«Мне тоже очень, очень больно, мам, не представляешь даже, насколько.»
Совесть совсем его не грызет даже тогда, когда видит страх на родном лице, даже когда вот-вот у нее выступят слезы. Альбедо все держит, сжимает запястье матери, и горло болит то ли от удушья эмоциями, то ли от собственных слез — он уже ничего в этом мире не понимает, но одно знает точно. Впервые в жизни он сорвался с цепи — почувствовал вкус свободы. — Альбедо… Отпусти меня! Что ты делаешь?! — пытается выровнять голос, но страх просачивается сквозь слова. Альбедо не слышит ее: демон за его плечами громко смеется и поглаживает парня по голове, шепчет на ухо страшные вещи, которые подсознательно так хотелось воплотить в жизнь. Разнести бы к чертям этот дом, выкинуть все идеальные вещи и сжечь где-то на заднем дворе, с облегчением утопая в рыжих языках пламени. Привязать бы родителей на такую же цепь, пусть на своей шкуре почувствуют, как ему было больно и неприятно все это время, как он страдал и погибал изнури, когда колючие шипы негативных эмоций бурьяном разрастались внутри, сжимали его душу и сердце, внутренности и кости, нервы и разум, медленно уничтожая. Но Альбедо хороший мальчик. Послушный и глупый, как дворовой песик, которого долгие, долгие годы дрессировали, и конечно он не напал бы так просто на строгих хозяев. Терпел, держал все в себе, подсыпал порох в эту гигантскую бомбу, но всегда держал при себе парочку спичек — на всякий случай. Но каждый пес рано или поздно сорвется. — Вы всегда были мной разочарованы… — Альбедо… — Я так долго терпел. Но я не могу больше. Я так устал, мам, я так устал от всего. Его нервная улыбка вот-вот превратится в истеричную. Он и впрямь так хочет уйти, он так устал все это терпеть, он устал скрывать свои чувства. Альбедо хочет просто чувствовать себя в безопасности, обнимать близкого человека и в ответ целовать ее в лоб, прижать томно к себе и не выпускать никогда, заснуть и ни о чем в этой жизни больше не беспокоиться. При мыслях о ней постепенно приходит в себя; демоненок больше не смеется над ухом и, кажется, исчез где-то за дрожащей спиной, а когда сознание возвращается, то видит перед собой перепуганное лицо его родной матери. Она не может двинуться с места, сводит брови и от страха не знает, что говорить и что делать, и только сейчас Альбедо замечает, что и впрямь сжимает ее руку до безумия сильно. — Мам… Прости, мам, я просто… Я… Парень резко отпускает ее и в панике смотрит по сторонам. Руки дрожат и по телу пробежались мурашки, а слезы горячими каплями падали с щек, оставляя за собой красные дорожки. Женщина с испугом глядит на него, сводит брови и прижимает руку к груди, ведь совершенно не ожидала такого. Однако в ответ не кричит и не злится, лишь с шоком и недопониманием рассматривает его с ног до головы. Альбедо спохватился моментально; вскакивает со своего места, берет в руки гитару и бежит в свою комнату, с хлопком закрывая за собой дверь. Замка, к сожалению, не было, а потому парень просто прижался к двери спиной, медленно сползая с нее на пол. Поставил гитару у стенки, а руками зарылся в свои светлые волосы, чувствуя, как дрожит его нижняя челюсть от слез. Расплакался: все же, не выдержал. В доме плакать жутко страшно, приходится прикрывать рот рукой и злиться на самого же себя, что позволил себе такую невиданную наглость. Да еще и этот страх в глазах матери… Пусть она и ломает его по частям с каждым годом, но все еще остается его родным человеком, и отвечать такой местью на скопившуюся внутри него злобу — было абсолютно неправильно. По крайней мере, Альбедо так думал. — Мы же так тебя любим… Почему ты вдруг перестал слушаться