В память о тебе

Москва. Седьмое Сентября. 1941 года.

— Больно же! — А ты чего хотел? Ногу же сломал. Илья уже второй день прыгал на костылях, но только по третьему этажу. Юра забегал к нему время от времени, когда работы не было. Как мало человеку нужно, чтобы привыкнуть. Прошло чуть больше недели, а Юру уже не пугали раненные на полу и в палатах, он не терялся при виде новых окровавленных носилок, привык к запаху спирта, крови и морфия. Самому уже казалось, что он стал частью этого госпиталя, как и многие другие работники. Успел даже подружиться с парочкой медсестёр. К Юре привыкли тоже. Первое время персонал напрягал солдатик, хвостиком бегающий за молодым врачом из Свердловска, но времени удивляться у них не было. Костя никак не комментировал эту ситуацию. Работает и ладно. Так что Юра стал чем-то привычным. Костя сказал, что дольше пяти недель их тут держать смысла нет. Обычный перелом срастается довольно быстро, дольше длится реабилитация. Но раз Илья уже такой резвый, значит пора потихоньку приходить в чувства. Костя просил Юру подначивать товарища как можно чаще двигать ногой, даже если больно. Наступать пока нельзя, но шевелить пальцами и напрягать мышцы никто не запрещал. Юра навещал друга каждые часа три, когда Костя убегал в операционную и можно было оторваться от тонны бумажек, бинтов и растворов. Работа была тяжёлая, к шести утра надо было уже быть на месте, сдавали смену. До обеда всё было более-менее спокойно, Юра и Костя успевали даже подремать часок. После начиналась беготня, которая заканчивалась в десять вечера и около одиннадцати они уходили домой. Сил не оставалось ни на что, халат Кости уже третий день лежит в ванной в тазике, руки не доходят постирать. — Чего это ты в санитары заделался? — спросил Илья. — А что такого? Кормят, тепло, не скучно, — Юра загибал пальцы, — Народ тут хороший. — И отоспаться можно. — Не, я у Кости живу. Юра встал, потянулся. Он порядком засиделся, Костя с самого утра завалил работой. Туда сходи, то заполни, третье отнеси. Но и про друга забывать не хотелось, ему тут, небось, скучно. Впрочем, сам Илья не жаловался, всё понимал, иной раз ругался на Юру за то, что тот слишком часто приходит. — У Кости? — переспросил Илья. — Ну, да, — пожал плечами Юра. Для него это тоже стало чем-то привычным. — А куда деваться? Не на улице же спать. — Не боишься, что слухи поползут? — Ты это прекращай, слышишь? Костя — нормальный пацан. Как, блять, вповалку и в обнимку в поезде спать, так ничего не смущает, а как друг стал с кем-то жить, потому что вынужден был остаться в городе без гроша в кармане — так слухи поползут. — Что ты сразу злиться-то начал? Я ничего не имел ввиду. Понимаю, вынужденная ситуация, но другие-то могут и не понять. — А на других мне похуй. Юра выскочил на лестницу, быстро сбежал на первый этаж. От разговора остался неприятный осадок, чувствовал, стоит проветрить голову, а то сорвётся на кого-нибудь. Как, например, Костя вчера. Операция не удалась, мальчишка, совсем юный, умер прямо на операционном столе. Костя сначала, как в воду опущенный ходил, а под вечер навалилось, накричал на медсестру. Та сразу же расплакалась и убежала, теперь в глаза ему не смотрит, стороной обходит. Костя чётко различал смерть на операционном столе и вне. Та, что была за пределами стерильной комнаты — его мало волновала. Но та, что наступила у него под руками, оставляла видимый след. Юре в тот день повезло, они встретились уже после того, как Уралов выпустил пар, парню лишь сухо пересказал события его волновавшие. Костя перехватил знакомого в холле. Он нёс тяжелые сшитые папки, стопка доходила ему до подбородка. Он быстро бросил, что в кабинете осталась ещё одна и попросил донести её до архива. Юра моментально включился в работу. Добежал до кабинета, подхватил тяжелую стопку. Дверь открыл ногой, та держалась на честном слове и скрипела каждый раз, стоило её приоткрыть. Она громко хлопнула за спиной, подгоняя