Возможно, я никогда больше не смогу летать, Как те лепестки на ветру или будь у меня крылья. Возможно, я никогда больше не смогу коснуться неба, Но я все равно хочу протянуть к нему руку. Awake
Сокджина выворачивает цветами. В этом нет ничего необычного, просто в этот раз это очень больно. Так больно, будто цветы скальпелем вырезают из его легких. Сокджин сгибается над унитазом, судорожно хватает ртом воздух и обессилено выплевывает пышный бледно-желтый цветок, который печально приземляется в воду рядом со своими собратьями, плавающими жалкими сморщенными комками в окружении пожухлых и полинявших оранжевых и горчичных лепестков. Сокджин с отвращением морщится, глядя на этот кошмар, пока на него не нападает еще один приступ кашля. Сквозь собственные хрипы Сокджин слышит шаги и, вытолкнув из себя еще три цветка, он поднимает красные, уставшие от натуги и слез глаза на Юнги, который внимательно оглядывает его с ног до головы, таким взглядом, словно прикидывает, насколько близок Сокджин к могиле. Возможно, именно это он и делает. Юнги молча тянется к тревожной кнопке над унитазом, но Сокджин резко качает тяжелой головой и поспешно хватает его за руку. У Юнги очень тонкое запястье, Сокджин сжимает его так крепко, что с легкостью чувствует неровный пульс парня. Юнги тяжко вздыхает, качает головой и совершенно неожиданно садится рядом с Сокджином, на холодную плитку пола. Сокджин смотрит на него во все глаза и не знает, что ему делать. Прогнать Юнги, потому что меньше всего ему хочется, чтобы в это мгновение его кто-то видел, или позволить остаться, потому что… просто потому что это Юнги? Сокджин не успевает что-либо решить, его накрывает очередным приступом, надсадный кашель разрывает легкие, цветы ползут по горлу, царапают его стеблями и листьями, забивают лепестками, выбивая все посторонние мысли. У Сокджина не было приступов последние четыре дня. За такое короткое время он успел забыть, каково это – задыхаться, видеть темные круги перед глазами и молиться каждую секунду, чтобы это поскорее закончилось. Это отвратительно. Это страшно. Как бы привычно это все ни было, каждый раз это страшно. А затем Сокджин чувствует это. Как Юнги укладывает широкую ладонь ему между лопаток, и его магия медленно теплом окутывает Сокджина. И впервые за последние минуты Сокджин делает полноценный вздох. Это потрясающее чувство, которое вновь заставляет его поверить, что очень скоро все это закончится, и он будет в порядке. Он обязательно будет в порядке. В это мгновение он действительно в это верит. Юнги не двигается, не пытается сесть ближе, но его магия, кажется, делает все за него. Она обнимает Сокджина, и это нежное, почти невесомое, однако такое родное, утешающее и нужное объятие, что Джин невольно расслабляется. Он все еще выкашливает цветы, но это уже не так больно, и они выходят из него быстрее, словно магия Юнги изгоняет их из тела Сокджина, как ненужную отравляющую заразу. Словно магия Юнги – это то единственное лекарство, что способно помочь Сокджину больше, чем все зелья и обряды. Юнги мягко похлопывает его по спине, когда Сокджин содрогается от очередного приступа, а его магия греет изнутри ноющую и уставшую грудь старшего. И Сокджин знает, что это помогает, потому что ханахаки отступает буквально через несколько минут, оставляя после себя только изуродованную жуткими и некрасивыми цветами ванную и дрожащего Джина, отчаянно глотающего воздух и смаргивающего слезы с глаз. Он устало приваливается взмокшей от пота челкой к выложенной холодной плиткой стене, слышит, как хрипит, когда втягивает в себя воздух. Его руки трясутся, но у него нет сил поднять их, нет сил встать на ватные ноги, если бы не рука Юнги, что надежно удерживает его, он бы просто растекся по полу и, наверное, так и остался бы лежать на нем. - Хен, тебе нужно встать, - слышит он голос Юнги, спокойный, но такой теплый. Сокджину неожиданно приходит в голову, что голос Юнги похож на его магию. Теплый и умиротворяющий. – Ты простудишься, - Сокджин фыркает на это и тут же морщится. Его горло слишком изранено ханахаки для подобных звуковых фокусов. – Поверь, с заложенным носом блевать цветами уже не так весело, - настаивает Юнги, и Сокджин лениво приоткрывает один глаз, чтобы посмотреть на него с некоторым интересом. Определенно, логика в этом есть. Юнги убирает ладонь с его спины, вырывая протестующий и капризный стон у Сокджина, потому что ему сразу же становится прохладно, и он чувствует себя уже не таким защищенным, как мгновение назад. Юнги лишь криво усмехается на это. Парень закидывает руку старшего себе на плечи, крепко обхватывает талию Сокджина и рывком поднимает его на ноги. Сокджин, дезориентированный и удивленный, шатается, цепляется свободной рукой за стену и ошеломленно моргает, мгновение перед глазами все кружится из-за резкой смены положения. Юнги не слушает его возмущенного мычания и невозмутимо волочит Сокджина к кровати, благо до нее приходится сделать всего несколько шагов. Он бережно опускает Джина на покрывало, и Сокджин вынужден признать, что матрас и подушка, однозначно, лучше холодной плитки его туалета. - Хен, где у тебя анестетик и прочее? – спрашивает Юнги. Сокджину тяжело держать глаза открытыми, поэтому он не видит, но чувствует, как Юнги накрывает его чем-то мягким и теплым, совсем не похожим на больничные одеяла. Сокджин слабо взмахивает рукой в сторону прикроватной тумбочки, у него нет сил ответить. На самом деле, это странно, такой слабости после приступов он не испытывал даже в последние дни перед госпитализацией. Судя по звукам, Юнги выдвигает ящики и довольно быстро находит искомое. - Хен, мне нужно, чтобы ты приподнялся и открыл рот, - Сокджин открывает глаза и фокусирует взгляд на парне. Юнги сидит на краю его кровати, в нескольких сантиметрах от Сокджина, он кажется спокойным, но губы его напряженно поджаты, а сам он пытливо вглядывается в лицо старшего, невольно склонившись над Джином. У Сокджина какой-то туман в голове, но он все равно замирает, потому что… - Никто еще так странно со мной не заигрывал, - произносит Сокджин, бездумно скользя взглядом по бледному лицу парня. Он хочет, чтобы это звучало несерьезно, поддразнивающее, но не звучит. Отчего-то совсем не звучит. Но у Сокджина не хватает сил на смущение, поэтому он не осекается, даже когда Юнги в ответ хмурится и чуть растерянно моргает. - Если бы я с тобой заигрывал, хен, то делал бы это совершенно не так, - отвечает Юнги, отводя взгляд. Сокджин не хочет этого говорить, он не должен, но… - А как ты бы это делал? - спрашивает он, и Юнги прошивает его резким, не злым, но темным взглядом. Мгновение, очень долгое мгновение он смотрит Сокджину в глаза, но Сокджину так трудно держать их открытыми, он так хочет спать, даже, несмотря на то, что взгляд Юнги гипнотизирует и заставляет что-то выжидающе и предвкушающе скручиваться у него в