Без тебя я ничто. First love
Сокджин не берется судить точно, но ему кажется, что именно с этого момента они с Юнги сближаются. На самом деле, это едва заметное изменение в динамике их отношений, они не проводят вместе больше времени, не болтают часами напролет и даже не начинают специально искать друг друга, чтобы пообщаться лишний раз. Однако, теперь Сокджин точно знает, что может спокойно постоять рядом с Юнги у подоконника, пока тот курит, или присесть под ветвями развесистого клена, который Юнги гордо называет своим, пока парень пишет в тетради, и его присутствие не будет в тягость и не обременит необщительного Мина. Сокджин знает, что может приставать к нему со своими каламбурами и пытаться найти именно тот, что заставит-таки его засмеяться. Джин свято верит, что такой существует, и игнорирует устало закатывающего глаза на его попытки Юнги. Знает, что может помолчать с ним в компании или вбросить в общем разговоре шутку, которую Юнги поддержит и начнет развивать, словно они заранее договорились подыгрывать друг другу. И не то что бы Сокджин раньше всего этого не мог делать, просто теперь все эти действия становятся более фамильярными, более свободными. Они не говорят об этом, но Сокджин знает, что ему позволено это делать, потому что они с Юнги уже не просто случайные знакомые, и все эти взаимодействия являются неотъемлемой частью их взаимоотношений. Сокджин не может назвать их друзьями, Юнги явно не намерен заводить друзей или просто подпускать кого-либо близко к себе, но они определенно, по-своему, близки. - Юнги, ты знаешь, что значит «прополис»? – спрашивает как-то раз Сокджин ни с того ни с сего. Они все вчетвером сидят в столовой, в, пожалуй, единственном месте, где собираются все вместе, и Тэхен с Чимином опять что-то с упоением обсуждают, забывая об остальной части компании, поэтому Джину скучно. Юнги поднимает на него взгляд и в своей привычной манере выгибает бровь. Его рука с ложкой полной супа застывает на полпути. Последние пару дней он вполне сносно питается, и выражение его лица не такое усталое, как обычно, что Сокджин считает неплохим знаком. - Конечно, знаю, хен, - невозмутимо произносит Юнги, и Сокджин уже открывает рот, чтобы договорить шутку, когда… - «Профессиональная полиция». От слов «pro» и «police». Сокджин застывает с приоткрытым ртом, он изумленно моргает, а уголки его губ неверяще подергиваются. Юнги только что украл его шутку. Не то, чтобы она была особо умной или смешной, но… Юнги моментально считал ее, сразу же поняв, что Сокджин сейчас выдаст очередной каламбур. Выражение лица Юнги никак не меняется, но Сокджин видит, отчетливо видит смешливые огоньки в его глазах. И честно говоря, он понятия не имеет возмущаться ему или смеяться в этот момент. - Погоди, Юнги-хен, это же не так, - растерянно произносит рядом Чимин, и Сокджин поворачивается к нему, удивленный, что тот, оказывается, слушал их. Тэхен просто переводит взгляд с Сокджина на Юнги и обратно и странно щурится. - Именно так, Чимин-а, скажи же, хен, - спокойно и уверенно говорит Юнги и кидает на Сокджина взгляд. Мимолетный, но… Сокджин едва сдерживается, чтобы не рассмеяться в голос. - Да, Юнги прав. Так называют полицейских в Америке, у которых большой стаж работы, разве не забавно? – авторитетно кивает он Чимину, который хмурится и с сомнением оглядывает его. – Ты сомневаешься в своих хенах, Чимин-а? – поднимает брови Сокджин, и Чимин, хоть и все еще хмурится, немедленно качает головой, что заставляет Джина довольно улыбнуться. Сокджин незаметно переглядывается с Юнги и посылает ему заговорческую улыбку. Юнги просто хмыкает в ответ, уголки его губ чуть дергаются, но он скрывает это, возвращаясь к еде. И таких моментов много, на самом деле, но каждый раз, когда Юнги делает что-то подобное, Сокджина застает это врасплох. Потому что… Сокджин не привык к тому, что его шутки поддерживают. Возможно, он просто не привык к тому, что его вообще поддерживают. Вот так, на равных. Но Сокджин должен признать, что это приятное ощущение. На очередном сеансе доктор Хан внимательно смотрит на него и мягко улыбается. - Кажется, у вас хорошее настроение, - отмечает он, Сокджин невольно вздрагивает и поджимает губы. – Недавно вы жаловались на апатию и негативные мысли. Сокджин немного ерзает на диване и теребит рукав толстовки. Он только что вспоминал, как полчаса назад Тэхен с Чимином на полном серьезе ссорились из-за пачки чипсов, словно младшеклассники в школьной поездке, пока Юнги, тяжело вздохнув, не купил в ближайшем автомате с закусками еще одну пачку и не протянул ее надувшемуся Чимину. При этом Юнги окидывал их взглядом усталого отца-одиночки, и это отчего-то делало эту абсурдную ситуацию еще смешнее. Наверняка, Сокджин улыбался, когда вновь думал об этом. - Да, мне лучше, - соглашается Сокджин. – Произошло пару забавных случаев. Сокджин рассказывает несколько и сам весело смеется в процессе. Доктор Хан по-доброму улыбается, но когда Джин заканчивает, поджимает губы и что-то записывает в своем блокноте. - Сокджин-ши, вы знаете, почему проклятым ханахаки не рекомендуется активно взаимодействовать с другими людьми? – спрашивает мужчина, и Сокджин ничего не может с собой поделать, он невольно скрещивает руки на груди в защитном жесте. - Эмоциональные перепады вызывают приступы и замедляют лечение, - отвечает он заученной после нравоучений доктора Ли фразой. Это не первый раз, когда с ним проводится подобная беседа. – Но это относится к негативным эмоциям, разве нет? Мне никто не говорил исключить все контакты. К тому же очевидно, что изоляция не работает. Сокджин выразительно приподнимает брови. Он вспоминает молодую девушку, свою соседку по коридору, которая выходит из комнаты только на процедуры, но ей это все равно никак не помогает быстрее излечиться. Сокджин уверен – в одиночестве она только чаще и больше думает о своем любимом человеке. Доктор Хан примирительно кивает. - Так и есть. Вы не обязаны себя изолировать. Эмоциональная стабильность помогает, но не всем. Потому что проблемы не столько в эмоциях, сколько в том, что именно их вызывает. И поэтому самая большая опасность не в самом факте общения, Сокджин-ши, - мягко убеждает доктор. Сокджин непонимающе хмурится. – Чем больше вы сближаетесь с другими пациентами, тем больше их истории влияют на вас. Они могут стать источником новых сожалений, а это не то, что нам нужно, - доктор Хан уверенно смотрит на Сокджина. Джин задумчиво качает головой - Я чувствую себя лучше, когда общаюсь с ними. Это помогает мне, - твердо заявляет он. Доктор внимательно смотрит на него, но решает не развивать далее эту тему, явно не собираясь спорить.***
