Москва. Семнадцатое Апреля. 1942 года.
— Как себя чувствуешь? — спросил Костя, осторожно дотрагиваясь до горла Коли. — Сносно, — тихо ответил Коля. — Дышать всё ещё трудно? — Да, не могу глубоко вдохнуть, сразу начинаю кашлять. — Отхаркиваешься всё также — кровью? — Нет, — соврал Коля, комкая окровавленный платок в кармане. Коля прибыл в столицу совсем разболевшимся. Стоять не мог, жаловался на давящую боль в грудной клетке и то, что вдохнуть не может, сразу начинал закашливаться, причём так сильно, что приходилось ловить парня, чтобы тот не упал. Говорил что-то про высокую температуру, что холодно и он никак не может согреться. Потащили его в госпиталь сразу, с вокзала. Радость встречи решили оставить на потом. Костя принял их без вопросов, но в кабинет никого не пустил, оставил ждать в холле. Руслан ходил из стороны в сторону, изредка порываясь прислониться ухом к двери и подслушать. Юра тогда рявкнул на него, чтобы тот сел, и Руслан, вопреки всему, присел на скамейку, нервно покачивая ногой. На нервах тут были все. — А что насчёт кошмаров? К заработанному очаговому воспалению лёгких, как в подарок, шли кошмарные сновидения и бессонница. Коля не мог нормально спать, подрывался каждый час с криком, и просто смотрел в стену, пока не засыпал. Ночная смена в госпитале к такому привыкла ещё с осени, поэтому дежурные врачи и медсёстры заходили к нему, укладывали на постель и гладили по волосам, успокаивая. Долго его не продержали, всего неделю. Как только температура перестала скакать. Правда, Костя отпускал парня неохотно — не любил, когда выписывали ещё больного пациента, — но больничную карту подписал, вложил в неё листок с рекомендациями. Сказал, а точнее приказал, отслеживать его состояние, и чуть-что — сразу в госпиталь. — Уже лучше. Теперь просыпаюсь всего раз за всю ночь. — Это хорошо, — кивнул Костя сам себе. — Тогда, думаю, стоит попробовать воздержаться от приёма снотворного. Что скажешь? — Я ещё не уверен. — Тогда продолжай следовать рекомендациям и не пропускай осмотры. Вас же ещё никуда не распределили? Коля пожал плечами: может да, может нет. Он не знал. Илья с Юрой пару раз ходили в штаб, но по возвращению ничего дельного не сообщали. Вторая провальная операция за начало этого года — наверху все с ума сошли. Не знают куда кинуться и что защищать. Сейчас бы собрать разрозненные части армий в одну кучу. И шагать уже оттуда, а пока все сидят в томительном и затяжном ожидании. Юра сказал, они тут с начала Января, а уже конец Апреля. Приказа всё нет и нет. Не то, чтобы Юра жаловался, отнюдь нет. Все свои мысли по поводу плохого исхода событий он закинул подальше и просто стал наслаждаться спокойными деньками. На улице с каждым днём становилось всё теплее и теплее. Недавно он проснулся от звонкой капели. Талая вода барабанила по карнизу. Юра распахнул окно, высовывая голову. В лицо тут же ударил тёплый порыв ветра, яркое солнце ослепило, парень зажмурился, но окно не закрыл. Позволил беспокойному ветру играться с его спутанными волосами. — В общем, как появится какая-либо информация, попроси Анну, чтобы она зашла ко мне, я передам ей лекарства. Если что, у Юры есть мой домашний номер и номер регистратуры. — сказал Костя, медленно выводя что-то на бумаге. — На сегодня всё. Коля кивнул, поднимаясь с кушетки. Ему не нравилось в госпитале, он не разделял каждодневное рвение Юры приходить сюда. Здесь неприятно пахло, а ряды выбеленной белизной плитки, подсвеченной жёлтым светом ламп, лишь напоминал о том, что с ним не всё хорошо. Гнетущей была и сама атмосфера. Пусть доносился лёгкий смех и непринуждённые разговоры, пусть мелькали улыбки. Люди, работающие рука об руку со смертью, пугали Колю. Осознание собственной слабости, порыва оказаться в этой непроглядной успокаивающей тьме, давно к нему пришло. Теперь от этого было лишь тошно. Стоило ему закрыть глаза, как в памяти всплывал безжизненный взгляд напротив. Коля буквально заглянул смерти в лицо, и теперь было страшно. На все свои прошлые безрассудные действия он теперь