***
На улицах Шиганшины зрители выстроились вдоль главной дороги, когда ворота открылись и внутрь хлынул Разведкорпус. Стоя на ящиках, за рыночными тележками, они подсчитывали, сколько солдат вернулось с этой неудачной вылазки; горожане давно привыкли к уходам и возвращениям разведчиков (все знают, что титаны приходят с юга), но всегда было событием, когда монолитные ворота открывались. Те, кто наблюдали, смотрели либо с презрением либо с благоговением. Особенно дети. За разведчиками всегда наблюдали дети. — Посмотрите на этих идиотов, — насмешливо сказал один из горожан. — Расхаживают как герои. На самом деле это просто тщеславный проект правительства, чтобы люди чувствовали, что мы что-то делаем. Однако все знают, что Титаны — безнадёжное дело. — Это их жизни, а не моя, — пожал плечами его друг. — Если они хотят губить свои жизни, пусть делают это, пока это не портит мою. — И то, что штаб-квартира так близко – это выгодно, — вмешался третий. — У нас в таверне всё время солдаты. — Я бы тоже стал алкоголиком, если бы у меня была такая дерьмовая работа. — Боже, как я рад, что мой сын не настолько глуп, чтобы присоединиться к ним. — Я тоже. Их семьи не должны сильно удивляться, когда они не возвращаются домой. — Самое меньшее, что они могли бы сделать, — это не перегораживать весь город каждый раз, когда уходят и приходят. — Верно ведь? Людям же нужно как-то добираться до места. — Мы не можем всё бросить и стоять повесив головы, каждый раз, когда они возвращаются домой разбитыми. В группе, были хорошо заметны Ханджи, повязка закрывала половину их лица, измученный Моблит тащился за ними, беззвучно плача. Их брови были нахмурены, они тупо смотрели вперёд; Майк чуть не был растоптан лошадью Ханджи, потому что они не понимали, что перед ними кто-то есть. — Ханджи, — выдохнул Майк. — Что… — …Катастрофические потери на левом фланге, — не дожидаясь её ответа доложил Моблит, — Что привело к нарушению построения. В этом районе было непредвиденное количество Титанов. Мы были ошеломлены. Двадцать четыре потеряно. Ханджи неуверенно спешились, поддерживаемые сильной рукой Майка. Может быть, это было его воображение, но Майк мог поклясться, что почувствовал, как они судорожно вздохнули, когда он помогал им опуститься на землю. — Ты не могли это предвидеть, — сказала Нанаба. — Никогда нельзя всё предугадать. — Но всё же, — сказали Ханджи, как будто это был ответ на невысказанный вопрос. Обычная жизнерадостность покинула их, неожиданно они крепко обняли удивлённую этим Нанабу. — Всё в порядке, — прошептала Нанаба на ухо Ханджи. — Всё в порядке. — Нет, это не так. Ханджи отпустили её и вытерли глаза. — Петра и Ауруо мертвы. Потрясённое молчание. — Ты шутишь, — наконец выдавил Майк. — Это шутка. Но слёзы Моблита и отведённый в сторону взгляд Ханджи дали понять, что это не было шуткой. — О боже мой. — Никаких тел, — продолжили Ханджи. Онемевшие, они бесцельно брели по улице, вместе с всей движущейся толпой. Не удержавшись Майк глухо всхлипнул (не перед горожанами, чёрт возьми!) и Нанаба заключила его в объятия. — Как они… чёрт, мне не нужно этого знать, — запинаясь, пробормотала Нанаба. — Не нужно, — согласился Моблит. Майк вытер лицо и посмотрел в небо, не давая слезам вытекать из глаз. Небо было идеально голубым. Огромные, величественные облака. Какой прекрасный день. Его затрясло. — А что с Леви?***
