Связаны

Он нашел ее. Его маленькая омега. Она была его, его единственной. Они принадлежали друг другу. Его гормоны вышли из-под контроля, его тело готовилось удовлетворить ее потребности. Он будет продолжать до тех пор, пока у нее будет течка, давая ей все, что она попросит. Все для нее. Все для его маленькой омеги. Он чувствовал, как растет его магия, когда он соединялся с ней толчок за толчком. Атмосфера вокруг них не просто кишела феромонами: его магия была невидимой сущностью, которая росла в такт его возбуждению, окружая комнату, создавая защиту, создавая им безопасное убежище, которое никто не мог нарушить. Он не позволил бы никому приблизиться к своей омеге, не тогда, когда она была в таком состоянии: такая уязвимая, беспомощная и умоляющая. И она выбрала его, хотела его. Он был ее альфой, они нашли друг друга. Ничто не могло разлучить его с ней. Он будет заботиться о ней вечно. Она была так прекрасна. Ее мягкое тело уютно устроилось между его грудью и матрасом, ее ноги были полностью открыты для него, ее грудь полностью обнажена в ожидании его губ. Она была так беспомощна, полностью в его власти. Она отдала себя ему, слепо доверилась ему, бросившись в его объятия и полностью отпустив себя. И он позаботится о ней, во всех возможных смыслах. Его сердце бешено билось при каждом толчке бедер. Его мышцы не чувствовали ни боли, ни усталости. Была только она и то, что ей было нужно. Маленькие ручки девушки поднялись по его шее, отчаянно впиваясь в светлые волосы, а ее живот жаждал трения, вызванного постоянными толчками молодого человека. Когда она была близка к оргазму, он почувствовал это. Не только в наслаждении от ее сладких стонов, но и в воздухе. В запахе, в ощутимом изменении ее аромата. Сладкий, манящий, неотразимый. Он хотел бы попробовать ее на вкус, впитать каждую ее грань своими вкусовыми рецепторами, поглощать ее до тех пор, пока она не начнет кричать. Но не сейчас, для этого еще было время. Сейчас его волновало только одно — дать ей все, что нужно. Он хотел увидеть, как она кончит, зная, что ее оргазм будет для него. Его член отчаянно пульсировал при одной мысли об этом. Он увеличил темп, схватил руки девушки, прижатые к его груди, и прижал их к матрасу. Он возвышался над ней своим телом, создавая трение, которого она так жаждала, его губы погрузились в стык между ее шеей и плечом, где находились ее железы. Он целовал и облизывал источник запаха, к которому пристрастился, шепча несвязные слова и фразы, которые невозможно было сдержать. — Моя, моя, — беспрестанно повторял он. — Кончи для меня, моя маленькая омега. Он чувствовал, как дрожат ее стройные ноги, а маленькое, мягкое тело переживает мощный рывок. Ее стенки сжались и сомкнулись вокруг него, зажав его внутри нее. В тот же миг, охваченный этим пьянящим жаром, он тоже достиг оргазма. Самый интенсивный, самый мощный, самый божественный, который он когда-либо испытывал за всю свою жизнь. Его зрение затуманилось, и в течение нескольких секунд он ничего не видел. Он чувствовал тяжелое дыхание девушки, лежащей под ним, и его семя, текущее внутри нее, наполняющее и заливающее ее. Это продолжалось долго, дольше, чем когда-либо. Он был внутри нее — лучшее чувство, которое он когда-либо испытывал. Его руки сжались вокруг ее туловища. Одно движение — и их позиции поменялись местами. Маленькая гриффиндорка уснула, обессиленная всем, что с ней произошло, лежа на его груди и обнимая его руками, а его член все еще был внутри нее, в ловушке. Они были одним целым, они двое, их тела были созданы для этого, они должны были найти друг друга и соединиться в таком грандиозном чудесном опыте. Он молчал, наслаждаясь ее расслабленным дыханием, когда она спала, нежно поглаживая ее растрепанные волосы. Он не заметил, как прошло много времени, когда его руки медленно переместились с ее локонов на мягкую, гладкую, благоухающую кожу. Он ласкал каждый ее сантиметр, нежно, боясь разбудить ее. Когда его возбуждение спало и мышцы живота девушки расслабились, его член покинул это теплое убежище. Свободно двигаясь, молодой человек перешел от ласк к поцелуям, легким и нежным по обнаженной коже Гермионы, пробегая по периметру ее тела, так маняще лежащего на матрасе. Часть его души жаждала, чтобы его омега отдохнула, выспалась и набралась сил. Однако другая часть, часть победителя, просто хотела, чтобы она проснулась, чтобы он мог взять её снова, делая её бесконечно своей, снова и снова. Когда, после поцелуев и поклонения ее груди и каждому сантиметру кожи на животе, он опустился