Прохоровка. Тринадцатое Июля. 1943 год.
Над ухом монотонно шуршала бумага, по ней шкрябали карандашом, зачёркивая и переписывая данные с бумажных вкладышей. Эбонитовые медальоны деформировались под воздействием высокой температуры, было проблематично открывать их и пытаться разглядеть что-то на маленьких бумажках, которые частично выгорали. — А ты знал, что солдаты считают плохой приметой носить с собой эти медальоны, а, Ринчин? — Нет, — парень покачал головой. — Неужто, привлекают смерть? — Что-то в этом роде. — Смерть — лишь неизбежная кончина каждого живого существа. Нет смысла бороться с ней, стоит лишь принять. Ринчин мягко улыбнулся, спрыгивая с обугленного металла. Айхан поудобнее перехватил карандаш, готовясь записывать. Похоронные батальоны были независимыми военными подразделениями. Они не подчинялись ни одному из командующих, они не были закреплены за какой-либо из армий, у них не было понятия воинский чин, пол, возраст и далее по списку. Были лишь они и мёртвые тела. На первый взгляд их работа казалось лёгкой — ходи по полям и лесам после боя, описывай погибших и делай, что хочешь. Полная неприкосновенность со всех сторон, которые участвовали в конфликте, они приравнивались к работникам красного креста. Но именно они были теми людьми, которые устанавливали причины наступления смерти, искали информацию, устанавливали личности и передавали солдат и офицеров на дальнейшие захоронения. — Судя по всему, первый удар пришёлся в носовую часть танка, снёс щиток машиниста и оглушил его. Потом экипаж принял решение затащить его внутрь, и кто-то занял его место. Второй удар — разбили бутылку с зажигательной смесью, и та стала просачиваться в двигательный отсек. Люк деформировался, поэтому экипаж не успел вовремя вылезти. И наконец, третий удар пришёлся прямо в боковую часть брони, туда, где были закреплены противотанковые снаряды. Снаряды детонировали, и в это же время загорелся двигатель. Из этого мы получаем, что корпус танка разорвало изнутри, а горящее масло разлетелось по сторонам, провоцируя дальнейшее возгорание. Айхан медленно кивнул, показывая, что он всё записал. Ринчин продолжил: — Туров Виктор Григорьевич — заряжающий. Находился в непосредственной близости к снарядам. Смею предположить, что именно его разорвало и разбросало во все стороны, но это мы ещё уточним у экспертизы, — протянул парень, пощёлкал пальцами, пытаясь вспомнить другие имена. — Томин Илья Тимофеевич, — подсказал Айхан. — Мы нашли его голову в трех метрах от обломков. — Видимо, её оторвало, когда взрывом задело башню. — Ринчин задумчиво потёр подбородок. Обошёл танк, подходя с другой стороны. — Енисейский Руслан Андреевич. Сгорел заживо. Но ты только посмотри! Парень аккуратно поддел пальцами клочок тёмно-красной ленты. — Она почти уцелела. — Чудо какое-то, — протянул Айхан. — Ты знал, что красный цвет символизирует «любовь»? Может, ему возлюбленная подарила… — Любовь, мой дорогой друг, ещё никого не спасала, — Ринчин покачал головой. — К сожалению, за этим светлым чувством, стоит столько мрачности, что ни одно пламя не светит достаточно ярко, чтобы разглядеть там хоть что-то. Ты всё записал? Айхан кивнул, убирая карандаш в карман. С самого утра было пасмурно, ожидали проливной дождь. Парни торопились, не хотели промокнуть. — Тогда пойдём, — Ринчин кинул последний взгляд на обломки. — Всё же, не нам о них скорбеть…Туров Виктор Григорьевич, Томин Илья Тимофеевич и Енисейский Руслан Андреевич погибли двенадцатого Июля 1943 года, в ходе оборонительного сражения на Курской дуге. Посмертно награждены орденом «Отечественной войны», а также медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». Похоронены в братской могиле под деревней Прохоровка. Местные жители до сих пор приносят на могилу цветы, перевязанные красной лентой.
Москва. Двадцатое Июля. 1943 год.