нас? Тревожный голос матери по ту сторону двери вновь провоцирует чувство вины и рост ядовитых колючек внутри, и Альбедо уверен, что еще чуточку — и порежут стенки желудка и глотки, откроют кровотечение и придется отхаркивать кровь, темную и вязкую, похожую на все те же скверные чернила, в которых утопает с каждым годом сильней и сильней. И снова, снова он во всем виноват, это его вина, что он не слушается, что он сорвался, что он не в силах сдержать своих чувств. — Может, потому что ваше воспитание неправильное?! Злость просачивается сквозь боль и вину, но Альбедо моментально сжимает свою руку на рте крепче. Лучше бы он молчал, лучше бы он всегда молчал, был правильным и послушным ребенком, не шел попятам за своими хотелками и мимолетными прихотями и был бы нормальным. Ведь нормальные люди не держат все в себе; нормальные люди понимают, что чувствуют; нормальные люди не вымещают злобу на близких и не причиняют им боль. Альбедо тяжело дышит и прижимается крепче к двери, будто чувствует, что вот-вот зайдут в комнату и снова начнут обвинять. Вновь будут смотреть на него со страхом и злостью, будут видеть в нем монстра, чудовище, ненормального человека, попробуют усмирить его успокоительными и снова привяжут на цепь, если и вовсе не надумают окончательно усыпить. Ведь только так с такими псами и поступают. Или выбрасывают на улицу, или топят в реке, либо же усыпляют. И никакого прощения, и милосердия, никакой пощады ему не видать, и будет все так же сидеть на темной улице и медленно погибать от мороза, пока не покроется толстой коркой мертвенно-белого снега. Если честно — хочется, чтобы его спасли точно так же, как Сахароза спасает котов и собак в своем теплом приюте. Вот бы кто-то забрал его с этой улицы, укутал в теплое одеяло и привез в новый дом, где его будут любить чистой любовью, а не прикрываясь за ней внушением чувства вины и собственной же неправильности. А достоин ли он спасения? Заслужил ли на хороший конец, как герои из детских сказок? Что же он сделал для того, чтобы избавиться от этого мерзкого чувства? А такие простые вещи, как любовь, поддержка и забота — ее обязательно нужно заслуживать? Или это снова подмешали ему в этот ядовитый напиток родители, заставляя выпивать его до дна каждый день? Слезы все стекают вниз по щекам, но внутри больше не было так тяжело. Будто кто-то проделал дыру, оставляя в груди лишь опустошенность и безразличие, а веки снова стали жутко тяжелыми, и хотелось просто лечь и наконец-то уснуть. Но Альбедо знает, догадывается, что это еще не конец, что этот день станет самым мучительно-долгим во всей его жизни, ведь вечером придет в дом отец. Так хочется спрыгнуть во двор через окно, взять гитару и убежать далеко-далеко, чтобы никто не трогал его. Потеряться, исчезнуть, хотя бы на несколько дней, чтобы вновь не чувствовать груз ответственности за чувства других и надеяться, что все решиться как-то само по себе. Но сил не было, чтобы банально подняться с холодного пола; все сидит, подпирая свою дверь, да вытирает мокрое лицо, убирая с щек неприятно-липнущие пряди светлых волос. Но дергается, когда телефон резко вибрирует в кармане брюк. Сахароза: Альбедо? ты там как, дома уже? Сахароза: как ты себя чувствуешь? Альбедо: все хорошо сахароза спасибо тебе большое Альбедо: я уже дома я попозже напишу ладно Сахароза: Альбедо? Сахароза: ты точно в порядке? Альбедо: Да. Не волнуйся, пожалуйста. В груди появляются проблески теплого света. Хочется обнять ее, как утром, уткнуться носом в плечо и перебирать мятные волосы, слышать спокойное сердцебиение и ее теплый голос, и чтобы его, наконец-то, спасли. Но в то же время головой