между ее ног, он не смог удержаться. Он жаждал получить от нее больше, он жаждал этого нового опыта: ее запаха и тепла было уже недостаточно, он хотел попробовать ее на вкус. Так девушка и проснулась: с серебристым ореолом волос мужчины между ног, отражающим слабые лучи солнечного света, проникающего через окно, и с горящим клитором. Слюна юноши смешалась с ее возбуждением, и ее разум, затуманенный гормонами и переполненный инстинктами, не мог не умолять о большем. — Да, Альфа, — воскликнула она, теряясь в наслаждении. Эти слова были для Драко как маленькая искра на полу, облитом бензином. Они воспламенили его. Она не спала и все еще хотела его. Внутри, в отличие от Гермионы, он сохранил некоторую ясность ума и знал, что девушка на самом деле не хочет его, за нее говорят гормоны. Малфой знал, что когда все закончится, она больше никогда не посмотрит на него, а может быть, даже возненавидит. Но он с готовностью отбросил это знание. Последствия своих действий он примет позже. Драко было все равно, что с ним будет дальше. Единственное, что его волновало, это она, его омега. Он просто хотел, чтобы с ней все было в порядке и у нее было все, что ей нужно, а прямо сейчас она нуждалась в нем, нуждалась именно в том, что он ей давал. Парень продолжал стимулировать ее клитор круговыми движениями языка, оказывая все большее давление и следуя ритму ее бедер, поднимающихся навстречу его рту. Салазар, она полностью потеряла контроль над собой, потеряв голову от наслаждения. Его сердце могло разорваться от красоты этой сцены и чувства собственничества, все сильнее разгорающегося в его груди. — Альфа, пожалуйстаа. Согласившись с мольбами девушки, Драко просунул в нее два пальца и начал бешено двигать ими, пока его язык продолжал терзать ее клитор. В голове начал формироваться поток слов и обещаний, жаждущих вырваться наружу, прокричать ей, а затем и всему миру, что она его, его омега, что он никогда не отпустит ее и всегда будет заботиться о ней. Но им пришлось бы подождать. Его язык не мог оторваться от нее. Это продолжалось до тех пор, пока маленькие ручки Гермионы не сжали его волосы, а мышцы ее живота не начали сокращаться. Только когда она достигла оргазма, все еще содрогаясь от схваток, он, наконец, забрался на нее сверху и проник внутрь, погрузившись в ее тепло и влагу. Малфой продолжал, пока она не кончила еще дважды, а в его груди росло странное новое осознание, овладевшее каждой клеточкой его тела: он готов сделать для нее все. Она принадлежала ему, и это была его работа — заботиться о ней. Никто и никогда больше не сможет причинить ей боль, он никогда этого не допустит. Когда обессиленная после долгих часов совокупления девушка снова заснула, Драко был вынужден встать и на время покинуть комнату. Сейчас было уже далеко за полдень, что означало, что они пропустили ужин, завтрак и, вероятно, обед. Его омеге нужно было пить и есть. Ее тело нуждалось в силе и энергии, чтобы справиться с тем, через что ей пришлось пройти. По этой причине он выскользнул из общежития и беспрепятственно прошел по направлению к кухням. В коридорах было тихо, поэтому он решил, что сейчас время обеда. Поскольку большинство студентов и преподавателей находились в большом зале, ему удалось добраться до кухни, не привлекая внимания. Впрочем, его это не волновало. Какие бы крупицы здравого смысла он ни сохранил после ночи с Гермионой, утром они были полностью утрачены. Рациональная часть, та часть, которая приказывала ему сохранять контроль над собой ради них обоих, поглощалась слой за слоем с каждым оргазмом Гермионы, с каждым разом, когда она называла его альфой, своим альфой. И теперь единственной заботой было убедиться, что она здорова и полна сил. В глубине души он понимал, что во всем происходящем есть что-то глубоко неправильное. Он понимал, что они не могут отсутствовать долго, что кто-то скоро заметит их отсутствие между занятиями и головными обязанностями и начнет их искать. Но в голове как будто не было места для подобных переживаний. Тревожный звонок, который должен был прозвучать, был выключен, деактивирован. Как будто весь остальной мир вдруг стал не более чем фоновым шумом вокруг него и его омеги, которая вместо этого был его центром. Попросив эльфов снабдить его сумкой с едой, свежими фруктами и тыквенным соком, он незаметно вернулся в свое общежитие. Как только он вошел в дверь, Гермиона набросилась на него, все еще обнаженная, прикрытая лишь легкой простыней. Она, должно быть, только что проснулась, ее глаза, зрачки которых