Москва. Десятое Ноября. 1941 года.
Геннадий Игнатьевич Морозов был главным врачом Центральной Московской больницы на протяжении пятнадцати лет. Он не был хорошим специалистом, отличался медлительностью речи и откровенной глупостью по некоторым вопросам. Многие считали его некомпетентным, неподходящим на эту должность. Также считал и сам Геннадий, но уходить не собирался. Скидывал основную работу на своих заместителей и просто волочил своё существование дальше. Друзей у него было не много, да и те в последние годы заметно отдалились от него. Он был не женат, не имел детей. Родителей похоронил в возрасте тридцати одного года. В самом начале войны его больница оказалась в списках опорных госпиталей и принимала всех без разбору. Мужчина не представлял, что ему делать, он никогда не видел такого потока людей. Он в панике запирался в кабинете, чуть завидя кого-нибудь из персонала. Не мог вынести жалобы на нехватку рабочих специалистов, оборудования и прочих вещей. Он был напуган ситуацией, которая с каждым днём становилась только хуже. Когда на должность его заместителя прислали врача из Свердловска, он ожидал увидеть пропитанного боевым духом студента, а увидел парня с холодным взглядом и ровным тоном. Наверное, именно из-за этого, Косте удавалось перебрасываться с главврачом хотя бы парой фраз в день. Весь персонал возложил на Костю надежды, может, сможет достучаться до него. Костя не собирался играть в спасателя потерянных душ. Он и сам был крайне недоволен поведением Геннадия Игнатьевича, но никогда в открытую не критиковал и просто ждал, когда тот сдастся. Сдался Морозов Геннадий Игнатьевич десятого ноября. Костя нашёл его в кабинете. На полу рядом с телом валялся шприц и пустая бутылочка, по всей видимости, передозировка каким-то препаратом. «Какое расточительство» — подумал Костя, прикрывая за собой дверь кабинета.Москва. Девятое Января. 1942 года.
Костю ждали под дверью его кабинета. Внутри сразу всё напряглось. Костя рассматривал гостя из далека: погоны, новая форма, кожаные перчатки, стриженные на европейский манер волосы. Человек не внушал никакого доверия, наоборот, все внутренние механизмы Кости кричали о том, что ему стоит бежать. Но Костя подходил ближе, медленно, оттягивая момент встречи. — Вы — Уралов Константин Петрович? — человек сделал шаг навстречу. Костя остановился на расстоянии вытянутой руки. — С кем имею честь разговаривать? — спросил Костя, кивком указывая на погоны. — Ох, прощу простить меня за бестактность. Меня зовут Московский Михаил Юрьевич, я первый заместитель народного комиссара иностранных дел Молотова. Он… — Я прекрасно осведомлён, кто такой товарищ Молотов. — прервал его Костя. Не только же гостю проявлять скрытую агрессию. — И что же Вас привело в наш скромный госпиталь? — Не скромничайте, Константин. О подвиге вашего госпиталя говорил даже Иосиф Виссарионович. — Но Вы здесь не для того, чтобы нахваливать работу моих подчинённых, я прав? Михаил кивнул. Не нравилось всё это Косте. — Я Вас слушаю. — сказал Костя. Московский огляделся, Костя поспешил его заверить: — Ни одного Ваше слово не выйдет за пределы этих стен. Говорите. — Как Вы уже знаете, Ленинград находится в блокаде, — начал Михаил. Костя уже понял, что от него хотят. — У меня там осталась семья. Сейчас разрабатывается маршрут, по которому моих родных доставят в столицу. Мой сын в последние годы сильно болен, я хотел бы Вас попросить поместить мою семью сюда. — Иными словами, Вы хотите воспользоваться своими полномочиями, чтобы тайно вывезти людей из блокадного города и спрятать их у меня в госпитале под видом больных? — Михаил хотел возразить, но Костя выставил руку, продолжая. — Может быть, Ваш сын и правда болен, но это не больше, чем просто предлог. Не поймите меня превратно, на Вашем месте я бы поступил точно также. Но почему именно здесь? — Это единственный госпиталь, в котором нет членов совета. Коротко говоря, это офшорное пространство в самом центре города. Я хочу воспользоваться этим преимуществом, пока меня не опередили. Костя потёр переносицу. С одной стороны, если он поможет Московскому, можно будет выпросить чего-нибудь взамен. С