животе. - Открой рот, хен, - говорит Юнги спокойным, ровным голосом, отворачиваясь и разрывая зрительный контакт. Сокджин устало моргает, послушно открывает рот и морщится, когда Юнги пшикает ему в горло анестетиком. На вкус отвратительно. Юнги сразу же встает, Сокджин лениво наблюдает за тем, как он выкидывает в мусорное ведро пустую тару из-под токпокки, как скрывается в ванной и, судя по звукам, убирается там. Сокджин не знает, сколько проходит времени, он дрейфует на границе между сном и реальностью, свернувшись под теплым мягким пледом, который пахнет совсем как Юнги, остатки магии которого греют Джина изнутри лучше любого одеяла. Он рассеянно моргает, когда чувствует на себе чужой взгляд. Юнги склоняется над ним и почти невесомо касается ладонью его лба, проверяя температуру, на мгновение глаза парня расширяются, и он едва заметно вздрагивает, встречаясь с Сокджином взглядом. - Я добавил немного сонных чар в свою магию. Поэтому ты так хочешь спать. Ты быстрее восстановишься, если поспишь, хен, так что просто засыпай, - негромко произносит Юнги. Сокджин чувствует, что этот голос убаюкивает его. Юнги нельзя шептать или понижать голос, это слишком опасно. Юнги отодвигается, но Сокджин вслепую ловит его, цепляется за его запястье и обессилено тянет на себя. Юнги замирает, оборачивается и удивленно склоняет голову набок. Сонный мозг Сокджина думает, что он похож на котика. Растерянного котика. Сокджину всегда больше нравились собаки, но Юнги милый, действительно очень милый. - Мне жаль, - с трудом ворочает тяжелым языком Сокджин. Он должен это сказать, он не может отпустить Юнги, не сказав этого. Он должен произнести хотя бы это, раз не смог выдавить ничего больше, еще до того, как у него начался приступ. - Эм, ничего такого, хен. Ханахаки – подлая тварь, я рад, что смог хоть чем-то тебе помочь, - Юнги неловко проводит ладонью по шее и мягко улыбается Сокджину уголками губ, однако, глаза у него остаются такими же грустными и пустыми, как и полчаса назад. Сокджин слабо качает головой. - Нет, Юнги-я. Мне жаль, что ты потерял того, кого любил. Мне очень жаль, Юнги-я, - Сокджин крепче обхватывает запястье Юнги и проводит большим пальцем по тонкой бледной коже. Он не знает, как еще передать то, что чувствует, и возможно ли это вообще. Сейчас он ощущает себя таким бесполезным, потому что у него нет слов, которыми он смог бы помочь Юнги, нет магии, которую он мог бы отдать, нет ничего, что могло бы хоть что-то изменить. Он не может забрать или уменьшить боль Юнги, и от этого осознания легкие Сокджина вновь медленно наполняются опостылевшими лепестками. Юнги смотрит на него своими темными кошачьими глазами, затем медленно опускает голову и поджимает губы. У Сокджина перехватывает дыхание, когда Юнги осторожно и несмело касается свободной рукой костяшек Сокджина и успокаивающе проводит по ним пальцами. - Спасибо, хен, - голос его звучит непривычно сдавленно. – Ты действительно очень хороший человек. Добрых снов. После этого Юнги осторожно вытягивает запястье из объятий пальцев Сокджина и поспешно уходит, не забыв погасить в комнате свет. Сокджин оказывается один в темноте, окутанный и изнутри и снаружи присутствием Юнги. Ему кажется, что он не сможет заснуть, но едва его глаза закрываются, как он проваливается в блаженный сон без сновидений.***
Следующую неделю Сокджин старается вести себя как обычно. Он знает, что Юнги не нужна его жалость или даже сочувствие. Юнги рассказал ему что-то настолько личное, потому что доверяет, не для того, чтобы отношение Сокджина к нему изменилось. Поэтому Сокджин старается не меняться. За исключением того факта, что он все же меняется. Что-то в нем меняется. И Сокджин ничего не может с этим поделать. Поначалу он этого не замечает. Конечно же, нет. Поначалу он списывает это на сочувствие, уважение, восхищение, привязанность и все остальные теплые чувства, что он испытывает по отношение к Юнги. Потому что в глобальном плане ничего ведь не меняется. Сокджин все также может говорить с Юнги о всяких глупостях, а затем резко переключаться на серьезные темы. Он все также достает парня своими каламбурами, все также устраивается рядом с Юнги под его деревом в самом удаленном уголке больничного двора. Все совершенно как обычно, только вот… Сокджин игнорирует это. Он, честно старается игнорировать этот странный трепет, что поднимается в его груди иногда, когда Юнги мягко улыбается в ответ на его шутку. Он игнорирует эту тревогу, что пружиной скручивает его желудок каждый раз, когда Юнги давится кашлем. Он игнорирует ту острую боль, что прошивает его, когда он видит особенно темные круги под глазами младшего. Сокджин игнорирует то, как подолгу задерживается его взгляд на печальных кошачьих глазах и длинных бледных пальцах. Сокджин игнорирует то, как часто его руки сами тянутся, чтобы мимолетно коснуться Юнги: его плеча, когда Сокджин хочет привлечь внимание, его предплечья, когда показывает что-то интересное, его колена, когда Джин сгибается и едва не падает от хохота. Сокджин игнорирует все это, потому что это то, в чем он хорош. Это то, в чем у него огромный опыт. Игнорировать проблемы. Но есть вещи, которые даже Сокджин не может игнорировать. Его сны становятся беспокойными и обрывочными. Сокджин говорит себе, что не делает этого, но он все равно по ночам жадно прислушивается к окружающим звукам, боясь уловить сдавленный кашель за дверью соседней комнаты. Он все равно ощущает себя в своей маленькой больничной комнатке, словно в тюремной камере, где все ему напоминает о надоевших оранжевых лепестках и, что удивительно, о Юнги. Юнги был в этой комнате всего два раза, но этого хватило, чтобы все в ней, по неизвестной Сокджину причине, напиталось его присутствием. Сокджин проводит бессонные часы, просматривая в Интернете ворох статей, касающихся ханахаки и того, как именно это проклятие протекает у магов, но не находит ничего существенного и полезного. Ханахаки – хорошо изученное проклятие, но его коварство в исключительности каждого случая. А случай Юнги явно особенный даже среди исключительного. Не только потому что он маг, Сокджин действительно нашел очень мало упоминаний о том, как проклятие поражало колдунов, но и потому что ханахаки Юнги питается его чувствами к человеку, которого уже нет. Сокджин даже предположить не мог, что такое возможно. Сокджин никогда прежде не задумывался об этом, но это ведь и, в самом деле, настоящее воплощение безнадежной любви. В самом трагическом и болезненном ее понимании. И Сокджин по себе знает, что любовь к тому, кого уже нет на этом свете – сильнее и отчаяннее любой другой. Потому что к ней всегда будут примешиваться сожаления и тоска по тому, кого уже не сможешь увидеть. Если безответная любовь Сокджина к Намджуну была настоящим деликатесом для ханахаки, Сокджин боится даже представить, какое раздолье проклятье видит в скорби и