И не то чтобы Сокджин не понимает, что доктор Хан имеет в виду. Сокджин должен в первую очередь думать о себе, сосредоточиться на своем здоровье, сделать все, чтобы скорее вырвать из своих легких корни бархатцев, но он просто не может сделать этого. Не может отгородиться, когда впервые видит, как истерично кашляет Чимин, как он падает на колени и сгибается пополам, а мелкие ярко-синие цветочки незабудок срываются с его губ. Не может заставить себя ничего не чувствовать по этому поводу. Это происходит после очередного визита его посетителя. Они вдвоем сидят в общей комнате и Чимин, стеснительно пряча глаза, рассказывает о том, что профессионально с детства занимается танцами и очень хочет добиться признания в этой сфере. Сокджин мягко улыбается, пока слушает, как Чимин воодушевленно рассказывает про своих преподавателей, про первые уроки танцев и контемпорари, который очень любит. Чимин вообще не много рассказывал о себе за те недели, что Джин в клинике, поэтому Сокджин просто слушает его, не перебивая, и наблюдает, как глаза младшего радостно загораются, пока он говорит о том, что ему действительно нравится, чем он явно дышит и живет. И, очень скоро Сокджин, понимает две простые вещи – Чимин не верит в то, что достаточно хорош, и ему очень плохо от того, что он не может нормально практиковаться, пока находится в больнице. - Я стараюсь, но в комнате не особо потанцуешь. Танцы – это все для меня, хен, без них как-то… пусто что ли, - грустно и немного смущенно улыбаясь, говорит Чимин. - Ты скоро исцелишься, Чимин-а, и снова будешь танцевать, - уверяет его Сокджин с мягкой улыбкой, он надеется, что это приободрит парня, но, к его удивлению, уголки губ младшего опускаются и какая-то странная эмоция мелькает в глазах, прежде чем Чимин поспешно отворачивается. - Да, конечно... Скоро я уйду отсюда, - бормочет он, и Сокджину совсем не нравится этот тон. Обреченный с нотками отчаяния. Сокджин хмурится. Но он не успевает ничего спросить, потому что в общую комнату заглядывает Тэхен, осматривается и, заметив их, сразу направляется в сторону кресел, где расположились Сокджин с Чимином. На лице санитара так явно отражается тревога, что Сокджин невольно подбирается и настораживается. - Чимин-а, - зовет Тэхен, голос его едва заметно дрожит, губы нервно поджимаются. Чимин поднимает голову, встречается с ним взглядом и будто тут же понимает, что Тэхен хочет ему сказать, потому что его лицо застывает пустой маской, былой огонь в глазах окончательно умирает. – К тебе посетитель. Чимин моргает, а затем закусывает губу. - Она… - он с трудом сглатывает. – Она не предупредила меня. Сокджин отчетливо слышит это. Беспомощность в его голосе. И от этого его руки сами собой сжимаются в кулаки. Не должно быть на лице Чимина такого отчаяния, не должны его брови так печально хмуриться, а глаза тревожно бегать по комнате, словно ища спасения, но не находя его. - Ты можешь отказать ей, Чимин-а, - говорит Тэхен, порывисто опускаясь на колени и беря маленькую ладошку парня в свои широкие руки. – Ты не обязан ее принимать, если ты этого не хочешь. Пожалуйста, Чимин-а, не заставляй себя. Тэхен сжимает его руку и смотрит прямо в глаза парня снизу вверх, и Чимин мгновение пораженно глядит на него широко раскрытыми глазами, а затем его губы начинают едва заметно дрожать. Он опускает голову и как-то странно рассматривает их переплетенные руки. Сокджин поспешно отворачивается, в очередной раз он чувствует, что наблюдает что-то слишком личное между этими двумя. - Я поговорю с ней, - спустя несколько мгновений тишины отвечает Чимин тихо. – Она будет приходить снова и снова, пока я не сделаю этого. - Чимин-а… - начинает Тэхен, обеспокоенно нахмурившись, но тот лишь криво улыбается ему и решительно встает. Тэхен поджимает губы и больше ничего не говорит. Они с Сокджином провожают Чимина до выхода из отделения, Тэхен очень неохотно подписывает пропуск, Сокджин крепко сжимает плечо Чимина в поддерживающем жесте. Он не совсем уверен в том, что правильно читает ситуацию, но он знает, что Чимину нужна сейчас его поддержка. Тэхен стискивает ладонь Чимина напоследок и вообще выглядит так, будто Чимин уплывает в далекое плавание, а не спускается на первый этаж. Чимин не смотрит ему в глаза, когда поспешно берет пропуск и уходит. Он сутулится, плечи его опущены и по всей его позе ясно видно – он не хочет видеть человека, который к нему пришел. Сокджин поджимает губы и решает прогнать тревогу подальше, потому что Тэхен рядом с ним едва ли не вибрирует от беспокойства. Он нервно кусает губы, бессмысленно перекладывает бумаги с одного места на другое и все время поглядывает на дверь отделения. Сокджин понимает, что его нужно отвлечь. - Это его мать? – спрашивает Сокджин, не только потому что ему любопытно, но и потому что любой другой пустой разговор вряд ли смог бы привлечь внимание Тэхена сейчас, когда его мысли слишком сосредоточенны на этом. Тэхен поднимает голову и смотрит на Сокджина так, будто только что вспомнил, что он тоже находится сейчас здесь. Парень не спрашивает, откуда Сокджин знает, просто отрывисто кивает, его челюсть сжимается сильнее, выдавая напряжение. – Почему… Почему Чимин не отказывается с ней видеться? – пытается Сокджин еще раз. Тэхен на это тяжело вздыхает и с какой-то обреченностью пожимает плечами. - Я не знаю, - отвечает он. – Я, честно, не знаю, хен, - Сокджин видит, что глаза его начинают влажно блестеть, но никак это не комментирует. – Может быть, потому что любит ее. Может, потому что она его мать. Не знаю. Сокджин качает головой, и Тэхен вздыхает и проводит рукой по волосам, откидывая их назад. Сокджин не знает, что у Чимина за отношения с матерью, почему самый родной человек явно делает его несчастным, но он понимает - когда дело касается семьи, все не может быть просто. И он также уверен, что сын не должен идти на встречу к матери, как на эшафот. Так не должно быть. Это просто не правильно. Сокджин тяжело вздыхает и невольно вспоминает свою мать, кимчи-чигэ, что она готовила, когда он возвращался со школы, мягкие руки, которыми она обнимала его в детстве, тихий шепот, которым она читала ему сказки перед сном. Она, наверняка, очень переживала бы, если бы узнала, что Сокджина прокляли. Сокджин вздрагивает и прогоняет воспоминания и ту боль, что они приносят с собой, заталкивает их так глубоко в сознание, как только может. Сокджин остается на сестринском пункте, отвлекая Тэхена глупыми шутками и разговорами, и хоть это не очень хорошо работает, санитар не перестает хмуриться, Джин успокаивает себя, что это лучше, чем оставить парня сейчас одного. Примерно через полчаса Чимин появляется на пороге отделения, бледный