другой стороны, отец всегда учил держаться от правительства подальше. Сфабрикуют дело, и сиди молись, чтобы не расстрел. А начальник Московского эти расстрельные листы и подписывал, и утверждал. — Что я получу взамен? — спросил Костя. Уралов решил, что лучше согласиться. Всё же, он теперь тоже имеет козырь в рукаве. Если он сумеет всё обыграть так, как нужно, Московский перед ним расстилаться будет. А если всё пойдёт не по плану — он утащит Михаила за собой, и на расстреле они будут стоять рядом. Московский прекрасно это понимал, и готов был согласиться на любое условие Кости. — А что Вы хотите? Костя задумался. Ему ничего не нужно было, и семье его тоже. Он мог бы попросить перевести Юру куда-нибудь на гражданку, но Татищев ему такое не простит. — Когда мне понадобится помощь, я к Вам обращусь. Это будет платой за услугу. — Надеюсь, на благоприятное сотрудничество, товарищ…- Михаил попытался изобразить, будто бы запамятовал фамилию Кости. — Можете не стараться, товарищ Московский. Со мной такие фокусы не пройдут. — Что ж, тогда прощу меня извинить. — Михаил обогнул Костю, кинул напоследок. — До встречи. Передавайте «привет» другу. — Не стоит угрожать мне, — в тон ему ответил Костя. — Я тоже кое-что могу.Из личного дневника Ю. Татищева
«Сегодня вечером приезжаем в Москву. Отвезут сразу в распределительный пункт, а потом можно будет выпросить отгул на пару дней. Собираюсь первым делом навестить Костю. Мне столько нужно ему рассказать.»Москва. Десятое Января. 1942 года
Ночью ударил мороз. Температура на градусниках опустилась до двадцать восьмого деления. В госпитале невозможно было открыть окна для проветривания, они попросту замёрзли. Местами стекло потрескалось, слабый поток воздуха дул через трещины, но этого было недостаточно, чтобы выветрить едкие запахи. После каждой операции приходилось выходить на улицу, чтобы не потерять сознание. Костя почувствовал мороз ещё в предбаннике. Тот был на удивление пустым, парень уже привык видеть тут местных мальчишек и девчонок, которые спасались от холода. Они разбредались по углам и совестно смотрели себе под ноги каждый раз, когда Костя проходил мимо. Они побаивались вечно хмурого врача, халат которого частенько был перепачкан чем-то буро-красным и жутко вонял спиртом. Массивная входная дверь чуть приоткрылась, по ногам ударил холодный ветер. Костя поёжился, он выбежал сегодня из дома без носков — опаздывал. В дверном проёме показалась тёмная макушка. Человек огляделся, навалился плечом на дверь. У Кости дыхание перехватило. Он застыл на другом конце, не мог оторвать взгляд. Юра выглядел слегка потерянным. Конечно, с его последнего визита в госпиталь в нём многое поменялось. Теперь не было кровавых разводов на полу и наваленных носилок у входа, по коридорам не лежали раненные, работники не носились, сталкиваясь плечами и локтями. Юре даже показалось, что он ошибся адресом. — Привет, — на выдохе поздоровался Костя. Его голос эхом отскочил от стен, ударился в массивную дверь. Юра толкнул её плечом, проскочил внутрь. Они неспешным шагом сокращали расстояние, будто прощупывали почву. Костя дышал через раз, гнул пальцы за спиной. Глазами бегал по Юре, присматривался, всё ли хорошо. Любую травму выдавали движения, но Юра двигался нервно, почти хаотично, часто одёргивал себя, и смотрел на Костю так, будто спрашивал разрешения. Костя вытянул руки вперёд, Юра облегчённо улыбнулся, в два шага преодолел жалкие сантиметры между ними, и попал в чужие тёплые объятия. От Кости пахло тем же спиртом, тем же хозяйственным мылом, которым он стирал свои вещи, на волосах остался тот же слабый запах сигарет. Волосы были такие же мягкие, чуть отросли и щекотали Юре нос. Юра пах застоявшимся запахом пороха, мятным зубным порошком и чем-то мыльно-сладким. На зимней шинели остался снег, он таял под пальцами, ногти цеплялись за грубые ворсинки. — Привет, — запоздало поздоровался Юра. Его голос утонул в чужом плече, вышел приглушённым, совсем тихим. — Мне столько всего надо тебе рассказать. — Это очевидно, — согласился Костя. За спиной скрипнула дверь. Парни резко шарахнулись друг от друга.Москва. Десятое Января. 1942 года.