боли Юнги. От одной только мысли, что ханахаки, как шакал, вгрызается в чувства Юнги, смакует его горе, Сокджину становится так противно, его охватывает такой гнев, что он едва подавляет желание что-нибудь разбить или сломать. Это отвратительно. Это низко. Сокджин не знает, кто именно проклял Юнги, но он ненавидит этого человека, действительно ненавидит. Потому что только конченный ублюдок мог сотворить подобное. Вскоре Сокджин возвращается к былой частоте приступов. Его вновь выворачивает по несколько раз на дню. Кажется, все его лечение откатывается на шесть недель назад, и Сокджин не может объяснить, почему с ним это происходит. Доктор Ли озадаченно хмурится, когда видит результаты его анализов на плановом еженедельном осмотре. - Сокджин-ши, вы испытывали в последнее время стресс? – спрашивает он, серьезно поблескивая очками. Сокджин невольно отводит взгляд и мотает головой из какого-то иррационального детского упрямства. Ему отчего-то стыдно, что он не выздоравливает, что труды его лечащего врача сейчас идут коту под хвост. Доктор Ли задумчиво стучит пальцами по своему столу. - На прошлой неделе у вас определенно наблюдалось огромное улучшение, однако сейчас… - мужчина качает головой и поджимает губы. – Думаю, нам придется увеличить количество приемов зелья. И я поговорю с доктором Ханом. Это не моя юрисдикция, но, скорее всего, он согласится с тем, что ваши сеансы также стоит сделать более частыми. Сокджин тяжело вздыхает, но ничего не говорит. Ему нечего, на самом деле, сказать. Сокджин старается отвлечься от того, что не может в себе контролировать, именно поэтому в середине недели во время обеда он протяжно вздыхает, когда вновь видит опечаленное лицо Чимина и непонимающе нахмурившегося Тэхена. И так уже несколько дней. Сокджин, честно, не хотел вмешиваться, он наделся, что эти два идиота сами все прояснят между собой, но, видимо, он слишком много хочет от тех, кто по развитию недалеко ушел от старшеклассников, раз ему приходится уже третий день наблюдать эту удручающую картину. Сокджин на полном серьезе чувствует, что вынужден возиться с несмышлеными щенками. - Йа, Ким Тэхен, ты так ничего и не рассказал мне о той своей вылазке с Юнги. Это неуважительно, оставлять своего хена в неведении, - Сокджин драматично дует губы и строит расстроенную мину. Тэхен, наконец, отвлекается от хмуро тыкающего палочками в свой рис Чимина, которого он тайком разглядывал, и удивленно моргает, глядя на Сокджина. – Я видел только ту фотографию в твоем аккаунте и все, - невозмутимо продолжает Сокджин, Чимин напротив него замирает и явно внимательно прислушивается к разговору. - О, это Соджун-хен, мы раньше работали вместе. Не видел его тысячу лет, - беспечно улыбается ему Тэхен своей квадратной улыбкой. Чимин крепче сжимает в руках палочки для еды, но так и не поднимает головы. Сокджин закатывает глаза, видимо, ему придется вводить тяжелую артиллерию. - Я уж было подумал, что он твой парень, - усмехается Сокджин небрежно. Глаза Тэхена широко распахиваются, он растерянно хлопает ими, а затем кидает беглый взгляд на Чимина, прежде чем вновь посмотреть на Джина. - Парень? С чего ты такое взял, хен? – искренне удивляется Тэхен. – Мы просто друзья. Я никогда даже не думал о нем так. Чимин с грохотом роняет со стола ложку, привлекая к себе их внимание. Лицо Чимина совсем красное, он часто моргает и глубоко дышит. Парень тушуется, опускает глаза, бормочет извинения, лезет под стол за ложкой и тут же ударяется затылком о столешницу, заставляя Сокджина вздрогнуть, а затем устало прикрыть глаза ладонью. Еще немного и он начнет верить, что снимается в ситкоме. Тэхен тут же склоняется, чтобы помочь Чимину, на что получает смущенные заверения, что все в порядке. Сокджин еще с минуту наблюдает за их возней, и, когда замечает на все еще немного розовом, но посветлевшем, лице Чимина несмелую улыбку, с чувством выполненного долга принимается за свой рис. Сокджину хотелось бы, чтобы все проблемы можно было решить простым разговором, но, к сожалению, это не так. Иногда слова не меняют ничего. Именно это он говорит доктору Хану, когда тот спрашивает, почему за столько лет Сокджин так и не рассказал Намджуну о своих чувствах. Этот разговор происходит в пятницу и теплое полуденное апрельское солнце яркими лучами заливает стены кабинета психотерапевта. Сокджин с тоской смотрит в окно, из которого видны лишь кроны зеленеющих деревьев и обрывки голубого безоблачного неба, и думает о том, что Юнги, наверняка, в это мгновение пишет очередную песню. Сокджин с большей охотой провел бы время, наблюдая за ним, чем сидя в этом светлом, но удушающем кабинете. - Если бы ваше признание ничего не меняло, вы бы не боялись его произнести, - проговаривает доктор Хан. Его слова привлекают внимание Сокджина, и он поворачивается к мужчине, чтобы задумчиво посмотреть на него. – Вы ведь знали, что отношение Намджун-ши изменится, если он узнает о ваших чувствах. Сокджин медленно выдыхает и склоняет голову набок. - Это не те изменения, которых я хотел, - произносит Сокджин и вновь отворачивается. Этот разговор словно тупым лезвием царапает его сердце изнутри. Противное ощущение. - Возможно, открывшись, вы почувствовали бы облегчение, - настаивает психотерапевт. Сокджин закусывает губу. - Мне не стало бы легче. Единственное, что изменилось бы – не мне одному было бы плохо. Сокджин и без того, навредил своими чувствами Харин, он бы не простил себе, если бы они ранили Намджуна. Только не его. - Вы этого не знаете, Сокджин-ши. Возможно, Намджун-ши хотел бы знать правду, даже если бы она оказалась болезненна для него. Вы не думаете, что он достоин знать ее? Сокджин морщится от мягких, убеждающих ноток в голосе доктора. - Но это мои чувства, разве не мне решать, что с ними делать? – спрашивает он, нахмурившись. - Безусловно, Сокджин-ши, - кивает доктор Хан. Сокджин поджимает губы. Не то чтобы он не понимает, что доктор пытается ему сказать. Но Сокджин не может ничего поделать с тем внутренним протестом, что поднимается в нем каждый раз, стоит только подумать о том, чтобы рассказать что-то Намджуну. Это не кажется верным решением. Хоть Сокджин и не из тех, кто славится способностью принимать правильные решения, даже ему конкретно это не видится хорошим.***
