних расспросов. — Неужели ты думаешь, что Орм, в его возрасте, станет тебя линчевать? Поговори со стариком, будь мужчиной.
Ободряющие слова подействовали. И хотя Торкель явно обиделся на предательство, он все же пошел рядом с даже попросил отпустить его. Сигюн разжала пальцы, готовая в любую секунду схватить беглеца вновь. На руке, несмотря на смуглую кожу и браслет из ротанга, проступил отпечаток ее ладони — не рассчитала силу. Торкель шел с гордо поднятой головой, чеканя шаг почти по-военному, что выглядело очень смешно при босых пыльных ногах, легких штанах, шапке из сухой тыквы и державшемся на честном слове наплечном платке. В теле полуголого вана прятался маленький ас в блестящих доспехах, в чем Сигюн убедилась несколько минут спустя, втолкнув мальчишку в комнату деда.
Орм превзошел сам себя. Он устроил одну из своих любимых игр, столь ненавистных Сигюн. В детстве она оказывалась внутри и не понимала, что с ней всего лишь играют, подталкивают к определенным действиям и решениям. Сейчас она наблюдала со стороны за юным Торкелем, оказавшимся на ее месте. Для полноты картины не хватало только Гринольва.
Когда Сигюн с Торкелем опустились на циновки, Орм сперва долго молчал, нагнетая обстановку. Даже Сигюн стало не по себе от его бессмысленного взгляда и абсолютной магической тишины вокруг. Даже москиты притихли. Вдруг старик откашлялся и робко произнес:
— Не хочешь рассказать всё с начала до конца?
Он говорил с такой усталостью и безнадежностью в голосе, что Сигюн поверила в слабость Орма. Торкель — тоже.
— Разве мое мнение хоть кого-то волнует? Исгерд уже всем все рассказала! — мальчишка поднял голову, но столь же резко ее опустил, так что шапка съехала ему на один глаз. Торкель снял ее, положил рядом с собой. Орм тяжело вздохнул и снова закашлялся.
— То есть ты спокойно примешь смерть из моих рук и даже не попытаешься объясниться? Если тебе кажется, что это храбрость, то нет, скорее глупость.
Сигюн ушам своим не верила: как спокойно Орм говорил о казни. Будто каждый день лишает жизни десяток родственников! Он виртуозно играл на чувствах и эмоциях мальчишки, разыгрывал дряхлость, не сочетавшуюся с ужасом произносимых им слов.
— Смерть?! Ты хочешь меня убить?
Торкель поступил как истинный ван — вскочил на ноги и, позабыв о шапочке, бросился наутек. Платок, порванный после недавней погони, слетел с его плеч и плавно опустился на циновку. Мальчишка не заметил пропажи, он столкнулся с закрытой магией дверью. Врезался в нее, попробовал открыть, заорал, ударил ногой — бамбук лишь откликнулся глухим полым звуком.
— Не хочу, — все таким же усталым голосом ответил Орм, будто исполнял нудную обязанность. Но Сигюн точно знала, какое удовольствие он получает от чужого страха и страданий. Сохранять спокойствие было трудно, но она считала, что это не ее дело. Не ей воспитывать ормовских правнуков.
Торкель впал в злобную истерику: он молотил по двери, сбивая костяшки пальцев, обвинял Сигюн в предательстве, а деда в несправедливости. Орм молча слушал, не перебивая, и лишь когда мальчишка выдохся и без сил опустился на пол, сказал:
— Иса тебя не предавала, иначе выдала бы тебя не мне, а твоему отцу. Ты совершил покушение на всю нашу семью — от лаборатории пожар мог распространиться на другие постройки, на жилые дома. Мне, правда, было бы легче тебя убить или даже сварить, а не пытаться как-то помочь, но мои силы на исходе. Прошу тебя, помоги мне разобраться в случившемся.
А вот такой пластинки у Орма раньше не было. По крайней мере, Сигюн не помнила, чтобы он кого-то когда-то о чем-то просил. Все же он постарел. Постарели и игры. На хуторах он был жёстче и непреклоннее. Приспособленец Торкель тут же показал свою ванскую сущность и воспользовался показной слабостью дознавателя. Он больше не пытался выбить дверь, а сменил тактику на нападение, причем нападал все больше на безучастную Сигюн: обвинял в том, что она монстр, что она его пытала и прочее. Сигюн почувствовала настоящий азарт: она отвечала дерзкому мальчишке, руки чесались огреть хоть разок по-настоящему, чтобы запомнил и научился покорности и уважению к старшим. Она даже не заметила, что Орм в их перепалку не вмешивается. Лишь когда она собралась ответить на особенно убогое обвинение в свой адрес, Орм неожиданно перебил ее:
— Ну раз ты отказываешься говорить, то я вижу два пути, выбирай, что тебе больше нравится: первое — Птичка приведет сюда твоего отца, дальше вы разбираетесь без меня. Второе: я попрошу Птичку применить настоящие пытки, чтобы ты сознался во всем, о чем не желаешь говорить. Выбирай.
Это было так неожиданно, что Сигюн и Торкель одновременно лишились дара речи. Сигюн поймала себя на мысли, что прикидывает, какие пытках сработают. Словно она присутствует на настоящем допросе.
— А что рассказывать-то? — тут же пошел на попятную Торкель, разом потерявший весь свой петушиный задор. Все же он был ваном, кровь аса вскипала в нем слишком редко.
— Что случилось. И лучше подробно. У меня нет сил вытягивать из тебя каждое слово клещами. Зачем-то же ты решил убить всех нас, — Орм даже не смотрел на правнука. Он смотрел в стену и взгляд его казался бессмысленным.
— Да не хотел я никого убивать! Я хотел сделать как лучше… Исгерд рассказала, какой ты… Ты делал вид хорошего и доброго, а на самом деле!.. Ну вот я и подумал, что будет справедливо уничтожить лабораторию, тем более, взрослые об этом не раз разговоры заводили, противоестественные вещи там творятся… Я думал, что стану героем, который избавил всех от места, где творятся немыслимые ужасы, и отомщу за все загубленные тобой жизни… Я не подумал, что пожар может распространиться…
Торкель смотрел под ноги, не смея поднять глаз. Стоял, прислонившись спиной к двери, теребя браслет из ротана, обернутый листовым металлом. Он вроде бы начал громко, но закончил совсем тихо, едва слышно. Орм своего добился и теперь попробовал расспросить о подельниках, но тут мальчишка стоял твердо и даже угрозы не заставили его выдать остальных. За это Сигюн его зауважала: все же есть в нем что-то от аса. Ваны так не поступают — они трясутся за свою жизнь и готовы на любое предательство, только бы ее сохранить. А Торкель, похоже, смирился с казнью, о которой за последние полчаса ему сказали не меньше десяти раз. Он изображал героя и собирался славно погибнуть, уйти из жизни несломленным. Может, из него когда-нибудь и выйдет толк.