У Руслана не было чёткого плана куда идти. Он просто бесцельно слонялся по улицам, изредка поднимал взгляд и рассматривал вывески закрытых магазинов. Он уже порядком замёрз, но в округе не было ни одного заведения, куда можно было бы забежать. Он шёл не спеша, пинал снег, цепляя его носком ботинка. Не хотелось признавать, но он был обеспокоен отсутствием Коли в их компании. Сразу по приезде в Москву, их доставили во временный штаб. Руслан самый первый заикнулся о пропаже члена экипажа. Тогда командир какой-то роты пожал плечами, сказал, мол, не удивительно. Его скорее всего уже пристроили куда-нибудь, а им нового найдут. Но Руслан вспылил, вскочил на ноги и стал требовать, чтобы им нашли именно Колю. Из-за поднявшегося балагана, им вынужденно пообещали разыскать мальца, но пригрозили, что ещё одно такое выступление — и их вообще раскидают в разные стороны. Он шёл глубоко погружённый в свои мысли. Всё размышлял: километраж между дивизиями был не такой большой, все основные силы в итоге подтянули к Калуге. Почему тогда Коли там не было? Аня же сказала, что мёртвым не числится, в госпиталь не поступал. Может, потерялся? С ним станется, заблудится в снегах и поминай, как звали. А если, и правда умер? Жалко же. Пацану всего семнадцать, он жизни-то не видел. Руслан остановился. От вороха мыслей не заметил, как начал грызть ногти. Первый звоночек подступающей истерики. — Руслан? — прозвучало совсем рядом. Знакомый голос, из далёкого прошлого, прошёлся разрядом по телу. Руслан резко выпрямился, оглянулся. — Ого! Это и правда ты! — Дугар, — Руслан растерянно улыбнулся. — Какими судьбами? — Так я ведь тут живу. Уже лет восемь. Забыл? Конечно Руслан помнил. И день отъезда старого друга, и то, как он обещал писать ему письма и непременно приехать следующим летом. И Руслан ждал, каждые выходные выбегал в подъезд и хлопал пустым почтовым ящиком, успокаивал себя тем, что письмо могло затеряться. Но письмо так и не пришло, и Дугар так и не приехал следующим летом. Руслан тогда пообещал себе, что больше никогда в жизни ни к кому не привяжется, ни одного человека больше не назовёт другом. И никогда не будет искать встреч с Ангарским. — Ах, точно! — Руслан наигранно хлопнул себя по лбу. — Ты тут проездом? — Почти. Вынужденная остановка, я бы сказал. Повисла неловкая пауза. О чём им говорить — никто не знал. Руслан уж точно не стал бы вспоминать прошлое и вести с Дугаром задушевные беседы. Но он замёрз, так что, если от него сейчас не поступит никакого предложения, Руслан развернётся и уйдёт. — Слушай, — протянул Дугар, ему всё ещё было неловко говорить с Русланом. — Ты никуда не спешишь? — Нет. — Не хочешь зайти куда-нибудь перекусить? — А ты знаешь тут место, где можно поесть и не отравиться? — Есть одно, но оно не для туристов. Там местные едят. — Показывай, — пожал плечами Руслан. Они прошли несколько дворов насквозь, вышли к тупиковой улочке. Руслан шёл чуть позади Дугара, смотрел себе под ноги. Вся эта ситуация казалась ему какой-то нереальной, придуманной его детским обиженным воображением. Он всегда представлял, что, если они вот так встретятся, Руслан ему всё выскажет. По итогу, шёл за ним, как послушная собачка. Они нырнули под вывеску, спустились с высокого порога. Помещения освещали лишь несколько ламп и свечи, перед глазами мелькали облачка дыма — курить разрешалось в самом помещении. Сели за столик в углу. Руслан неохотно снял шинель и повесил её на кривой крючок, еле как прибитый к стене. Сразу почувствовал себя беззащитным. Дугар бывал тут пару раз, но знал, что кормили неплохо, а вино подавали только разливное, с местных заводов — откровенно говоря дерьмовое. Диктуя заказ официантке, Дугар покосился на Руслана. Тот рассеянно глядел по сторонам, делал вид, что рассматривает интерьер, но глаз ни за что не цеплялся. — Ты изменился, Руслан, — сказал Дугар. — Взрослее стал. Я тебя совсем другим помню. — Конечно, — Руслан пожал плечами, неохотно перевёл взгляд на собеседника. — Мне ведь почти двадцать пять. — Я не про это. У тебя взгляд изменился, говорить ты стал короче и четче, мямлить перестал. Поди, сам уже всех вокруг себя распугиваешь. Руслан скрутил салфетку в руках. Есть не хотелось, вообще ничего не хотелось. — А знаешь, я даже скучал по твоим разглагольствованиям, — фальшиво ровным