Чем дальше, тем сложнее мне сдержать шторм в моем сердце, За улыбающейся маской начинает проглядывать мое истинное лицо. Epiphany
Первые недели даются Сокджину тяжело. Но не в физическом, а в моральном плане. Зелья все еще отвратительны на вкус, настолько, что Сокджин начинает подозревать, что его травят, а не лечат, приступы все еще заставляют проводить в обнимку с унитазом привычные полчаса в день, а после ритуалов он чувствует себя так, будто его переехали катком, выжали из него все силы и закинули в печь. На втором сеансе с Суран Сокджин отключается, а когда ведьма приводит его в чувства, обнаруживает, что лежит лицом в лепестках бархатцев, щеки его мокрые от пота и слез, а горло и все тело горят так, словно он проглотил раскаленный брусок металла. Так что да, официально, Сокджин ненавидит эту часть лечения больше всех остальных. Однако, все это можно вытерпеть. В отличие от удушающей, тягостной тоски, что наваливается на Сокджина, как только он немного привыкает к своему новому окружению и среде. Сокджин проводит большую часть свободного времени либо с Чимином и Тэхеном, если была его смена, либо в своей комнате, либо гуляя по двору больницы. Это довольно уютный небольшой парк, слишком маленький, чтобы действительно проникнуться целительным спокойствием природы, но достаточно умиротворяющий, чтобы расслабиться в нем. Сокджину нравится красивая беседка, где он часто просиживает часы, зачитываясь электронной книгой, нравятся аккуратные узкие дорожки и скамейки под развесистыми ветвями цветущих деревьев вишен и кленов. В этом месте он даже почти может поверить, что не проклят и не заперт на неопределенный срок, предсказать который не могут даже маги-врачи, в отделении полном несчастных людей с грустными, обреченными и пустыми глазами. Сокджин вообще мог бы даже воспринимать свое пребывание здесь, как незапланированный отпуск, если бы горло ему не сжимала постоянно давящая печаль. Она почему-то воспринимается даже инороднее, чем бархатцы, поселившиеся в его легких. К ним он уже привык, а вот к этому странному щемящему ощущению безнадежности нет. Доктор Хан заверяет его, что это нормальное состояние для проклятого ханахаки. Депрессия и апатия довольно распространенные следствия проклятия, и Сокджину еще очень повезло, что он чувствует только тоску, у некоторых проклятых появлялись серьезные суицидальные порывы, из-за необходимости забыть любимого человека и боли от постоянных приступов. И со временем Сокджину обязательно станет лучше. Когда лечение начнет приносить свои плоды и организм окрепнет, его мысли также приобретут более позитивный характер. Сокджин верит психотерапевту, только вот легче от этого почему-то не становится. На самом деле, Сокджин винит во всем атмосферу в отделении. Когда вокруг тебя ходят, в основном, несчастные тени людей, это не особо вдохновляет и не настраивает на оптимистичный лад. Конечно, такими были не все, Сокджин познакомился с одной , на удивление, веселой девушкой, которая увлеченно обсуждала с ним фильмы и известных актеров, а затем со смехом рассказывала, как с подругами пыталась пронести алкоголь в университетской поездке. Ее прокляла бывшая нового парня, и она совершенно искренне сокрушалась, что успела провстречаться с ним всего две недели. Однако сам Сокджин был за нее рад, девушка не успела по-настоящему глубоко полюбить этого парня, поэтому вряд ли задержится в больнице надолго. Но таких людей как эта девушка здесь мало, потому что у каждого проклятого ханахаки есть своя печальная история, которая подавляет пациентов даже больше, чем само проклятие. В один день Сокджин сидит на подоконнике в коридоре рядом со своей комнатой и бессмысленно пялится в окно, выходящее на больничный парк. Весь день на улице пасмурно и противный мелкий дождь то начинает лить, то перестает, и Сокджину совершенно не хочется выходить на улицу, чтобы увидеть серое, затянутое тучами небо. Из окна его тоже неплохо видно. В своей комнате Сокджину хочется находиться еще меньше, за две недели она успела приесться и начала слишком плотно ассоциироваться с приступами ханахаки и кошмарами, которые все чаще мучают его. Комната душит Сокджина, он даже в собственной квартире не проводил столько времени, как в ней. К тому же, это был не дом, не уютное место, где чувствуешь себя под защитой, а просто временное пристанище, такая же часть больницы, несмотря на все старания сделать ее не сильно напоминающей обычную палату. Общая комната навевает на него безысходность, что так и липнет к коже, когда он находится в ней слишком долго. Сами проклятые не вели себя необычно, и, по большей части были спокойны, но печаль в их глазах убивает в Сокджине любую светлую мысль или ее зачатки. К тому же, Сокджин не хочет становиться в очередной раз свидетелем того, как кого-то выворачивает цветами. А такое случается время от времени. Сокджину не противно, он привык к собственным цветам, так что чужие не очень его трогают, просто это заставляет вспомнить свои ощущения во время приступов, и вот в этом уже очень мало приятного. Коридор с комнатами тяжелобольных оказывается более-менее оптимальным вариантом для уединения, здесь почти всегда безлюдно. Этот закуток маленький, всего с шестью комнатами-палатами, и, помимо Сокджина и Юнги, здесь живет еще двое тяжелобольных: женщина лет сорока и девушка, примерно их ровесница. Девушка выходит из комнаты только на процедуры и тут же возвращается обратно, по словам Юнги, которые Сокджину пришлось из него силой вытягивать. Она ни с кем не общается и маниакально желает излечиться, поэтому, как огня, избегает абсолютно всех, даже врачей. Юнги уточнил, что она здесь уж третий месяц. - Если она так хочет вылечиться, почему она до сих пор… - спрашивает Сокджин тогда. Этот разговор происходит в столовой, примерно в конце первой недели Сокджина в клинике. Тэхен едва ли не волоком притаскивает Юнги на завтрак и усаживает за стол рядом с Чимином, который сразу же принимается обнимать Юнги с искренним щенячьим восторгом в глазах. Юнги недовольно кривится, но не отталкивает Чимина, к удивлению Сокджина, лишь мягко похлопывает по плечу, бурча, что бы его отпустили уже поскорее. Сокджин даже не представлял, что эти трое действительно так близки. На самом деле, видеть подобное взаимодействие между ними - своеобразный шок. - Хотеть вылечиться, и реально делать что-то для этого – разные вещи, - спокойно отвечает Юнги. Под строгим взглядом Тэхена он тяжело вздыхает и демонстративно откусывает немного от прямоугольного ттока, который тот сунул ему в руку. Тэхен хмурится, но его поза немного расслабляется, когда Юнги сглатывает. - Ей не помогает магия, потому что она не может забыть… свою любовь? – Сокджин поджимает губы, в голове невольно мелькает уже привычная мысль, что и он может закончить также. Он отгоняет ее подальше. - Откуда я знаю? Я с ней не общался, по очевидным причинам, - пожимает плечами Юнги, скучающе сощурив глаза. - А вторая? Почему ее я почти не видел? – интересуется Сокджин, после несколько мгновений молчания, что повисает после этих слов. Отвечает ему, однако, на этот раз Тэхен. - Это потому что время ваших процедур совпадает, вас просто ведут разные специалисты, в остальное время она гуляет в парке, либо обсуждает свое лечение с доктором Ли. Она постоянно с ним спорит и говорит, что его методы совсем неэффективны. Сокджин удивленно поднимает брови. - Она сама врач. Не маг, конечно, но