— Как думаешь, Птичка, что делать? — неожиданно обратился Орм к Сигюн, включая ее в игру, переводя из наблюдателей в палачи и судьи.
— Ты знаешь, я против радикальных мер. Никто, кроме ученых, ни о чем не знает. Надо с ними поговорить и всё замять.
Сигюн испытывала особенное удовольствие, спасая мальчишку, который только что множество раз обозвал ее монстром и предательницей.
Орм на все согласился, к большому облегчению малолетней жертвы, успевшей распрощаться с жизнью, но пожелал продолжить спектакль. Он велел Сигюн поставить Торкеля на колени, связать и вставить кляп в рот — создать видимость покорного пленника. Сигюн поняла замысел бывшего хозяина, мальчишка — нет. Он попробовал сопротивляться, но его жалкие силы не шли ни в какое сравнение с могуществом сразу двух магов. Беспомощный, полураздетый, связанный он выглядел совсем жалко.
Сигюн надеялась, что все быстро закончится. Она ненавидела психологические игры, страдала от них в детстве, считала их причиной многих своих проблем взрослой жизни. Сейчас она не просто наблюдала, а окуналась в них с головой, стала соучастницей бывшего хозяина палача. Маленького вана роль жертвы напугала чуть не до потери сознания. А всё потому, что он не понимал, что это всего лишь роль, спектакль, подобный театру масок. Как и она не понимала в детстве, когда ее, например, ставили перед выбором: кто пострадает — она или кто-то другой. Сколько раз Орм задавал невыполнимые условия, когда страх и совесть тянули в разные стороны. Далеко не всегда она брала вину на себя, часто малодушничала, сдавалась, а потом корила себя долгими зимними ночами. А ведь надо было не выбирать из двух зол: из я и ты — а создавать на основе этого самого зла единый фронт добра всего из двух букв — «мы»! Стоило вместе пойти против Орма, напролом, разрушая выстроенные вокруг воздушные замки, разрывая узы стыда и страха! Но ни разу ни она, ни Арнульв, ни они вдвоем до этого не додумались. Орм был виртуозным игроком. Он умел и любил давать выборы без правильного ответа. В отличие от Гринольва — тот выборов не давал, он просто источал злобу: покорись ему, согласись, пади на колени и взмолись о прощении — и с высокой долей вероятности с тобой ничего не случится. Но не такой был Орм. Всегда. И сейчас! Он выстраивал такие комбинации, что даже зная об их существовании, игроки теряли контроль над собой — ведь Сигюн только что искренне спорила с Торкелем, искренне хотела его ударить. Орм до сих пор имел на нее огромное влияние, от которого никуда не деться. Он обожал психологические пытки. Но не она. Не она.
Стоило ученым собраться в небольшом помещении, как Орм объявил зычным голосом, из которого исчезли и слабость, и недавний кашель:
— Птичка моя говорит, вы знаете, что произошло. Хочу сказать, что мальчик действовал по своему разумению. Влюблен он в Сигюн, вот оно как. Она рассказала ему правду о превращении, мальчик решил мстить, ни о чем не думая: ни о нас с вами, ни о пожаре и жертвах. Я объявлю, что пожар произошел случайно, что лампы перевернулись, так бывает, конечно, такое вполне могло случиться. Но вы можете поступать с ним по своему вкусу, если хотите, конечно. Меня то это мало касается и мало беспокоит. Так что я пойду отдохну, а вы уж тут сами.
И Орм, кряхтя и шаркая ногами, открыл дверь на галерею, откуда тут же послышались женские голоса и смех. Он вышел и аккуратно прикрыл дверь — голоса тут же смолкли. В своих комнатах Орм заботился об абсолютом одиночестве: ни один глаз, ни одно ухо не знало о его проектах и тайнах. Все же была разница между молодым и старым Ормом. Молодой Орм остался бы понаблюдать за экзекуцией: вопли жертвы приносили ему огромное удовольствие, даже если кнут держал не он! Старый Орм устал от психологической пытки, и физическую «подарил» Сигюн. Только он просчитался: она ненавидела насилие, особенно по отношению к бессловесным, связанным противникам.
— И что нам делать? — робкий вопрос вывел ее из задумчивости. Вокруг столпились ученики Орма: представители разных народов, частично — полукровки, частично — чистокровные. В основном, мужчины, но среди них выделялись и женщины: великанши едва не упирались головами в потолок, однако все, как один, ждали четких указаний. Климат Ванахейма размягчал мозги и заставлял перекладывать ответственность на чьи угодно плечи. Как это похоже на ленивых ванов, но совсем не похоже на прославленных жрецов науки!
— А чего вы хотите? — ответила Сигюн вопросом на вопрос. — В принципе, Орм вам дал возможность отомстить и слова вам не скажет, если вы ею воспользуетесь, но мы же понимаем, как это его расстроит…
— А что господин решил? Он выселяет нас отсюда, а сам остается с семьей? — послышался очередной вопрос. Подручные Орма собирались говорить о чем угодно, только бы не принимать решения! Сигюн тяжко вздохнула. Все же Торкелю повезло: ей на его месте бывало гораздо сложнее: рядом с ней всегда оставался тот самый непредсказуемый Орм, который с равной долей вероятности мог за одно и то же избить до полусмерти или закормить сладостями, причем часто одно другого не исключало. Он постоянно водил ее по лезвию страха, но его ученики даже не пытались пугать Торкеля: они растерялись от внезапно свалившейся на них ответственности, что было очевидно даже не приученному к психологическим пыткам мальчишке.
— Он не хочет ничего решать и менять, потому что все очень неоднозначно. Сейчас он дает вам возможность отомстить. Но нужно понимать, что на этом вы отрекаетесь от этого места и покидаете его навсегда — если вы линчуете члена семьи, семья этого не простит. Либо же мы действуем как-то цивильно и живем дальше спокойно, как жили.
Последователи Орма переглядывались и несмело улыбались. Похоже, она таки приняла решение за них, хотя изначально не собиралась.
— Иса, ты здесь на особом положении. Поступи по совести. Ведь ты же первая пострадавшая в этом деле. И ты точно можешь сделать что угодно, что следов не оставит.
— Я уже сделала, — Сигюн пожала плечами. — Ночью. Иллюзорная боль и подарок на память.