с болезненно скривившимся лицом, и падает на колени. Он с отчаянными и резкими хрипами выкашливает мелкие синие незабудки на белый кафель отделения, упираясь руками в пол. Цветы срываются с его губ, а из глаз текут слезы, пока все его тело содрогается от конвульсий. Сокджин смотрит на все это в ступоре, но Тэхен быстро подлетает к Чимину, крепко и уверенно сжимает его плечи и проводит широкой ладонью по спине, от чего парнишка резко вздрагивает, однако через мгновение его поза становится более расслабленной, Тэхен явно применил свою магию. Вскоре к ним подлетает еще один санитар и протягивает кислородный баллончик, который Чимин хватает подрагивающей рукой. Так не должно быть. Это все не должно происходит с Чимином, и Сокджин не может перестать думать об этом даже после того, как кашель парня стихает, а маленькие цветочки перестают водопадом сыпаться из его рта. Дыхание Чимина неровное, но не судорожное, как бывает у Сокджина после приступов. Его цветы совсем мелкие, поэтому не застревают и не перекрываются дыхательные пути, но по этой же причине их очень много, и теперь Чимин сидит по колено в мокрых синих цветах и глубоко дышит, пока Тэхен успокаивающе гладит его по лопаткам и что-то тихо бормочет. Чимин медленно поднимает руку, цепляется за униформу Тэхена, сжимает зеленую ткань и с трудом фокусирует взгляд на глазах напротив. - Тэ… - зовет он жалобно, Сокджин видит слезы в уголках его покрасневших глаз и некрасивые влажные дорожки на щеках. Тэхен поспешно кивает ему. - Все хорошо, Чимин-а, ты в отделении. Я рядом. Чимин кривит дрожащие губы и устало опускает голову. Кажется, глубокий голос Тэхена успокаивает его, он с облегчением выдыхает. - Она сказала… - Чимин пытается что-то выдавить из себя, но кашель вновь сотрясает его, и Тэхен крепче сжимает пальцы на его свитере. - Это не важно, - уверенно говорит он, порывисто обнимая парня. Чимин доверчиво утыкается подбородком ему в плечо и устало закрывает глаза, он дрожит, Сокджин видит это даже с расстояния в несколько шагов. – Это не важно, - повторяет Тэхен негромко, но настойчиво. – Что бы она ни сказала, это не правда. Не верь ни единому слову. Они сидят так на полу несколько минут, пока один из медбратьев не касается плеча Тэхена и не показывает жестами, что им стоит уйти. Тэхен кивает, взмахом руки испаряет все цветы, аккуратно помогает подняться Чимину и, поддерживая его под руку, отводит в комнату. И возможно доктор Хан действительно был прав, когда говорил, что истории других пациентов оказывают слишком сильное влияние, потому что Сокджин не может перестать думать о выражении лица Чимина за секунду до приступа. Потому что Сокджин не может не думать, насколько все это несправедливо. И он не может не злиться за Чимина. Особенно когда на следующий день видит темные круги под его красными заплаканными глазами и осунувшееся бледное лицо. - Почему ей не запретят его видеть? – возмущенно спрашивает Сокджин Юнги, пока тот курит в открытое окно в их коридоре. Этот разговор происходит почти сразу после завтрака, на котором Чимин не сказал ни слова и почти ничего не съел. Только то, что Тэхен положил ему на тарелку и то лишь потому, что Тэхен делал очень грустные глаза. Юнги не поворачивается к нему и никак не меняется в лице, но он зол. Сокджин видит это в том, как сильно напряжена его челюсть, как холодно и резко блестят глаза, насколько прямо он держит спину. Юнги медленно выдыхает сизый дым в приоткрытые створки, Сокджин чувствует помимо табака какой-то травяной запах, но как всегда забывает спросить, что именно курит Юнги, отвлекаясь на его слова: - У клиники нет такой политики. Никто не может запретить ей приходить, также, как и ему, никто не запрещает не спускаться к ней, - отвечает Юнги. Сокджин недовольно поджимает губы. - Но она мешает его лечению! – он порывисто взмахивает руками, Юнги поворачивается к нему и смотрит, на удивление, холодным непривычным для Сокджина взглядом, что заставляет старшего даже изумленно осечься. - Ты действительно так думаешь? – спрашивает Юнги, и Джин непонимающе моргает. - А как иначе? Очевидно, что ему хуже после ее визитов. Юнги неопределенно мычит и чуть склоняет голову набок. - Очевидно, - медленно повторяет Юнги, но Сокджин понимает по его выражению лица, что его ответ не означает, что он согласен с Джином, скорее, слова старшего заставляют его о чем-то глубоко задуматься. – Но я не думаю, что Чимин сможет полностью излечиться, даже если его изолируют от матери, - спустя какое-то время произносит Юнги, качая головой. – Проблема не столько в ней, хотя в ней тоже, конечно, сколько в самом Чимине, - Сокджин удивленно приподнимает бровь на это. - Чимин говорил… как-то он сказал, что все дело не в чувствах, а в нем самом, я не понял тогда, что это значит, - осторожно произносит Сокджин. Юнги поводит правым плечом и стряхивает пепел в приоткрытое окно. - Ханахаки сложнее, чем его показывают в глупых сериалах по кабельному, - произносит Юнги. – Не всегда дело в любви. То есть в ней тоже, в этом смысл проклятия, все-таки, - поспешно поправляется он, хмурясь в задумчивости. – Просто... У всех разные причины не отпускать свои чувства. И они очень редко имеют что-то общее с любовью. Сокджин внимательно смотрит на профиль Юнги, но тот не поворачивается к старшему лицом и разглядывает затянутое белыми облаками небо, в этот день очень облачно. Джин никогда об это не думал, но… возможно, Юнги прав. Возможно, иногда ты не можешь разлюбить человека не потому, что чувства к нему слишком сильны. Если так подумать, в предыдущий раз Юнги говорил ему о том же, но Сокджин не захотел его тогда слушать. Потому что это слишком больно – допускать мысль, что его любовь к Намджуну вовсе не настолько благородна и самоотверженна, как ему видится, что она может быть просто следствием его эгоистичных желаний. Сокджину не хочется думать об этом. Он действительно любит свои чувства к Намджуну. И может быть, только может быть, именно в этом и проблема. Эти чувства он любит не меньше, чем самого Намджуна. И Сокджин действительно мало что знает о любви, но ему кажется, что это не совсем правильно. Сокджин поспешно облизывает пересохшие губы и отводит взгляд. - Хочешь сказать, то, что Чимин до сих пор не излечился, никак не связано с его любовью? – спрашивает Сокджин, отвлекаясь от своих мыслей. - Не уверен, что в его случае любовь изначально играла такую уж большую роль, - медленно произносит Юнги. Сокджин непонимающе смотрит на него, но Юнги явно не собирается давать больше никаких пояснений, он лишь лениво выдыхает горький тяжелый дым и равнодушно разглядывает пейзаж за окном. Сокджин понимает намек. Юнги не сплетник