были еще расширены, были покрыты блестящим ореолом — признак того, что она вот-вот заплачет. Это зрелище вызвало в нем что-то примитивное и защитное. Он положил сумку с припасами из кухни и подошел к ней, обхватив ее одной рукой, а другой поглаживая ее лицо. — Где ты был? — спросила она таким тоном, что казалась маленькой и беспомощной, не такой, какой ее знали все. — Ты хотел уйти… — сказала она, не глядя ему в глаза. Драко крепче обнял ее, приподнимая и заставляя встретиться с его взглядом. — Никогда, — сказал он. — Я никогда не оставлю тебя, — повторил он, наверное, в двадцатый раз за последние восемнадцать часов. Губы Гермионы прильнули к его губам с голодом и отчаянием, которые были совершенно новыми. Ее маленькие ручки начали отрывать пуговицы его рубашки, больше не заботясь о том, чтобы аккуратно расстегивать их одну за другой. Драко уложил ее на диван, полностью раздевшись и отделив девушку от простыни, которой она была прикрыта. Нежась в тепле камина в их общей комнате, хотя он чувствовал, что возбуждение нарастает до боли, Драко ждал, пока девушка поест, прежде чем отчаянно погружаться в нее снова и снова. Наступила ночь, и это был знак, что прошел целый день с тех пор, как Гермиона была в течке. Драко прижимал ее к себе, пока она спала, гадая, сколько это продлится, и одновременно страшась ответа. Разумом он понимал, что скоро Гермиону у него заберут, но сейчас, когда она лежала в его объятиях, осыпанная его семенем, эта мысль казалась бесконечно далекой. Когда девушка вновь открыла глаза на рассвете следующего утра, на кратчайшее мгновение юноша зафиксировал в них осознание происходящего. Это был лишь краткий и единичный момент ясности, который исчез, когда их радужные оболочки встретились. Сердце Драко учащенно забилось, когда страх, который он хотел бы игнорировать, охватил его. Что, если она не хочет его? Что если, когда все закончится, она возненавидит его? Что если она уйдет к кому-то другому, к другому альфе? Сама мысль заставила его почувствовать физическую боль. Она, казалось, почувствовала, что его что-то беспокоит, и придвинулась ближе, возвышаясь над ним своим маленьким телом и устраиваясь на нем. Инстинктивно руки парня оказались на ее бедрах. Его глаза остановились на ее милом лице, любуясь каждой его гранью. Крошечная ямочка на подбородке, мягкий изгиб розовых губ, нежные и гладкие, как у ребенка, щеки. Бедра Гермионы двигались, и ее живот, тепло и влажность которого он мог ощущать даже на расстоянии, прижался к кончику его члена. Она уже собиралась сесть на него, когда уловила блеск нерешительности в его серебристых глазах. — Ты больше не хочешь меня, альфа, — пробормотала она. Вокруг ее глаз образовалась блестящая пелена. Гормоны, помимо того, что ужасно возбуждали, делали ее эмоциональной. Казалось, девушка воспринимала все с утроенной интенсивностью, настолько, что в ее сознании не оставалось места ни для чего другого. Какие бы колебания ни были у молодого человека, они исчезли при этих словах. Движением таза он протолкнул свой член между ее теплыми стенками, которые расширились, чтобы принять его. Когда он оказался внутри нее, он обхватил ее тело руками и поменял их положение. Он не спеша любовался красотой девушки: густые волосы разметались по матрасу, губы были полузакрыты, выпуская сладкие стоны при каждом толчке. Внезапно в его голове эхом прозвучали слова, которые она только что произнесла, и им овладело животное чувство. Парень схватил ее за руки, обездвиживая, в то время как его толчки становились все быстрее, сильнее, неистовее. — Никогда больше так не говори, — сказал он голосом, который он не узнал как свой собственный: запугивающим, почти угрожающим. Девушка снова застонала, звук столкновения их животов становился все громче и громче. — Скажи, что ты моя, — подначивал юноша, одержимый новой эмоцией, самой животной и неистовой из всех, которые он испытывал до сих пор. Он снова увеличил силу своих толчков, желая вогнать себя в нее еще глубже. Он хотел, чтобы весь он был в ней, и она должна была принять его, потому что она принадлежала ему. Когда девушка не ответила, он вошел в нее с такой силой, что заставил ее открыть глаза. Одной рукой он схватил ее за лицо, заставляя смотреть на него, пока он вводил свой член так глубоко, как только мог. — Скажи, что ты моя, — повторил он, впервые осознанно используя свой альфа–тон. — Я твоя, — ответила гриффиндорка. Она почувствовала, как он входит в нее, не двигаясь, заполняя ее всю. Мышцы ее живота подергивались от возбуждения и