Она указала на едва заметный ожог. Как же эти ученые мямли раздражали! А ведь среди них есть полукровки с огненными и ледяными великанами — вот уж кто всегда все решает по-своему и ни на кого не оборачивается.
Повисло неловкое молчание. Никто ничего не предлагал. Сигюн чувствовала обращенные на себя взгляды. Ей хотелось громко хлопнуть дверью и бросить все на самотек — почему она должна решать за последователей Орма? Чай, не маленькие!
— А как господин поступал на твоей памяти? — спросили ее робко.
Сигюн фыркнула. Отлично! Теперь они хотят переложить ответственность на Орма. Смех да и только. С такими учениками наука без Орма загнется сразу после его торжественного сожжения в деревянном быке — или как там почетно сжигают в Ванахейме.
— По-разному: бил, лишал пищи, пугал, заставлял работать.
— И правда, пусть Торкель помогает в лаборатории, которую так ненавидит, пока твои дети не появятся на свет! — послышалось чье-то предложение, с которым все мгновенно согласились. Торкеля тут же освободили от пут и поскорее увели прочь, словно опасаялись, что появится еще какой-нибудь вопрос, который надо срочно решать самостоятельно. Сигюн задумчиво поглядела на неприкрытую дверь, на забытые платок и шапку из тыквы. Приоткрыла дверь на веранду и положила вещи туда. Она никогда не видела учеников Орма в экстремальной ситуации, разве что на пожаре, но там действовала сама, никого ни о чем не спрашивая. Они всегда были в своей стихии, всегда работали, не покладая рук, обсуждали проекты, спорили до хрипоты по невнятным научным вопросам. Ей казалось, что перед ней настоящие ученые, способные перевернуть весь мир, все миры! Что Орм создал работоспособную команду. Но сейчас в ее душу закрались сомнения. Если ученики битых полчаса не могли решить вопрос с одним-единственным подростком, если им требовалась куча подсказок, чтобы прийти к верному решению, то как они будут продвигать свои исследования? На все нужны деньги, надо уметь договариваться, показывать наработки миру, а не сидеть сычами и работать ради себя любимых. Сигюн презирала мир отверженных в Асгарде, поскольку там занимаются сплошной ерундой, но поселение все же было боеспособной единицей, а эти — смех один, а не ученые. Она прыснула в кулак, вспомнив, как эти бараны уставились на нее, стоило Орму покинуть комнату. Скажи, что делать, и мы согласимся — покорные исполнители! Им нужен лидер. И это точно не она! С Орма станется ее еще и на эту роль поставить. Ну уж нет, дудки — она не желает иметь ничего общего с проектом полукровок и всякими другими научными открытиями. Не ученый она, ее удел — блистать на сцене Мидгарда, купаться в аплодисментах, зарабатывать кучу денег и тут же тратить на удовольствия, а не заморачиваться с пробирками.
Орма она нашла в одной из трех его личных комнат, откуда тугоухий маг ничего не слышал. Сигюн пересказала случившееся, сделав акцент на храбрости мальчишки, который гордо стоял на коленях, пока решалась его судьба. Орм тихо повторял: «А ведь он не выдал подельников даже под страхом смерти. Не выдал ведь! Да, не выдал». Сигюн кивала. Она и хотела рассказать про нерешительность учеников, да решила, что это лишнее. Орма беспокоили не ученики, а судьба правнука. Еще полчаса назад Сигюн казалось, что старик играл в любимую игру, что Торкель — лишь повод насладиться властью и бессилием жертвы, а, оказывается, Орм искренне мальчишку любил и переживал за его судьбу. «А любил ли он когда-нибудь меня?» — пронеслась в голове непрошеная мысль. Спрашивать она не стала. В свое время она ненавидела Орма. Скорая расправа и жестокость Гринольва нравились ей много больше — он не был двуличен, он делал то, что считал нужным, а Орм… Сердился ли хоть раз по-настоящему или пользовался детскими ошибками, чтобы удовлетворить свои садистские наклонности? Уже неважно.
— Собери завтра утром всех малых дурней и объяви о моем решении, — попросил старик, попивая травяной напиток. Сигюн только сейчас заметила расписной глиняный кувшин и мед — то ли она была невнимательна, то ли они только что появились. — Расскажи им, что они чуть всех не убили, но я не стану их губить, но чтобы молчали… И передай, что я жду от каждого семь плодов маранга. Пусть достают, откуда хотят, но чтобы за неделю достали. А чтобы старшие не крали у младших, пусть плоды приносят вместе.
Орм зевнул, помотал головой и закашлялся, на сей раз подавившись.
— Хорошо, все сделаю, — усмехнулась Сигюн. — А что потом с этим богатством делать будешь? Это же целое состояние!
— Мы с тобой их съедим, — Орм улыбнулся весело и бодро. — И угостим всех помощников — будет больше стимула восстанавливать лабораторию.
Он откинулся на подушки, разбросанные по полу, и предложил ей лечь рядом. Темнело, но Сигюн, проспавшей большую часть дня, спать не хотелось. Она лежала рядом со стариком, он обнимал ее, и не было в этом объятии ни страсти, ни влечения, ничего, что она помнила в детстве.
— Эх, сколько столетий прошло, золотое было время, — бормотал Орм. — Бывало, тебе какую-нибудь цацку купишь, маленькую, неважную, а ты то и рада и сама мне на ручки прыг…
Он говорил и говорил, приписывал ей поступки, которые она не совершала, путал ее с другими девочками и даже называл чужими именами. А Сигюн слушала все более бессвязную речь, смотрела на закрывающиеся глаза, кожей ощущала мерное дыхание и грустила. Орм так сильно постарел, от прошлого остались одни воспоминания. Она надеялась, что он еще поживет, но никто не бессмертен.
Он заснул на подушках, без москитной сетки, но плотно закрытые окна и двери спасали от мошкары. Сигюн лежала в темноте и думала о прошлом. Когда-то ей казалось, что нет ничего хуже жизни у Орма. Сейчас детство представлялось ей чуть ли не радостным временем, несмотря на множество ужасов, которые она пережила тогда… Или считала, что пережила?