и не будет рассказывать подробности личной жизни Чимина, которые тот сам не озвучивал Сокджину. Сокджин поджимает губы и скрещивает руки на груди. Ему очень холодно, любопытно и неловко за это свое любопытство одновременно. Да, доктор Хан однозначно был прав, чужие судьбы захватывают слишком сильно. Особенно, когда никакого другого досуга в твоем распоряжении нет. - Кажется, он нравится Тэхену, - говорит он, желая сменить тему, а заодно и вектор собственных мыслей. Юнги в ответ только чуть пренебрежительно выгибает бровь, явно давая понять, что принимает его игру. Сокджин должен признать, что выглядит этот жест эффектно, он хотел бы научиться делать также. - Ты только сейчас заметил, хен? – скучающе спрашивает парень. - Так это правда! – восторженно восклицает Сокджин, зажимая себе рот рукой и невольно чувствуя себя школьницей, узнавшей ненароком о романе подружки. Он, на самом деле, сказал это наполовину в шутку и не ожидал такого ответа. Юнги закатывает глаза, и Сокджин не знает почему, но от этого жеста тепло патокой разливается в его груди и это... приятное ощущение, от которого невозможно не улыбнуться. – А Чимин… как думаешь, он может…? – немного неуверенно склоняет голову Сокджин. Юнги смеряет его красноречивым взглядом. - Ты сейчас серьезно? Ты их видел вообще вместе? – глаза Сокджина радостно округляются и он громко хлопает в ладоши, а затем кивает сам себе. – Вау, значит, у Тэхена есть шанс, - заключает он. – Юнги-я, нам нужно свести их! – с разгорающимся энтузиазмом тараторит он. Юнги окидывает его еще одним невпечатленным взглядом, в котором явно читается все его сомнение относительно психического здоровья старшего. - Ну, удачи, - равнодушно бросает беловолосый. – Эти идиоты уже четыре месяца танцуют вокруг друг друга и до сих пор верят, что просто друзья. Сокджин решительно вскидывает голову. - Мы точно должны им помочь и сделать их обоих счастливыми! Юнги закатывает глаза, Сокджин не думал, что возможно закатить глаза еще больше, но Юнги делает это и, надо признать, Сокджин впечатлен. - Тебе действительно настолько скучно? – спрашивает Юнги, растягивая слова и капризно хмурясь. Сокджин возмущенно дуется. - Они наши друзья, Юнги-я! - Один - мой кузен, второй - его недопарень, в каком месте они мне друзья? Сокджин смеряет его строгим взглядом, на который Юнги никак не реагирует. - Я расскажу Тэхену с Чимином, что ты про них сказал, потом сам будешь успокаивать этих детишек, когда они начнут дуться, - Юнги вновь закатывает глаза, Сокджин уверен они будут у него болеть потом, и выбрасывает тлеющую сигарету в окно. - Я скажу, что ты врешь, потому что завидуешь тому, что они любят меня больше. - Йа! Это вранье! Не может быть такого, чтобы они любили меня меньше! Я Ким Сокджин! Самый добрый хен во Вселенной и Галактике! – кричит Сокджин, Юнги, демонстративно не обращая на него внимания, засовывает руки в карманы, разворачивается и уходит. Сокджин поспешно следует за ним, чтобы повозмущаться и убедить Юнги, что он не прав. Он придумывает на ходу кучу бредовых и парочку вполне логичных аргументов, почему он самый лучший хен в мире, а Юнги делает вид, что игнорирует его. И смеясь в очередной раз над тем, как Юнги устало закатывает глаза, Сокджин думает, что был бы не против проводить за подобными разговорами каждый день.***
На четвертый день после инцидента с Чимином Сокджин не выдерживает и выпроваживает Тэхена домой. Парень продолжал брать лишние смены и отказывался уходить из отделения. Он не признавался, но было очевидно, что это из-за Чимина и его возобновившихся кошмаров и приступов. Сокджин все понимает, видит по грустным глазам Тэхена и его искусанным губам, но он уже просто не в силах смотреть на эти болезненные круги от недосыпа, замедленные движения и на то, как Тэхен морщится, вливая в себя очередной стакан кофе, так, будто в нем яд или зелье, которое все здесь пьют. Поэтому Сокджин с поддержкой Джису и другого санитара, Богома, выпихивает Тэхена из отделения, предварительно заверив, что присмотрит за Чимином. - Ты не поможешь ему, если свалишься в обморок, - строго хмурится Сокджин, уже не на шутку раздражаясь, когда Тэхен упрямо качает головой в ответ на все попытки отослать его. Тэхен поднимает глаза, губы у него трясутся, и он поспешно их поджимает. Сокджин немного смягчается. Но только немного. – И кроме него здесь есть и другие больные, как ты собираешься им помогать в таком состоянии? Тэхен вздрагивает и виновато опускает голову, в этот момент Сокджин понимает, что уже почти выиграл эту битву. - За ним присмотрят, Тэхен-а, - заверяет он уже совсем мягко, успокаивающе сжимая плечо парня. - Я буду рядом. И Юнги тоже, - не задумываясь, добавляет Сокджин и лишь после осекается. Он не может объяснить, почему вообще приплел Юнги сюда, но это, кажется, убеждает Тэхена, потому что он с облегчением выдыхает и, все еще немного неуверенно, кивает. - Если вы с Юнги-хеном… Хорошо, ладно. Спасибо, хен, - произносит он слабо и устало, но благодарно улыбаясь Сокджину. Джин поспешно сглатывает ком в горле и ободряюще улыбается в ответ. И Сокджин делает все, что в его силах: пытается ненавязчиво приободрить Чимина, все время втягивает его в разговор, не давая провалиться в пучину своих мыслей, веселит его и заставляет чуть кривовато улыбаться и, негромко хихикать, зажимая ладошкой рот. И это уже неплохо. Это гораздо лучше того, что было пару дней назад, когда Чимин ни на что не обращал внимания, даже на Тэхена. Он бледен, руки его едва заметно подрагивают, у него явно нет аппетита, и он часто кашляет, чего за все время своего пребывания в клинике Сокджин за ним не замечал, но сейчас он старается улыбаться, старается потихоньку прийти в себя, и это хорошо. Это действительно хорошо. - Как-то раз Чимин рассказывал мне, как тренировался перед экзаменом в своей танцевальной академии, - задумчиво произносит Юнги в обед. Сокджин наблюдает за Чимином, набирающим еду на свой поднос на другом конце столовой, но, услышав Юнги, поворачивается к нему и вопросительно поднимает брови. – Он тренировался так много, что оставался ночевать на мате в комнате для практики. Он спал меньше трех часов в день и сразу же приступал к тренировкам, когда просыпался, - Сокджин изумленно открывает рот. Ему тяжело представить, насколько трудолюбивым и упрямым нужно быть, чтобы быть способным на подобное. – Просто так не становятся лучшими студентами Пусанской академии искусств. Он сильнее, чем может показаться, хен, просто иногда сам об этом забывает, - говорит Юнги и он звучит так уверенно, что Сокджин невольно верит ему. Вечером, перед официальным отбоем, Сокджин заглядывает в комнату Чимина. Парень не