Хосок сдерживает обещание и приходит с визитом к Чимину, чтобы показать ему записи своих выступлений и рассказать про турне. Сокджин не знает, как, но Тэхену удается выкроить себе перерыв и вытащить заодно и их с Юнги во двор, где они впятером комфортно устраиваются под деревом Юнги. Здесь, в отдалении от главного крыла больницы, они должны быть не так заметны. Сокджин почти что уверен, что подобные посиделки не очень одобряются администрацией больницы. Хосок вытаскивает из своего рюкзака контейнер с покупными треугольниками кимпаба, Тэхен гордо вываливает несколько пакетиков со снеками, купленными из автоматов в фойе больницы, и даже ставит на землю две баночки Sprite, на что Хосок радостно пищит. Сокджин смеется, увидев это импровизированное пиршество, но при этом первый начинает расстилать тоненький пледик, который материализует из воздуха Тэхен, и выставлять на нем все эти нехитрые яства. Что-то есть такое трогательное в желании Хосока и Тэхена устроить для них пикник и заставить хотя бы ненадолго почувствовать себя нормальными людьми. Создать иллюзию, что они вовсе не заперты в этой лечебнице на неопределенный срок. Пока Хосок с Чимином смотрят видео, пускаясь в тонкие аналитические дебри всех танцевальных па и связок, Сокджин с Тэхеном, неспешно поедая кимпаб, начинают обсуждение разных аниме, которое медленно перетекает в разговоры о детских телешоу. Здесь к ним уже присоединяется Юнги, у них с Сокджином в этом плане оказывается куда больше общего, чем со всеми остальными. - Йа! Да, как вы можете не знать «Робота Тэквон Ви»? Его заставку все слышали! – восклицает Сокджин, всплескивая руками. Юнги рядом с ним согласно кивает, сосредоточенно пережевывая чипсы. - Этот мультик такой древний, хен, - ноет Хосок. – Тут определенно разница поколений. - Чон Хосок, Юнги младше меня на три месяца, а ты младше на год Юнги, о какой разнице поколений ты вообще говоришь? – тут же возмущается Сокджин. – И ты назвал нас старыми? Йаа… - он разочарованно качает головой, будто не веря в то, что только что услышал. - Да, это сейчас было обидно, - абсолютно серьезно подтверждает Юнги. - Да ладно вам, никто ее не слышал, - тут же защищается Хосок, но в это мгновение поднимает голову Тэхен, отвлекаясь от видео, которое они с Чимином смотрели на пару. - Я ее знаю, хен, - растерянно говорит он, но Хосок только досадливо морщится и машет на него руками. Сокджин заливисто смеется. - Видишь, Хоба, один ты не в курсе, - заключает Юнги, заставляя Хосока закатить глаза. - Когда вы вообще успели так спеться? – прищурившись, спрашивает Хосок, переводя взгляд с Юнги на Сокджина и обратно. Сокджин удивленно моргает. - Очевидно же, пока смотрели опенинги! – Сокджин довольно хлопает в ладоши и начинает смеяться своим скрипучим смехом, заваливаясь на Юнги. Тот даже не вздрагивает и невозмутимо продолжает жевать чипсы, будто Сокджин вовсе не обрушивается на него всем своим весом и не склоняет к земле. Хосок смотрит на это с таким выражением, словно не знает, как ему реагировать. - Вау, ничего себе, - восхищенно выдыхает Тэхен, глядя на экран телефона. – Этот парень реально крут. Чимин, что сидит рядом с ним, едва заметно дергается и бросает на Тэхена странный взгляд, а затем опускает глаза на экран и пристально вглядывается в видео. - Думаю, я смогу лучше, - неожиданно произносит он спустя пару мгновений, не отрывая глаз от телефона. Сокджин удивленно поднимает брови и переглядывается с Юнги, в глазах которого мелькает заинтересованный огонек. В голосе Чимина звучит вызов, и вот это уже что-то новенькое. - Серьезно? Чимин-а, покажи, пожалуйста, - тут же просит Тэхен, цепляясь за руку парня, и капризно выпячивая губы. – Это будет так круто. - Давай, Чимин, я даже музыку тебе включу, - с нетерпением взвизгивает Хосок, отбирая у Тэхена свой телефон и принимаясь искать в нем песню. - Я никогда не видел, как ты танцуешь, Чимин-а. Сделай, одолжение хену, - поддерживает Сокджин, тепло улыбаясь парню. Юнги только хмыкает, но устраивается поудобнее и выжидающе смотрит на Чимина. Чимин с минуту оглядывает их, а затем кидает взгляд на Тэхена, что очаровательно улыбается ему в ответ и поднимает кулачок в воздух в поддерживающем жесте. Покраснев, Чимин как-то отрывисто кивает, вздыхает, но все же решительно встает на ноги и отходит на пару шагов в сторону. Он стягивает с себя темную толстовку, откидывает ее и остается в одной свободной футболке и спортивных штанах. Несколько мгновений он нервно разминает стопы и плечи, стараясь не смотреть на друзей. Только после того, как он всплескивает руками, словно пытаясь стряхнуть с них все напряжение, он выжидающе замирает на месте, повернувшись к ним лицом. А затем Хосок включает музыку, и Чимин мгновенно преображается, все его движения наполняются плавной грацией и силой. Чимин растворяется, забывается в танце, и это красиво: каждый взмах руки, поворот, прыжок в воздухе – все наполнено красотой и изяществом. Его движения такие отточенные, но в то же время кажутся такими естественными, будто для него танцевать вот так – легче, чем дышать. Сокджин не может сдержать восхищенной улыбки. Все-таки он был прав, Чимин невероятно талантлив. Затем Чимин подпрыгивает и вращается в воздухе, словно фигурист на льду, музыка завершается, когда он приземляется на траву. Грудь его часто вздымается, щеки раскраснелись, волосы падают неровными прядями на лоб, но он улыбается, облегченно и радостно. Как человек, ступивший на твердую землю, после месяцев, что провел в невесомости. Возможно, для Чимина дни без танцев и были подобны блужданию в открытом космосе без ориентира и опоры. Сокджин вместе с Хосоком искренне хлопают ему, не жалея ладоней, Хосок даже кричит что-то неразборчивое, но определенно восторженное, Юнги мягко улыбается и салютует парню банкой газировки. Тэхен, не отрываясь, смотрит на Чимина, глаза его ярко горят, он широко улыбается своей квадратной улыбкой, когда парень садится рядом с ним и смущенно пожимает плечами. - Чимин-а, это был самый крутой танец, что я видел в своей жизни, - горячо заверяет его Тэхен, стискивая маленькую ладонь парня. Чимин заливается нежным румянцем, но на этот раз не опускает голову, а смотрит Тэхену прямо в глаза, губы его трогает по-настоящему счастливая улыбка, глаза довольно блестят. Сокджин впервые на своей памяти видит на его лице такое выражение. Чимин выглядит немного самодовольным, немного смущенным, но определенно гордым, что смог произвести впечатление на того, на кого хотел. - Вот, поэтому я и зову тебя к себе в команду, Чимин-а, - расстроено качает головой Хосок. – Я так хочу поставить одно выступление, но мне нужен для него контемпорари-танцор. Ты бы идеально подошел. Чимин поворачивается к нему, взгляд его становится задумчивым на мгновение, но затем он неожиданно хмурится и решительно кивает своим мыслям. - Хосок-хен, если… если ты все еще хочешь поработать со мной… - Чимин запинается, но все же сглатывает и заставляет себя поднять глаза и твердо продолжить, на лице его отчетливо проступает упрямое выражение. – Я был бы очень рад присоединиться к твоей группе после того, как меня выпишут. Это заявление встречает тишина. Хосок мгновение непонимающе моргает, его брови изумленно подлетают вверх, а затем он неожиданно громко и радостно смеется, заставляя всю их компанию вздрогнуть и невольно отмереть. - Конечно, Чимин-а! Конечно, я хочу с тобой работать! Наконец-то, я уже потерял надежду! Это будет так круто! – взвизгивает Хосок и