думает, что знает лучше, - отвечает Тэхен, пожимая плечами. Так что Сокджин не боится, что в этом коридоре помешает кому-то, или кто-то помешает ему. Было сложно не столкнуться со своими соседями в таком маленьком закутке, и если это еще не произошло, значит, никто из них не горел желанием знакомиться. Поэтому он прижимается лбом к холодному, усеянному мелкими каплями дождя, стеклу и тяжело вздыхает. Это был один из плохих дней. В последнее время у Сокджина их стало слишком много, и если раньше это заставляло беспокоиться, то теперь он привык, что просто может чувствовать себя подавленным без веской на то причины. Хотя в этот раз причина, пожалуй, была. И даже несколько. Сегодня Сокджин проснулся от очередного кошмара, в котором он умирал снова и снова, задыхаясь от цветов, что разрывали его горло и насквозь прорастали через грудную клетку. А затем они разговаривали с доктором Ли о его прогрессе, и из этого разговора Сокджин вынес, что его лечение продвигается куда медленнее, чем доктор надеялся. Чем сам Сокджин надеялся. И потом доктор Хан начал в своих расспросах подбираться все ближе к Намджуну. В этот день он спросил про Харин. - Вы думаете, что заслужили это? Заслужили то, что она вас прокляла? – спрашивает психотерапевт после того, как Сокджин рассказывает их с Харин историю. Сокджин поводит плечами, ему некомфортно все это обсуждать. - Нет. Но я понимаю, почему она это сделала, - отвечает он. – Люди делают ужасные вещи, когда им больно. - Вы чувствуете себя виноватым перед ней? Сокджин впивается пальцами в подлокотник дивана. Ему не хочется отвечать, потому что это тяжело, быть честным всегда тяжело. - Меня не тащили в эти отношения насильно, - Сокджин говорит это медленно, осторожно подбирая слова. – Я дал ей ложную надежду, позволил верить в будущее, которое не мог ей обеспечить. Так что да, в этом я перед ней виноват. - И как думаете, когда вы сможете искупить свою вину? – спрашивает доктор, пристально глядя на него. - Что, простите? – вздрагивает Сокджин и непонимающе смотрит на мужчину. - Как долго еще вы должны страдать, чтобы искупить в своих глазах вину перед ней? – спокойно поясняет доктор, и Сокджин хмурится. Он никогда не думал, что проклятием искупает вину перед Харин. И как это вообще связано с ханахаки? - Думаю, я уже искупил любую вину, что на мне была, – хмурится Сокджин. Он скрещивает руки на груди и откидывает на спинку дивана. – Харин прокляла меня. Она отобрала у меня человека, которого я люблю. Я заплатил сполна и даже больше. Доктор Хан задумчиво смотрит на него, затем опускает глаза и что-то пишет и вычеркивает в своем блокноте. Сейчас, прокручивая в голове этот разговор, Сокджин тяжело вздыхает. Он действительно не чувствует острой вины перед Харин, сам факт того, что его прокляли, уже в каком-то смысле является его наказанием, разве нет? Сложно чувствовать себя виноватым перед человеком, который обрек тебя на страдания, по чьей вине тебя душат цветы, и выворачивает лепестками. И не то чтобы Сокджин умалял чувства Харин к нему, но он не мог ничего поделать с мыслями, что его наказание оказалось непомерно жестоким. Намджун никогда не сможет полюбить Сокджина, но Сокджину ни разу не пришла в голову мысль нанять колдуна, проклясть его и вырвать Мину из сердца парня. Сокджину никогда не приходила мысль сделать Намджуна несчастным, заставить его пройти через такую боль. И да, Джин понимает, что обстоятельства в их ситуациях совсем разные, но все же… Он не может отделаться от ощущения, что на месте Харин не смог бы поступить также. Но, даже если и не вина, могут ли другие чувства Сокджина к ней подпитывать ханахаки? Доктор Ли говорил ему, что проклятие любит сожаления и боль. Может, он действительно просто думал, что отпустил всю эту ситуацию с Харин, когда на самом деле не захотел травмировать себя еще больше и разбираться во всем этом? Не хотел глубже зарываться в том, что, на самом деле, думает и чувствует по поводу всего, что произошло? Сокджин понимает, отлично понимает, что в глубине его души есть часть, очень злая, темная часть, которая никогда не позволит ему простить или просто снова заговорить с Сон Харин. Сокджин испуганно вздрагивает, когда дверь напротив неожиданно распахивается и из своей комнаты выходит Юнги. Парень замирает, столкнувшись взглядом с Сокджином, на нем потертые джинсы, растянутая темная футболка и толстовка поверх с расстегнутой молнией, в длинных худых пальцах Сокджин замечает сигарету. Юнги осматривает его с головы до ног и чуть хмурится. - Ты чего здесь? – спрашивает он, голос хриплый, как и всегда, но Сокджин отчетливо улавливает в нем усталость. Последние пару дней она проступает во всем внешнем виде парня особенно ярко. Сокджин неопределенно поводит плечами. - На улице дождь, - отвечает он. Юнги смотрит в окно, щурится, затем пожимает плечами и подходит к подоконнику. Он спокойно открывает одно из окон, Сокджин взвизгивает, когда мелкое крошево дождя опаляет его лодыжки. - Йа! Ты не можешь курить снаружи? – возмущается он, поспешно поджимая под себя длинные ноги. Юнги спокойно смотрит ему прямо в глаза. - На улице дождь, - невозмутимо цитирует он, Сокджин раздраженно скрипит зубами. - В отделении куча других коридоров и окон. - И ты можешь воспользоваться любым из них, - серьезно кивает Юнги, затягиваясь сигаретой. - Йа! – начинает Сокджин, но резко замирает. – Стоп… Как ты… Когда ты ее зажег? – хмурится он, изумленно глядя на тлеющий кончик сигареты. Юнги выгибает бровь и смотрит на него как на идиота. - Только что. - Но когда? Я не видел… - Сокджин с подозрением глядит на этого парня, который лишь чуть склоняет голову к плечу. – Погоди, ты что колдун? – брови его сами собой удивленно поднимаются. Юнги смеряет его долгим взглядом. - А ты не особо наблюдательный, да? – заключает он. Сокджин невольно обиженно надувается. - И как я должен был это заметить, ты никогда не колдовал при мне! И никогда не говорил, что ты маг! - Это какая-то часть этикета, о которой я не знаю? При знакомстве называть свое имя, возраст, принадлежность к магии, ориентацию и кинк в постели? – Юнги выгибает бровь и пронзает Сокджина пристальным взглядом, под которым тот невольно тушуется. То, что Юнги очень прямолинейный парень, понимаешь сразу же, как начинаешь с ним говорить, но Сокджин все равно никак не может привыкнуть к этому. Он никогда прежде не встречал человека, который изначально давал бы всем окружающим понять, с чем им придется иметь дело, если они решат с ним общаться. Сокджину кажется, что их с Мин Юнги растили в каких-то разных социумах, потому что в обществе, где рос Сокджин такое поведение приравнивалось почти что к грубости. Юнги пожимает плечами, делает очередную затяжку и выпускает сизый дым в открытое окно. Сокджин оглядывает его и приходит к выводу, что Юнги, даже болезненно худой, ужасно бледный с темными кругами под глазами и подрагивающими пальцами, выглядит как-то чертовски эстетично с сигаретой между губ. Он сам по себе ходячая эстетика, хотя не должен быть таковым, ханахаки никого не красит, но именно ему почему-то идет и трагическая бледность и острые выпирающие ключицы, и потрескавшиеся и искусанные губы. И, возможно, теперь у Сокджина есть ответ, почему. Магия. Это все магия. Однозначно. А затем Сокджин неожиданно понимает, что никогда не думал об этом. Он никогда не задумывался, может ли маг проклясть другого мага? Ему почему-то всегда казалось, что