пришел на ужин, поэтому Сокджин толкает дверь в его спальню плечом, просовывает голову в получившийся проем и негромко стучит по дереву и, когда Чимин, что читал книгу, сидя на кровати, поднимает голову на звук, вытаскивает из-за спины пакетик с любимыми снеками младшего. Чимин улыбается и откладывает книгу. Сокджин воспринимает это как приглашение и проходит в комнату. Он отдает чипсы парню, а сам нагло разваливается на его кровати. Комната парня по строению и планировке такая же, как и у Сокджина, но она определенно выглядит более обжитой, более похожей на чью-то спальню. На постели цветное лоскутное покрывало вместо стандартного белого больничного, над кроватью висит ловец снов, подаренный Тэхеном, с сиреневыми и ярко-голубыми перьями, на прикроватной тумбочке высится небольшая стопка из комиксов и книг, Сокджин замечает парочку томов манги, явно оставленных Тэхеном, куча маленьких подушек раскидана по всей кровати. Сокджин невольно удивляется, как всего несколько деталей могут заставить совершенно бездушное и безликое место выглядеть таким уютным. Может ему стоит попросить Чонгука принести парочку его вещей из дома? Сокджин чуть хмурится и тут же отбрасывает эту мысль. Сделать это – все равно что признать, что он застрял в клинике надолго. - Вы с Юнги-хеном так похожи, - усмехается Чимин, Сокджин удивленно поднимает голову и с явным вопросом смотрит на младшего. Тот хмыкает. – Юнги-хен оставил пакет с вкусняшками на ручке моей двери, - он указывает на прикроватную тумбочку, где Сокджин действительно видит небольшой прозрачный пакет с несколькими яркими пачками внутри. – Завтра он будет говорить, что не имеет к этому никакого отношения, - Чимин мягко улыбается, и Сокджин тоже, отлично представляя себе эту сцену. Юнги определенно не признается, что проявил заботу. Сокджин не может не находить это милым. - Да, он точно будет отпираться, - соглашается он, и спустя мгновение легонько толкает коленом бедро Чимина, привлекая его внимание. – Ты как? Чимин вздыхает и пожимает плечами, прежде чем отвести взгляд. - У меня был приступ, поэтому не пришел на ужин, - спокойно произносит он, перекидывая пакетик с чипсами из одной руки в другую. – Но мне уже лучше… Зелья… они помогают. Чимин сглатывает и отворачивается. Доктору Ли пришлось экстренно изменить план его лечения и назначить новую дозировку, чтобы нейтрализовать полученный ущерб. Теперь он принимает зелья почти также часто, как и Сокджин. - Моя мать хочет перевести меня в другую клинику, - неожиданно произносит Чимин тихим и безжизненным голосом. Сокджин пораженно вздрагивает, затем хмурится и поспешно садится. - Но она не может этого сделать, ты совершеннолетний. Это не ей решать, - Сокджин серьезно качает головой, едва сдерживая возмущение. Чимин проклят, но не потерял дееспособности, он взрослый человек и может самостоятельно принимать решения. Сокджин не понимает, зачем вообще Чимину лечится в другой клинике, когда очевидно, что его основная проблема не в методах исцеления. Чимин с иронией хмыкает. - Ну, в конце именно так я ей и сказал. Они молчат мгновение, Сокджин сжимает в руках покрывало Чимина, он чувствует злость и раздражение, поэтому пытается дышать чаще, чтобы подавить эти чувства. - Почему она хочет тебя перевести? – спрашивает он, Чимин поджимает губы, ему явно неприятен этот вопрос, но он все равно отвечает. - Через пару месяцев крупный танцевальный конкурс. Если не выздоровею в ближайшее время, не успею к нему подготовиться. Она надеется, что в другом месте меня быстрее сделают… - он запинается, затем с трудом сглатывает и договаривает: - нормальным. Сокджин замирает, потому что это звучит… Сокджин щурится и внимательно смотрит на Чимина. - Что значит «нормальным», Чимин-а? – осторожно спрашивает Джин, младший не смотрит на него, лишь пониже натягивает рукава толстовки на костяшки пальцем, неловким, нервным движением. – Ты ведь не только про ханахаки сейчас, верно? Чимин вздыхает судорожно и немного загнанно, брови его болезненно изгибаются. Он неохотно качает головой. - Мама очень хотела, чтобы я занимался балетом, - начинает он, подтягивая колени к груди и обнимая их руками, в попытках защититься от окружающего мира. У Сокджина невольно сжимается сердце, когда он видит младшего таким уязвимым. – У нее не получилось стать профессиональной балериной, так что… Только мне нравилось контемпорари, - Чимин вздыхает еще тяжелее и устало прикрывает глаза. Он выглядит так, будто даже рассказывать о прошлом – изматывающе. – Она смирилась, когда я начал выигрывать на конкурсах. И я… я пытался выигрывать как можно больше, потому что она… она хвалила меня, только когда я выигрывал, - Чимин улыбается болезненной и горькой улыбкой, и Сокджин с сочувствием сжимает его ладонь, не зная, как еще его поддержать. – А потом… потом мне кое-кто понравился, хен. Обычно у меня не было на это времени, я и не думал ни о чем… романтическом ни с кем, - Чимин сглатывает, его щеки окрашиваются смущенным румянцем, Сокджин мягко улыбается, пытаясь дать понять, что все нормально и, кажется, это работает, потому что Чимин, неуверенно взглянув на него, продолжает: – Мы танцевали вместе, много тренировались в одной студии и… Он пригласил меня на свидание. И все было замечательно. Он был таким замечательным, и я впервые просто отдыхал, не думая о соревнованиях и тренировках. Вообще ни о чем не думая. Чимин нервно облизывает губы, глаза его влажно блестят. - Моя мать увидела нас в студии и… В общем да, - он хмурится и опускает голову, плечи его немного трясутся. Сокджин поспешно обнимает его и укачивает в своих объятиях, пытаясь попутно отодвинуть на задний план свои гнев, возмущение и боль. Сейчас не время. Чимин не плачет, он просто дрожит в руках Сокджина и, когда он немного приходит в себя, то сам мягко отстраняется. Благодарная, но тусклая улыбка на мгновение озаряет его лицо. - Она сказала, что я просто запутался, что у меня помрачение или что-то вроде того, - поспешно тараторит Чимин, взмахивая рукой. – А потом начала говорить, что я не должен отвлекаться от тренировок, что одно дело, если я просто «ненормальный», но совсем другое, если не занимаю призовых мест. Тогда я становлюсь совсем бесполезен. - Это не правда. Ты же понимаешь? – горячо восклицает Сокджин, на что Чимин лишь неопределенно поводит плечами. – Если в ее глазах так оно и есть, то она не стоит тех усилий, что ты прикладываешь, пытаясь завоевать ее любовь. Чимин отводит взгляд. - Я не захотел расставаться с тем парнем, - продолжает он через мгновение. – Я ведь впервые… это просто было так несправедливо. Мы много скандалили с ней и отцом, а потом… - Чимин замирает, словно собираясь