парня. Бежать с такой стопкой давалось трудно, ноги быстро уставали, а папки начинали заваливаться и грозились упасть. На втором этаже Костя перехватил у него половину. — Как там твой друг? — спросил Костя, опуская папки на пол архива. — Нормально. Скачет уже вовсю. Займи его тоже чем-нибудь. — Чем? — усмехнулся Костя. — Чем-нибудь, чтобы у него думать времени не было, — буркнул Юра. — Хорошо, — быстро согласился Костя. Он уловил эти раздражённые нотки в голосе, но спрашивать не стал. — Поговорю с Валентиной Игоревной. Думаю, в архив нужны люди. Спускались медленно, не торопясь. Разговаривали в основном по работе, а больше и обсудить нечего было. Костя не спешил, да и не хотел, рассказывать что-то о себе. К чему это? В конце месяца они разойдутся и не встретятся больше, в этом он был уверен. А Юра явно был человеком, который сначала слушает, а потом говорит. Вот, если Костя поделится, то и Юра расскажет что-нибудь. Благо хоть по именам друг друга знали. Они вышли на улицу. Моросил дождь, барабанил по крыше и капал на ступени. Костя курил, а Юра просто стоял рядом, дышал прохладным воздухом, надеялся выветрить из себя запах госпиталя. Вдалеке что-то блеснуло. Парни присмотрелись — фары. Костя тут же потушил сигарету, забежал в холл. Юра слышал его крик о том, что приехала машина, а сам выбежал из-под козырька, готовый встречать. В машине был всего один раненный. Вонь попёрла изнутри, как каша из кастрюли, навалилась на них. — Ох, чёрт, — Юра отшатнулся, врезался лопатками в стоящего позади Костю, но вонь достала его и там. — Блять. Я сейчас блевану. Костя жестко задавил первую дрожь в желудке, к запаху разложения он привык. На первой практике, ещё в училище, ему доводилось вскрывать издохших коров и лошадей в отдалённых сёлах, куда посылали юных врачей за неимением местного ветеринара. По жаре их животы раздувались, наполнялись липкой жижей разлагающихся внутренностей. Первый раз Костю вывернуло сразу после разреза — уж слишком всё отличалось от стерильных операционных, куда их водили на экскурсии. — Живо на носилки и в операционную, — быстро собрался Костя. — Подготовьте инструменты. Понадобится много шовного материала и спирта. Раненого переложили на носилки. Костя мельком его оглядел: рваная рана на ноге, глубокая, виднелись осколки чего-то металлического, они поблёскивали, как чешуя. Заметил он и старые швы, которые успели расползтись. Нога гнила изнутри и остановить это уже было нельзя. — Придется ампутировать ногу, — заключил Костя. Юра догнал его в холле. Бледный и помятый. Сам того не понимая, увязался за ним в операционную. Костя почему-то был один. А где медсёстры? — Твою мать, — выругался Костя. Он метался по комнате, как дикий зверь в клетке. Кинул в Юру жгут. — Медсёстры заняты. Будешь помогать. Намотай и затяни сантиметров на десять выше поражённой зоны. Юра на глаз отсчитал десять сантиметров, приподнял ногу солдата, пытаясь намотать жгут. Тот начал вырываться, пытался отпихнуть Юру от себя, сопровождая это отборным матом и криками. Костя навалился на него сверху, чтобы тот перестал дёргаться, попытался ухватить его за руку и ввести анестезию. Юра затянул чуть сильнее, чем требовалось, завязал жгут на узел, чтобы точно не развязался. Схватил драчуна за руку, прижал к столу. Костя обогнул Юру, ввёл сразу весь шприц. — Не много ты ему вколол?! — Юра всё ещё придерживал солдата, тот уже сопротивлялся менее активно. — Лучше он полностью отключится, чем помрет от болевого шока! Костя раскладывал инструмент. Ткань пришлось окончательно разорвать и отрезать. Окровавленная тряпка, с кусками отмершей плоти улетела в угол. Юра икнул. — Не смей мне тут блевать! — жестко сказал Костя. Инструментов было категорически мало, точнее, просто необходимый минимум. Костя протянул побледневшему Юре зажим. Тот схватился за него мёртвой хваткой. — Будет много крови и ещё всякого дерьма. Всё беру на себя, от тебя лишь требуется пережать кровеносные сосуды