на магов не действует ханахаки, а даже если и действует… Разве магу не легче исцелиться? Потому что он… ну, маг? Тогда почему Юнги… - Это проблема? – выводит Сокджина из задумчивости голос Юнги. Сокджин озадаченно склоняет голову набок. – То, что я маг, - поясняет парень. Сокджин удивленно моргает. - Нет… вовсе нет, - немного растерянно отвечает он. – Почему это должно быть проблемой? - Потому что тебя, очевидно, проклял маг, - Юнги не поворачивается к нему, скучающе смотрит на темно-серое небо через мутное от капель стекло. - Но это же был не ты. Почему у меня должны быть проблемы с тобой? – удивляется Сокджин. Юнги небрежно поводит левым плечом и чуть морщится от этого движения всего на мгновение. - После ханахаки людям сложно… доверять магам, - произносит он. Сокджин задумчиво поджимает губы. Возможно, вот она, причина, почему Юнги такой нелюдимый и отстраненный, может быть, дело не только в его характере, как Джин думал изначально. Возможно, действительно сложно не стать изгоем в месте, где все, абсолютно все, пострадали от твоих собратьев. Мало кого в такой ситуации будет волновать, что ты пострадал не меньше. - Ну, если ты не станешь меня проклинать или пытаться приворожить, то у нас с тобой проблем не будет, - как можно беспечнее улыбается Сокджин. Он почти не знает Юнги, но, честно говоря, Сокджину ни разу за все эти две недели не приходило в голову, что он плохой человек. И, несмотря на его вечное ворчание и холодность, он помог Сокджину в первый же день. Так что у Сокджина нет причин отталкивать его от себя только из-за того, кем он родился. Это был бы… довольно отвратительный поступок, на самом деле. Юнги кидает на него мимолетный взгляд и едва заметно усмехается краем губ. - И часто с тобой такое происходит? Часто тебя привораживают? – спрашивает он, Сокджин невозмутимо обводит рукой своей лицо. - Посмотри на это лицо. Йаа, само совершенство, - протягивает он с откровенным восхищением в голосе, Юнги едва заметно приподнимает бровь. - Неудивительно, что все хотят заполучить такого красавца, - Сокджин гордо вскидывает голову. Юнги внимательно изучает его лицо несколько мгновение, а затем неожиданно кивает. - Действительно… неудивительно, - совершенно серьезно говорит он и отворачивается, чтобы вновь затянуться сигаретой. Сокджин потрясенно хлопает глазами, глядя на его профиль, затем поспешно опускает взгляд на свои руки. Он ненавидит себя за то, что отчетливо чувствует, как кончики его ушей краснеют. За эти две недели они с Юнги общались нечасто, пусть даже их комнаты и напротив друг друга, Сокджин редко видел своего соседа. Но и несколько разговоров дали ему понять, что Юнги очень честный человек, он никогда не говорит того, чего не имеет в виду или того, во что не верит. Поэтому сейчас Сокджин не может не засмущаться, когда Юнги просто спокойно соглашается с его веселым хвастовством, будто Сокджин вовсе не нес только что отборнейшую чушь. Это даже нельзя назвать комплиментом, Юнги просто будто согласился с фактом, который только что подметил, но от этого Сокджин смущается лишь больше. Ему говорили, что он красив, конечно же, говорили, и он сам отлично это знает, однако он совершенно не ожидал такой реакции от Юнги. Не ожидал, что Юнги действительно серьезно оценит его внешность. - И все же, почему ты не с Чимином сейчас? – спрашивает Юнги спустя какое-то время. Сокджин поднимает голову и смотрит на него, его уши до сих пор красные, он это чувствует. - Мне иногда тоже нужно побыть одному, - дуется он, Юнги смиряет его скептическим взглядом, и Сокджин закатывает глаза. – У него посетитель, - неохотно выдавливает он. И это правда, Сокджин, скорее всего, отодвинул бы свои депрессивные мысли и не стал бы тратить время на то, чтобы грустно пялиться на дождь, как маленькая девочка, если бы Тэхен был сегодня на дежурстве или Чимин – свободен. В отличие от большинства других пациентов, Чимина навещали часто, но каждый раз он возвращался с этих встреч подавленным и погруженным в себя, а иногда и вовсе прятался в своей комнате и не выходил оттуда целый день. Обычно это происходило, если визиты приходились на дни, когда Тэхена не было в отделении. Потому что Тэхен в свои смены не отставал от расстроенного парнишки и продолжал тормошить, как бы Чимин ни отмахивался от него. Сокджин может только предполагать, кто именно навещает младшего, но что этот человек не помогает Чимину выздороветь, а только усугубляет его состояние, очевидно. И, судя по тому, что Сокджин так и не смог найти парня в отделении, сегодня, видимо, именно тот день, когда Чимина настолько расстроил его гость, что он тут же скрылся за дверью своей спальни. Сокджин не удивляется, когда, услышав это, Юнги хмурится и раздраженно цыкает сквозь зубы. Его кошачьи глаза сужают и загораются злым огнем, это, наверное, одна из немногих ярких эмоций, которую Сокджин отчетливо видит на его лице за все время, что он здесь. Юнги небрежно выбрасывает окурок в приоткрытое окно. - Опять она, - едва ли не шипит он, его губы презрительно изгибаются. Сокджин с любопытством приподнимает брови. - Это его… ну… тот человек, которого он… - нерешительно спрашивает Сокджин. Юнги бросает на него мимолетный взгляд и вновь отворачивается. - Нет. Это его мать. И все неймется ей… - он тяжело вздыхает и раздраженно взлохмачивает волосы на затылке пятерней. - Мать? Но… - растерянно бормочет Сокджин, однако поспешно закусывает губу, обрывая себя. - Родители думают, будто знают, что лучше для их детей, но они не всегда правы, - произносит Юнги, он зябко ежится и засовывает свои тонкие бледные руки в карманы толстовки. Сокджин хочет спросить больше, но не думает, что имеет на это право, поэтому просто кивает и задумчиво смотрит в окно. Он мысленно делает себе пометку, принести под дверь Чимина каких-нибудь вкусняшек, чтобы хоть так его приободрить.***
Первый визит Чонгука приходится на выходной день. И до самого обеда Сокджин не может найти себе места, из-за чего Тэхен подшучивает над ним, а Чимин просто с мягкой улыбкой наблюдает за тем, как он заламывает руки и мельтешит взад-вперед перед сестринским пунктом. Он настолько раздражает всех, что даже терпеливая Джису не выдерживает и отгонят его подальше папкой с историей чьей-то болезни. Наконец, Тэхену сообщают, что к Сокджину пришел посетитель, и санитар вручает ему специальный пропуск, по которому Джин может беспрепятственно спуститься в зал для посетителей, побродить по территории больницы и вернуться обратно в отделение. Сокджин расписывается в бланке, что действительно ушел и обязательно вернется, и спускается в фойе. Только когда он видит Чонгука, нервно притоптывающего ногой, нахмурившегося и сосредоточенно глядящего на настенные часы, Сокджин понимает, как же сильно соскучился за две с половиной недели. Чонгук поднимает голову и, как только он видит брата, глаза его загораются, радостная и облегченная улыбка трогает губы, и он поспешно вскакивает на ноги. Он подбегает к Сокджину, обнимает его и утыкается носом в плечо. Сокджин изо всех сил сжимает его в объятиях, напитываясь знакомым и родным теплом. Чонгук глухо шмыгает носом и Сокджин коротко смеется. Он не знает почему, но у него самого на глазах выступают слезы. Скорее всего, он так устал от этой атмосферы тотальной безысходности, что лицо любимого человека – это просто уже слишком. Они стоят так несколько минут. Чонгук комкает его свитер в руках, Сокджин успокаивающе