Сигюн бесшумно встала и вышла на улицу. Ночная прохлада, совсем не похожая на прохладу асгардской ночи, оглушила ее. Ночные звуки расслабляли, прогоняли дурные мысли. К ним примешивались едва слышные шаги — подростки окружили ее, но оставались на расстоянии — надеялись, что она их не почувствует? Наивные! Что бы Торкель не рассказал, его ответ их не удовлетворил, раз они теперь за ней охотятся. Что ж, пусть попробуют. Сигюн отошла от домов, прошла через поля, засеянные рисом, кукурузой, бататами, и направилась к римбе. Преследователи — за ней. В который раз Сигюн поймала себя на мысли, что поменялась сама с собой местами. Когда-то они с Арнульвом точно также следили за «хозяевами», уверенные, что их не видно и не слышно. Наверняка, «хозяев» их наивность не меньше забавляла, чем ее сейчас. И чего детям от нее надо поздним вечером? Да еще и в лесу, где полно ночных хищников, особенно из семейства кошачьих. С одной стороны что-то кинули, но не в Сигюн, а рядом, с другой послышалась неплохая подделка под крик ночной птицы, с третьей зашуршали кусты, словно скрывая за собой страшного хищника. Сигюн чуть не прыснула со смеху — они с Арнульвом когда-то примерно также развлекались. То была ночь поездки по Асгарду. Они с «хозяевами» весь день гуляли по лавовым полям, а заночевали на горе, поросшей мелкими скрюченными березками. Орм весь вечер рассказывал истории о драугах, и детям пришло в голову напугать «хозяев» ночью, обратившись в демонов иного мира.
— Какой неспокойный сегодня лес! — произнесла Сигюн в пустоту.
В ответ лес зашумел еще сильнее. Ее всеми силами пытались напугать. Со всех сторон слышались страшные шорохи и завывания, ломались ветки, появлялись и исчезали магические огоньки. Сигюн откровенно смеялась и даже не переходила на ночное зрение: невообразимая какофония ей нравилась.
— Так, духи леса, давайте, выходите на бой! — весело позвала она. В свое время их никто на бой не вызывал. Гринольв бесшумно подкрался к ним и по очереди сцапал, заткнув рты, так что каждый из них не знал, что другой пойман. Ночным зрением они тогда не владели, но звезды светили довольно ярко. Им казалось, что Гринольв как лежал на земле под плащом, так и лежит, а он их с такой легкостью обманул и поймал, что даже обидно было — не маг ведь!
С трех сторон усилился шум, призванный заглушить подкрадывающихся врагов. Сигюн в предвкушении закрыла бесполезные ночью глаза. Главное, чтобы у детей не оказалось с собой криса или мандау, особенно отравленного. Но вроде бы ничего такого нет — профессиональный воин узнает свист рассекаемого лезвием воздуха даже при оглушающих воплях. Безоружные мальчишки подкрались совсем близко и резко бросились вперед, повиснув на руках своей обидчицы. Похоже, Орм кормит потомков басенкой про мага, теряющего силу вместе с подвижностью рук: мол, если их скрутить за спиной, он не сможет применить ни одного заклинания. Это было верно, но только для слабых магов. Подростки давили на руки всем своим весом, увлекая Сигюн на траву, но безрезультатно: она стояла, словно ясень, упершись ногами в землю. Повалить себя она не дала, а когда на нее навалились еще трое мстителей, то лишь слегка покачнулась. Дети напоминали волны, бьющие о неприступный утес. Сигюн усмехнулась и зачитала текст на древнеетунхеймском — всего лишь набор ничего не значащих слов, но дети этого не знали. Сразу три руки попытались заткнуть ей рот, но она увернулась и продолжила говорить, раскидав мальчишек в разные стороны небольшим магическим импульсом. Никакой боли — дети будто сами собой стекли с нее на землю. Сигюн осталась стоять с видом триумфатора. Проигравшие подростки прыснули в разные стороны, словно тараканы, но сбежать им не удалось: один запутался в траве, перед другим внезапно возник колючий куст, третий увяз в грязи, четвертый поскользнулся, пятый споткнулся об одного из лежачих и тоже растянулся.
Сигюн таки перешла на ночное зрение, чтобы полюбоваться плодами своих трудов. Очаровательно получилось! Хорошо бы «хозяева» получали в свое время не меньшее удовольствие, играя со своими воспитанниками. А ведь они явно получали. Той ночью Гринольв поймал их, но не избил, а связал, причем узлом, из которого быстро удалось освободиться. Только тогда они узнали, что их обоих поймали.
— Так, а теперь встаем и подходим ко мне. Без глупостей, — сказала Сигюн нарочито строго. Как Орм когда-то. Нет, как Гринольв — у него строгость всегда выходила лучше. Они с Арнульвом всегда подходили, боясь ослушаться, но ее голос оказался слабоват для гринольвского — двое детей бросились наутек. Врезались в магический барьер. Кажется, сильно врезались — вон как на траву осели и за головы держатся.
— Отпусти нас, пожалуйста, — взмолился один из них. — Мы лишь хотели подшутить над тобой. Мы не хотели причинить тебе вреда и не причинили.
Смеют разговаривать со старшими… Тоже неправильно: они в детстве говорить не смели. Со злым Гринольвом лучше было не разговаривать. Особенно утром, когда он подробно описал им все ошибки, которые они допустили при слежке и неловком розыгрыше. Его злила не шутка, а степень ее бездарности, и следующую ночь они уже провели в настоящей засаде — следили втроем за Ормом до самого восхода солнца, устраивая ловушки и капканы. Утром они с ног валились от усталости, а Гринольву хоть бы что. Он был готов вести их дальше, но Орм убедил друга дать им выспаться. За это Сигюн была ему благодарна. Тогда речь шла о военной тактике, но сейчас она ничему учить детей не собиралась.
— Подойдите все сюда и послушайте меня, — скомандовала Сигюн. — Мы с дедушкой сегодня обсуждали вашу дальнейшую судьбу. Дедушка милостив, поэтому ваши родители не в курсе ни о чем… Но это не освобождает вас от ответственности. Вы должны осознать сейчас, что пожар не закончился трагедией только благодаря мне. Не потуши я огонь, он мог перекинуться на другие дома, на ваших бабушек и дедушек. Да все могло погореть — из-за вас.
Сигюн ожидала покорности или даже слез, хоть какого-то осознания едва не случившейся трагедии, но вместо этого старший подросток заявил со знанием дела:
— Лаборатория стоит в отдалении, ничто бы не пострадало!
— Рядом сено, рядом дом, — отчеканила Сигюн холодно, хотя и не была уверена, что сено действительно лежало настолько близко, чтобы загореться.
— Так это все Торкель! — тут же нашелся подросток. — Он представил это как благое дело, к которому взрослые не могут приступить, боятся, и что на нас никто не подумает, а ты прикроешь, потому что это согласовано с тобой. Вот как было дело!
У Сигюн чесались руки врезать по ухмыляющейся трусливой физиономии. Она как мантру повторяла себе, что бить детей нехорошо, что они уже свое получили, что глупость и трусость не лечатся побоями. Она не видела ни следа понимания в глазах этих идиотов! А уж с какой легкостью они все свалили на Торкеля, который их под страхом смерти не выдал!