смотрел через призму панического страха. В глубоких размышлениях дошёл до квартирки. Её пришлось разгрузить, так как впятером жить было просто невозможно. Слишком мало места. Первая вызвалась Аня. Таня предложила ей перебраться в её квартиру, мол, негоже девчонке с четырьмя парнями под одной крышей жить, да спать на полу. Но Коля оказался таким буйным во время кошмаров, что пришлось отдать ему отдельное спальное место. После первой же ночи сна на полу, Юра встал полностью разбитым. Тело ныло, голова раскалывалась, а ещё на полу было холоднее. Терпеть это из раза в раз он не собирался, поэтому напросился жить к Косте. Ну, как напросился, так, заикнулся о проблеме, знал, что, Костя сам предложил ему перекантоваться у него. Илья, Коля и Руслан остались одни. Аня приходила вечером, проверяла, есть ли у них еда, Юра заскакивал просто поболтать. Они засиживались до позднего вечера, а после расходились. — Как ты это делаешь?! — первое, что с порога услышал Коля. Илья с Русланом, каждый день после обеда, вытаскивали кухонный стол в гостиную, и стабильно, пару часов точно, играли в карты. Илью в карты научил играть дед, тот по молодости загремел в тюрьму за мошенничество, как раз-таки занимался шулерством. По части азартных игр — он был мастером, по словам Ильи, умел играть во всё. Илье это нравилось, поэтому они каждые выходные играли с дедом по несколько часов. Дед учил его подтасовывать карты, незаметно прятать их и менять, подкидывать свою колоду и всему прочему. Руслан учился играть в карты сам, и среди своего окружения играл лучше всех. Лет в восемнадцать стал вот так побираться по кабакам и игорным домам, но всегда играл честно и шулеров не любил. — Ловкость рук, — отозвался Илья, переворачивая ладонь, — Тебе нужна была эта карта? — Да, чёрт возьми, мне нужна была эта карта! Коля взял табуретку с кухни, подсел рядом. Ему нравилось наблюдать за чужой игрой, сам он не умел, да и не хотел учиться. Хотя, насмотревшись на бесчисленное количество игр, уже неплохо ориентировался в мастях и комбинациях. — Ты всегда пытаешься собрать каре, измени уже тактику. — Она была беспроигрышной! — В монетку? — Илья не стал продолжать разговор про тактику, Руслан всё равно не поменяет своего мнения. Он достал монетку из кармана, прокатывая её между костяшками. — Давай, — быстро согласился Руслан. Каким же азартным человеком он был. — Сначала, дай посмотреть. — А ты быстро учишься, — хмыкнул Илья, передавая монетку Руслану. Тот повертел её в руках, убедился, что стороны не одинаковые. — На что играем? Руслан задумчиво отдал монетку. На деньги играть было бесполезно, их просто не было. Можно было бы сыграть на спальное место, но рисковать своим местом на диване Руслан не хотел. А больше ничего поставить и не мог. Взгляд зацепился за Колю. Тот тихо сидел рядом, вертел в руках колоду карт. — На Колю. — Чего? — Коля поднял голову. Илья согласно кивнул, принимая ставку. — Орёл. — Решка, — Руслан поддался чуть вперёд. Илья подбрасывал монетку довольно высоко, можно было наблюдать, как она вращается в воздухе и пропадает в сжатых ладонях Ильи. Томин выжидал эту паузу, прежде чем раскрыть ладони. Руслан нетерпеливо облизнулся. Коля не понимал на что конкретно они спорят, но стало не по себе. Захотелось спрятаться далеко-далеко, пока не произошло что-то непоправимое. Илья раскрыл ладони. — Орёл. Руслан победно вскинул руки. — Сегодня ночью за Колей следишь ты! Коля облегчённо выдохнул.Москва. Двадцать пятое Апреля. 1942 года.