голосом ответил Руслан. — А я по твоей занудности совсем не скучал, — отозвался Дугар, не скрывая того, что врёт. — Что, в столице больше некому напоминать о правилах приличия? — спросил Руслан, и самому захотелось рассмеяться. Они будто поменялись местами. Сейчас Руслану надо напоминать о правилах. — Были желающие, но не выдержали конкуренции. Принесли суп. Руслан силой протолкнул в себя две ложки, и отодвинул тарелку, как капризный ребёнок. Дугар к своей тарелке даже не притронулся. Зачем Дугар его позвал? Зачем Руслан согласился? Чтобы Руслану снова вскрывали старые шрамы, которые моментами напоминали о себе и неприятно ныли, очевидно. Продолжать этот театр абсурда он не собирался, дотянулся до кармана шинели и вытащил из него несколько купюр. Придавил их тарелкой. Он собирался уйти, но Дугар несмело ухватился за его запястье. — Ты чего? Хорошо же сидим. — Хорошо? — переспросил Руслан, чувствуя, как волна гнева поднимается изнутри. — Хорошо было тогда, когда я ещё мог называть тебя другом. Потом всё стало просто хуёво. — Чего ты начинаешь? — Чего я начинаю?! — голос треснул. Руслан вырвал руку, пряча её за спиной. — Ты бросил меня! Уехал, наобещал с три короба, и бросил! А я ждал! Полтора года, блять, ждал! Я думал, ты мой друг! — Друзья иногда расстаются, так бывает, — Дугар попытался успокоить Руслана, но в нём уже проснулся тот обиженный ребёнок, к созданию которого Дугар приложил основные усилия. — Ты прекрасно знал, как меня задирали из-за цвета волос и худобы, знал, что я не могу дать сдачи, поэтому ты меня защищал. Я тянулся к тебе, менялся ради тебя. А тебе по итогу было плевать. Кем я был для тебя? Дугар молчал. Руслан выждал ровно минуту. После сдёрнул шинель с вешалки и быстрым шагом пошёл к выходу. На сегодня с него душевных потрясений хватит.Москва. Десятое Января. 1942 года
— А потом он сказал, мол, ам…как же там было…вспомнила! Сказал, что принимает для профилактики болезни. Я спросила, а чем болеет, собственно. Ответил, вот, Ань, честно, настолько нетрезвый был, что сказал — ещё не придумал. Ой! Мы с Леной так смеялись! Таня разливала кипяток по кружкам. Аня выцепила подругу в толпе у магазина, хотела прикупить чего-нибудь перекусить. Они разговорились. Разговор медленно перешёл в прогулку по ближайшему парку, а после Таня позвала к себе в гости на чай. Чай по вкусу был точно такой же, который им заваривал Юра несколько дней назад. Таня честно призналась, отсыпала у Ленки, а та, по примеру нового главврача, под подпись, и в карман. — А у тебя там как дела? — Таня села напротив подруги. — Сейчас расскажу, — девушка отпила чай, — Приехали мы значит в Тулу. Юра сразу, мол, надо наводчика искать. А я убежала в госпиталь по делам, вернулась, паренёк стоит. Наш ровесник, может, чуть помладше. Руслан его зовут. Ну, они с Юрой как-то сразу не поладили, да и с Ильёй у него мелкие ссоры были, а нам с Колей он понравился. Ну, сработались они быстро. Сама удивилась. Потом бой завязался. А они знаешь что?! Свой танк сломали, так пошли к немцам отбирать! Я, когда узнала, ой, Тань, зла была сильно. Потом, мы значит, разошлись, до конца декабря. Я вообще ни слухом, ни духом про них. Уезжали-то они вместе, потом, как оказалось, их тоже по разным бригадам пораскидали. В Калуге уже встретились. Колю до сих пор не видели. А так всё хорошо, квартирку нам выдали на время, пока на перераспределении стоим. Далековато от штаба, но куда деваться. Юра, конечно, трепался много по этому поводу, но знаешь, он же всегда такой. Я имею ввиду… — Ань! — воскликнула Таня. — Что? — Да ты же на него запала! Таня широко улыбнулась. Аня возмущённо хлопнула по столу. Она мотнула головой, прикрывая раскрасневшиеся уши волосами. — Влюбилась в Татищева! Признавайся, лиса! — Нет! С чего ты решила?! — У тебя голос такой стал…тёплый и в тоже время неглубокий, будто бы тебе дышать тяжело. — Ещё чего! Он вообще не в моём вкусе! — Все мы так говорим, а потом кольцо на палец и другая фамилия. Аня отвернулась к окну. Проскальзывали у неё, конечно, подобные мысли, но она быстро от них отмахивалась. Во-первых, мешали. Во-вторых, не в то они время живут, чтобы о таком думать. Юра был просто…симпатичным, но не более. — На свадьбу позовёшь? — спросила Таня, прищуривая глаза. — Ну, хватит!Москва. Десятое Января. 1942 года.