после того, как я отрежу ему ногу. Справишься? — Какие сосуды? — Юра был очень далёк от медицины, и уроки биологии нагло прогуливал, предпочитая гулять с девчонками. — Все, Юр! Иначе он умрёт от потери крови! — Можно я зажмурюсь? — Можно, — выдохнул Костя, закатывая рукава халата. Даже в перчатках Костя чувствовал гной и слизь на пальцах. Он сильнее сжал ногу рукой, чтобы та не двигалась, другой взялся за ампутационный нож. Юре он показался просто большим скальпелем. Как только Костя сделал первый надрез, Юра закрыл глаза. Он слышал чавкающие звуки, тихую ругань Кости и собственное сердце, которое, казалось, билось где-то в глотке. Верхний слой тканей уже подвергся частичному или полному омертвлению, так что особых затруднений не вызвал. Но запах — Юра часто глотал, ком в горле никуда не хотел уходить. Желудок болезненно стянуло. Костя торопился, дошёл до здоровых тканей, кровь полилась моментально, заливая стол и руки. Он отбросил нож в сторону, в слепую дотянулся до пилы. Кость давалась тяжело. Крошилась под зубьями. Разрез выходил неровный, придется подпиливать, чтобы аккуратно зашить. На середине она треснула, Костя надавил второй рукой, проламывая её. За ножом не потянулся, в несколько движений разрезал оставшийся кусок мяса и мышц. — Зажимай, — скомандовал Костя, отходя в сторону. — Вот блядство, — сказал Юра, как только открыл глаза. На столе была самая настоящая кровавая помойка. От вида отрезанной, почти сгнившей, конечности, Юру стало мутить ещё сильнее. Закружилась голова, но он постарался собраться. Дрожащими руками крутил зажим, смотрел, как стягивается кожа. Костя вернулся с ведром воды. Юра успел отскочить прежде, чем Уралов вылил его на стол. Кроваво-гнилое месиво смыло на пол, под столом образовалась огромная вонючая лужа. Юра помогал Косте зашивать. Ну, как помогал, держал иглы и нитки, подавал их по команде, периодически проверял пульс у раненого. Сначала Костя подпилил кость, убрал зазубрины и осколки, которые остались, только потом шил. Зашивал долго, собирал, как пазл. Юра старался смотреть куда угодно, но не на ногу. Смотрел в окно, за которым уже потемнело, рассматривал разноцветные волосы Кости, дальний угол операционной, склянки со спиртом и растворами. Читал про себя маркировки. Медсёстры пришли под самый конец, когда Костя уже отрезал лишние нитки. Пришли, и выгнали парней на улицу, причитая о том, какой бардак они тут навели. — Нихера тут нет! — сокрушался Костя по пути к выходу. — Ни нормального шовного материала, ни анестезии, даже зажим — в единичном экземпляре. Столица, тоже мне! Юра потянулся к чужому карману, вытащил пачку сигарет. Костя вытащил из другого спички, зажёг одну. Костя видел точку его шального, подсвеченного огоньком зрачка. Сигарета едва заметно грела пальцы, за спиной гудел госпиталь. Юре казалось, что они отошли недостаточно далеко от операционной. Нигде не будет достаточно далеко. Юра посмотрел, как Костя делает первую затяжку, и сунул сигарету в рот. Прямо под рёбрами дёрнуло, трясучка прошла сквозь живот, как электрически разряд. Чёрт его знает, был это отголосок ужаса или общее напряжение. Наверное, всё сразу. Юра неумело и жадно втянул дым. Закашлялся, но упорно сделал вторую затяжку. — Спасибо, — тихо сказал Костя. — Я бы сказал — обращайся, но пиздорвань была полная, — Юра присел на корточки. Ноги дрожали и отказывались держать ровно. Над головой послышался смешок. Потом второй. Татищев поднял глаза на Костю. Тот закусил губу и пытался не рассмеяться. А вот Юра рассмеялся: нервно, надрывно, будто вот-вот расплачется. — Блять! Что я только что видел?! Ты отрезал ему ногу! Костя присел рядом и рассмеялся. Громко, от всей души. Они смеялись, цепляясь друг за друга, чтобы не упасть. Юра качнулся чуть сильнее, стал заваливаться на спину. Потянул за собой Костю. Они упали на мокрый и холодный камень. Юра сунул сигарету в рот и тут же вздрогнул, обжёг пальцы. Фильтр успел благополучно догореть.