В восемь утра все пятеро стояли перед дверью штаба. Распоряжение явиться в назначенное время и дату пришло ещё два дня назад. Ждали с замиранием сердца. Руслан раздражённо цыкнул, потянулся к двери первым. Дёрнул на себя, но так и не сделал шаг вперёд. «Ну, нормально же жили!» — думал он. Илья прошёл первым, Аня прошмыгнула за ним. Юра поспешил их догнать, Руслан же зашёл последним, сразу за Колей. Кабинет был знаком всем, как отчий дом, любое изменение встречалось удивлённым кивком. Знакомый толстый дяденька сидел за знакомым низким столом с зелёным махровым покрытием. Все его жесты были ими изучены, его взгляды, даже интонация голоса, по ней они различали не только настроение, но и род информации, которую на них хотели вывалить. — Значит, так, ребятки, — протянул мужчина, тяжело вздыхая. Руслан тихо ругнулся — ничего хорошего их не ждало. — Приютили вас всё-таки. Пойдёте в сто двадцать первую танковую дивизию при шестьдесят второй армии. Под командование Семёна Константиновича Тимошенко. Ребята лишь сухо кивнули. Коля не особо понял, о чём идёт речь. Фронтовые сводки он не слушал, там периодически поимённо перечисляли погибших в том или ином сражении. Коля боялся услышать знакомые имена и фамилии. А вот парни могли лишь завидовать незнанию товарища, так как с делами на фронте были ознакомлены. — Значит, — хрипло протянул Юра, — Сталинград. — Всё верно, — согласно качнул головой мужчина. — Отбываете первого числа в половину шестого утра. — А наш танк? — спросил Илья. — Тот, который вы украли? — уточнил мужчина. Ребята кивнули. — Забудьте о нём. Его уже давно на части переплавили. Новый выдадут, с завода. Выходили в смешанных чувствах. Первая оживилась Аня, кинулась в сторону почты. Сказала, надо отправить запрос на прикрепление, иначе уедут без неё, чего она допустить не могла. Кто, кроме неё, о них позаботится? Никто. По приходе на квартирку, день отъезда отметили карандашом в календаре. Спокойные деньки подходили к концу. Но Юре казалось, что он ощущает это сильнее, чем другие. Потому что им не с кем здесь расставаться, а ему было с кем. Страшно было сказать Косте, что он снова уезжает. И самое главное — куда уезжает. Юре не хотелось проходить через всё это снова. Ждать увольнительную или перераспределение, чтобы хоть на секунду увидеть знакомое лицо. Прокручивать воспоминания в голове, в попытках успокоить ноющее сердце, которое с каждой минутой скучает всё сильнее. Он уже привык к тому, что Костя стал неотъемлемой частью его жизни. Привык видеть его каждое утро, слушать его голос, подмечать мелкие детали, привык делить с ним завтраки, обеды и ужины. Привык к его чтению перед сном, к его тихому цыканью, когда он записывал что-то не туда. Он был уверен — Костя привык к нему в той же степени. Сейчас расставаться было тяжелее, чем в прошлый раз. Встречу откладывал до самого вечера. До квартиры он шёл медленно, пиная под ногами редкие комки снега, которые не успели растаять. Он оттягивал неприятный разговор, как мог. Всё пытался подобрать слова. Что он ему скажет? «Костя, меня посылают на верную смерть». Нет, слишком прямолинейно. «Катюш, мне надо будет уехать». Чёрт, сразу расспрашивать начнёт. А может… Сказать, как есть. Вывалить на него всю правду, как вывалили на них в штабе. Юра попытался представить реакцию Кости. Будет ли она такой же, как в Сентябре? Тогда он просто сухо кивнул, сказал, мол, давно пора. А что будет сейчас? Юра видел, Костя очень к нему потеплел, иногда, в порывах какой-то своей нежности, он звал его «Юрочка» и несмело улыбался. И Юре думалось, что, если бы всю оставшуюся жизнь его бы только и звали «Юрочкой», да так улыбались — у него бы и проблем никаких не было, и всё бы ему было нипочём. Но стоило представить, как кто-то другой его так зовёт, становилось не по себе. Как-то чуждо, будто не родное имя. С Костей всё по-другому… Юра перешёл дорогу, до парадной оставалось всего ничего. В паре метров от него остановилась машина. В темноте и при редком освещении трудно было что-то рассмотреть, виднелись лишь фары и корпус транспорта. Раскрылись двери. Костя вышел из машины первым, за ним ещё один человек. Это не был работник госпиталя, явно не был родственником, для Юры это был совершенно чужой человек. Может быть, старый однокурсник? Бывший коллега решил приехать из Свердловска и проведать Костю? Юра ускорил шаг, выцепил отрывок разговора. — …ориентировочно — второго июня… — Палату уже подготовили, Вам не о чём волноваться. — ответил Костя. — Кость? — позвал его Юра. Уралов быстро обернулся, скользнул по Юре напуганным взглядом. — Твой