— Юра, подожди, пожалуйста, не беги ты так! Куда ты торопишься? Аня не успевала за широким шагом Юры, но тот даже и не думал о том, чтобы остановиться и подождать. Ему, по большому счёту, было сейчас плевать на всё. Аня могла горланить хоть всю дорогу, Юра даже не обернётся. Дел по гланды: явиться в штаб, потом на ковёр в Ставку, надо найти Костю. Катастрофически срочно надо было найти Костю, Юра чувствовал, он уже просто не выдерживал всего, что на него навалилось. Аня всё-таки смогла догнать его, схватила за руку. Юра неохотно развернулся, кинул на неё безразличный взгляд. — Ты куда?! — Дела есть, — пожал плечами Юра. — А я? — А ты…ну, иди куда хочешь. Мне без разницы, Ань. Аня отпустила его руку, отошла на пару шагов. Оглядела Юру с ног до головы. И не узнала, будто смотрела на чужого ей человека. Опущенные плечи, сгорбленная спина, потухший, забитый взгляд, бледная кожа. Юра будто выцвел, слился с окружающим пространством и просто перестал существовать для всего мира. Аня ещё в поезде пыталась привести его в чувство, они даже успели поругаться, почти подрались, но Юра только замахнулся, припугнул и тут же спрятал руку за спину. Он ещё не настолько потерялся, чтобы бить девушку. Но чувствовал, что скоро начнёт. Аня раздражала своими слезами, своими криками, своим «а я?». Юра думал, что ещё немного и его терпение лопнет. — Что ты хочешь от меня? — устало спросил Юра. — Мне страшно, Юр. — честно призналась девушка, пряча руки за спиной. — У нас больше никого не осталось, и мне думалось, что мы должны держаться вместе. Но ты постоянно норовишь меня бросить. — У меня есть Костя, — буркнул Юра. — Опять ты про своего Костю. Он мёдом намазан, что ли? — А у тебя ещё Таня есть, — проигнорировал её Юра. — Она на фронте. — Тогда Лена. — Юра развернулся, бросил через плечо. — Увидимся. Аня рассерженно топнула ногой. Вытерла рукавом слезящиеся глаза. Она понятия не имела, как добраться до госпиталя, в котором работала Лена. А догонять Юру и спрашивать дорогу — не хотелось. У неё в голове не укладывалось, как после всего, что произошло, он так легко её игнорирует и бежит к своему Косте? Не Костя был с ним, когда умер Коля. Кости не было и тогда, когда погибли ребята. Зато была она. Это она вытирала его слёзы, она обнимала и поддерживала его, принимала всю агрессию и срывы на себя. Она, а не Костя. Юра знаком с ним всего на месяц больше, чем с ней. А складывалось ощущение, что Аню он встретил вчера, а Костя был с ним всю жизнь. Это было обидно, до слёз обидно. Методом проб и ошибок, Ане всё уже удалось добрать до госпиталя. Они приехали в столицу днём, Аня проблуждала по городу аж до вечера. Холл встретил её тишиной. Она поинтересовалась у пробегавшей мимо санитарки, где она может найти заместителя главврача. — Они с Константином Петровичем сегодня с самого утра отсутствуют, — сказала ей женщина, — К вечеру Елена Михайловна обещала вернуться. Вы подождите её у кабинета. Аня кивнула, поднялась по лестнице на второй этаж. На всякий случай дёрнула дверь кабинета — заперто. Аня села на холодный пол, прижала колени к груди. Возвращение в столицу её не радовало. Всё здесь напоминало о тех днях, когда все ещё были живы, когда все они были счастливы. Юра тогда ещё не примерил на себя роль командира, война всё ещё казалась чем-то далёким. Ох, если бы она только могла, хотя бы на один день, вернуться в ту весну сорок второго — она отдала бы всё. Ещё раз посмотреть на чужие улыбки, послушать шутки, посмеяться. Сходить со всеми в магазин, поиграть в снежки, в карты, посмотреть карточные фокусы. Ещё хоть раз приготовить со всеми вместе ужин, она закрыла бы глаза на бутылку вина и запах сигарет. Они обещали друг другу, что всегда будут держаться вместе, что бы ни произошло. В итоге, Аня сидит одна на