— Ваши глупости могли привести к реальным смертям, — прикрикнула Сигюн. — Вы готовы стать убийцами своих родных? Нет? Слушаем сейчас внимательно: дедушка не станет вас губить, но этот шанс дается лишь раз в жизни. Он велит вам собрать каждому по семь плодов маранга. На это у вас есть ровно одна неделя. И дабы никто друг у друга не воровал, приносить их будете скопом, все вместе. Не успеете — я устрою вам небо в алмазах. Я знаю… кажется, штук пятьдесят методов порки и опробую на вас каждый. Это уяснили? Очень надеюсь. Ни одна мышь не должна знать о том, что вы причастны к произошедшему. Вы ни о чем не говорите и не вспоминаете. Упаси Имир информация куда-то просочится… — Она перевела дух, собираясь продолжить, но ее тут же перебили.
— А родители точно ничего не знают?
Сигюн чуть не отвесила спросившему оплеуху. Идиоты так ничего и не поняли. Ничего! Дурные дети! Живут на всем готовом и не умеют даже нести ответственности за свои поступки! Сейчас она не сравнивала себя с ними, потому что была уверена, что вела себя в детстве иначе. Хорошо быть уверенной в том, что нельзя проверить.
— А вы бы тут стояли сейчас, если бы они знали? — с трудом выдавила Сигюн. — Мы ждем плодов через семь дней. И ни слова никому. Уяснили? Свободны.
Сигюн перевела дух. Не злиться. Успокоиться. Еще не хватало тратить нервы на каких-то там детей да еще и не ее… А если из ее детей такое вырастет? О нет, таких она придушит еще в колыбели, благо, их скорее всего будет гораздо больше, чем надо. Оставит лучших. Да и не должны у нее появиться такие придурки! Хотя учитывая генетический материал Локи…
— Извини.
Сигюн не ожидала, что дети посмеют вновь к ней обратиться.
— Что еще? — спросила она кисло.
— Ты не могла бы отвести нас домой? Пожалуйста. Нам запрещено одним гулять ночью, а пока мы тебя выслеживали, стало очень поздно.
Сигюн глубоко вздохнула и мысленно досчитала до десяти. За что ей все это?
— Ну пойдемте.
Она отвела их в дом и передала с рук на руки женщинам, которые набросились на детей с упреками и увели спать каждого в свою комнату. Сигюн думала пойти в свою комнут — бывшую четвертую личную комнату Орма, но сна все еще не было ни в одном глазу. Эмоции постепенно улеглись, злость сменилась спокойствием. Может, они с Арнульвом были такими же, поэтому и получали постоянно от «хозяев»? Они и нападать пытались, и убивать, и даже на самоубийство решались, на побеги. Чего только они не делали. И ведь не только они. Детей ну хуторах было много, абсолютное большинство боялись и ненавидели «хозяев»: привычный уклад жизни менялся, стоило им зайти за забор. Начинались проверки, которые касались не столько детей, сколько обслуживающего персонала, но о наставниках и няньках дети не думали, а только о себе. Задолго до того, как Орм решился на эксперимент, его уже боялись, особенно девочки, с которыми он делал, что хотел. Да и не только в этом было дело, но и в царившей атмосфере абсолютной секретности, которую Сигюн до сих пор не могла себе объяснить: «хозяева» увозили старших, но не говорили, куда. Ну хуторах распространялись жуткие слухи о рабстве, шахтах, жертвоприношениях — в чем только «хозяев» не обвиняли! Сколько раз Орма на самом деле пытались убить? А Гринольва? Ведь у него на хуторах было собрано огромное количество оружия, которым воспитанники прекрасно владели. Сигюн знала от Арнульва, что попытки убийства предпринимались и карались жестоко, но не смертью. Ни Гринольв, ни Орм никогда не убивали воспитанников, по крайней мере, на ее глазах или на глазах Арнульва, иначе, чем за удавшееся преднамеренное убийство или из-за буйного помешательства. Легенды ходили о множестве костей, разбросанных вокруг хуторов — мол, это кости бунтовщиков. Кости действительно валялись, только вот никто бы не отличил кости скота от костей асов, да никто и не пытался их сличать. Расспросить бы сейчас Орма, да вряд ли он ответит… А скоро и спрашивать будет некого. На ум пришел Локи — где его черти носят, как его искать? Предсказание царевен должно сбыться — они окажутся в комнате с зеркалами вместе с Тенью. Только вот о сроках царевны не обмолвились ни единым словом.
Сигюн долго маялась, гуляла по полям папайи и кофе, посадкам кокосовых пальм и каламуса. Она даже дошла до болота, где днем женщины собирали саго, и повернула обратно, смущая часовых своей ночной прогулкой. Она легла спать на рассвете, а проснулась во второй половине дня. Голова болела — нельзя путать день и ночь. Наскоро одевшись, она доложила Орму о ночном происшествии — тот от души посмеялся. Он выглядел гораздо лучше, чем вчера, словно помолодел на несколько столетий. Оказалось, он еще утром собрал семью и объявил, что возгорание произошло случайно. Ученики подтвердили. Все обрадовались, что опасности нет и их убежище не раскрыто, и собрались праздновать. Ванам только дай повод — они готовы дни и ночи напролет пить, танцевать и горланить песни самого похабного толка.
— Эх, Птичка моя! — задорно воскликнул Орм. — Прямо не знаю, что бы я без тебя делал. Ты мне даешь жажду жизни. Оставайся со мной. Чего тебе все эти Тени в Асгарде? Хагалара нет больше. Дети Одина — да пропади пропадом, Ванахейму до Асгарда дела нет. Ты говорила, что не знаешь, как и зачем жить дальше, так моей семье ты как родная, и мои ученики тебя уважают и своей считают. Оставайся со мной.
Сигюн вздохнула. На ум тут же пришел Мейо со своими нелепыми обвинениями: «Ты везде чужая! Никто тебя не любит! Ты эгоистка». Ложь, все ложь, и слова Орма это подтверждают. Она прекрасна. Она любима. Она свет надежды для старика. И для всей его огромной семьи!
— Не все так просто, как кажется… Ты сам вчера говорил, насколько неоднозначны отношения в твоей семье. Сейчас у меня то же самое. Все очень расплывчато и непонятно. Я не могу остаться с тобой навсегда. Но сейчас я точно здесь, рядом.
Она говорила весело, но Орм, начавший за здравие, съёживался от каждого ее слова, хотя она и старалась говорить как можно мягче.
— Птичка, уж ближайшие месяцы то ты точно тут — до появления деток? Асгард не рухнет за такой короткий срок. Мы же должны с тобой еще фрукты съесть. И расскажи, как ты собираешься защищать лабораторию от новых пожаров?