Встретились около подъезда. На часах уже было восемь вечера. Никто вопросов друг другу не задал, молча прошли в маленькую квартирку. В прихожей было тесно, толкались локтями, пытаясь разуться и снять верхнюю одежду. Аня принесла с собой гостинцев от Тани — несколько кулёчков с чаем и печенье. Илья где-то раздобыл крупу, можно было сварить на ужин. Руслан лишь усмехнулся, показывая бутылку вина, честно выигранную в карты в каком-то кабаке, куда тот забежал, чтобы спрятаться от холодного ветра и старого знакомого. Юра пришёл через час, в авоське принёс козырь — закатки с помидорами и огурцами. Аня тут же поставила кипятиться воду в походной кастрюле, приговаривая, что хоть поужинать можно нормально. — Может, накатим? — спросил Руслан. Юра молча звякнул кружкой по столу. Пили медленно — идти за добавкой было некуда, да и денег на всех было не особо много. На плите варилась гречка. Тихо хлопнула металлическая крышка на банке. Юра отложил её в сторону, подцепил вилкой помидор. Тот оказался непривычно кислым, видимо, не успел дозреть до того, как его закатали в банке. Руслан рассмеялся, когда Юра скривился. Илья, со словами «дай попробую», перехватил у Юры вилку и откусил немного. Ему не понравилось тоже, но он решил, что пройти через это должен каждый. Руслану пришлось запихивать кусочек помидора в рот, тот сопротивляясь, сжимал губы и вертел головой. Аня же покорно приняла судьбу, доела остатки растерзанного овоща. — Как день провели? — спросил Илья. Илья ходил почти весь день по штабу, надеялся, может, Коля здесь, в Москве. Спрашивал у ребят из других частей и армий, те отрицательно качали головами — никто про Колю не слышал. А под вечер он выбрался побродить по заснеженным паркам, поиграл с местной детворой в снежки. В итоге промок и пошёл на квартиру. — Так себе, — протянул Руслан, — Могло быть и лучше. Больше он ничего не сказал, но в этом и был весь Руслан. Он часто не договаривал, к этому привыкли. Когда-нибудь, его прорвёт, и он не заткнётся, пока не выговорится. — Я встретился с Костей. Помог ему по мелочи, потом в гости зашёл. — ответил Юра. — Кстати, — сказала Аня, не отвлекаясь от плиты, — Я сегодня видела Таню. Она работает в одном из госпиталей, и знает Лену, которая работает с твоим Костей. Кажется, она заместитель главврача там. — Их старый главврач, ну, тот, которого мы с Ильёй помним ещё. Он, в общем, помер… Теперь Костя там заправляет. — Боже, Юра, как хорошо, что ты наш друг, — сказал Илья, — Теперь мы можем рассчитывать на своевременную и качественную медицинскую помощь. — Ага, ты губу-то закатай, — возмутился Юра. Ему, почему-то, стало обидно от слов Ильи. И не потому, что он шутливо предлагал воспользоваться Юриными друзьями, а потому Костю ни с кем делить не хотел. Сегодняшний день для Юры выдался сумбурным в плане мыслей и чувств. Он был невероятно рад видеть Костю, разозлился, когда их потревожили в момент встречи, а после потянулся, захотел обнять Уралова снова. Но тот рисковать во второй раз не стал, предложил зайти и поздороваться со всеми. И весь день — вот так: редкие, случайные, прикосновения, которые жгли кожу, долгие взгляды, спрятанные улыбки. Юра не понимал, что происходит. Он никогда не был обделён вниманием, но рядом с Костей было ощущение, будто он никогда его и не получал. У него были друзья, но опять же, находясь рядом с ним, Юра чувствовал себя так, будто у него их никогда и не было. И он чувствовал себя виноватым за такое поведение, но как объяснить, что он делает это неосознанно, без причины. Или причина всё же есть?