покачивает брата из стороны в сторону и похлопывает по лопаткам. Наконец, Чонгук отстраняется, вытирает глаза тыльной стороной ладони и внимательно оглядывает старшего с ног до головы. - Ты выглядишь лучше, хен. Слава богу, - с облегчением выдыхает парень. - Да, я и чувствую себя лучше, - кивает Сокджин, и это не ложь, он действительно чувствует себя лучше. Ненамного, но лучше. По крайней мере, теперь приступы случают у него только раз в день и рвет его только соцветиями и лепестками, без стеблей. Это уже достижение, по мнению Сокджина. Не по мнению доктора Ли, конечно же. Они садятся за один из столиков, что стоят в зале специально для посетителей и пациентов. Чонгук просит рассказать обо всем, и Сокджин развлекает его, в красках расписывая Тэхена и Чимина и вспоминая несколько смешных историй, которые успели произойти с ними. Сокджин не рассказывает про то, как именно проходит лечение, вообще никак не касается этого момента, и Чонгук, видимо, понимая, что брат не хочет об этом говорить, не спрашивает. Он также не спрашивает, когда именно Сокджина выпишут. Когда Сокджин перестает жаловаться на то, что скучает по Чжангу и домашнему кимчи, Чонгук рассказывает об университете, занятиях, одногруппниках и ноет из-за тяжелой учебы и приближающихся соревнований по танцам. - Хей, ты хочешь этот приз, - поддразнивает его Сокджин, легонько пиная под столом ногу младшего. Чонгук морщится, но кивает. – Ты должен прислать мне свое селфи с ним, когда выиграешь. Представь, как много сил мне это придаст, - улыбается Джин. Чонгук смотрит на него и поджимает губы. - Конкурс через два месяца, хен, - говорит он, и в его глазах появляется встревоженный огонек. Сокджин пытается удержать улыбку на лице, но он знает, что она становится кривой и насквозь фальшивой. - Да, ты говорил, - кивает он. Чонгук смотрит на него, на его лице отражается боль понимания, Сокджин успевает это увидеть, прежде чем парень опускает голову. Он дышит медленно и очень глубоко и лишь спустя несколько мгновений вновь смотрит на Сокджина. Губы у него дрожат, несмотря на то, что он старается это скрыть. - Хорошо, хен. Я обязательно пришлю тебе фото, вот увидишь, - Чонгук крепко сжимает его руку и решительно кивает. Сокджин улыбается. Он надеется, что это не сильно похоже на болезненный оскал. Сокджин показывает Чонгуку больничный двор и свои любимые места в нем – беседку и скамейку под вишневым деревом. Чонгук фотографирует оба места и обещает Сокджину зарисовать их, Джин не знает, зачем ему это, но соглашается, потому что, почему бы и нет. А затем, когда они заходят в самую отдаленную часть парка, под одним из развесистых кленов Сокджин видит знакомую бледную фигурку в черной панамке, черном свитере и темных штанах. - О, - удивленно произносит Сокджин, замирая. А затем он с любопытством склоняет голову набок и чуть улыбается. Юнги сидит прямо на земле в позе лотоса, и на фоне зеленеющей травы и листьев он смотрится как большая черная тень, инородная темная клякса на ярком весеннем пейзаже. Сосредоточенно нахмурившись и сморщив нос, он что-то пишет в большой толстой тетради, то и дело зачеркивает и поспешно пишет заново, в ушах у него наушники, а рядом на траве лежит телефон. Он, кажется, полностью погруженным в процесс и, честно говоря, Сокджин вообще впервые видит его таким увлеченным, это даже немного сбивает с толку. Невольно рушит сложившийся образ в голове Сокджина о Юнги, вечно равнодушном и скучающем с налетом какой-то романтической трагичности в каждом движении. И Сокджин ничего не может поделать с собой. Ему любопытно. - Что такое, хен? – спрашивает Чонгук рядом. - Это мой сосед, - поводит плечом Сокджин. - Сосед? – непонимающе хмурится младший. - Он живет в комнате напротив моей, - отмахивается Джин и направляется прямо к Юнги. Он, на самом деле, не знает, зачем, но разве было бы вежливо, если бы он просто прошел мимо? Конечно же, нет. Поэтому он подходит к не замечающему его парню, резко садится на корточки сбоку от него и выдергивает один наушник, слегка задевая мочку бледного уха. - Хэй, Юнги-я, - он довольно ухмыляется, когда Юнги вздрагивает, поспешно захлопывает тетрадь и расширившимися глазами смотрит на него. Заметив, что это всего лишь Сокджин, он моргает, а затем щурится. – Впервые вижу тебя под солнцем, уверен, что не сгоришь? – усмехается Джин. Юнги смеряет его привычным невпечатленным взглядом. - Ты идиот? Я колдун, а не вампир, - отвечает он ровным голосом. - Йа! Где твое уважение! – возмущается Сокджин. - Ты идиот, хен? Я колдун, а не вампир, - абсолютно не меняя интонации, произносит Юнги. Сокджин дуется. - Йа! Мин Юнги! - У тебя посетитель? – спрашивает беловолосый, невозмутимо игнорируя негодующего Сокджина и глядя на Чонгука, который хмурится, но все же нерешительно вежливо кланяется. - Это мой младший брат, Чонгук, - представляет Сокджин, оборачиваясь к брату. – А этот ворчливый дед – мой сосед, Мин Юнги. Для тебя он тоже хен, Гук-и. - Здравствуйте, приятно познакомиться, - кивает Чонгук, скромно складывая руки вместе и чуть сутулясь, как он делает всегда, когда впервые встречается с кем-то, кто старшего него. Юнги явно чуть настороженно оглядывает парнишку, но все же склоняет голову в ответ. Юнги переводит вопросительный взгляд на Сокджина. - Просто хотел поздороваться, - будто оправдываясь, говорит Сокджин, подняв вверх ладонь. Юнги выгибает бровь. - Эм… ну, привет, – безэмоционально проговаривает он. - Вау, как много энтузиазма, - саркастично произносит Джин. - Ты же в курсе, что мы живем напротив друг друга? – Юнги склоняет голову набок, Сокджин невозмутимо пожимает плечами. - Это третий раз за неделю, когда я вижу тебя. - Уже слишком много, на мой взгляд, - отвечает Юнги, выражение его лица вообще не меняется, Сокджин щурится, глядя на него. - Я как раз рассказывал о своих потрясающих буднях в стенах этой чудесной клиники, и Чонгук захотел с тобой пообщаться, - Сокджин нагло усаживается на траву рядом с беловолосым, из-за чего парень окидывает его хмурым взглядом. - Хен, не втягивай меня в это… - растерянно и возмущенно хлопает глазами Чонгук. - Айщ! – обрывает его Сокджин взмахом руки и небрежно поднимает брови. – Он стеснительный мальчик, не обращай внимания, Юнги-я. - Он не выглядит так, будто хочет здесь находиться, - произносит Юнги, скептично оглядывая Чонгука, который изумленно переводит взгляд с брата на его знакомого и обратно, явно не понимая, что вообще происходит. - Это его довольная моська. Всегда такую строит, когда умирает от радости, - серьезно кивает Джин. Юнги очень недоверчиво смотрит на него, а затем поворачивается к Чонгуку. - Слушай, этот жуткий дядя точно твой брат? Моргни, если тебя держат здесь насильно, - доверительно шепчет он очень громким шепотом. Чонгук удивленно поднимает брови, но через мгновение начинает хихикать, а затем и смеяться, когда смотрит на Джина и видит его лицо. Сокджин возмущенно всплескивает руками. - Йа! С чего это я жуткий? – он поспешно поворачивается к Чонгук, пронзая его строгим взглядом. – Не смей моргать, - Чонгук захлебывается смехом и сгибается пополам. Сокджин уже давно не видел, как брат смеется. Это грустное осознание, сразу же вспыхивает в его голове и заставляет его собственную улыбку померкнуть. Он слишком сильно заставил Чонгука переживать за себя. Наверняка, этот мелкий упрямец не показывает и половины из того, что чувствует. Сокджин ощущает на себе чужой взгляд и