с духом. – А потом она наняла кое-кого… и она… она прокляла меня. Сокджину кажется, что на мгновение он отключается, он просто смотрит на Чимина расширившимися глазами, он даже не уверен что дышит. Он же не ослышался? Только что… Глаза Сокджина расширяются в неверии. - Она что? – шепчет он тихо и осторожно, все еще не веря, что подобное действительно может быть правдой. Чтобы мать прокляла собственного ребенка, навлекла на него ханахаки просто за то, что он тренировался немного меньше обычного и встречался с человеком одного с ним пола… Это какое-то безумие. Чимин закусывает губу и именно в этот момент Сокджин видит слезы в его глазах. - Она сказала, что это ради моего блага. Что такая любовь неправильная и ее нужно вырвать из меня и после… после я стану прежним, снова стану ее сыном, - Чимин срывается и плачет, он закрывает лицо ладонями и беззвучно плачет, крепко сжимая зубы и содрогаясь всем телом. Сокджин чувствует, что его и самого трясет, только уже от ярости, негодования и боли за Чимина, который ничем всего этого не заслужил. Сокджин обнимает его, и Чимин слепо цепляется за его плечи и жалобно шмыгает носом. - Что если… - с трудом выдавливает он сквозь слезы. – Что если, я вылечусь и… она… она снова проклянет меня, когда я… хен, я не выдержу, я не смогу пройти через это еще раз. Я… - Чимин шепчет все это торопливо и тихо на ухо Сокджину, словно боясь, что у него не хватит смелости сказать это в другое время. – Хен, я не смогу… Я не хочу забывать Тэ. Господи, хен, только не его. Сокджин закусывает губу и с трудом подавляет подкатившие к глазам слезы. Это невыносимо, слышать столько боли, отчаяния и страха в голосе этого светлого и доброго человека. Сокджин ничего не говорит, лишь крепче обнимается парня, позволяя плакать и изливать свои страх и обиду слезами. Сокджин так хочет верить, что все будет хорошо. Так сильно хочет в это верить. Но он не знает, действительно не знает, будет ли все, в самом деле, хорошо.***
Намджун звонит ему на пятую неделю пребывания в клинике. Не то чтобы он не делал этого раньше. Но это первый раз, когда Сокджин не прячет телефон и его не выворачивает оранжевой кашей из лепестков, стоит ему увидеть имя на экране. И это… странное и почти позабытое чувство, на самом деле. Просто смотреть на знакомое имя и не задыхаться от царапающих горло стеблей. Сокджин смотрит на имя контакта, медленно прослеживает глазами каждую черточку, прислушивается к себе и… Это все еще в нем – что-то похожее на щемящую нежность, болезненно тянущую привязанность, родное тепло, но уже не настолько ярко выраженное, как раньше, не настолько жизненно необходимое, не настолько неотъемлемая часть его существования. Эти пять недель – самый долгий срок за последние шесть лет, когда Сокджин не общался и не виделся с Намджуном и, возможно, они заставили его прийти к мысли… что его жизнь не остановится, если Намджуна в ней не будет. Он и раньше это знал, конечно же, но никогда не осознавал в полной мере, что их жизни давно стали самодостаточны и обособлены за годы после университета. Он впервые подумал, что Намджун уже давно из самой важной превратился во вполне обыденную часть его бытия, а он даже не заметил, как это произошло. И Сокджин не знает, как к этому относится, не знает, что именно чувствует по этому поводу. Все его эмоции напоминают какое-то месиво, компоненты которого невозможно разобрать, да и не особо хочется. Сокджин тяжело сглатывает и поспешно переворачивает телефон экраном вниз. Это не спасает от навалившей как цунами печали и тоски, но вибрировать тот начинает уже не так громко и раздражающе как прежде. Сокджин неловко обнимает себя руками за плечи, поднимает голову и натыкается на внимательный взгляд Юнги, который смотрит на него своими темными кошачьими глазами и вопросительно склоняет голову набок, совсем как кот. Его волосы отросли за эти недели и теперь отчетливо видны его натуральные черные корни, и, вопреки обыкновению сегодня он одет в коричневый свитер с треугольным вырезом и потертые светлые джинсы, Сокджин уже успел пошутить, что Юнги постирал всю свою готскую одежду и уже получил невпечатленный взгляд в ответ. Парень вынимает наушник из уха и даже откладывает в сторону свою толстую исписанную, кажется, сотней текстов тетрадь. Серьезно, Сокджин последнюю неделю видит Юнги везде с этой тетрадью и карандашом, словно они приклеились к нему намертво. Сокджин двадцать минут назад улегся под любимым деревом Юнги, на что тот даже не обратил внимания, слишком занятый своей тетрадью. Сокджин не был против полежать в тишине под апрельским солнцем, видимое сквозь густую крону и листья, послушать прерывистый скрип карандаша по бумаге и легкое постукивание пальцев по твердой обложке тетради, когда Юнги задумывался и не знал, как закончить куплет. В этом было что-то по-своему успокаивающее. Иногда Юнги мог писать как одержимый, за раз расписывая несколько листов, а иногда он сидел неподвижно часами, пялясь в одну точку невидящими глазами. Иногда он дописывал песню, а через мгновение вырывал весь лист с ней и выкидывал. Это обычный творческий процесс, но Сокджин отчего-то чувствовал умиротворение, когда наблюдал за этим. Возможно, потому что в отличие от всех остальных людей в отделении ханахаки, которые поставили из-за проклятия свою жизнь на паузу, Юнги продолжал создавать музыку, будто болезнь не была достаточным оправданием, чтобы не делать этого. Даже содрогаясь от кашля, Юнги не отнимал карандаша от листа и лишь раздраженно похлопывал себя по груди, словно приказывая цветам внутри угомониться. Может, он так и делал. Сокджин не уверен, как проклятие действует на магов. Иногда он вообще подозревал, что Юнги вовсе не проклят. Сокджин так ни разу и не увидел, как он выкашливает цветы. Он слышал, как Юнги делает это в своей комнате, но не видел. И Сокджин не знает, почему, но ему хочется узнать, какие именно у Юнги цветы, и какому человеку они посвящены. Какого человека может любить Мин Юнги. Но это странное и неуместное любопытство, поэтому Сокджин легко отгоняет от себя такие мысли. Так что то, что Юнги откладывает сейчас тетрадь и немного обеспокоенно приподнимает бровь, не пустяк. Сокджин пришел в это место, чтобы отдохнуть и не думать о последнем сеансе с доктором Хан, который все настойчивее пытается свести разговор к его чувствам к Намджуну. Но, словно в насмешку, Намджун выбрал именно это время, чтобы позвонить и лишний раз напомнить о себе. Юнги выразительно смотрит на телефон, и Джин, серьезно, не может ничего с собой поделать, не может не протянуть руку и не спрятать мобильный в карман. Не может не спрятать Намджуна. Словно какую-то постыдную вещь, недостойную