Сигюн только хмыкнула в ответ: легко же Орм меняет тему. Или забывает, о чем только что говорил?
— Обдумать надо. Я не такой большой в этом специалист. Хагалар вот был… Но я сделаю, что смогу.
— Спасибо тебе, Птичка, — он сжал ее руку своей морщинистой, слабой, почти что безвольной рукой. — Отдохни у меня, ты заслужила.
— Отдых… — пробормотала она невнятно. — Время, когда предаешься грустным мыслям. Пока ты занят делом, не так погано на душе. Не так много времени для скорби и боли утраты.
Рука Орма сжалась, он пытался ее утешить, пусть и неумело.
— Ты так скучаешь по Хагалару?
Она вздрогнула. Не ожидала прямого вопроса. На который придется дать прямой ответ. Хотя бы себе.
— Неподходящее слово. Мы могли несколько месяцев не видеться, чуть ли не год, но я знала, что он жив-здоров, сидит в своем поселении и чем-то занят. Могла злиться или скучать, но знать, что встретимся, ну, не в этом месяце, так в следующем. А сейчас все иначе. Я знаю, что не встретимся. И я не скучаю, а тоскую. А это гораздо хуже. И больнее. И еще больнее от того, что я рано или поздно таки увижу Тень — то же лицо, то же тело, только начинка совсем другая. Это еще хуже.
Орм чуть ослабил хватку и прижал ее ладонь к своему сердцу. Оно стучало неравномерно.
— Птичка, милая, ты недостойна Хагалара. Когда Гринольв в свое время сказал Арнульву, что ты сбежала и погибла после его побега, он ничего не ответил. Невнятно пожал плечами. И потом, когда он стал Хагаларом, он разве хоть раз в жизни о тебе, об Исгерд, вспоминал? Ты же обманывала его все время, он не знал, кто ты, возможно, если бы узнал, то все на этом бы и кончилось. Он никогда не любил тебя. Даже в детстве.
Сигюн вздохнула, но руки не отняла.
— Да, скорее всего, ты абсолютно прав, как и всегда. Но я не могу взять и забыть его и то, что я к нему чувствую. Любое живое существо, разумное, как правило, стремится к тому, чтобы не быть одиноким. Так или иначе, мы все преследуем эту цель, даже если нам самим кажется, что у нас в жизни другие приоритеты. И я не исключение: я не хочу быть одна. Я хочу любви, и уже не той, о которой в детстве мечтала, а настоящей, крепкой, взрослой. Когда можно положиться друг на друга, когда есть уважение, взаимопонимание. А кандидатов нет. Перевелись настоящие мужчины. В Асгарде все грустно. Вот и вышло так, что судьба снова меня свела с Хагаларом. Пусть это и отголосок прошлого, но моего. Ко мне куча народа клинья подбивала, но я не хочу мужа на поводке держать, а с современными мужчинами по-другому не получится — они гораздо нежнее меня.
Она не следила за речью, переходила на понятия из Мидгарда, близкие ей, но далекие и незначимые для Орма. Ей хотелось, чтобы он ее понял, чтобы ощутил ту же боль, что и она. Хотя мог ли он, предавший единственного друга, бросивший в Асгарде семью на произвол судьбы, ее понять? Она никого не предавала, а он жив толко благодаря предательству. Многократному предательству.
— Так, может, нутро Тени и больше тебе подойдет, чем Хагалар? Уж прости, милая, но по твоим рассказам в Хагаларе, уж прости, хорошего то ничего и нет. По твоему же описанию Тень — достойный противник, а такие часто и мужьями достойными становятся. Вспоминаю, что пару тысячелетий назад о Тени говорили — трепетали все перед ним. Его жена станет самой удачливой женщиной Асгарда.
Сигюн не сдержалась: она рассмеялась, зло, жестко. О, как ей хотелось пробить грудную клетку Орма и вынуть его трепещущее сердце. Он ведь знает, знает, что связывает их с Тенью на самом деле, и смеет подобное предлагать?! Сигюн отняла руку, сжала в кулак.
— Тень? Серьезно? Тень виновна в… Ты сам знаешь, в чем. Я много десятилетий, столетий потратила на поиски доказательств, а потом и способа! Правда, за это время моя ненависть угасла, но все же не настолько. А самое главное, Тень любит Фригг и всегда так было и будет. Впрочем, у Хагалара это тоже было. Существенный недостаток, — кривая улыбка исказила лицо, стоило ей вспомнить о «прекраснейшей из бессмертных»! Этот титул должен был принадлежать ей по праву!
— Был бы ты на пару тысячелетий моложе, я бы за тебя замуж вышла, — закончила она миролюбиво, чтобы немного разрядить обстановку
— Подожди, подожди, Птичка, не чирикай так громко и так нервно. Я, конечно, очень стар и многого не понимаю, — Орм попытался снова сжать ее руку, но она вывернулась. — Скажи мне совершенно откровенно: Тень и Хагалар — это одно и то же существо, и это взрослый Арнульв? Так?
— Не совсем, — Сигюн помедлила с ответом. — Там психика совершенно разная. Психотропные вещества меняют асов, поверь мне.
— Ты меня опять путаешь… — Орм нахмурился и окончательно отбросил шутливый тон. — Скажи мне как врачу: Арнульв вырос в Тень, а Тень принимала препараты, которые ее превратили в Хагалара, но все это Арнульв — так ли?
— Ну в целом… Вроде так.
— Ну слава Бездне, а то я уже совсем расстроился, что не понимаю тебя. Но тогда, уж прости старика за прямоту, но ты себя обманываешь и себя предаешь. Это Арнульв, давай я так буду его называть, чтобы прекратить все эти шуры-муры-абракадабры в «Тень» и «Хагалара», убил твою семью, это Арнульва ты мечтала убить. Это Арнульв любит чужую жену и сейчас полностью завладел ею, а заодно и государством. Прости, но нет «Тени» и нет «Хагалара», это не братья-близнецы и даже не ас и ас, одержимый драугом, это один и тот же ас, просто пьяный и трезвый, а ты почему-то придумала себе двух асов и думаешь о них, как о разных, будто у них разное прошлое, но оно же одно. Прошлое нынешней Тени — это Арнульв, Тень и Хагалар.