поворачивает голову. Юнги внимательно смотрит на него и в глазах его Сокджин читает понимание, он едва заметно кивает в сторону Чонгука и мягко улыбается краем губ. Сокджин отворачивается, Чонгук отсмеивается и вытирает выступившие на глазах слезы. Сокджин провожает Чонгука до ворот клиники и всю дорогу не перестает возмущаться тому, что Юнги бесцеремонно прогнал их, заявив, что это его место, а они и без того слишком долго мозолили ему глаза. Чонгук хихикает себе под нос, глядя на то, как старший ворчит и смешно размахивает руками. - Я рад, хен, - говорит он негромко, прерывая тираду Сокджина на полуслове. Сокджин удивленно останавливается и вскидывает брови. Они стоят у витых ворот клиники, и Чонгук неловко начинает переминаться с ноги на ногу и засовывает руки поглубже в карманы своей куртки. Сокджин только сейчас замечает, как сильно у парня отросла челка за то время, что они не виделись. Теперь она полностью закрывает ему глаза, когда он наклоняет голову вниз. – Я рад, что у тебя появились друзья, с которыми тебе так весело. Я давно не видел тебя таким. - Каким? – непонимающе спрашивает Сокджин. Чонгук неопределенно поводит плечами. - Не знаю. Активным? Веселым? Обычным? - Чонгук задумчиво хмурится на мгновение, а затем на его лице неожиданно появляется знакомая дерзкая ухмылка. – На самом деле, кажется, я вообще впервые видел, чтобы ты, хен, так очевидно пытался привлечь чье-то внимание. - Ах, ты мелкий! Сокджин тратит еще минут пять на попытки догнать увертливого Чонгука и отвесить ему подзатыльник, пока сотрудникам охраны больницы не надоедает смотреть на этот цирк и они не прикрикивают на них. Чонгук заливисто смеется, глядя на то, как Сокджин тяжело дышит и сжимает покалывающий бок в нескольких шагах от него. Никакого сочувствия и уважения к старшим. - Хен, признай, ты слишком стар для таких упражнений. И Сокджин бы возразил, если бы в его легких был воздух, но его нет, поэтому он только возмущенно взмахивает рукой. - Но я действительно рад, хен, - говорит Чонгук уже почти серьезно, когда Сокджин, наконец, разгибается. – Ты обычно не ведешь себя так свободно с людьми, которых мало знаешь. Да даже с теми, кого знаешь долго. Но сейчас у меня было ощущение, что вы с Юнги-хеном знакомы уже много лет. И ты… - Чонгук запинается и не совсем уверенно пожимает плечами. – Ты много улыбался. Ну, по-настоящему, - выражение лица младшего становится грустным и улыбка его также чуть печально опускается. – Ты давно этого не делал. Я скучал по этому. Чонгук неловко опускает голову, смущенный своим признанием, и Сокджин поджимает губы, глаза его щиплет от подступающих слез. Но он сдерживается и заставляет себя улыбнуться, потому что он не может попрощаться с Чонгуком на печальной ноте, не тогда, когда они могут увидеться только через неделю или две. - Айгу! – громко умиляется он противным высоким голосом, от которого Чонгук морщится, слишком хорошо зная, что будет дальше. – Чонгук-и так мило переживает за своего хена! Я так тронут, мой маленький братик уже такой взрослый! - Ну тебя, хен! Прекрати! – пищит Чонгук, отскакивая от протянутых к нему рук Сокджина. Сокджин смеется, запрокинув голову, пока Чонгук возмущенно дуется и недовольно топает ногой, как маленький ребенок.***
Сокджин бредет обратно к клинике, задумчиво глядя себе под ноги и бездумно пиная ногами мелкий камешек. После того, как он обнял брата в последний раз и отправил во внешний мир, он ощущает странную пустоту. Он как-то совершенно неожиданно осознал, что действительно заперт в этом месте, и теперь, когда Чонгук впорхнул в эту клетку, а затем беззаботно вылетел из нее, Сокджин почувствовал это особенно ясно. Он заключен в этой клинике и не может покинуть ее из-за своих чувств к Намджуну. Но разве это правильно? Разве любовь должна удерживать тебя в неволе? Сокджин не знает. Очевидно, он никогда не умел любить правильно. Его бы здесь не было, если б он умел. Сокджин совсем не удивляется, когда находит Юнги все под тем же кленом. Его также совсем не удивляет, что он сам оказывается именно на этой отдаленной от остальной части двора полянке, пока бездумно позволял ногам вести его. Возвращение в это место кажется таким естественным. Здесь спокойно, как раз то, что ему нужно сейчас, когда у него на душе скребут кошки. Джин внимательно смотрит на маленькую, сгорбившуюся над тетрадью фигурку, на недовольно поджатые губы, нахмуренные брови, бледные, слегка дрожащие тонкие пальцы с зажатым между ними обкусанным карандашом. - Что ты пишешь? – спрашивает Сокджин. Вопрос срывается с губ сам собой и, только произнеся его, Джин понимает, что ему действительно интересно. Не любопытно, а, по-настоящему, интересно знать. Интересно понять, что может заставить этого замкнутого и закрытого человека выглядеть таким живым и увлеченным, наполнить его жизнью, которой в нем нет в обычные дни. Юнги поднимает голову и встречается с ним глазами. Его лицо не выражает удивления, будто он знал, что Сокджин подойдет к нему вновь и начнет доставать личными вопросами. Он лишь чуть поджимает губы и поводит правым плечом, без возмущения или недовольства. - Песню, - просто отвечает он. Сокджин не может ничего с собой поделать, он изумленно поднимает брови и приоткрывает рот. Он ожидал, на самом деле, чего угодно, но только не этого. - Песню? – бессмысленно повторяет он. Юнги усмехается и кивает, возвращая внимание своей тетради. – Ты пишешь песни? – уточняет Сокджин, на что получает красноречиво вздернутую бровь и взгляд из разряда «ты идиот?». Сокджин растерянно моргает. - Я музыкальный продюсер, - невозмутимо сообщает Юнги, и Сокджин буквально чувствует, как расширяются его глаза. Он хлопает ими несколько секунд, а затем… Неожиданно он думает, что это очень даже логично. Тонкие и длинные пальцы парня идеально подходят для игры на пианино, и Сокджин уже успел отметить его привычку выстукивать ногтями какую-нибудь мелодию, когда он задумывается. Спустя мгновение, Сокджин понимает, что эта профессия вполне подходит Юнги. Джин словно может видеть его, сгорбившегося за столом в тесной студии и часами напролет работающего над новой мелодией. - Вау, а ты крут, Юнги-я, - говорит Сокджин, усаживаясь рядом с парнем и опираясь спиной о ствол дерева. День выдался солнечным и теплым, и Сокджин вдыхает полной грудью запах молодой травы и нежится под теплыми прикосновениями солнца к коже. Юнги окидывает его быстрым взглядом, но ничего не говорит на такое наглое и вопиющее вторжение и даже не закрывает тетрадь, что само по себе Сокджин воспринимает, как немое разрешение остаться. Он чуть улыбается. – Если б ты сказал об этом Чонгуку, он бы завалил тебя вопросами. Он обожает все, что связано с музыкой. - А ты? – неожиданно спрашивает Юнги. – Кем ты работаешь, хен? Сокджин удивленно смотрит на него, но Юнги не поворачивается, будто вовсе не говорил ничего. Юнги явно не из тех людей, которые очень активно интересуются чужой жизнью, поэтому Джина удивляет его вопрос. Он закусывает губу и нехотя выдыхает. - Ничего настолько крутого, как у тебя, - с легким смешком отвечает он. – Я простой офисный клерк, ничего особенного. Юнги внимательно смотрит на него, но теперь уже Сокджин не хочет поворачиваться. Он не знает почему, но ему кажется, что стоит Юнги увидеть его лицо, как он прочтет его душу. Сокджин сам не хочет ее читать и не готов давать возможность делать это другим. - Чонгук, кажется, неплохой парнишка, - произносит