слабость. В конце концов, Юнги оказывается прав, конечно, он оказывается прав. Сокджин из последних сил старается сберечь свои чувства, несмотря на то, что он здесь, чтобы избавиться от них. Это иррациональное и саморазрушительное стремление, но Сокджин ничего не может поделать с собой. Сокджин не смотрит на Юнги, не может поднять на него глаза, но все равно может точно сказать, в какой именно момент парень отворачивается от него. Юнги ничего не говорит, его карандаш просто начинает привычно шуршать по бумаге, а телефон в кармане Сокджина, наконец, перестает настойчиво вибрировать. И Сокджин вновь слышит щебет птиц над головой, ощущает приятное дуновение весеннего воздуха, чувствует тепло солнца на коже. Он и не заметил, что задержал дыхание. Он медленно выдыхает и смотрит на Юнги, который невозмутимо склоняется над своей тетрадью, брови его чуть нахмуренны, глаза сосредоточенно скользят по тексту. Сокджин не знает почему, но тугой обруч вокруг его горла, что неспешно, но привычно начинал сжиматься и душить его, неожиданно пропадает, словно иллюзия, дурман, когда он скользит взглядом по спокойным чертам лица Юнги. Юнги не боится ханахаки, Юнги не позволяет проклятью властвовать над собой, и рядом с ним Сокджину кажется, что он тоже так может. А еще он чувствует благодарность, за то, что Юнги все понял, но ничего не сказал, ничего не спросил. Как он делает всегда. И если изначально Сокджин принял это за равнодушие, то вскоре он осознал, что так Юнги выражает свое уважение к чужим личным границам. И может Сокджин и делает вид, что у него они довольно размытые, сам-то он отлично знает, насколько высоки и неприступны его внутренние стены. Сокджин нервно облизывает губы и достает телефон из кармана. Следом за неотвеченным звонком приходит обеспокоенное сообщение от Намджуна. Сокджин не отвечает на его звонки с тех пор, как лег в клинику и, конечно, друг волнуется. Сокджин глубоко вздыхает и закрывает глаза, цветы злобно шевелятся в легких, Джин чувствует, как их лепестки касаются изнутри его трахеи. Почти полгода назад его бы это испугало, но сейчас это кажется привычным ощущением, едва ли не родным, предупреждающим, но не опасным, на самом деле, уже ставшим частью его рутины. Он уже не боится его. Он действительно привык к ханахаки. И, как бы странно это ни было, ханахаки, реагирующее на все его эмоции, заставило Сокджина перестать игнорировать свои чувства и вновь начать их анализировать, чего он уже годами не делал. Сокджин смотрит на Юнги, затем на потухший экран телефона, закусывает нижнюю губу и глубоко вздыхает. Почему бы и нет? Ему ведь все равно придется поговорить об этом, и пусть доктор Хан был не так уж и плох, Сокджин хотел бы сначала обсудить это с кем-то, кому он действительно доверяет. С кем-то недостаточно близким, чтобы быть предвзятым, и недостаточно далеким, чтобы судьба Сокджина его совсем не волновала. С кем-то, кто никогда не станет его осуждать. Юнги – идеальный вариант для этого. - Его зовут Намджун, - говорит Сокджин негромко и сам морщится от того, насколько хриплым оказывается его голос. Насколько ломким и хрупким. Сразу становится очевидно, что он чувствует себя уязвимым, когда говорит об этом. – Человека, которого я люблю. И, на самом деле, это первый раз, когда Сокджин произносит это вслух. Даже Чонгуку он не признался, хоть в этом и не было необходимости. И слышать это из собственных уст… странно. Очень странно. Сокджин поспешно моргает и сглатывает. Только после этого он смотрит, наконец, на Юнги. Тот отрывается от тетради, разглядывает его своими задумчивыми кошачьими глазами и просто ждет. Ждет, когда Сокджин соберется с духом и скажет то, что хочет сказать, или же промолчит. Сокджин уверен, даже в его молчании Юнги сумеет прочитать все, услышать все его мысли, узнать даже то, о чем Джин не хотел говорить. Но Сокджину не страшно и не обременительно, впервые он действительно хочет поделиться потому что… Юнги это никак не коснется, его история пройдет мимо него, Юнги будет жить дальше и, скорее всего, он никогда больше не напомнит Сокджину об этом разговоре. Сокджин в безопасности. Насколько это только возможно с другим человеком. Поэтому Сокджин глубоко вздыхает и продолжает: - Я был на втором курсе, когда мы познакомились. Он был высоким нескладным первокурсником с круглыми личиком и ямочками. Постоянно торчал в библиотеке и зачитывался Шекспиром в оригинале. А я подрабатывал помощником библиотекаря. Как в дораме, в самом деле, - Сокджин улыбается, немного криво и печально, когда вспоминает Намджуна тех времен и как он неловко заикался, стоило Джину заговорить с ним. Тогда Сокджин был уверен, что Намджун влюблен в него. Сокджин и не предполагал, что для него станет большим разочарованием осознание, что это не так. – Я не думал влюбляться, - он совсем не весело усмехается, а затем неожиданно позволяет грусти отчетливо проступить на лице, потому что… Юнги не тот человек, что станет его утешать или жалеть. С Юнги бессмысленно прятаться за маску. – Мои родители погибли спустя несколько месяцев, - Сокджин с трудом сглатывает и поджимает губы. Он видит, как Юнги вздрагивает, и что-то невыразимое мелькает в его глазах, видит, как крепче его пальцы сжимаются вокруг карандаша, но парень ничего не говорит, только смотрит на старшего в ожидании. – Это было… плохое время. Действительно очень плохое. И для меня и для Чонгука. И… - Сокджин запинается и поспешно облизывает губы. Его голос звучит немного растерянно и почти беспомощно. - Намджун был рядом. Он помогал, он поддерживал, он был моим лучшим другом, и я… я просто… - Ты полюбил его за это, - произносит Юнги спокойно и немного отстраненно, будто мыслями находясь немного не здесь, Сокджин кивает, а затем хмыкает. - Наверное, мне это было нужно, - Сокджин опускает голову и вырывает короткие травинки из земли под собой. – Что-то светлое… что-то хорошее… что-то, за что можно было зацепиться. Эта любовь и забота о Чонгуке спасли меня, - Сокджин тяжело сглатывает, во рту противный травяной привкус, от которого он морщится. Это то, о чем он не просто не говорил, о чем старался вообще не думать, на самом деле. Он не знает, действительно не знает, как пережил бы все это, если бы не погрузился в работу, учебу и попытки поставить Чонгука на ноги. – Может, это неправильная причина, чтобы любить и поэтому… поэтому все так обернулась? Сокджин поднимает голову и смотрит на Юнги, и он знает, что похож в это мгновение на ничего не понимающего, наивного ребенка, что просит утешения, но… ему действительно нужно именно оно. Юнги чуть хмурится и задумчиво качает головой в ответ. - Хен, ты же понимаешь, что нет правильных и