тут же бросается обнимать Чимина, едва не сваливая его на траву. Сокджин в этот момент так горд и рад, что не может перестать улыбаться, особенно когда видит смущенного, но довольного Чимина и Тэхена, чьи глаза восторженно сверкают. - Ты его убедил? – раздается рядом негромкий голос Юнги. Сокджин поспешно поворачивается к нему, парень спокойно наблюдает за счастливо визжащим клубком из конечностей, в который превратились младшие, и хотя он выглядит как обычно, Сокджин видит, как едва заметно поблескивают его темные кошачьи глаза. - Вовсе нет. Я просто сказал, что с Хосоком у него будет больше возможностей видеться с Тэ. Не думал, что это действительно сработает, - отвечает Сокджин. Честно говоря, он действительно удивлен. Он не предполагал, что Чимин решится так быстро. Юнги усмехается на это. - Господи, они такие дети, - качает он головой, но при этом мягко улыбаясь. Сокджин задерживается взглядом на этой улыбке, ему хочется, чтобы она отпечаталась в его сознании, потому что Юнги редко так улыбается. Джин согласно кивает, его губы сами собой складываются в улыбку, копируя выражение Юнги. В самом деле. Дети. Сокджину очень хотелось бы, чтобы они такими и оставались. Хаотичными, но счастливыми детьми.***
В начале следующей недели Сокджина навещает Чонгук. Они не виделись почти десять дней, и несмотря на то, что переписывались по часу ежедневно, Сокджин вновь, когда видит брата, отчетливо чувствует, как сильно соскучился. Волосы парня отросли еще сильнее, и теперь он собирает их в короткий хвостик на затылке, из-за чего Сокджин тут же начинает его поддразнивать. Чонгук в ответ недовольно бурчит, что Сокджин слишком стар и не понимает молодежных тенденций. В итоге они почти полчаса так громко спорят и передразнивают друг друга, что, в конце концов, к ним подходит человек из охраны больницы и спрашивает, все ли у них в порядке. - Простите, у моего брата просто синдром дефицита внимания, он не может сидеть в тишине, - говорит Сокджин, приятно улыбаясь мужчине. Чонгук возмущенно дует губы и кидает в него смятым в комок буклетом с рекламой больницы. Охранник смеряет их обоих неодобрительным взглядом. - Хен, ты опять выставляешь нас придурками, - недовольно ноет Чонгук, когда мужчина отходит от них. – И почему ты всегда спихиваешь все на меня? - Потому что никто не поверит, что это личико способно делать глупости, - Сокджин выразительно обводит рукой свое лицо. Чонгук скептически выгибает брови. Сокджин притворно тяжело вздыхает. – Я не виноват, Гук-и, что родился таким совершенством. Поверь, мне самому тяжело с этим живется. Чонгук комкает еще один буклет и безжалостно обстреливает Сокджина, заставляя его с негодованием взвизгнуть. - Вчера ко мне заходил Намджун-хен, - произносит Чонгук, после того, как Сокджин и сам устает жаловаться на возмутительное неуважение к себе. Веселье, что было в парне мгновение назад, будто испаряется, теперь он с волнение отколупывает от столешницы краску и бросает на Сокджина настороженные взгляды. И не то, чтобы эта фраза не выбивает Сокджина из колеи, напротив, ему с большим трудом удается подавить ту волну смешанных чувств, что поднимается в нем, и улыбнуться брату. - Вот оно что. И как он? – Чонгук кривится на это. - Ты отлично знаешь, как он, вы же переписываетесь, - недовольно бормочет он, опуская голову. Сокджин поджимает губы. Только нотаций от младшего ему не хватало. - Не часто, - качает Джин головой. – Было бы подозрительно, если б я совсем перестал с ним общаться, подхватив ханахаки. - Если он еще ничего не понял, значит, он просто не хочет ничего понимать, - фыркает Чонгук. Но он тут же отворачивается, закусывает губу и тяжело вздыхает, явно думая, что перегибает. Сокджин чуть морщится, но отмечает, что не чувствует злости. Он понимает. Чонгук просто переживает за него и хочет защитить. Даже если ему приходится защищать Сокджина от Намджуна, которого младший очень уважает. На самом деле… Сокджина это не может не тронуть. Потому что было время, когда Намджун был для Чонгука примером во всем. Приятно знать, что брат остается на его стороне даже в такой ситуации. - Он сказал, что придет навестить тебя на днях, - продолжает тем временем, Чонгук с явной неохотой. – Я пытался его отговорить, но… Это же Намджун-хен. Он беспокоится. Сокджин сидит несколько долгих мгновений без движений и укладывает в голове эту новость. Его пальцы сами собой сжимаются в кулаки, и он поспешно убирает руки под стол, пряча это. Он откидывается на спинку неудобного пластмассового стула и глубоко вздыхает, набирая в легкие воздуха. Сокджин осторожно прислушивается к себе и да, цветы в его груди заинтересованно затрепетали, но… это все, к его удивлению. Хотя от одной мысли, что он скоро увидит Намджуна, Сокджин должен уже давиться ненавистными бархатцами. Это… странно. Однако Сокджин решает подумать об этом позже. - Он сказал, когда придет? – спрашивает Сокджин немного хриплым голосом. Чонгук внимательно приглядывается к нему и неопределенно поводит плечом. - Нет, он не… - но Чонгук не договаривает, вместо этого он подозрительно прищуривается и придвигается ближе на стуле, пытаясь получше рассмотреть Сокджина. Джин непонимающе поднимает брови. – Ты не выглядишь… взволнованным, - Чонгук закусывает губу, а затем лицо его озаряется, а глаза широко раскрываются с искренней надеждой во взгляде. – Тебе действительно лучше хен, - и тогда Чонгук улыбается так облегченно и счастливо, что, глядя на эту его улыбку, Сокджину становится очень грустно. Это из-за него Чонгук не мог так улыбаться все эти месяцы. – Слава богу, - выдыхает парень. Сокджин поспешно накрывает руки брата своими ладонями, Чонгук тут же переплетает их пальцы и радостно светит ему улыбкой. Глаза у него влажно, но с облегчением блестят. - Да, Гук-и, мне лучше, - кивает Сокджин и растягивает губы во что-то похожее на улыбку. Потому что это то, что Чонгуку нужно сейчас увидеть. Сокджин и без того заставил брата волноваться за себя больше, чем то необходимо. Джин с трудом сглатывает горький ком, что встает поперек его горла. Сейчас, глядя в блестящие глаза Чонгука, ему становится стыдно, стыдно, что довел все до подобного, что не смог, не захотел самостоятельно разбираться в себе и запер себя в больнице, оставив Чонгука одного. Сокджин скучает. Так сильно скучает по брату, и в глазах Чонгука, что горят надеждой, он видит, что тот тоже очень соскучился, и это почти физически больно осознавать. Сокджин сам не знает, правда ли то, что он говорит, но ради Чонгука ему хочется притвориться, что все обстоит именно так. Что ему действительно лучше. Ради Чонгука ему действительно хочется в это верить. Поэтому Сокджин крепче сжимает руки брата и улыбается, так легко и естественно, как только может. Потому что только этим он может утешить Чонгука, это единственное, что он может для него сделать сейчас.***