Юнги, и Сокджин тепло улыбается тому, что он не развивает тему дальше. Это странно, учитывая его необщительную натуру, но Юнги действительно очень тонко чувствует настроение собеседника. Это качество так странно сочетается с его прямолинейностью и честностью, что Сокджин каждый раз удивляется, когда отмечает его. - Я вырастил его, конечно, он такой, - с напускной гордостью кивает Сокджин. Юнги как-то неопределенно хмыкает. А улыбка на лице Сокджина неожиданно меркнет и слова, которые он даже не думал произносить вслух, вдруг сами собой срываются с губ: – Я хреновый брат, на самом деле. Сокджин вздрагивает от собственных слов и осторожно краем глаза смотрит на Юнги, который поворачивается к нему. Юнги молча ждет продолжения, не торопя и не настаивая. Сокджин нервно поджимает губы. Он не знает, почему рассказывает это все именно Юнги, даже с доктором Ханом ему приходится заставлять себя говорить откровенно, а сейчас его потаенные мысли, будто сами собой, вырываются на свободу против его воли. - У Чонгука танцевальное соревнование через два месяца. Он готовился год. А я даже не смогу его поддержать, - у Сокджина вырывается уничижительный смешок. – Потому что меня прокляли гребанным ханахаки и я ничего не могу с собой поделать. Не могу… Черт. Он опускает голову и закусывает губу. Все это так несправедливо и так глупо. Он сжимает пальцами свежую траву, пытаясь сдержать клокочущие в нем обиду и разочарование. Две с половиной недели и, судя по всем анализам, почти никаких изменений. Его любовь к Намджуну не уменьшилась ни на йоту, а это значит, что он действительно здесь надолго. Как и предсказывал Юнги в самом начале. - Я не звонил своей семье три года. Меня не было на свадьбе брата, я не знаю, как зовут моего племянника, - тихо и спокойно перечисляет Юнги, глядя прямо перед собой. – Кто здесь хреновый брат и сын, так это я. Точно не ты, - спокойно заключает он и просто смотрит на Сокджина своими темными кошачьими глазами. И Сокджин не может ничего сказать или сделать, потому что… Что на это вообще можно ответить? На фоне этого признания, его нытье действительно выглядит незначительным и мелким. Юнги не говорит ничего больше, но Сокджин понимает посыл. Джин может позвонить Чонгуку, может его увидеть, может сказать, что любит и гордится им, может быть рядом, даже находясь в заточении клиники и проклятья, но Юнги – нет. Юнги, в силу каких-то причин, не может себе такого позволить. И вот это, кажется Сокджину еще более несправедливым, чем существование в этом мире такой штуки, как ханахаки. Сокджин не знает, что именно отражается в его глазах, но это явно заставляет Юнги отвернуться, тяжело сглотнуть и глухо покашлять в кулак. Сокджин очень надеется, что на его лице нет жалости, он сам не хотел бы в такой ситуации ее видеть. - Хм. Знаешь, хен, что нужно сделать, чтобы вылечиться? – говорит неожиданно Юнги спустя несколько мгновений, когда справляется с кашлем. Сокджин удивленно вздрагивает от резкой смены темы, он был слишком сильно сосредоточен на мысли, что это вообще первый раз, когда он видит, как Юнги кашляет. При его-то состоянии, он должен делать это постоянно, но Юнги особенный. Конечно же, он особенный даже в этом. - Забыть человека, которого любишь, - произносит Сокджин и невольно хмурится, когда Юнги отрицательно качает головой. – Как это? Но доктор Ли ведь… Юнги досадливо цыкает. - «Забыть» это неправильное слово, хен. Не все могут просто взять и «забыть», - Юнги чуть морщится, будто сама идея об этом кажется ему глупой. – И ты явно не из тех, кто может себе позволить разлюбить по щелчку пальцев, иначе тебе уже было бы гораздо лучше. Ты, скорее всего, очень сильно любишь этого человека, - Сокджин смущенно проводит рукой по шее, но никак это не отрицает. - И что же мне тогда делать? – растерянно спрашивает Сокджин. Юнги задумчиво закусывает губу и чуть качает головой, словно прикидывая пару вариантов в голове. - Прежде чем пытаться разлюбить… Тебе нужно попробовать изменить свое отношение к этому человеку. Понять… попытаться понять, почему ты так сильно держишься именно за него, - неторопливо и осторожно говорит Юнги, явно тщательно подбирая слова. - Держусь? - Сокджин озадаченно хмурится, Юнги смотрит прямо на него, спокойно и твердо. - Да, держишься, хен. Проклятые ханахаки умирают не из-за любви. Они умирают за свои чувства. Чувства, которые им слишком страшно оставить позади. Они умирают, потому что не могут и не хотят двигаться дальше, - Юнги произносит все это так уверенно и ровно, что Сокджин невольно вздрагивает, это слишком похоже на личные размышления парня, на результат долгих часов анализа и наблюдения. На что-то, о чем Юнги думал очень тщательно и долго на протяжении многих дней. А еще в его голосе есть какая-то сила и горечь, заставляющие сердце Сокджина болезненно сжаться. - Ты не отпускаешь свои чувства даже под страхом смерти, даже ради брата, а значит, по какой-то причине, они для тебя дороже всего этого, - Юнги невозмутимо пожимает плечами. – Надо лишь понять по какой именно и тогда тебе будет легче начать двигаться дальше, начать пытаться что-то сделать с ними. Юнги внимательно смотрит на него минуту, а затем возвращается к своей тетради, пока Сокджин пялится на него, не зная, что делать со всей этой информацией, не зная, что он чувствует и что думает по этому поводу. Он держится за свои чувства? За Намджуна? Не то что бы… это было совсем неправдой. Когда-то так и было. Первые годы его влюбленности, он не мог не держаться за эти чувства, потому что они были единственным светлым пятном в его жизни, единственным, что помогало ему не сорваться. Но потом… Потом они стали приносить боль. И Сокджин… он ведь потратил годы, пытаясь избавиться от своей безответной любви. Он ведь даже встречался с Харин ради этого. Разве это не доказывает, что он хотел двигаться дальше, хотел отпустить Намджуна? Да, ему до сих пор тяжело смириться с необходимостью оставить свои чувства, но кому было бы легко на его месте? Это не значит, что он намеренно не отпускает их. Просто… Это сложно. Ему нужно это сделать, и он сделает. Ему просто… нужно время. И вообще, откуда Юнги, с которым они познакомились две недели назад, знать, что-то настолько личное про Сокджина? Как он может давать ему какие-либо советы, когда сам… - Если все так просто, почему ты до сих пор здесь? Значит, ты тоже держишься за свои чувства. Последуй своему совету, вычеркни ненужного человека и чувства из своей жизни. Двигайся дальше. Это ведь совсем не сложно, не так ли? – спрашивает Сокджин вызывающе, раздираемый несколькими эмоциями сразу – он сбит с толку, раздражен и отчасти напуган, потому что если это правда, если он сам все эти годы… Юнги поднимает на него глаза, и Сокджин замолкает, напарываясь на этот темный, лишенный эмоций взгляд. Глаза Юнги пусты. Настолько, что Сокджин вздрагивает и все его волнения и эмоции отодвигаются на второй план, потому что… Эти глаза говорят ему, что он перешел какую-то невидимую черту, он задел Юнги или что-то в нем, чего не должен был делать, на что не имел права. У Сокджина перехватывает дыхание, извинения бессмысленно застревают в горле. Однако Юнги не дает ему ничего сказать, он медленно захлопывает тетрадь и также очень медленно выдыхает, пальцы его мелко дрожат, губы сжимаются в тонкую линию, челюсть напрягается. - Я и не говорил, что это не сложно. Я не говорил, что ты должен «вычеркивать» кого-либо. И