понимает, что страшно привязывать Сахарозу к себе, пусть даже и неосознанно. Ведь вспоминает слова с ее дня рождения, ее горькие слезы и настежь открытую душу, и понимает, что не хочет доставлять проблем и ей тоже. Правильно Синь Янь говорит: в себе ему еще предстоит разобраться, и дорога эта будет длинной и долгой. Но сейчас совершенно нет сил на подобное; Альбедо встает на ватных ногах и падает в кровать, опустошенно смотря в потолок. Слышит с кухни, что мама продолжила что-то готовить и совершенно не собирается его тревожить сейчас, и Альбедо надеется, что хотя бы до вечера его оставят в покое. Хотя бы до прихода отца. Голова неприятно ноет, но у него получается провалиться в долгий сон.* * *
Просыпается аж под вечер, и будят его громкие разговоры родителей где-то на кухне. Приходит в себя Альбедо не сразу: голова трещит по швам, а внутренние часы совершенно перевернулись, не позволяя первые минут пять осознать, который сейчас час и какой день недели. Все это на миг и впрямь показалось плохим сном. Вот бы продолжить спать в блаженном неведении, и пусть даже будут сниться кошмары, он готов потерпеть, лишь бы не возвращаться в эту реальность. Она и похуже всяких ужастиков будет, ведь там, по крайней мере, лишь воображаемый мир, а здесь это все происходит воочию. Включает свет в комнате и замечает, что дверь приоткрыта — явный признак того, что родители сюда заходили. Но вот для чего парень совсем не понимает, ведь вроде все на своих местах стоит. Может, проверяли, не спит ли он, чтобы начать читать ему очередные нравоучения и по полочкам объяснять, где же он провинился. Неприятное чувство вновь сжало желудок и сердце, а когда послышались шаги в его комнату, то Альбедо и вовсе захотел спрятаться где-то в шкафу или под столом, накрыться теплым одеялом или выпрыгнуть с окна, прячась на заднем дворе. Нутром чует, что еще не конец этому ужасу, и пусть он премного благодарен родителям за возможность привести чувства и нервы в порядок, морально он все еще не был готов к продолжению, в особенности к разговору с отцом. — Проснулся? А вот и он, кстати. Альбедо настолько погрузился в себя, что совершенно не услышал его приход. Оборачивается от окна и замечает стоящего в комнате отца, а за ним, в дверном проеме, стоит его мать: непонятная для парня эмоция застыла на ее лице и он краем глаза замечает, как женщина время от времени потирает запястье руки. «До сих пор болит, да…?» — страх и вина связали все внутренности в тугой узел. — Альбедо, — строгий голос отца сдавливает его желудок и сердце сильнее. — Объяснись. Что это за поведение? Что это за глупые выходки? Что за глупые проколы?! На последнем вопросе небрежно взял сына за подбородок и так же, как мать, рассматривал дырки в ушах. Неосторожно, грубо и неприятно — его касания ожогом остаются на покрытой от страха мурашками коже. — Какого черта ты вообще себе позволяешь?! — грубо убирает от лица свою руку и негодующие хмурится. — Юношеский максимализм? Протесты любящим родителям?! Нервы совсем сдали, когда начал со своими «дружками» проводить время?! — Это точно их плохое влияние… — добавляет женщина, скрещивая руки на груди. — Раньше такого не было, а сейчас что…? Не хватало мне, чтобы мой сын так губил себя и уродовал свое тело! Еще скажи, что татуировки есть! Парень молчит. Виновато смотрит в пол и щурится от колющей в голове боли: такое чувство, будто ножом кто-то режет по ниточкам его больные нервы в висках. Так хочется высказаться, выкрикнуть все, что накопилось в душе, признаться в своих больных чувствах и объяснить им, как же так вышло, что к своему семнадцатилетию Альбедо сломали, разбили и выкинули на улицу, ведь