Сокджин возвращается в отделение с противоречивыми эмоциями в груди и полным беспорядком в голове. Мысли кружатся в ней рванными, разрозненными кусками, и Сокджин чувствует такую усталость, почти измождение. Он не знает, что ему делать с этим, и он искренне рад, что сейчас время ужина и в отделении почти пусто. Сокджин отмечается на сестринском пункте у Богома, с которым вежливо болтает несколько минут, и направляется к себе в комнату. Он не ожидает никого встретить, и невольно удивленно замирает, когда слышит звуки фортепиано из общей комнаты. Сокджин знает, что пианино там никогда не было. Это странные звуки, словно нечто совершенно не вписывающееся в больничную обстановку и оттого ноты звучат в этих стенах как-то инородно, словно что-то из другого мира, из жизни за пределами ворот клиники, от которой Сокджин успел отвыкнуть. Песня грустная, печальная и проникновенная, но с оттенками безнадежности и злости. Словно исполнителя разрывают несовместимые и запутанные эмоции. Сокджин отчетливо слышит, как изначально мягкие аккорды сменяются яростными и громкими ударами по клавишам. Сокджин вздрагивает, когда мелодия резко обрывается после особенно отчаянного удара. Он отмирает, немного растерянно хлопает глазами и заинтересованно заглядывает в комнату. Странно, но Сокджин совсем не удивляется, когда видит Юнги за столом перед переносным длинным синтезатором. Спина парня немного сгорблена, он тяжело выдыхает, словно успокаиваясь, и вновь медленно укладывает руки на клавиатуру. В этот раз его пальцы любовно и мягко скользят по белым и черным клавишам, выбивая щемяще-грустную мелодию. Сокджин прислоняется к дверному косяку и просто слушает его, боясь помешать, нарушить этот момент, который отчего-то кажется таким хрупким и личным. Юнги играет серьезно и вдумчиво, взвешивая каждую ноту, и Сокджину чудится, что для этого необычного и замкнутого человека звук подобен отдельному слову, что это тот язык, с помощью которого Юнги может передавать свои эмоции, и сейчас, слушая его, Сокджин вторгается во что-то частное, в разговор Юнги с самой музыкой. Кажется, что Сокджин не должен слышать эту печаль, не должен проникаться этой тоской и горечью, что передает Юнги через свою игру. Он должен оставить Юнги наедине с его музыкой... Но Сокджин не может двинуться. Потому что это красиво. Потому что Сокджин чувствует нечто похожее, потому что ему кажется, что он понимает сейчас, что пытается рассказать Юнги через ноты. Сокджин застывает, когда музыка резко обрывается, и открывает глаза, он и не осознавал, что в какой-то момент закрыл их. Юнги смотрит на него, обернувшись через плечо. В лице его нет недовольства или возмущения, но глаза тускло, устало светятся, а уголки губ печально опущены, он будто мыслями находится совершенно в другом месте. Все еще в объятиях мелодии и своих мыслей. - Ты можешь подойти ближе, хен, - произносит Юнги тихим и спокойным голосом. Тем теплым голосом, что так сильно напоминает Сокджину его магию. Поэтому Сокджин ничего не может с собой поделать, он не может не подойти, когда Юнги говорит так. Он останавливается в шаге от парня и неловко мнется несколько мгновений на одном месте, неожиданно смутившись и растерявшись, не зная, куда себя деть. Это совершенно не похоже на него. Юнги чуть усмехается и указывает на кресло рядом с собой. Сокджин поспешно усаживается в него и еще с минуту пытается устроиться поудобнее, Юнги в это время небрежно наигрывает связки из нескольких аккордов и чуть качает головой, он словно пробует на слух разные комбинации звуков. - Разве можно проносить в больницу музыкальные инструменты? – немного неловко откашлявшись, спрашивает Сокджин, просто чтобы хоть что-то сказать. Он не знает, почему он так растерян. Юнги поднимает голову и смотрит на него, чуть сощурившись. - Нет. Но мне можно, - отвечает он невозмутимо, но затем усмехается, мягко и спокойно. За инструментом Юнги вообще выглядит иначе: собраннее, умиротвореннее, почти ласково. Это непривычно, и Сокджин не знает, как вести себя с таким Юнги. – На самом деле, Тэхен принес его тайком, ему, наверное, сделают выговор, если поймают, - Юнги грустно улыбается краем губ. – Мне не следовало говорить ему, что я скучаю по своему пианино. Но мне стало завидно, когда увидел, как Чимин танцует. Он может танцевать, где угодно и когда угодно, но я… - Юнги смотрит на Сокджин и немного самоуничижительно хмыкает. – Что хочешь послушать, хен? У нас есть время только до конца ужина, потом Тэхен должен будет его унести. Сокджин поджимает губы и склоняет голову. Он хочет сказать, что Юнги не нужно чувствовать себя виноватым за то, что он скучает по музыке, что это последнее, за что ему должно быть стыдно. Сокджин хочет сказать, что теперь, услышав, как Юнги играет, увидев, как музыка преображает его, Джин не может не благодарить ее. Сокджин так сильно благодарен музыке, за то, что она до сих пор удерживает Юнги в этом мире, что любовь к ней не позволяет ханахаки опутать своими удушливыми цветами его легкие. Сокджин, кажется, любит эту музыку, которая спасает Юнги. Сокджин хочет сказать все это, но не говорит. У него нет нужных слов, чтобы выразить это, только разрозненные ощущения, только чувства, слишком сильные и интенсивные, чтобы их можно было впихнуть в ограниченные клетушки слов. Поэтому Сокджин просто улыбается, забирается с ногами в кресло, складывает руки на подлокотник и укладывает на них голову, глядя на Юнги большими, выжидающими глазами. - Сыграй мне одну из твоих песен. Я хочу послушать твою песню, - говорит он. Юнги задумчиво смотрит на него мгновение, но затем отрывисто кивает, отворачивается и начинает играть. Поначалу медленно, осторожно, но с каждым звуком все более и более уверенно, растворяясь в мелодии и ее эмоциях. Сокджин не знает, что это за песня, он никогда не слышал ее, он не знает ее текста и того, что за ней стоит, но ему это и не нужно. Когда Юнги играет, Сокджину кажется, что он понимает, о чем она. Это песня о любви. Пронзительной, сильной, отчаянной, беззаветной, такой, какой Сокджину никогда не доводилось испытывать. Ему казалось, что то, что он чувствовал к Намджуну, было особенным, что его любовь была жертвенной и благородной, но когда он слышит это эмоциональное и до боли откровенное признание через музыку, Сокджин понимает – он никогда не любил так. Его любовь к Намджуну была искренней, но Сокджин не может отрицать, что, по большей части, в ней было много эгоистичного. Сокджину нужно было любить кого-то, ему необходимо было в тот момент какое-то сильное и светлое чувство, которое помогло бы ему удержаться и не опустить руки. Иногда Сокджин задумывался, если бы на месте Намджуна был другой человек, полюбил бы его Сокджин? И сейчас он не мог найти однозначного ответа на этот вопрос. Но ему не горько от этого осознания. В груди Сокджина разливается какое-то странное ощущение покоя и тепла, музыка Юнги