Элд проснулся в лазарете с сильнейшей головной болью в своей жизни. Гюнтер устроился в больничном кресле рядом с Элдом и позвал медсестру, увидев, что его друг пошевелился. Госпиталь Шиганшины был переполнен ранеными разведчиками; эта больничная палата представляла собой часть зала, отгороженную простынями. Рядом были слышны торопливые разговоры, гудки и больничные шумы. Перед ним всё плыло, тусклый свет резал глаза. — Гюнт, — пробормотал Элд. Его держали за руку. Это было приятно. — Элд, ты в безопасности. Майя уже идёт. Он не мог вспомнить, как его ранили. Единственное, что осталось в памяти, это то, что он сражался с Титанами в каком-то богом забытом городке, слившимся в его сознании с тысячами других, которые он защищал. А теперь он лежал в больнице и Гюнтер держал его за руку. В его восприятии промежутка во времени не было; Майя шла к нему. Обрывки мыслей, пробиваясь через головную боль, пытались соединится в единое целое. — Майя. — Уже в пути. Занимается другими пациентами, — терпеливо объяснил Гюнтер. — Ты… — Со мной всё в порядке. Гюнтер выглядел неважно. Губы у него распухли – верный признак того, что он плакал. — С тобой тоже всё будет в порядке. — А остальные? Напряжение. — Элд. Мне нужно тебе кое-что сказать…***
Коммандующий Эрвин сидел в своём кабинете, подпирая голову рукой и просматривая бумаги. После этих экспедиций чертовски много бумажной работы, всё записывалось для того чтобы планировать и отслеживать достижения человечества, хотя ему хотелось бы оставить это всё в прошлом. Он был снова в штабе, в его почтительной, пустой тишине. По коридорам расползались слухи, что некоторые из людей Леви были убиты. Даже съедены. Они не могли быть уверены (списки погибших ещё не были вывешены в зале), но "я видел в больнице блондина и с ним ещё одного, а не всех четверых". "Поэтому мы раньше вернулись"? "Если погибают даже люди Леви… Спецотряд… Тогда…" Конечно, они теряли людей. Всё время несли потери. Они лишались опытных людей, а не только зелёных новичков. Эрвин был нечувствителен ко всем этим утратам и никогда не обращал внимания на цену; когда-нибудь он заплатит свои долги в аду,* — думал он. И он также смирился с ценой, которую платили другие: семьи, выжившие. — Ради общего блага, — говорил он. — Необходимое зло. Но теперь платил Леви...его Леви.... Эрвин снова испытал чувство вины, которое старался игнорировать. В дверь негромко постучали и Эрвин, благодарный за возможность отвлечься и испытывающий тошноту при мысли о том, перед кем ему теперь придётся отчитываться, разрешил войти. Это был Леви. Чёрт побери. Его глаза не были опухшими, как у Моблита и кулаки не были разбиты, как у Ханджи, но в нём как будто всё замерло, что было необычно даже для Леви Аккермана. Он отдал честь и хотя это было сделано из лучших побуждений, Эрвин счёл это насмешкой над его лидерством, ещё одним поворотом ножа. Леви не плакал. Он всё больше и больше погружался в безмолвие, словно от него осталась только тень. И эта тень прошла к столу Эрвина. — Командующий, — Леви без долгих разговоров передал Эрвину пачку бумаг. Да и что тут было говорить? Просматривая бумаги, Эрвин чувствовал, как нож всё глубже вонзается в тело и хотя он старался быть стойким и сильным, сердце его разрывалось от жалости к капитану. — Леви, — осторожно начал он, — это судебный ордер… — Да. — То, что ты написал. — Да. — Для себя. — … — За неправомерную смерть Петры Рал и Ауруо Боссарда. — Совершенно верно, сэр. Эрвин вздохнул и потёр лоб, чтобы стереть этот день из памяти. Неудачу легче пережить, если человек которого давно любишь, не смотрит на тебя виноватым и одновременно осуждающим взглядом. — Прости, Леви, но я не могу принять это. — Придётся, сэр. Это официальное расследование. Как может лицо Леви оставаться таким спокойным, думал Эрвин, зная, какое смятение тот испытывает? Сколько травм нужно пережить, чтобы научиться скрывать боль? — Ты не убивал Петру и Ауруо, — мягко сказал Эрвин. — Это сделала моя небрежность. — Леви. — Я обещал им, что буду защищать их, — сказал Леви. — Они поклялись мне жизнью, а я им. Они были под моим командованием. — А ты подчиняешься мне, — напомнил Эрвин. — Значит, это моя вина. Эрвин не мог разорвать документ одной рукой, поэтому просто выбросил его целиком в мусорное ведро. Леви сосредоточился на своём ровном дыхании, ощущении пола под каблуками и на прикосновении ткани рубашки к спине. Каждая деталь, обычно остающаяся за кулисами, оказывалась в центре его внимания. Вот то, что ты просил. Это всё, что тебе нужно.