тем более я никогда не говорил, что не могу исцелиться. Я могу, как и все, - произносит он спокойным, слишком спокойным голосом, но это не его привычная равнодушно-ленивая манера говорить, чуть растягивая слова, нет, скорее это чужеродное, ледяное, фальшивое спокойствие, от которого Сокджину становится очень холодно, настолько, что он далеко не сразу понимает значение слов, которые произносит Юнги. – Но не всем людям можно двигаться дальше. Ты не из таких, хен, так что мои слова действительно могут тебе помочь. Юнги встает на ноги, отряхивает свои штаны, крепко сжимает тетрадь в руках и удаляется в сторону больницы, оставляя ничего не понимающего Сокджина в одиночестве. Он ни разу не оборачивается. Сокджин закусывает нижнюю губу, тяжело вздыхает, устало проводит рукой по лицу, а затем заходится в глухом, сухом кашле. Он прикрывает рот ладонью и через мгновение в ней оказываются слипшиеся бледно-оранжевые лепестки. На этот раз они непривычного блеклого цвета, отчего кажутся еще более жалкими, еще более отвратительными. Сокджин мгновение бессмысленно пялится на них, будто они способны дать ответы на все вопросы в его голове. Но это не так. Это просто визуальное воплощение проклятия, которое убивает его изнутри, пожирая его эмоции, питаясь его любовью и сожалениями. Это лишнее доказательство его вины. Он морщится и отряхивает руку. Да. Он не должен был так резко реагировать. Юнги просто высказал предложение, дал совет, потому что пожалел Сокджина, потому что… Потому что Юнги, несмотря на все это наносное равнодушие, добрый и теплый человек. Сокджин ведь знает это. Он видит это в поступках Юнги. В том, что он никогда не отталкивает прилипчивого Чимина, хотя явно не очень жалует физический контакт, в том, что он через силу ест, когда замечает печальное лицо Тэхена. Почему Сокджин вообще воспринял его слова настолько в штыки, почему так сильно разозлился? Потому что испугался, что это может быть правдой, что он годами обманывал себя, когда на самом деле сам держался за Намджуна, сам его не отпускал, потому что… Почему? Зачем ему это делать? Почему он не может отпустить свои чувства? Сокджин обхватывает голову руками и негромко стонет. Он ничего не понимает, вообще ничего, но это сейчас не самое важное. Он задел Юнги из-за собственного страха. Он снова из эгоизма причинил другому человеку боль. Сокджин, видно, ничему не учится. Но слова Юнги… То что Юнги сказал о самом себе… Сокджин облизывает пересохшие губы и трет уставшие глаза. Не всем можно двигаться дальше. Но какой в них смысл? Это противоречит совету самого Юнги. Значит ли это, что он саботирует собственное лечение? Но зачем тогда запираться в клинике и вообще проходить его? Почему Юнги считает, что ему нельзя двигаться дальше? Сокджин чувствует, что у него начинает болеть голова, а еще на него волнами накатывает тревога, слова Юнги противными осадком оседают в его черепной коробке, словно накипь на дне чайника. И чем больше Сокджин прокручивает их в голове, тем больше начинает беспокоиться, поэтому он просто перестает и сосредотачивается на другом. Он должен извиниться. Хотя бы за то, что заставил потухнуть тот блеклый огонек жизни, что зажегся в глазах Юнги впервые за все пребывание Сокджина здесь. Сокджин поднимает голову и замечает краем глаза что-то черное рядом с собой в траве и через мгновение в его руке оказывается недорогой, явно видавший виды телефон. Сокджин нажимает кнопку питания и видит на экране блокировки фотографию. Он ожидает увидеть то, что люди обычно ставят на свои обои – изображение любимого человека, фото домашнего животного или просто абстрактную картинку. Но это телефон Мин Юнги. Сокджин должен был давно понять, что у Юнги не может быть все как у обычных людей. И поэтому Джин видит фотографию старого пианино из коричневого дерева, на которое падает широкий луч солнца, заливающий пожелтевшие от времени клавиши и нотные листы на подставке. Сокджин даже может разглядеть мелкие пылинки, кружащиеся в свете, и неброские царапины и потертости на старом дереве. И Сокджин не знает, что стоит за этой фотографией, какая у нее история, но ему и не нужно знать, чтобы чувствовать, что она особенная для Юнги. Сокджин не понимает почему, но он с трудом сглатывает, когда видит это. С трудом подавляет очередной приступ кашля.***
Сокджин нервно заламывает руки и ходит туда-сюда перед дверью комнаты номер 712. Телефон будто жжет кожу через карман штанов. Некто под именем «Хоби» звонит на него уже третий раз за последние полчаса, сводя вибрацией Сокджина с ума. Вообще это странно, столкнуться с осознанием, что Мин Юнги не является такой уж ярой асоциальной личностью и у него действительно есть люди, что могут звонить ему, да еще и так настойчиво. Раньше почему-то Сокджин не думал, что у Юнги вообще есть друзья. Его никто не навещал, он сам ни с кем не горел особым желанием общаться, даже Тэхену часто отказывали от аудиенций. Но это лишь то, что Сокджин видел со стороны. И не удивительно, что он очень поверхностно судил о Юнги, словно о каком-то колоритном и таинственном третьестепенном персонаже в книге, который запоминается, но появляется всего на нескольких страницах и вскоре исчезает. Сокджин возвращается в отделение и первым делом направляется в свою комнату, где его выташнивает противными бледными, будто вылинявшими, лепестками. Кажется, даже ханахаки осуждает его за вспышку. Сокджин вытирает рот тыльной стороной ладони, убирает за собой и идет к соседней комнате. У него уходит еще несколько минут на то, чтобы собраться с духом и постучать. Лишь для того, чтобы не получить ответа. Ну, не то, чтобы Сокджин не ожидал подобного, но что-то ему все равно подсказывает, что Юнги не из тех, кто станет просто игнорировать человека после ссоры. Конфликта. Или что там между ними произошло? Юнги производит впечатление слишком зрелого человека для подобного. Поэтому Сокджин осторожно приоткрывает его дверь, благо ни на одной из здешних комнат нет замков, и через небольшую щелку заглядывает внутрь. В комнате очень плотно задернуты темные шторы, Сокджин невольно удивляется, что у него таких нет, и очень темно. Возможно, Юнги, в самом деле, вампир, мелькает шальная мысль. Сокджин прислушивается, но не слышит никаких звуков, кажется, Юнги действительно нет в его обители. Сокджин тяжело вздыхает и идет на пост к Тэхену, точно зная, что найдет там и его самого и Чимина. Они не отлипают друг от друга, если на то нет острой необходимости. - Оу, хен, что-то случилось? Что-то не так с Чонгуком? – первым делом спрашивает Чимин, завидев его. Он привычно сидит у сестринского поста, где Тэхен сортирует и заполняет какие-то бумаги. Странно видеть его за подобной работой. Не то чтобы Сокджин считает парня некомпетентным, Тэхен - отличный санитар, который потрясающ во взаимодействии с людьми, но бумажная работа его раздражала и вгоняла в тоску, поэтому он постоянно от нее отлынивал. Сейчас же он, сосредоточенно нахмурившись, перекладывает бумаги, и это зрелище выглядит почти что неправильно и неестественно. Личико Чимина тут же принимает обеспокоенное выражение, когда он внимательно оглядывает Сокджина, Тэхен отрывает взгляд от бумаг, услышав его, и пристально смотрит на старшего. - Все в порядке, Джин-хен? Ты бледный, – хмурится он. Сокджин отмахивается, стараясь придать лицу как можно более беспечное выражение. - Да, не берите в голову. Просто только что был приступ, ничего