опутывает и греет почти так же, как и его магия, но она в то же время наполняет особой щемящей грустью. Она успокаивает в Сокджине все бушевавшие прежде чувства, кажется, она успокаивает даже цветы в его груди, но в то же время она оставляет в душе Джина тоску, и Сокджин не знает, что ему с ней делать. Она оседает внутри его существа и словно намертво сплетается с ним и всем, что Сокджин знал о Юнги и чувствовал к нему раньше. Возможно, теперь он не сможет думать о Юнги без примеси этого странного ощущения. - Кажется, ужин закончился, - проговаривает Юнги, когда последние отзвуки мелодии растекаются по комнате и замирают в ее углах. Сокджин вздрагивает и прислушивается. В самом деле, он отчетливо слышит наполняющие коридоры шаги и голоса. Сокджин досадливо морщится, он хочет послушать Юнги еще. – На сегодня концерт окончен, хен, - усмехается Юнги, но пальцы его все еще поглаживают клавиши, вопреки его словам. Кажется, он тоже пока не хочет прощаться с инструментом. Сокджин мгновение смотрит на него, а затем поддается неожиданному порыву и протягивает Юнги кулак с оттопыренным мизинцем. Юнги непонимающе смотрит на его руку и удивленно склоняет голову набок. - Пообещай, что сыграешь мне еще когда-нибудь, - говорит Сокджин, нетерпеливо покачивая в воздухе рукой. Ему нужно это обещание и не только потому, что он очень хочет вновь услышать, как играет Юнги. Юнги чуть кривится. - Нам что по пять лет, хен? – ворчит он, но Сокджин хмурится и выразительно размахивает рукой. - У меня устает рука, Юнги-я, быстрее, - канючит он. Юнги смотрит на него теперь серьезно, глаза его темнеют, губы печально поджимаются. - Я не могу тебе этого обещать, хен, - произносит беловолосый, он собирается встать, но Сокджин порывисто хватает его за руку, останавливая. Он игнорирует то, как испуганно замирает его сердце от этих слов и интонации Юнги, потому что сейчас это не самое важное. - Пообещай мне, Юнги-я. Пожалуйста. Пообещай, что сыграешь мне, - отбрасывая всякое притворство, Сокджин просит его, почти умоляет. Сокджину нужно это обещание. Даже если Юнги не сдержит его, даже если это желание никогда не исполнится, пока у Сокджина будет это обещание, он сможет убедить себя, что Юнги не исчезнет из этого мира, что ханахаки не заберет его. Что Юнги сам не убьет себя. Юнги смотрит на него очень долгое мгновение, и Сокджин не знает, что он видит на его лице, но это что-то заставляет брови парня болезненно нахмуриться, а глаза стать еще печальнее, чем они были до этого. - Хорошо, хен. Я обещаю, - хрипло выдыхает он, и у Сокджина на несколько секунд перехватывает дыхание. - Клятва на мизинцах. Это важное обещание, Юнги-я, - Сокджин настойчиво протягивает свой мизинец, вырывая у Юнги недоверчивый смешок. - Серьезно, хен? - качает он головой, но все-таки послушно цепляется мизинцем за палец Сокджина и запечатывает обещание, прижав вместе их большие пальцы. Сокджин мгновение напряженно смотрит на их переплетенные пальцы, и только после с облегчением выдыхает. – Ты такой странный, хен, - тихо говорит Юнги. - Йа, клятву на мизинцах нельзя нарушить, все это знают, Юнги-я, - возражает Сокджин. - Конечно, хен, - Юнги улыбается, самым краешком губ. И это очень печальная и безнадежная улыбка, от которой у Сокджина болезненно сжимается сердце. Потому что Юнги не верит в то, что говорит. Совсем не верит.***
- Хен, ты меня слушаешь? Сокджин вздрагивает и переводит рассеянный взгляд на нахмурившегося Чимина. Джин моргает и неловко улыбается парню, невольно чувствуя укол вины. Чимин уже полчаса, сидя с Сокджином в общей комнате, увлеченно вещает о хореографии, которую ему показал Хосок, и в какой-то момент Сокджин совершенно выпал из разговора, отвлекаясь на свои мысли. Чимин чуть обеспокоенно поджимает губы. - Прости, Чимин-а, я просто задумался, - отвечает Сокджин, оправдываясь. - Хм, да, ты в последнее время… задумчивый, - медленно кивает Чимина, настороженно разглядывая его. – Все хорошо, хен? Сокджин смотрит на него и на одно короткое мгновение ему хочется признаться. Хочется сказать, что нет, у него не все хорошо. У него все совсем не хорошо. Что все его чувства и мысли находятся в таком беспорядке и смятении, что Сокджин чувствует, как задыхается. И это не то привычное удушье от ханахаки, это нечто новое, нечто не менее разрушительное, но уже в совсем ином роде. И Сокджин не знает, что ему с этим делать. Сокджин хочет сказать, что ему страшно. Ему страшно анализировать это, страшно думать об этом, страшно давать этому имя. Потому что имя сделает эти чувства реальными. Настолько осязаемыми, что даже Сокджин, со всеми его выдающимися способностями в этой области, не сможет больше закрывать на них глаза. Сокджин хочет сказать это. Но мгновение проходит, и его губы сами собой складываются в привычную добродушную и совершенно безликую улыбку. - Конечно, все хорошо, Чимин-а. Помимо цветника у меня в легких, все отлично, - Чимин не выглядит убежденным, наоборот, он только сильнее хмурится, поэтому Сокджин торопливо ищет тему, которая помогла бы его отвлечь. – Значит, ты точно решил танцевать у Хосока? Почему ты передумал и согласился? И это помогает, потому что Чимин смущенно отводит глаза, щеки его едва заметно розовеют. Сокджину, на самом деле, не нужен ответ на этот вопрос, он отлично его знает, поэтому он решает пожалеть парня и вместо этого спросить кое-что, что действительно его волнует. - Твоя мать… она не будет…- Сокджин неопределенно взмахивает рукой в воздухе, не зная, какие подобрать слова, но это и не нужно. Чимин поджимает губы, выражение его лица тут же становится озабоченным и грустным. - Будет. Конечно, она будет, - он тяжело выдыхает и растирает плечо, словно ему неожиданно становится холодно. А затем он решительно хмурится и произносит с каким-то мстительным упрямством: – Но ей придется смириться. Потому что это то, чего я хочу. И буду хотеть, даже если она проклянет меня еще тысячу раз. Сокджин мгновение смотрит на него совершенно растерянно, а затем улыбается мягко и счастливо. Это невероятно большой прогресс. И Чимину идет это выражение. Вот такой вот решительный, он нравится Сокджину гораздо больше, чем прежде. Воинственный Чимин куда лучше апатичного и подавленного. - Конечно, Чимин-а. Это твоя жизнь. Только тебе решать. Не ей, - соглашается он и сжимает короткие пальчики парня в поддерживающем жесте. Чимин немного неуверенно улыбается ему и отрывисто кивает, опуская взгляд. - Я… Юнги-хен сказал то же самое. Он попросил Суран-нуну… - запинаясь, начинает Чимин. Сокджин с любопытством смотрит на него, но не торопит, потому что парень выглядит так, словно с большим трудом пытается взять себя в руки. Чимин набирает в легкие побольше воздуха и продолжает: - Он попросил ее начать проводить для меня дополнительные обряды. Защищающие. Она сказала, что если их проводить постоянно, то они могут оградить меня от