его «так же любят»! Любят настолько, что запрещают чувствовать, и к своим еще юным годам парень отныне совершенно не разбирается в своих внутренних чувствах и не может понять, что конкретно испытывает. Эмоции размываются в его голове, а социализация находится на таком плачевном уровне, что хоть забивайся в темный уголок комнаты и не выходи из нее никогда. А может, и впрямь, будет лучше просто-напросто сдаться? Нервную систему сгубил окончательно, так может больше не пытаться докричаться до них? Все равно не поймут: как всегда, обвинят во всех смертных грехах и этим только добьют, втаптывая его сломанные остатки обломков в вязкую грязь. — Почему тебе так тяжело просто слушаться нас? — отец разводит руками и Альбедо вжимает голову в плечи, ведь показалось ему, что он может ударить. — Или ты хочешь, чтобы все наши родственники тыкали в тебя пальцем? Говорили, что ты будешь алкоголиком? Наркоманом, не дай бог! — А какая мне разница, что они обо мне подумают, — находит в себе смелость заглянуть отцу в глаза. — Мы их всех видим раз в полгода. Вам ли не все равно. — Нет, не все равно, Альбедо, не все равно! — повышает свой голос и злость возрастает в разы. — Мы хотим, чтобы ты был самым лучшим, ты понимаешь? Заработал себе громкое имя, все бы гордились тобой! А то, что ты вытворяешь… Это же просто ужасно! Аморально! И… — Ненормально? — добавляет Альбедо. — Да! — шипит он. — Это ненормально, неправильно! Занимаешься всякой… Ерундой! Поддаешься этим наглым дружкам, к которым бегаешь чуть ли не каждые выходные! И что вы там делаете? Очень уж сомневаюсь, что проводите время за чтением книг. Ну точно, точно занимаетесь бог-пойми чем! Мужчина резко хватает сына за руку и дергает на себя, задирая рукав кофты. Альбедо успел лишь сипло вдохнуть часть воздуха и сощурить глаза от боли — настолько резко и быстро отец дернул его за правую кисть. Внимательно наблюдает за его реакцией, не отводя голубых глаз. Отец явно пытается высмотреть на руке следы или синяки от иглы, но не находит на коже совершенно ничего. Чистая, нетронутая ничем подобным кожа, покрытая лишь мурашками от страха и холода, который забрался за шиворот медленно спускался по хребту и лопаткам вниз, принося дискомфорт. Но тут отец замечает какое-то темное пятнышко и поднимает рукав еще выше, аж до плеча, и тут же теряет дар речи: на предплечье сына красуется довольно большая татуировка. Его мама охнула от шока, отец крепко сжал его локоть, а Альбедо даже и не думал сопротивляться. Деваться уже некуда, они и так узнали больше, чем следовало, а у парня совсем отсутствуют силы, чтобы хоть как-то от них отбиваться. — Ты совсем не в себе?! Это еще что такое?! — Альбедо, господи! Зачем ты себя так изуродовал?! — Не нужно было позволять тебе уходить вечерами… Так и думал, что закончится все подобным! — Какого черта ты вообще все это делаешь?! Чтобы нас позлить, ну точно! Настолько ты нас не любишь и не уважаешь?! — Мы же хотим тебе только самого лучшего! Воспитываем, помогаем со всем, а ты занимаешься подобным! — Точно не в порядке, ну точно ты не в порядке! Мы поможем тебе и здесь, найдем специалистов, и все будет, как раньше…! Альбедо совершенно не реагирует. Впитывает все эти слова, будто губка, а в голове лишь мысли о том, как бы побыстрее все это закончить. Голова еще больше разрывается от их криков и отрицательных, злостных и мерзких чувств на родителей и на самого же себя. Понимает, что все, что он делает со своей жизнью — его абсолютно устраивает, но от давящих слов родителей и впрямь чувствует себя ненормальным. Другим, неправильным, противоестественным и может даже безумным, будто все, что он делает — сплошная ошибка. Будто он и есть одна большая ошибка, которую в попытках исправить и починить лишь снова ломают и разбивают. Он так устал. Он так хочет снова лечь в кровать и уснуть. Он так не хочет никого разочаровывать, но все получается наоборот. — Заткнитесь. Альбедо раздраженно шипит и стискивает зубы, а родители моментально останавливают поток своего недовольства, смешанный с криками. — Откуда в тебе столько наглости? Перечить удумал? — отец сжимает его предплечье все крепче. — Хоть бы перед мамой своей извинился. Я пришел — она вся перепуганная! Тебе даже не стыдно? Это точно последняя капля. — Почему вы думаете, что я неправильный?! Только лишь потому, что живу так, как хочу?! Делаю то, что мне нравится?! А если вам не нравится моя жизнь, а мне — ваша, как и эта идиотская хирургия, то кто же тут прав? Или только вы лишь одни знаете, что в этой жизни принято считать «нормой»? Это работает лишь в одну сторону, да?! Парень одергивает свою руку и закатывает обратно рукав, а голубые глаза снова наполнились злостью. Альбедо терпеть не может это мерзкое чувство гнева, ведь туманит разум похлеще, чем что-либо еще; злость на вкус горькая, терпкая и болотистая, очень горячая, что можно обжечь не только себя, но и близких, пахнет палеными листьями, ядовитым дымом и гнилью. Неприятно. Противно. Паршиво. Альбедо не нравится это чувство, но от него никуда не денешься, а особенно — когда он сам на пределе. — Вы думаете, что воспитали нормального человека?! Я не понимаю себя, я не понимаю своих чувств, я не понимаю людей, и я не могу даже общаться со сверстниками! — Альбедо… Женщина прижимает руки к груди и пытается сделать шаг в его сторону, но парень резко отходит назад. — О, или вы хотите потешить себя и свое эго в попытках создать идеального сына? Хвастаться перед родственниками, коллегами? — взгляд и впрямь стал отчасти безумным и Альбедо слабо им улыбается, хоть и осознает, что ничего веселого в этом всем нет. — Ну как? Получилось? Открою секрет, но не бывает ничего идеального. Я не идеальный. И вы тоже. И мы никогда такими не будем. — Совсем головой поехал?! Отец нa миг испугался, аж голос дрогнул — Альбедо отныне прекрасно может увидеть это чувство в других, ведь не раз испытывал его на себе. — Почему вы лезете в мою жизнь?! Обвиняете меня в том, что я и в помине не сделаю. О, или вам просто страшно, что же скажут на это другие? Ваши родители? Наши соседи? Ваши друзья? Будут шептаться за спинами? А вам ли не все равно на их мнение? Или вам главное, чтобы вы в их глазах были во всем превосходны? Делать картинку счастливой семьи плохая затея. Но вы ведь хорошие, правда? Надо стараться, чтобы все так и думали, а что творится закулисами этих фальшивых улыбок — уже все равно, правда? Поглядите-ка, как удобно! Альбедо тяжело дышит и каждый вдох-выдох будто отравляет его спутанные в тугой узел легкие. Гнев сменяется смехом, смех — легким отчаянием, а отчаяние перерастает в апатию и усталость, от которой хочется упасть прямо посреди комнаты и смотреть стеклянным взглядом в белоснежный потолок. Как давно он хотел высказаться, как же давно хотел схватить родителей за руки и затянуть их в эту реку, море, океан из чернил, терпких и вязких, таких же — как злоба на вкус. Пусть сами попробуют выбраться из этого ужасного места, пусть ощутят на себе то, что творится на душе у их сына, и хоть Альбедо категорически против разного вида мести и никогда никому не пожелал бы очутиться в своей шкуре, ведь куда рациональнее было бы просто спокойно все обсудить, но сдерживаться парень больше не может. Когда делают больно, первые пару раз еще можно стерпеть. Когда эта боль