такого. У Чонгука все замечательно. Чимин с Тэхеном переглядываются и обмениваются этим своим взглядом, который так раздражает всех, кто находится рядом с ними в такие моменты. Они словно начинают общаться телепатически, как делают иногда парочки или очень давние друзья. Сокджин, честно, был так озадачен, когда впервые стал свидетелем этого их безмолвного диалога. И он до сих пор не может привыкнуть к тому, что они так делают иногда. Сокджин знает, о чем они подумали. Обычно приступы не случаются просто так. Раньше Сокджин этого не знал, но Тэхен объяснил ему, что чаще всего их вызывает контакт с возбудителем ханахаки или резкий негативный эмоциональный всплеск, и раз после встречи с Чонгуком у него был приступ, логично было бы предположить, что что-то за это время успело его расстроить. Так оно и есть, но Сокджин не хочет посвящать их во все подробности, поэтому просто достает из кармана телефон Юнги и поднимает его в воздух, показывая им. - Мы тут во дворе пересеклись с Юнги, он забыл свой телефон, не знаете, где он? – спрашивает Джин, нарочито небрежным тоном, явно давая понять, что предыдущая тема закрыта. Чимин хмурится, но Тэхен лишь пожимает плечами, лицо его тут же приобретает нейтральное выражение, будто стирая все эмоции с него. Сокджин уже в который раз думает, что он был бы хорошим актером, с такой способностью быстро переключаться. - Юнги-хен сейчас на процедурах, можешь оставить телефон мне, я потом ему занесу, - Тэхен протягивает руку и мгновение, целое мгновение Сокджин действительно обдумывает это предложение, но затем качает головой и убирает мобильный в карман. - Мы живем напротив друг друга, Тэхен-а, отдам ему, когда увижу, - улыбается он и тут же начинает рассказывать о том, как прошла встреча с Чонгуком и расспрашивать, что произошло в отделении, пока его не было. Тэхен охотно включается в диалог, но вот Чимин, пусть ничего и не говорит, но все еще время от времени кидает на него взволнованные и подозрительные взгляды. И вот теперь Сокджин уже минут пятнадцать расхаживает перед комнатой Юнги, отчего-то нервничая все больше и больше. И настойчиво трезвонящий телефон никак не помогает ему взять себя в руки. Сокджину неловко, на самом деле. Он не знает, что именно сказать или сделать, чтобы сгладить как-то этот инцидент. Потому что это Юнги. А Сокджину еще не доводилось встречать людей похожих на него, поэтому он не знает, как себя вести. В конце концов, он решает, что такой человек, как Юнги, примет только искренность и откровенность, и Сокджин решает действовать через них. Но в этом и была проблема. Сокджин не привык к откровенности, она заставляет его чувствовать себя уязвимым. Она заставляет показывать свои слабости, которые Сокджин годами учился скрывать. У него давно не было такой роскоши – говорить о том, что он действительно чувствует, и теперь… Сокджин не знает, как сделать это правильно. - Ты что делаешь, хен? – Сокджин невольно взвизгивает, когда голос Юнги резко раздается рядом с ним. Он так погрузился в свои мысли, что совсем выпал из реальности. Юнги же в двух шагах от него даже не вздрагивает, только чуть склоняет голову набок и приподнимает бровь, вопросительно глядя на Сокджина. Сокджин нервно облизывает губы и проводит рукой по волосам. Он успевает отметить, что с обеда круги под глазами парня стали еще темнее, прежде чем неловко опускает глаза. - Вот, ты забыл телефон, - Сокджин протягивает мобильный, на что Юнги рассеянно моргает. Затем он поспешно хлопает себя по карманам, проверяя их, моргает еще раз и только тогда забирает телефон. Их пальцы на мгновение соприкасаются, и Сокджин мысленно удивляется. Он был уверен, что руки у Юнги холодные, судя по тому, что он постоянно мерзнет, но его пальцы неожиданно оказываются теплыми на ощупь. - А, да, спасибо, хен, я не заметил, - произносит Юнги, он озабоченно хмурится, когда видит на экране количество пропущенных звонков, но ничего с этим не делает, только сжимает телефон в руке. - Эм, Юнги-я? – зовет Сокджин, неловко растирая заднюю часть шеи. Юнги поднимает на него глаза, и сейчас, когда Джин не видит в них больше пугающей пустоты, а только легкое недоумение, он ощущает, что ему становится гораздо легче дышать. Не похоже, что Юнги злится, также не похоже, что он все еще расстроен, и это приносит облегчение. – Я был слишком резок сегодня, я… - Сокджин беспомощно поджимает губы. Черт, ему нужно было продумать речь заранее. – Я не должен был на тебе срываться, когда ты просто хотел дать мне совет. Прости меня, - он неловко сцепляет руки вместе и опускает взгляд. - О, - выдыхает Юнги, и Сокджин не может понять, что скрывается за этим звуком. Парень молчит мгновение, задумчиво прокручивая телефон в руке. Сокджин нервно закусывает губу. Затем Юнги вскидывает голову, смотрит Сокджину в глаза и чуть улыбается уголками губ. - Не переживай так, хен. Ты не обидел меня, просто… - он зябко поводит плечами, и морщится. – Ханахаки это болезненная тема, я должен был это понимать. Особенно я. Мне следовало аккуратнее подбирать слова. Сокджин хмыкает все еще немного нервно. - Если бы ты так делал, это был бы не ты, - говорит он и облегченно улыбается, когда Юнги в ответ усмехается. - Да, скорее всего, - соглашается Юнги. Сокджин все еще неловко переминается с ноги на ногу, но теперь он чувствует легкость во всем теле, когда они все решили. Сокджин неожиданно понимает, что ему действительно было б жалко, если бы они с Юнги прекратили общение. Не то что бы они часто взаимодействуют или много говорят, но рядом с Юнги Сокджин всегда чувствует какое-то иррациональное спокойствие. Сокджину неплохо, даже когда они молчат, хотя обычно его всегда нервируют паузы в разговорах, которые ему приходится заполнять шумными репликами или неловкими каламбурами. Сокджину не нужно что-то делать, когда он общается с Юнги, притворяться, что он в порядке, например, потому что Юнги почти до грубости откровенен порой, и рядом с ним становилось просто бессмысленно кого-то из себя строить. Это приносит непривычное, но освобождающее ощущение, и Сокджину было бы жалко лишаться его так скоро. По этой же причине Сокджин не задает никаких вопросов. Не спрашивает, что Юнги имел в виду тогда, во дворе, хотя куча вопросов тревожным роем вертится в его голове. Но Сокджин сдерживает их, заставляет себя молчать, не только потому, что это не его дело, не только потому, что это личное, но и из-за того, что знает, интуитивно, что Юнги не хочет на них отвечать. И возможно Сокджин не хочет слышать ответы. Поэтому он делает то, в чем всегда был лучшим. Делает вид, что все хорошо. - Юнги-я, знаешь, что сказала одна стена другой? – уже улыбаясь, спрашивает Сокджин, и это не совсем притворство, он действительно ничего не может поделать с собой, улыбка его сама становится шире, когда он видит, как Юнги горестно стонет и закатывает глаза. - Не надо. - Встретимся на углу! – радостно смеется Сокджин, Юнги закрывает глаза и качает головой с очень, очень усталым видом. - Нужно было сказать, что я обижен и не хочу тебя больше видеть. И Сокджин, может быть, даже и поверил бы ему, если бы уголки губ парня не дергались в попытке подавить улыбку. И, честно говоря, в этот момент Сокджину и не нужны никакие ответы. Он не хочет думать о ханахаки и том, что именно оно делало с их жизнями. Он просто чувствует облегчение и умиротворение, видя, как уже привычно хмурит брови Юнги, пряча улыбку в уголках глаз.