Слова Орма резали по сердцу глубже, чем недавние слова Мейо на пляже. Глубокая рана, только-только начавшая затягиваться, открылась с новой силой, и из нее во все стороны брызнула кровь. Сигюн чуть не закричала от боли, словно та была материальной, словно ее по-настоящему резали на куски. Все решения, принятые в Етунхейме, сгорели в одночасье. Орм сказал правду. Вот просто взял и сказал как есть, без всяких обиняков, без лести и вежливости. Одним движением руки разрушил все воздушные замки, что она возводила столетиями, разрушил иллюзии и собрал из них один общий образ, которого никогда не существовало.
— Так то оно так, конечно, — с трудом выдавила из себя Сигюн дрожащим голосом. — Но кому от этого легче жить?
Она боролась с собой. Хотелось разрыдаться и ударить. Ударить Орма, вышибить дух из старика, который сидит тут и с высоты своих шести тысяч лет смеет ее поучать, смеет говорить ненужную, засекреченную правду. Она делилась с ним самым сокровенным неужели только для того, чтобы это сокровенное вернулось к ней таким вот образом, брошенным в лицо, пережеванным и высмеянным. О, если бы могла, она бы, она бы… Сигюн не знала, что именно сделает, но что-то ужасное, чего Орм точно не переживет.
— Тогда, милая моя девочка, тебя расстраивает то, что не ты вместе с ним правишь Асгардом. Ты просто ревнуешь его к другой женщине, которую, по твоим словам, он любит по-настоящему, которой наконец-то овладел, от которой у него будут дети, — продолжал безжалостный Орм. Сигюн слушала его, и кусала губы, и сжимала руки, и даже не обращала внимания на мошку, проникшую в комнату и надоедавшую бесконечным мельчешением. — Милая, поверь моему очень большому опыту — никто не любит королев как женщин, королев любят как приложение к власти. Арнульв наконец-то стал королем Асгарда через жену Одина. Это просто политический союз, милая. Королев не любят, любят сильных, милых, верных женщин — таких, как ты. Ты была любовницей Хагалара и останешься в той же роли. Вот уж поверь мне, мужская верность — вещь несуществующая и мужчине совершенно не нужная. Жена, законная — да, это хорошо а уж когда к ней еще и государство прилагается, то и совсем хорошо, но для души то всегда будут именно такие, как ты. А уж ты у меня хоть куда, ты уж точно сможешь сделать так, что Арнульв ни на кого другого и смотреть не будет. И как здорово все устроится: официально ты замужем за Локи, таким образом ты зацепляешься за дворец, ну а настоящий брак у тебя с Арнульвом, хотя, повторюсь, он тебя недостоин. И все довольны будут. Уж в чем я уверен, так это в том, что если ты постоянно будешь рядом с мужчиной, то он точно в тебя влюбится. Ты несравненная. А с королевой это не любовь, а политический союз. С ней он будет раз в неделю, как положено, так ты терпи и улыбайся, считай, что это часть его работы. Не воспринимай в штыки. И все будет хорошо, и будете вы вместе, как тебе хочется.
Слова Орма отрезвили Сигюн, заставили задуматься, вернули способность мыслить. Перед ней сидит не бог, не норна, а просто старый маразматик. Она точно знала, что у Тени с Фригг совсем другая любовь, как и у Хагалара с Фригг. О, если бы Фригг была любовницей Хагалара, это бы Сигюн устроило — похотливый кобель, что с него взять? Платоническая любовь гораздо опаснее. Фригг жила не в постели Хагалара, а в его голове, в его мыслях и стремлениях — с такой соперницей бороться невозможно. Орм допустил первую ошибку, не разобравшись в чужих отношениях, приписав всем мужчинам свой образ мыслей, и тут же его колоссальное влияние на Сигюн обратилось в прах. Она не видит себя с Тенью. Не бывать этому! Но спорить нет нужды. У Орма свой взгляд на отношения, свой опыт и свои представления о мире, его бесполезно и незачем переубеждать, пусть выговорится, пусть считает, что открыл Америку той, кто давно в этой самой Америке живет.
— Возможно, ты и прав, — миролюбиво ответила Сигюн, якобы принимая чуждую ей позицию. — Время покажет и расставит все и всех на свои места.
Она не пыталась объяснять, что такое платоническая любовь — в Ванахейме в нее верили еще меньше, чем в Асгарде, где женщина хотя бы могла носить оружие и сидеть с мужчиной за одним столом, а в Ванахейме даже в тех племенах, где женщины владели домами и вроде как правили, всё равно фактическая власть сосредотачивалась в руках мужчин.
— Конечно, покажет, — Орм погладил ее по голове, словно талантливую ученицу, освоившую сложный урок. — Но ты грустишь сейчас, а мне больно видеть тебя грустной. Встреться с Тенью, поговори с ним и лучше прямо в постели — сразу все напряжение как рукой снимет. Поверь мне, самые важные семейные проблемы всегда решаются в постели. А вы ведь с ним почти что семья. Так ты поймешь, наконец-то, что нет Тени и Хагалара, есть только Арнульв, и тебе проще будет, ты прекратишь воспринимать его как двух разных асов и уж тогда решишь: замуж идти или убивать. Все твои проблемы сейчас от того, что ты сама себе придумала, что их двое и что твой дружок погиб. А он не погиб, он просто любится с другой, но это все суета, на которую надо рукой махнуть, и все будет хорошо.
Сигюн только зубы стиснула — не спорить, не перечить, не возмущаться, Орм — старый ас старой закалки. Он и правда пытается сделать как лучше, он искренне хочет помочь, просто у него не получается.
— Если я уйду, то ты тут будешь куковать без меня, а оно тебе надо? Так что зря ты меня толкаешь в Асгард. Впрочем, мне придется сходить туда, нужно забрать кое-что из дома, чтобы поставить защиту на лабораторию. Кажется, я придумала способ. Но это будет быстро.
Сигюн выпуталась из старческих объятий. Сердце бешено колотилось. Болели укусы мошки. По лицу катились капельки пота — все же асы плохо переносят ванахеймскую жару даже в сухую половину года.
— Я тебя подожду, иди. И зайди заодно к Арнульву — благодарить меня потом будешь!
Сигюн вышла в смежную комнату, пролаз в которую закрывал огромный кусок коры. Орм желает ей добра, но совершенно ее не понимает. И бессмысленно пытаться ему что-то объяснять — даже такое простое желание, как быть единственной женщиной в жизни мужчины, он никогда не примет — ас до мозга костей, не считавший, что делает что-то плохое, насилуя едва оперившихся девушек. И пускай многие соглашались, но ведь у Орма были законная жена и дочь — о них он никогда не думал, приезжая на хутора, и изменой свое поведение не считал.