разрушает — превращается в ослепительно-яркую злобу. Когда злобы копится слишком много в одном маленьком тельце — демон умоляет выместить наружу ее, делая больно уже другим. Альбедо точно пожалеет об этом, он знает, но он просто устал сидеть на этой чертовой ржавой цепи. Он не хочет ночами задыхаться от недостатка кислорода и захлебываться своими слезами, он хочет лишь понимания, принятия его в своих родных стенах и, наконец, хочет банально спасения. Хочет заполучить этот счастливый финал из коротеньких, добрых и невинно-детских сказок, и даже если ему придется идти по тернистой дороге сквозь такие грехи — он готов потерпеть. Он уже и так настрадался, а ведь ему всего лишь хочется перерезать шипастый ошейник на шее, от которого будто бы виднелись на чистой коже темные и ноющие гематомы. — Ты не в себе, — констатирует мужчина и отходит от сына. — Вот до чего тебя доводят гулянки, да? Внушили тебе, что во всем родители виноваты? Альбедо хочется страдальчески выкрикнуть. Он издевается?! — Ты вообще меня даже не слушал?! — Тебе нужно в себя прийти, я принесу успокоительного… — мать с испугом пятится в коридор и ее силуэт растворяется в полумраке. — И нужно тебе найти специалиста, чтобы помог решить эти… проблемы. — Я не болен! — кричит Альбедо им вслед и разводит руками. — Я нормальный! Но от них слов больше он не дождется. Родители вышли из комнаты и оставили его наедине со своими страшными мыслями, и парень теперь окончательно понимает, что до родителей докричаться стало абсолютно невозможной задачей. Дальше собственного носа ничего и не видят, если совершенно не могут принять свою вину и ошибки. Альбедо поворачивает голову к зеркалу и дыхание перехватывает, когда видит себя в отражении: столько злости, отчаяния и горечи в его потухших глазах, а красные дорожки от слез будто оставили на щеках свои длинные шрамы. Волосы неприятно липли к лицу, а руки от страха и всплеска эмоций дрожали, как и нижняя челюсть от новой волны наступающих слез. Парень выкрикнул в пустой угол комнаты, раздирая щиплющее от рыдания горло, но и это не помогло остановить этот поток. А может, он и вправду ненормальный? Друзья делают вид, что все хорошо, а родители пытаются все эти годы его просто-напросто вылечить? Альбедо уже и сам сомневается не только в себе, но и во всем окружающем его мире. Вот бы его сейчас кто-то обнял, но вместо теплых рук на спине чувствует лишь холод стены, по которой снова сползает, садясь на пол и зарываясь рукой во взъерошенные светлые волосы. Так хочется разделить с кем-то всю свою боль, но не может даже взять телефон в руки, ведь понимает, что не может обременять этим всем близких. И что они сделают прямо сейчас? Приедут к нему? Смешно, их просто выгонят. Позвонят? Он сейчас явно не в том состоянии, чтобы строить адекватные и логичные предложения. Он лишь заставит их волноваться и лишит их сна в эту долгую и тревожную ночь. Пусть спят спокойно, их лучше не трогать, а Альбедо в силах сам это все пережить: ему очень хочется и самому в это верить. Успокоительное, принесенное матерью, выпивает лишь спустя полчаса, когда силы его совсем уж покинули, но ночью спать совершенно не хочется. Лишь пребывает в состоянии легкой дремы, перебирая в голове глупые и тревожные мысли, в которых совершенно не хотелось копаться. Но они сами лезли, просачивались в его голову и нагло смеялись в лицо, устраивая внутри компульсивный хаос. Совершенно не слышит, как телефон вибрирует от сообщений уже долгое время. Сахароза: Альбедо? Сахароза: ну как ты там? Сахароза: все хорошо? как ты себя чувствуешь? Сахароза: ты уснул? Сахароза: если что, я всегда тут, рядом Паучок: пчеленок ну как ты???? Паучок: за день от тебя ни весточки!!!! Паучок: день тяжелый?(((( Паучок: Я ОБЕЩАЮ ЧТО КУПЛЮ ТЕБЕ САМЫЙ ВКУСНЫЙ ТОРТИК В МИРЕ КОГДА МЫ ВСТРЕТИМСЯ!! >:))) Паучок: *обнимаю!!!** * *