Хлопок на его коже, дерево под ногами и неглубокое дыхание были неудачной заменой происходящему в реальности: Петра и Ауруо. Петра и Ауруо. Петра и Ауруо. Она ударилась о стену, когда сбилась с курса. Он выкрикнул её имя и его голос прервался… Леви уставился вниз, на мгновение заинтересовавшись половицами, стараясь сохранить самообладание. Когда он набрался смелости снова взглянуть в прекрасные глаза Эрвина, то увидел в них слёзы. На секунду Леви возненавидел Эрвина за то, что тот плакал: Это не твои солдаты. Они не были твоими друзьями. Если я не позволяю себе плакать, то и тебе не следует. — Это моя вина, — немного погодя повторил Эрвин. — Леви… — Не надо, — молчание и неподвижность преобразились в язвительную злобу. — Если это твоя вина, если всё случилось из-за тебя, как ты смеешь произносить моё имя? Эрвин знал, что извиняться не стоит. — Если хочешь, можешь написать на меня рапорт. Я уверен, что если этого не сделаешь ты, то сделает кто-нибудь другой. — Отвали. Сейчас не время для самобичевания, Эрвин, — он выплюнул это имя, словно ругательство и поклялся больше не произносить его. — Какого чёрта ты плачешь? Они не были твоими друзьями, ты не можешь их потерять. — Но они были твоими. Теплота в голосе Эрвина заставила Леви дрогнуть. Обычно его спокойный голос успокаивал Леви и сейчас он чувствовал, что это действует. Но Леви не хотел успокаиваться. Он не хотел чтобы ему стало легче. Он заслужил это. — Мне не нужна твоя жалость, коммандующий. И ты мне не нужен. Леви повернулся, чтобы уйти, пока его отвращение к своему другу и к самому себе, не стало ещё сильнее. Ну, что ж. Если не будет никаких юридических последствий этой катастрофической вылазки, Леви Аккерман был достаточно опытен в самонаказании, чтобы исправить это. — Завтра утром я отправлю нескольких разведчиков в те городки откуда они родом, — сказал Эрвин, задержав Леви в дверях. — Не стоит беспокоится. Мы с Гюнтером съездим, — не оборачиваясь, сказал он. — Я сниму тебя со следующего задания. Так что ты сможешь восстановиться. — Мне ничего от тебя не нужно, — с сарказмом сказал Леви, словно заглянув Эрвину в душу. Он сказал это очень многозначительно. Эрвин снова подумал, что извиняться бесполезно. — Я знаю. И я тебя не осуждаю. Но, пожалуйста, сделай для меня одну вещь, — попросил Эрвин. — Скажи Боссардам (Леви и Эрвин вздрогнули при упоминании этой фамилии), что они по-прежнему будут получать жалованье Ауруо. Я знаю, что он поддерживал их и посылал домой свой заработок. Выплаты сохранятся в полном объеме, пока все братья не достигнут совершеннолетия. Скажи им. — Да, сэр. Дверь захлопнулась.***
Флэшбэк. Восемь лет назад. — Это какой-то бобовый стебель., — подумал Гюнтер, незаметно оглядев долговязого офицера с ног до головы. Он выглядел таким... хрупким. И спокойным. Гюнтер был поражён тем, что такой мягкий на вид молодой человек смог получить повышение в рядах Разведкорпуса. Моблит Бёрнер пристально посмотрел на Гюнтера и тот попытался сесть в седле чуть прямее. У Моблита были мягкие глаза, без тени страха. Было странно встретить солдата, который выглядел так, будто всё ещё верил во что-то хорошее. — Я работал с тобой однажды во время восстановления Марии, — тихо сказал Моблит, когда они ехали через лес. — Меня