заговоров и… и проклятий. Не от всех и не полностью, но… - Чимин неловко пожимает плечом и поднимает на Сокджина глаза полные несмелой надежды. Сокджин чувствует, как его рот распахивается от изумления, а глаза широко открываются. Он поспешно сглатывает и моргает. В груди его расцветает что-то сродни облегчению и радости за этого ребенка. И не только за него. - Это же потрясающе, Чимин-а, - выдыхает он, искренне улыбаясь и крепче сжимая руку парнишки. Чимин закусывает губу, глаза его складываются в счастливые полумесяцы. - Это не стопроцентная защита, но все же… Все же, - Чимин улыбается. – Мне нужно немного времени, но я хочу попробовать. Я действительно хочу попробовать, хен. И Сокджин знает, что Чимин говорит не только о своем ханахаки, не только о танцевальной карьере. Он в целом говорит о своей жизни. И Сокджин так поражен и горд тем, что Чимин смог найти в себе смелость и решился что-то изменить в ней, особенно после того, через что он прошел. - У тебя получится. Обязательно, Чимин-а. Я верю в это, а Ким Сокджин никогда не ошибается, - кивает Сокджин со всей убедительностью, на которую только способен, и ему не сложно звучать искренне. Потому что он действительно в это верит. Потому что он очень хочет, чтобы Чимин был счастлив. Они с Тэхеном оба этого заслуживают. И Сокджин обещает себе, что сделает все от него зависящее, чтобы так оно и было. Если уж он взял этих неразумных птенчиков под свое крыло, то должен довести дело до конца. Хотя, судя по всему, он не единственный, кто решил их опекать. - Значит, это Юнги попросил Суран? - спрашивает Сокджин спустя несколько минут, наполненных довольной тишиной. Чимин кивает, а затем тянется к воротнику своей толстовки и достает небольшой темно-синий круглый камешек с черными прожилками на тонкой серебряной цепочке, который он носит на шее. Сокджин никогда прежде не видел на нем этого украшения, поэтому заинтересованно выгибает бровь. Камень выглядит как настоящий и красиво переливается на свету. - Юнги-хен подарил мне это. Я не знаю, как это должно работать, но он попросил своего друга-мага сделать его для меня. Это что-то вроде оберега. А еще Юнги-хен написал мне песню. - Песню? – удивленно поднимает на него глаза Сокджин. Чимин мягко с теплотой во взгляде улыбается. - Да. Юнги-хен же не может зачаровывать материальные предметы, но заключает свою магию в мелодии и слова. Он сказал, что эта песня будет давать мне силы и смелость, - парень дергает плечом и немного смущенно почесывает кончик носа. – И она… она действительно работает, - когда Сокджин ничего не отвечает и лишь продолжает во все глаза пялиться на него, Чимин чуть озадаченно хмурится. – Что такое, хен? Сокджин вздрагивает и поспешно отводит взгляд. Что-то очень странное сворачивается тугой пружиной у него в груди. Что-то от чего даже бархатцы испуганно жмутся к стенкам его легких, пытаясь избежать его тепла. Сокджин судорожно сглатывает. - Я просто… не знал, что у Юнги такая магия, - выдавливает, наконец, он. Чимин непонимающе склоняет голову набок. - А почему, как ты думал, он постоянно сочиняет музыку? Хотя если так подумать… - Чимин задумчиво поднимает глаза к потолку. – Пока ты не появился, хен, я не видел, чтобы он делал это так часто, как сейчас. Это потому что потеплело? Или ты стал его новой Музой, хен? – беспечно улыбается Чимин и, прикрыв рот ладошкой, тихо смеется своей шутке. Сокджин смотрит на него, не моргая, несколько долгих мгновений. Кажется, эта мысль застревает у него в голове, и слова парня далеко не сразу обрабатываются сознанием Сокджина. А затем это что-то в его груди резко распрямляется, прокатывается бешенным цунами в легких, срывая и боломутя цветы, выталкивая остатки воздуха, и Сокджин складывается пополам, сотрясаясь от резкого, отчаянного кашля. Чимин испуганно спрыгивает со своего кресла и бухается перед ним на колени, обхватывая его запястья своими маленькими руками. - Хен, я сейчас сбегаю за кем-нибудь. Не бойся, я быстро, - тараторит он, Сокджин лишь отрывисто кивает, давясь чем-то, чему он не может дать названия, и впиваясь ногтями в обивку старого кресла. Чимин убегает за помощью, и Сокджин судорожно пытается сделать вздох, на глазах его выступают слезы. Он кашляет, желая вытолкнуть ненавистные цветы, и вскоре мягкие, покрытые слюной лепестки рассыпаются ему на колени. Они даже слишком охотно поднимаются по его горлу, словно сами хотят как можно скорее сбежать от того горячего и непонятного чувства, что ревет сейчас в его груди. Сокджин сжимает свою рубашку в районе сердца и выблевывает остатки лепестков, что надоедливо прилипают к его губам и глотке. Сокджин делает хриплый вздох, набирая полные легкие воздуха. Приступ заканчивается так же быстро и неожиданно, как и начинается, он длится не дольше пяти минут, чего с Сокджином никогда прежде не случалось. Его приступы почти всегда были продолжительны. К тому же одни лишь лепестки бывали только в первые месяцы жизни с ханахаки. Он судорожно сглатывает и опускает взгляд на свои колени, покрытые ворохом белых тонких лепестков. Сокджин непонимающе моргает и изумленно касается их пальцами. Белые. Его цветы белые. Сокджин сжимает мокрые лепестки в руках, но ничего не меняется. Они все также остаются белоснежными, словно снег. Сокджин просто смотрит на них, не в силах сделать вдох. И Сокджин не знает, что это все может значить, но его сердце, паникуя, сбивается с ритма, а затем начинается колотиться так быстро, что его удары эхом отдаются в ушах Сокджина, оглушая его. Сокджин не слышит и не видит, подбежавших к нему Чимина и Тэхена, он лишь испуганно вздрагивает, когда Тэхен крепко обхватывает его запястье, и непредсказуемая магия парня волной прокатывается по его телу. Эта магия чем-то отдаленно напоминает магию Юнги. Это единственная осознанная мысль, что озаряет сознание Сокджина и заставляет отмереть, заставляет судорожно втянуть в себя воздух, лишь для того, чтобы вновь закашляться. Белые лепестки бархатцев слетают с его губ, их не больше десятка и они печальными перышками плывут в воздухе, пока не приземляются на пол. Сокджин следит взглядом за их полетом и с трудом сглатывает горькую, со вкусом травы слюну, когда они окончательно падают. - Хен, - голос Тэхена, такой глубокий и бархатистый, теперь звучит как-то непривычно полузадушено, не так, как должен. Сокджин переводит на него взгляд и видит, что глаза Тэхена широко раскрыты. Парень смотрит на белые лепестки, губы его дрожат. – Это ничего, хен. Ничего. Все в порядке. Ты будешь в порядке, - решительно заверяет он, но Сокджин не уверен, что может верить ему. Потому что по глазам Тэхена видно – он тоже не понимает, что происходит. Чимин испуганно переводит взгляд с одного на другого, цепляется за Тэхена и обеспокоенно хмурит брови, все его лицо искажается от непонимания и страха. Сокджин отрывисто кивает. Да, он будет в порядке. Он должен.