неправильных причин? Нет ничего плохого в том, что ты хотел любви. В том, что она была тебе нужна. Сокджин поджимает губы и поспешно сглатывает комок в горле. Он чувствует, как бархатцы недовольно распускаются в груди, но это не страшно, он может это игнорировать. - Ты был прав, - говорит он, и когда Юнги просто смотрит на него в ожидании продолжения, пожимает плечами. – Когда сказал, что я держусь за него. Так и было. Я держался за любовь к нему, чтобы не развалиться на части. Мне казалось, что только с ней я смогу все это выдержать. И возможно… возможно, я продолжаю держаться за нее по привычке. Продолжаю, потому что боюсь, что без нее рассыплюсь, буду уже другим человеком. Черт, я не знаю… - Сокджин со злостью взлохмачивает волосы, пытаясь прогнать непрошенные слезы, так и наворачивающиеся на глаза. – Я так долго его любил, что уже не помню, каково это - не делать этого. Юнги молчит несколько мгновений, просто смотрит пустым взглядом куда-то мимо Сокджина. И Сокджин не знает, сколько именно это продолжается, сколько минут он слушает лениво колыхающий траву ветерок и далекие голоса других пациентов, гуляющих по двору и собственный неразборчивый хоровод мыслей, прежде чем Юнги начинает немного хрипло говорить: - Мне рассказывали, что в детстве я был очень тихим ребенком, который ничем не интересовался и играл только сам с собой, - начинает Юнги своим тихим, глубоким голосом. Сокджин невольно подтягивает колени к груди, обвивает их руками и кладет на них подбородок, вслушиваясь в хрипловатые интонации и растворяясь в них. Юнги все также не смотрит на него, лицо его ничего не выражает, будто он не здесь, а где-то очень далеко. – А потом я увидел пианино. Услышал, как мама играет на нем, - он замолкает на мгновение, и… Сокджин вздрагивает, когда видит, как медленно настоящая улыбка расползается по лицу Юнги, мягкая, нежная и печальная, та, которую Сокджин никогда у него не видел, та, которую он, на самом деле, не хотел бы больше видеть. На нее больно смотреть. Сокджин понимает, что еще немного, и заплачет, глядя на эту улыбку. – Это была любовь. Я еще не знал этого тогда, но это была именно она. Самая сильная и разрушительная. Моя первая любовь, - Юнги поворачивается и смотрит Сокджину прямо в глаза, и Сокджин вздрагивает под этим полным горечи и грусти взглядом. – Мне кажется, я должен умереть, хен, - произносит Юнги. И это звучит так просто и пусто, что Сокджин точно понимает – это правда, и от этого осознания все его внутренности леденеют от страха и протеста. Потому что… какого черта. Какого черта вообще. – Я должен умереть, - повторяет Юнги уже чуть увереннее. – Думаю об этом во время каждого приступа. Но в последний момент… я вспоминаю мою первую любовь, - он самоуничижительно усмехается и аккуратно, нежно проводит кончиками пальцев по обложке своей тетради с песнями и мелодиями. – Она держит меня здесь. Я слишком люблю музыку. Больше чем себя, больше, чем что-либо еще. Я не должен любить ее так сильно, но я люблю и ничего не могу с этим поделать. Юнги тяжело вздыхает, а Сокджин смотрит на него во все глаза и не может, просто не может уложить в голове мысль, что это может быть правдой, что такой человек, как Юнги, может так спокойно говорить о своей смерти. Сокджин только краем сознания понимает, что сжимает руки в кулаки и до боли закусывает губу. Это неправильно. Он чувствует такое смятения, такое торнадо из разных эмоций, что буквально ощущает, как оно сметает лепестки в его легких, словно урожай во время жатвы, и выталкивает их на поверхность. Сокджин чувствует этот горький травяной вкус на задней стороне языка и едва подавляет желание сплюнуть, потому что сейчас это не важно, совсем не важно. - Это не то же самое, но немного похоже на твою ситуацию, верно, хен? – спрашивает Юнги и смотрит на Сокджина своими задумчивыми и невозмутимыми глазами. - Без музыки я ничто, хен. Я не буду Мин Юнги без нее. И, возможно, тебе кажется, что без своей любви ты не будешь Ким Сокджином, - Юнги улыбается ломанной и совсем не веселой улыбкой и качает головой. – Но это не так, хен. Это совсем не так. Ты останешься Ким Сокджином и без своей любви. Ты изменишься, конечно, но то, что делает тебя тобой – не любовь к Намджуну, - Юнги вытягивает руку и указывает пальцем Сокджину на сердце. – Вот это делает тебя тобой. Твой дурацкий смех, глупые каламбуры, твоя доброта и забота – все это делает тебя тобой. Они были с тобой и до Намджуна и останутся после. Уголки губ Юнги приподнимаются в искренней полуулыбке и он смотрит на Сокджина, явно ожидая реакции, но Сокджин… Ему кажется, что цветы вот-вот задушат его. Хотя он и чувствует, что в его горле нет ничего, он все равно задыхается. - Ты хочешь умереть? – его голос хриплый, и ему больно произносить это, он словно глотает стекло, и по ощущениям так оно и есть. Юнги лишь чуть недовольно выгибает бровь на это. - Хен, я тут вообще-то целую речь толкнул, мог бы обратить внимание на важные части. - Но это важно, Юнги-я! – кричит Сокджин, у него трясутся руки, чего не было уже последние две недели. – Ты не можешь вот так сказать, что хочешь умереть и лежишь в клинике, чтобы избавиться от последнего, что тебя держит в этой жизни, и ожидать, что я сделаю вид, будто это нормально! Юнги внимательно смотрит на Сокджина, глаза его чуть сужаются, и в них мелькает какой-то огонек, но тут же тухнет, лицо его становится непроницаемой маской почти мгновенно. - Я и не говорил подобного, хен. Ты сам сделал такие выводы, - медленно произносит Юнги. – И я не просил делать вид, что это нормально. Я просто подумал, что это честно – ответить на откровенность откровенностью, - Юнги буравит его взглядом несколько мгновений, а затем устало вздыхает и встает. – Не забивай себе голову чужими проблемами, хен. Это не пойдет тебе на пользу. И… - он раздумывает мгновение и все же продолжает. – То, что я сказал про тебя… Лучше, подумай над этим. Звучало пафосно, но я действительно так думаю. Сокджин поджимает губы и смотрит вслед поспешно удаляющейся фигуре Юнги. И когда через несколько мгновений Сокджин выкашливает несколько комков помятых исслюнявленных, но очень ярких, тревожно ярких, оранжевых лепестков, он убеждается, что ему следовало прислушаться к совету доктора Хана. Следовало. Но теперь уже слишком поздно. Потому что Сокджин знает, что просто не может остаться в стороне. Такой человек, как Мин Юнги не должен так спокойно говорить о собственной смерти, не должен говорить, что это не важно, не должен… Сокджин склоняет голову и сжимает зубы так крепко, как только может. Кажется, он действительно слишком сильно увяз в чужих жизнях и сам не знает, что ему теперь с этим делать.