знакомый? — Здравствуйте, Юрий Иванович, — человек сделал шаг вперёд, протягивая руку. Юра напрягся. Откуда ему известно его имя? Что ещё он знает? Это Костя ему рассказал? Тогда, насколько Костя близок с этим человеком? Костя не дал Юре пожать руку, перехватил его за локоть и подтолкнул ко входу в парадную. — Заходи в квартиру, — сказал Костя, оборачиваясь, — Я скоро приду. — Ты что-то скрываешь? Костя часто забывал, что Юра читает его, как открытую книгу. Моментами, конечно, ему удавалось скрыть от Юры свои истинные чувства и эмоции, но он, как правило, прокалывался с ними в других моментах. Юра и шагу не сделал, не собирался он уходить и оставлять Костю неизвестно с кем. Московский широко улыбнулся, и Костя почувствовал себя загнанным в угол, стоящим меж двух огней, называй, как хочешь, но, если кратко — это был пиздец. — Юр, всё в порядке, иди уже, я догоню. — Чего ты так разволновался? Что случилось? Кто этот человек? — Я… — поспешил представиться Московский, но прочитал по чужим губам, что ему будет, мягко говоря, больно, если он продолжит. Костя хотел уберечь от этой истории всех по максимуму, даже Лене ещё ничего не сказал, хотя пора уже, да и она должна была быть в курсе. Костя не ждал сегодня Юру, он сказал вчера вечером, что утром они идут в штаб и скорее всего все останутся ночевать на квартирке, потому что дел много. И не просчитал, что планы могут измениться. — Юра, пожалуйста, сделай так, как я тебе говорю. Но Юра униматься не собирался. Он всегда был человеком таким, пока не докопается — не отстанет. И сейчас, а особенно сейчас, видя, как его друг мечется взглядом, как загнанный зверь, тоже молчать не собирался. Юра чувствовал, что этот человек, на машине которого приехал Костя, общается с Костей не из дружеского порыва. Он пытается его во что-то втянуть? Или уже втянул? — Кость, — позвал его Юра, но встретился с холодным взглядом. С таким же, как в первый вечер госпиталя. Взгляд, которым он смотрел на Юру, и видел в нём не больше, чем будущий труп. — Сейчас же зашёл в дом, — отчеканил Костя ледяным голосом. Юра поёжился, сделал нерешительный шаг назад. А Костя всё смотрел, ждал, когда тот развернётся и взбежит вверх по ступеням. Юра ждать себя не заставил, не выдержал взгляда. Костя облегчённо выдохнул, но лишь тогда, когда Юра скрылся за тяжёлой дверью парадной. Костя не церемонился, запихал Московского обратно в салон машины. Тот не сопротивлялся, лишь тихо посмеивался. — Вас так легко выбить из колеи, Константин Петрович. — Хорошего вечера, — кинул Костя. Парадная дверь громко захлопнулась за ним, от стен отлетали звуки тяжёлых шагов. Ключи вытащил ещё в самом начале коридора, но Юра уже провернул свои в замке. Юру буквально впихнули в прихожую, Костя закрыл за собой дверь, проворачивая ключ в замочной скважине, оставил его висеть там — чтобы точно не открыли. Юра отшатнулся к стене, Костя навис над ним, сжал плечи и тихо заговорил: — Ни слова про то, кого ты видел и что слышал. Это только моё дело. Я сам разберусь, а ты помалкивай. Запоздалая ярость вскипела. Юра с силой отпихнул от себя Костю. — Что за хуйня происходит? В тот день, когда ты пропал, за тобой заехала та же машина? — Лена всё-таки проболталась Юре, но взяла с него обещание молчать. Юре придётся извиниться, не смог выполнить обещанного. — И теперь этот человек тебя подвозит? Что он от тебя хочет? Это правительство? — Юр, ты слишком драматизируешь. И задаёшь слишком много вопросов. Ничего страшного ещё не случилось. — Отвечай, Уралов! — Юра дёрнул его за ворот рубашки. Их носы почти соприкасались, Костя чувствовал чужое тяжёлое дыхание, видел блеск гнева в глазах. — Я не хочу уезжать, не зная, что с моим другом происходит! — Я расскажу тебе всё, как приедешь снова. Когда всё более-менее проясниться! — А ты уверен, что я вернусь, а, Катюш? — Юра разжал хватку. — Или ты забыл, в какое время мы живём? — Я нихера не забыл! Заебал. Юра отступил на шаг. — Значит, не расскажешь? — Пожалуйста, — жалобно протянул Костя. Он потёр лицо ладонями, голова жутко