ты конечно не запомнил. Но сражался ты хорошо. Остальные члены отряда и Ханджи ехали чуть впереди, болтая и знакомясь друг с другом. Чуть раньше, в этот же день, Леви представил Ханджи и Моблита команде и эти двое теперь сопровождали отряд из Адского дома обратно в штаб-квартиру. Впереди раздавался возбуждённый, громкий голос Ханджи и всё ещё слишком неопытные, чтобы догадаться, что лучше её игнорировать, остальные трое внимательно слушали, в то время, как Леви ушёл в себя. Но лошадь Моблита была старая и шла медленнее и, ну… Хорошие солдаты не бросают отстающих… Поэтому Гюнтер ехал рядом с ним. — Благодарю вас, офицер, — сказал Гюнтер официальным тоном. Он всё ещё находился на той чопорной, сдержанной стадии отношений, которую проходил при знакомстве с новыми людьми, особенно с сослуживцами. К тому же, в дополнение к обычной для него стеснительности, Гюнтеру было вдвойне сложно, так как приходилось поддерживать разговор с ехавшим рядом с ним, незнакомым офицером, Моблит отмахнулся от формальностей. Его голос был таким мягким. Гюнтер тупо задался вопросом, не слышал ли он кого-нибудь ещё. — О, просто Моблит. Все зовут меня Моблитом. — Что ж, Моблит, спасибо. Я с нетерпением жду возможности поработать с вами. — Я тоже. Исходя из того, что я видел раньше, было бы здорово, если бы наши спины прикрывал именно ты. Было ли это игрой света, или Гюнтер действительно заметил, что мужчина покраснел? — То есть, — уточнил Моблит, — Я уверен, что все в вашем отряде очень хорошо подготовлены. — Так и есть. — Гюнтер откашлялся. — Думаю, что и вы тоже, если вас так рано повысили до офицера. — Удивительно, но не многие захотели взяться за эту работу. — Тебе идёт, — старательно подыскивая слова, с натугой продолжал Гюнтер. — Твоя работа – помогать командиру отряда Ханджи изучать Титанов, верно? Моблит с гордостью выпрямился в седле. — Да. Она самая лучшая. Однако её работа слишком сложна для одного человека, даже для Ханджи Зои. Вот тут-то я и вступаю в игру. Я слежу за тем, чтобы она шла по расписанию, была в безопасности, помогаю вести записи и проводить эксперименты. — Звучит не так уж плохо. Ваши темпераменты действительно… дополняют друг друга. Моблит от души рассмеялся. Гюнтер был в восторге от того, как мужчина откинул голову назад и от чистого, тёплого звука, наполнявшего его. — Это тактичный способ сказать, что Командир отряда чересчур активен и неосторожен. Да так и есть. Именно поэтому я и пью. — Тебе никак нельзя. Ты такой тощий, что сразу помрёшь, — пошутил Гюнтер. Но сказав это, испугался. Имеет ли он право подсмеиваться над сослуживцем, с которым только что познакомился?! Моблит воспринял это хорошо. — Хм… Ну, мы можем как-нибудь поменяться местами и ты будешь работать на командира отряда. Потом посмотрим, что ты скажешь, идёт? — Я Пас. Я хочу подобраться поближе к затылку Титана, а не препарировать его. — О, мы не просто будем их препарировать, — сказал Моблит, снова загораясь. — С вами, ребята, мы сейчас думаем о невозможном. Мы надеемся, что сможем захватить Титана живым! — Конечно, конечно. А ещё мы начнём держать их в качестве домашних животных. Гюнтер закатил глаза. Отряд Леви был хорош, но вряд-ли, когда-нибудь наступит день, когда они посадят Титанов под замок. — Вот что я тебе скажу, Моблит: на Зимний праздник моим подарком тебе будет добротный трёхметровый, согласен? — Договорились. Они неловко пожали друг другу руки, потянувшись со своих лошадей, оба слегка покраснев. — Знаешь, Гюнтер, я думаю, это было бы здорово. — Я тоже так считаю.***