Сахароза: как ты себя чувствуешь? Сахароза: я могу чем-то помочь? Альбедо не объявлялся в университете уже несколько дней, и Сахароза не на шутку перепугалась. Он практически не заходит в сеть, а отвечает лишь очень мало и скомкано, уворачиваясь от любых вопросов, касательно его состояния и места своего нахождения. Девушка нервно поглядывает на экран телефона и желудок сводит от мысли, что с ним могло случиться что-то плохое, ведь единственное, в чем Сахароза была точно уверена, что он жив. А вот что у него на душе она совершенно не понимала и ей было так страшно думать об этом. Сахароза приняла факт того, что уже не отвертится от своих томных чувств и от этого становилось еще больнее и неприятнее, когда дорогой человек возможно сидит взаперти и страдает, а она даже не может прийти к нему, ведь за все это время даже не удосужилась спросить, где Альбедо живет! Из нее плохая, плохая подруга! Но все еще нервно ждет, когда темный экран телефона наконец загорится и на экране высветится «Альбедо», и пара слов в сообщении с его стороны. Так хочется помочь, поддержать; девушка пишет ему каждый день, иногда удаляя парочку сообщений, ведь не хочет быть слишком навязчивой, но так хочется хоть немного помочь, хотя бы находясь на расстоянии. Жутко страшно, ведь чувствует, будто и сама сломается под гнетом печали; будто если Альбедо исчезнет, то сердце точно сломается, разобьется, и сама она упадет в это чернильное озеро и будет захлебываться при попытке глотнуть чистого воздуха. Но Сахароза пытается держаться, как может, хватается за спасательный круг из своих страхов и чувств и решительно старается не утонуть. Но так тяжело это выдерживать; девчонки обиделись на нее, что она так ничего не сказала по поводу друга, и теперь в этих жутких университетских стенах она осталась одна на растерзание тяжелых взглядов студентов и преподавателей, ведь кажется ей, что смотрят на нее лишь с осуждением и пренебрежением, будто она сделала в этой жизни что-то неправильно. Будто видят ее душу насквозь, будто чувствуют ее страх и пытаются запугать, надавливая на ее переживания. Словно знают ее проблемы с привязанностью и так и норовят перерезать эту слабую связующую ее и Альбедо ниточку, чтобы сломать ее окончательно. Но единственное, что еще дает ей повод дышать — новые сообщения от Альбедо. Такие редкие в последнее время, но такие теплые для нее и дорогие, пусть порой содержание их тревожит настолько, что хочется расплакаться прямо на лекции перед толпой кровожадных студентов и строгих преподавателей. Альбедо: пожалуйста сахароза прости меня Альбедо: я не знаю я не справляюсь мне очень нужна твоя помощь Альбедо: ты можешь приехать сюда умоляю И отправляет геолокацию. Страх связал внутренности в тугой узел, и девушка кое-как смогла отпроситься с конца последней лекции, пусть и было это и впрямь затруднительно. Чувство, что она может быть полезной ему — греет душу, но нарастающая тревога сжимает ее хрупкое сердце до ноющей боли и выступающих на ресницах слез, ведь она совершенно не представляет, в каком парень сейчас состоянии и совершенно не знает, чем именно может помочь. Ведь Сахароза просто слабая, глупая маленькая девочка, точно такая же, которую скрывает она в своем разуме, и которой нужен лишь понимающий человек рядом, который никогда и ни за что не оставит ее в этом невыносимом одиночестве. Но Сахароза готова помочь всем, чем она только может — и решительно покидает корпус проклятого ВУЗа.