раскалывалась, он не спал последние сутки. Ссориться с Юрой — последнее, что он хотел. — Доверься мне. Я всё расскажу, как придёт время. Остаток вечера провели в молчании. Юра всё ещё был недоволен ситуацией, то и дело что-то бубнил себе под нос, бросая на Костю раздражённые взгляды. Чувства Кости он, почему-то, наглухо игнорировал. Уралову тоже приходилось нелегко. Слишком много всего на него свалилось: работа, Московский, Юра возвращается на фронт. Последнее, как пуля, прошло в грудь, через сердце и на вылет. Костя снова чувствовал эту зияющую дыру, которую никак не мог заполнить сам. Её заполнял Юра. Своими словами, жестами, улыбками, взглядами, прозвищами, голосом. Война вырезала Татищева из его сердца тонким скальпелем, по одному надрезу в день, а под конец, устав, вырывала голыми руками. Оставляя захлёбываться невидимой кровью. Юра был жизненно необходим Косте, он это понимал и принимал. Чего уж, свою нездоровую привязанность Костя осознал ещё месяц назад. Подходил к этому постепенно, перед сном прокручивал день в памяти, разбирал его на куски. Из этих кусков лепил новое, ранее не знакомое, чувство. Пока было сложно назвать его чем-то определённым. Но Костя знал, у этого чувства есть вполне материальный синоним — Юра.Москва. Тридцатое Апреля. 1942 года.
Костя передал Ане указания ещё днём. Провёл последний осмотр Коли, попросил не забывать принимать лекарства и следить за тем, чтобы не переохлаждаться часто. Пневмония дело такое, малейшая ошибка, и обратного пути не будет. Работы было немного, поэтому, он решил ещё заодно поинтересоваться ногой Ильи. Тот слегка хромал при быстрой ходьбе, но на боль не жаловался. Руслана под шумок тоже заставили рассказать о том, что его беспокоит. Тот лишь пожаловался на то, что волосы ломаются и выпадают — недостаток витаминов. «Война закончится, и я совсем лысый буду» — буркнул Руслан. Аня жаловалась на частые головные боли, а Юра отмалчивался. Ничего у него не болело. Была лишь тревога, которая усиливалась по мере того, как они приближались к красной отметке календаря. — У тебя идёт защемление шейных позвонков, — сказал Костя, дотрагиваясь до затылка девушки, — Делай разминку для головы и шеи, и когда собираешься ложиться спать, подкладывай что-то мягкое под голову. — Я тоже про это думала, — кивнула Аня, — Таня там быстро прощупала, но ничего дельного не сказала. — Это по большей части от того, что голова часто находится в одном положении. У самого такая проблема. — Ты ж вечно над бумагами сидишь, я не удивлён, — сказал Юра, но без злобы. Юра уже отпустил ту ситуацию. Не мог долго злиться на Костю, да и тот выглядел, как побитый щенок. Он решил довериться Косте. Извинился за то, что в тот вечер играл в молчанку, но толком они так и не поговорили. Просто замяли, сделали вид, что ничего не произошло. И теперь каждый сидел с этим гнетущим чувством недосказанности. Но поднимать эту тему сейчас было бы глупо — Костя бы не то сказал, Юра бы не так ответил. И больше ничего бы из этого не вышло. Аня возвращалась на квартирку с замиранием сердца. Завтра утром они уедут, туда заселят новых жильцов. И те даже не узнают о том, кто там жил до них. Что они пережили, и как с этим справлялись. Молчаливые стены дома не расскажут про смех и танцы на кухне, про слёзы в прихожей, про карточные игры и вкусные ужины. Промолчат и о тяжёлых думах в головах жильцов. Зеркало в ванной не поведает о том, сколько разбитых носов, испорченных макияжей и тихих разговоров оно видело. В этой квартире они оставили часть своей истории, часть своей души. И росписи на голой стене за шкафом. Может быть потом, когда о них забудут окончательно, кто-то решится выкинуть этот старый шкаф и обнаружит аккуратные послания. Возможно потом, кто-нибудь, рассматривая старые снимки, узнает на одном из них свою кухню и трое человек, улыбающихся с картинки, напомнят ему кого-то. Спать никто не хотел. Даже Коле, которого обычно гнали на кровать в десять вечера, дали поблажку на сегодня. Ребята сидели вчетвером, Юра извинился перед