Гюнтер, находился у себя в комнате и укладывал сумку для поездки в Южную часть Стены Роза утром, а потом, через несколько дней в Сину. Леви брал его с собой, чтобы сообщить печальную новость семьям Петры и Ауруо. Он страшно боялся этого поручения. В голове проносилось множество мучительных мыслей: Какие последние слова он сказал своим друзьям ? Сколько страданий они пережили перед смертью? Эти тяжёлые, гнетущие раздумья сочетались с задачей найти подходящую дорожную рубашку для встречи с их родителями. Раздался робкий стук и в приоткрытую дверь вошла стройная фигура Моблита Бёрнера. Гюнтер спиной чувствовал пристальный взгляд Моблита… тот же взгляд, который пронзал его во время тренировок, который следовал за ним из тренажерного зала. Но сей раз с жалостью, а не с застенчивой тягой. И на сей раз, это было потому, что Гюнтер кого-то утратил. — Что тебе надо, Бёрнер? — буркнул Гюнтер, не нуждаясь в утешении. Он не заслужил ни утешения, ни жалости. Во всяком случае не в этот раз, ведь своими действиями, он фактически погубил своих друзей. — Я пришёл сообщить тебе, что с Элдом всё впорядке, так считают медики. Он будет слаб ещё несколько дней, но серьёзных повреждений нет, — доложил Моблит, всё ещё стоя в дверях. — Ты спас его. — Это не так. — Я разговаривал с ним. Он сказал, что ты спас его. — Мо, прекрати. — Нет, это ты прекрати, Гюнтер. Назачем винить себя за это. — Я мог бы спасти и их тоже. — Нет… — Тебя там не было Мо, ты не поймёшь. — Леви велел тебе отступать. Ты выполнял приказ. Гюнтер саркастически рассмеялся. — Конечно, разве это не лучшее оправдание? Я спокойно сплю по ночам, потому, что все мои друзья мертвы согласно приказу. Моблит шагнул вперёд и взял в ладони лицо Гюнтера. Боже, он был так красив. Данное действие, в другое время, в другой временной шкале, где Петра и Ауруо просто препирались внизу за ужином, где стен не существовало, а Титаны были цветками мака, эти ощущения сильных рук Моблита на его скулах, было бы всем о чём Гюнтер мог бы мечтать. Это, помимо всего прочего, было тем, о чём он мечтал по ночам. Именно благодаря Моблиту он начал понимать Элда, который, говоря о Майе, не мог сдержать радость и рассказывал о ней всем подряд. И как погиб Ауруо, пытаясь быть с Петрой, погибая, выкрикивая её имя. Теперь он понимал всё это. Однако сейчас он не мог быть с Моблитом. Не тогда, когда такое несчастье. Он не хотел, чтобы его любовь была омрачена потерей. Он хотел, чтобы они были разделены, чтобы ничто не делало их отношения несовершенными. — Не сейчас, Моблит. Ты не вовремя, — фыркнул Гюнтер. — Я думаю, что выбрал подходящее время. — Но это не так. С тобой всё должно быть идеально. Когда всё счастливы… а не потерпели поражение. Ты заслуживаешь… — Ты не имеешь права говорить мне, чего я заслуживаю, идиот, — сказал Моблит, целуя его в губы. Это не отвлекло Гюнтера от мыслей о друзьях, погребённых под зданием и внутри Титана. Если не сказать больше, это ранило его ещё сильнее, потому что Гюнтер чувствовал всю свою любовь и заботу к этим глупым людям, которых он называл друзьями и чувствовал их утрату, свою утрату, так контрастирующую с этим прекрасным человеком перед ним. Через мгновение они отстранились друг от друга. — Они бы этого хотели, — серьёзно сказал Моблит. — Они бы хотели, чтобы ты тоже попытался быть счастливым. — Я уезжаю утром, — сухо сказал Гюнтер. Он не собирался плакать. Он был чёртовым солдатом. Он не собирался плакать. — Я знаю. И я поеду с тобой. Он был потрясён. — Неужели Ханджи… — Нет, — он положил руку на грудь Гюнтера. — Это всё я. Тебе не обязательно быть одному, Гюнтер. Я не могу изменить ничего из того, что произошло. Однако я могу быть уверен, что ты не один. Этого было достаточно. Словно марионетка, которой перерезали верёвочки, Гюнтер рухнул на пол в объятия возлюбленного**, рыдая оттого, что любил так сильно и не тех людей, которые в итоге погибли.