Зато ее он явно считает «верной и хорошей», только вот неправда все это. Она, может, и верная, но не хорошая, она хочет быть идолом, чтобы ее на руках носили, а до этого как до Луны пешком. И уж точно она знает, насколько велики различия между Тенью, Хагаларом и Арнульвом. Ее более или менее устраивала роль любовницы Хагалара, пока он сидел в поселении, где смотреть особо не на кого, и занимался бытом и самолюбованием. Если бы он жил не в поселении, то она на роль любовницы не согласилась бы. Да и то речь о Хагаларе, а не о чужеродной Тени, а уж царица! О никому она так не завидовала, как Фригг. Сигюн только мечтала о том, чтобы ее так уважали и любили, и главное — уважали. Нет никакой сложности в том, чтобы завоевать мужчину, а вот добиться от него уважения почти невозможно. Фригг удалось это играючи — даже преданный царской семьей Хагалар продолжал обожать ее и боготворить. Сигюн с детства стремилась к силе, магии и свободе. Она давно осуществила свою мечту, но радости не чувствовала, только глухое одиночество и потерянность. Мир уходил из-под ног: он будто бы держался на Орме, на том, кто всегда поймет, поддержит и укроет от невзгод. Но недолго ему жить осталось. Без него исчезнет целая эпоха. А магия и власть… Не помогли ни спасти семью, ни защитить Етунхейм от нападения Асгарда. И даже сейчас при всем своем могуществе она не может найти паршивого Локи!
С такими мыслями Сигюн телепортировалась в Асгард. Новую магию, вплетенную в магические потоки дома, она почувствовала сразу, но не предала ей значения — вряд ли Тень внезапно выпрыгнет из-за угла или материализуется из небытия. Все вещи в доме остались на местах, никаких следов погрома… Только клеть приоткрыта и выедена солидная доля капусты из бочки. Да висит парочка покусанных колбас, а одна валяется на столе. Во дворце Тень не кормят, что ли? Ну да ладно, главное, все ценное на месте, Тень явно поверхностно проводила обыск, не вскрывая тайные комнаты. Она искала не вещи, а асов, и ушла, убедившись, что Локи нигде нет. Слава Имиру. На минутку Сигюн зашла в комнату с зеркалами, включила свет, подмигнула сотням своих двойников. Сколько проблем свалилось на ее голову, а скоро свалится еще больше — возможно, после встречи с Тенью многие зеркала разобьются и не только в этой комнате. Сигюн потратила несколько минут, чтобы проверить готовность тайной установки. Она надеялась, что ничего не получится, но, увы, многосотлетние приготовления даром не прошли — оружие отлично работало и разило без промаха.
Забрав артефакты защиты, Сигюн вернулась в Ванахейм. Она не знала, что маячок Тени сработал мгновенно, что та бросилась к хутору, как только почувствовала возвращение хозяйки. Но даже в образе тени ей потребовалось некоторое время, чтобы оказаться на месте. Дом был пуст, а остаточная магия свидетельствовала о присутствии Царицы Листиков, а вовсе не Локи. Впервые Тень допустила мысль, которую прежде старалась от себя гнать — что если Локи мертв? Ведь клятва, связавшая их, работала только на вред от Одина, а не от любого иного воздействия. Если в гибели Локи Один не виноват, то и клятва не сработает. Осталось найти более серьезные доказательства смерти царевича.
Из Асгарда Сигюн телепортировалась в Мидгард. Она соскучилась по капучино, мягкий вкус которого не могли заменить ни ванахеймский кофе, ни чоколатль, а уж аналогов чизкейка не существовало ни в одном из девяти миров Иггдрасиля.
Она сидела в летнем кафе Марианских Лазней и наслаждалась прекрасной летней погодой. Вокруг толпились туристы, щебечущие на куче европейских языков, лаяли собаки, курлыкали голуби. Марианские Лазни был маленьким раем на земле, который не портили даже туристы. Когда-то немецкий, а ныне чешский город сиял чистотой, уютом и разноцветными фасадами маленьких домиков. Из кафе доносилась тихая музыка, и Сигюн хотелось вечно сидеть за столиком, поедать чизкейк двузубой вилкой, размером с палец, и попивать кофе. Никуда не возвращаться, ни о чем не думать… Но все хорошее кончается, кончилось и пирожное. Сигюн заказала еще одно для Орма, зашла в в оптику и на свой страх и риск купила очки. Отвезти Орма в Мидгард она боялась — старик мог не пережить телепортации. Она положила очки в маленькую женскую сумку — неуверенная, вручать ли подарок сейчас или подождать.
Орм очень удивился ее скорому возвращению, выгнал всех, с кем обсуждал очередной проект, и набросился с самым неприятным подозрением из возможных:
— Милая, неужто Арнульв тебя отверг? А я говорил, что он тебя недостоин. Ну не плачь, не плачь, не стоит он твоих слез.
— Что? — Сигюн не сразу поняла, с чего должна плакать. — Нет, мы не встречались. Вот, держи, гостинец тебе.
Она протянула чизкейк в картонной коробочке — розовой с кокетливым бантиком и надписью на чешском.
— Спасибо, милая, — Орм неуклюже подцепил руками пирожное и сунул в рот, измазавшись в креме. — Гостинец прямо по мне — зубов не требует. Очень вкусно. На старости лет себя порадовать.
— Да не за что… — Сигюн старалась не смотреть в лицо бывшего «хозяина». Она привыкла к улыбкам людей — белым, идеальным зубам, — и ее воротила неопрятность жителей остальных жителей Девятимирья. При боли зубы выдирали, и у большинства взрослых существ, не говоря о старых, не хватало до половины зубов, а изо рта несло, словно с помойки. Она сама через это прошла и с пятидесятых годов двадцатого века лечила зубы только в Мидгарде. Одни завидовали ее улыбке, другие считали ее лишь магической иллюзией и недоумевали, зачем она тратит столько сил на поддержание такой неважной вещи, как зубы. Ванахейм славился ужасными операциями над зубами: вместо того, чтобы лечить их, зубы чернили, подпиливали и даже сверлили, вставляя штифты из металла с головками в виде розеток и звезд. Разумеется, все это делалось без наркоза. И спасибо Орму, что в своей семье он ничего подобного не позволял и старался подбирать себе и детям жен без штифтов в зубах.
— Пойду попробую исполнить то, что придумала по защите твоей лаборатории, — Сигюн встала и протянула Орму салфетку — ее выдали вместе с пирожным.
— Давай, давай, Иса, доложишь, как там и что… — пробурчал Орм, вытираясь и сморкаясь одновременно. — И в следующий раз два или три гостинца принеси!
— Обязательно! — Сигюн позволила себе легкую улыбку. Когда-то Орм милостиво кормил ее конфектами, теперь она кормит его пирожными — есть в мире хоть какая-то справедливость!