предвкушения, приветствуя это вторжение. Хватка юноши на ее лице усилилась, делая невозможным движение шеи. Его член слегка отодвинулся назад, только чтобы снова заполнить ее сильным, твердым толчком. — Моя кто? — спросил он, надавливая на ее клитор всей тяжестью своего тела. Большой палец руки, обхватившей ее лицо, прошелся по контуру нижней губы, скользнул в рот и заставил его открыться. — Твоя омега. Удовлетворенный, слизеринец возобновил свои бурные, неконтролируемые толчки. Через несколько секунд девушка достигла оргазма, и он почувствовал неконтролируемый инстинкт впиться зубами в ее плоть, укусить ее. Она будет его навсегда: не только на словах, не только в мимолетных обещаниях, продиктованных волнением момента. Ни один другой альфа никогда больше не приблизится к ней, весь мир будет знать, что она принадлежит ему, и она сама не сможет сделать ничего, чтобы избежать этого. Все, что ему нужно было сделать, это слегка вонзить клыки в стык между ее шеей и плечом. Всего лишь маленький укус, всего лишь мгновение, и тогда все его страхи перестанут существовать. Они исчезнут, и ему больше нечего будет бояться. Он уже облизывал это место, смачивая его собственной слюной, бороздя языком то место, где он оставит свою метку. Но тут почувствовав отвращение к себе, пробудился. Хотя его окружало тело девушки и окутывало ее тепло, он чувствовал себя так, словно на него вылили ведро ледяной воды. Что он собирался делать? Гермиона не заслуживала того, чтобы на нее против ее воли нанесли еще одну метку, особенно он. Он вспомнил, что он сделал: он был жесток с ней, он использовал свой альфа-тон, он намеренно злоупотреблял своей силой, своим превосходством. Он чувствовал себя грязным, но в то же время не мог отстраниться, отпустить ее. Он замедлил темп, осыпая нежными, легкими поцелуями тот участок ее кожи, который он собирался атаковать. — Прости, — прошептал он ей в ухо. — Прости. Он достиг оргазма вот так, с мягкими толчками и нежными поцелуями, шепча ей на ухо все свои слова вины и извинения. — За что ты просишь прощения? — спросила Гермиона некоторое время спустя, на грани засыпания, прижатая к его груди и завернутая в его сильные руки. Драко был благодарен, что буквально через секунду девушка погрузилась в сон. У него не хватило бы смелости ответить на этот вопрос. *** Третий день был отмечен медлительностью и преклонением. Слизеринец чувствовал себя ужасно виноватым за то, что пытался сделать накануне вечером, но в то же время он был слишком слаб, чтобы уйти, оставить ее. Насколько он не доверял собственному самоконтролю, настолько же больше он боялся самоконтроля других. Поэтому он потерял себя в преклонении перед ее телом, стараясь идти медленным шагом, сдерживать свои порывы, не рискуя потерять контроль. Это было нелегко: это было изнурительно, это требовало огромных усилий с его стороны. По этой причине в конце третьего дня, когда Гермиона была в течке, он погрузился в более глубокий сон, чем обычно. Предыдущие две ночи, даже если он и засыпал, он сохранял такую бдительность, что каждое движение и вздох его омеги могли разбудить его. Это не было проблемой, он не устал, ему не нужно было спать так много, как ей, чтобы восстановить силы. Его задачей было защищать ее, следить за тем, чтобы у омеги было все необходимое. Но на третью ночь, после целого дня сдерживания своих самых жестоких и звериных инстинктов, альфа погрузился в глубокий сон, слишком глубокий. Парня разбудил гомон и сильный грохот. Первым его побуждением было броситься на Гермиону и закрыть ее своим телом. Он услышал звук шагов в общей комнате. Это был не один человек. Он выругался, вспомнив, что обе их палочки находятся прямо там. — Даже дверь в комнату окружена защитными заклинаниями, — заявил голос, который он не узнал. — Вы уверены, что они именно там? — спросил кто-то другой, в ком он узнал Макгонагалл. Прозвучало заклинание, которого он никогда не слышал. Дверь задрожала, и что-то в атмосфере вокруг них изменилось. Гермиона проснулась, глядя на него испуганными, изумленными глазами, обнаженная, прикрытая лишь легкой простыней. Он обнял ее в тот же миг, когда дверь в комнату распахнулась, явив директрису, мадам Помфри и мужчину, которого он не узнал. — Отойди от нее, Малфой, — крикнула МакГонагалл, направляя свою палочку на голую спину Драко. Гермиона начала плакать и рыдать у него на груди, отчаянно пытаясь исчезнуть в простынях. — Он не отпускает ее, — холодно сказал мужчина, как будто это была ситуация, которые он видел неоднократно. — Ступефай.