ними, хотел провести последний день с другом, вспоминали лучшие моменты их длительного отпуска. Как Илья провалился под лёд, когда решил сократить путь. Как Руслан убегал от собаки, прижимая к себе свежемороженый кусок мяса, а потом лез с ним через забор. Как Аня пыталась доказать всем, что пудра скроет синяки под глазами, но только разбила пудреницу. И как Юра притащил камеру, и целый день неумело фотографировал ребят. Уцелело лишь несколько фотографий, которые они все подписали: одну отдали Косте, другую оставили для Коли, а третью они поместили в маленький фотоальбом, который им отдала Таня. Юра лежал на полу большой гостиной, рассматривая узоры на потолке. Они были похожи чем-то на те, которые он рассматривал на фотографиях в учебники истории. История ему очень нравилась, он никогда не отвлекался на уроках, исправно делал все домашние задания и писал конспекты. Костя зашёл в гостиную с двумя кружками чая. — Катюш, — обратился он к Косте. Уралов поставил чашки на стол, лёг рядом, также задрав голову к потолку. — Когда я был в десятом классе, наш учитель истории рассказал нам одну вещь. Я, честно, не знаю, правда это или нет, но он говорил, что Людовик Пятнадцатый настолько сильно в молодости любил и восхищался своей женой — Марией Лещинской, а она, знаешь, полячкой была, хоть и говорила на французском, но так всех тонкостей языка и не поняла, а он, знаешь, потом изменял ей, но не суть, — что называл её «Мой маленький Версаль», по-английски, естественно. Но знаешь, дело даже не в том, что он потом ей изменял и вообще он говнюк, а в том, как он подчёркивал её важность. Версаль — это же жемчужина Франции. А она была его жемчужиной. — My little Versailles, — сказал Костя, — Так это будет звучать по-английски. — Ты знаешь английский? — спросил Юра, поворачивая голову. Костя повернулся тоже. — Моя мама работала переводчиком какое-то время. — ответил Костя. — Это здорово, — протянул Юра, чувствуя, как утопает в чужом взгляде. — Научишь меня? — Обязательно. Юра осторожно потянулся рукой к лицу Кости. Коснулся щеки. Юре было страшно. Не потому, что завтра им уезжать далеко и надолго, а потому что боялся снова не увидеть это лицо, боялся лишиться возможности утопать в этом взгляде. — Не смей умирать, Уралов, — тихо сказал Юра, делая отсылку на подозрительного знакомого. — К тебе то же требование, — ответил Костя, прикрывая глаза, всё ещё чувствуя тёплую ладонь на щеке.Москва. Первое Мая. 1942 года.
Ребята опаздывали. Бежали к ближайшему вагону, лишь бы успеть запрыгнуть. Первой подсадили Аню, она стала забирать у парней походные мешки и закидывать их себе за спину. Потом полез Коля, наспех попрощавшись с Костей и пообещав ему следить за своим здоровьем. Илья крепко пожал руку Уралову, пожелал удачи. Слова благодарности услышал он и от Руслана, в частности за то, что тот вытащил Колю с того света и позволял приходить к нему, пока остальные не знали. Ребята стали проходить в вагон. Юра остался стоять последним. Костя передал ему авоську. — Тут по мелочи, себя и ребят побаловать, — отмахнулся Костя. — Спасибо, — улыбнулся Юра. Прогудел гудок паровоза. Они поспешно обнялись. Юра заскочил в вагон, а Костя проследовал вдоль перрона, высматривая в окнах знакомые лица. На середине пути открылось окно, Аня вылезла из него чуть ли не по пояс. — Мы будем скучать! — крикнула она, тем самым заглушая свисток машиниста. — Обязательно вернёмся в столицу! — высунулся Илья. — Ты только подожди нас! — одновременно крикнул Коля с Русланом. Юра высунулся тоже. Костя подошёл к вагону в плотную, вставая на носки. Он притянул Юру рукой за шею, будто случайно мазанул губами по щеке и тихо, чтобы только Юра услышал, шепнул на ухо одну единственную фразу. Поезд тронулся. Ребята ещё какое-то время высовывались из окна, махали отдаляющемуся Косте, и столице в целом. Юра зачарованно прикоснулся к щеке. Тихий шёпот Кости врезался в голову, прогнал фразу по всему телу, вызывая мурашки и лёгкую дрожь в коленках. Юра несмело, одними губами, повторил:«My little Versailles»