холодном полу госпиталя, Юра ходит непонятно где. Ему вообще плевать на всё, что происходит вокруг. Он замкнулся в себе, утонул в чувстве вины и самоуничижении. Аня бессильно разводила руками — ему так комфортно. Ему больше никто, кроме Кости, не нужен. Аня думала, что это потому, что Костя будет согласно кивать на всё, что скажет Юра, тем самым подпитывая его состояние. — Ань? Девушку осторожно потрясли за плечо. Аня подняла голову. Лена присела на корточки возле неё, смотрела с беспокойством и удивлением. — Ты чего тут? — спросила она. — Можно пожить у тебя? — спросила Аня. — Мне идти некуда. — А остальные где? — Лена огляделась. — Нет их… Только мы с Юрой остались… Он к Косте ушёл. Лена ничего толком не поняла из её бормотания. Как нет? Как только она и Юра? И почему Юра пошёл к Косте, не предупредив? — Кости нет в городе. Он вернётся только завтра вечером, — сообщила Лена. Аня лишь кивнула. Раньше, она бы начала волноваться, собралась бы бежать за Юрой. Но теперь и ей было плевать, пусть сидит под дверью и ждёт его, если не выгонят на улицу. Аня устала с ним нянчиться. Юра, в каком-то приступе ностальгии, пошёл к дому Кости не сразу. Обошёл знакомые места, зашёл в пекарню — там его узнали не сразу. Сходил до женщины, которая сидела с радио. Но той на месте не оказалось. Прогулялся до штаба, там сидел всё тот же знакомый толстый дяденька, собирался пошутить о том, что у них снова кто-то потерялся, но Юра смерил его таким взглядом, что тому аж плохо стало. Юра дал ему номер домашнего телефона Кости, сказал, чтобы позвонили, когда ему явиться к Ставке, и ушёл. Не торопясь дошёл до нужного дома, консьержки не оказалось на месте — это и к лучшему. Юра открыл своим ключом, дверь за ним глухо захлопнулась. Квартира тонула в темноте. — Катюш, — позвал он. Но в ответ лишь тихое тиканье часов из гостиной. Юра разулся, бросил походную сумку около двери. Юра обошёл каждую комнату, проверяя, нет ли там Кости. Но в квартире был лишь он. «Возможно, он ещё на работе» — подумал Юра, забираясь с ногами на диван. Он подождёт, Костя скоро придёт, ведь так? На часах почти семь, Костя заканчивает в девять. Осталось подождать всего несколько часов.Москва. Двадцать первое Июля. 1943 год.
Юра проснулся к обеду. Совершенно разбитый, с болью по всему телу. Он так и заснул — сидя на диване. Костя так и не пришёл, Юра понял это сразу. Если бы пришёл — разбудил. Юра на всякий случай снова обошёл всю квартиру: постель осталась заправленной, посудой никто не пользовался, раковина в ванне сухая, воду никто не включал. Юра почувствовал то волнение, смешанное со страхом, как в тот день, когда Костя уехал с кем-то на машине. Но Юра понятия не имел, что ему делать и где искать. Костя так ничего ему и не рассказал. Идти к Лене ему не хотелось, только в самую последнюю очередь. Юра откровенно бесился каждый раз, когда видел в письмах её имя, видел её рядом с Костей. Разве у них не должны быть только рабочие отношения? Почему тогда он пьет с ней вино? Гуляет по выходным? Почему они встретили новый год? Юра терпеть не мог её присутствие в жизни Кости. На самом деле, его бесила любая мысль о том, что в жизни Кости может быть кто-то ещё, кроме него. Это он должен пить с ним вино, гулять по выходным и проводить праздники. Он, а не Лена. Потому, что он любит Костю, а Костя любит его. Юра просидел весь день, как на иголках. Вскакивал от любого шороха в подъездном коридоре, бросался к двери в надежде, что в ней начнёт проворачиваться ключ. Он слонялся по квартире, не зная куда себя деть. В голове рылись сотни мыслей о том, что с Костей могло произойти, и одна была хуже другой. Он пугал сам себя, а потом никак не мог успокоиться. Когда же ключ наконец-то провернулся в замочной скважине, Юра застыл в прихожей. Костя тихо зашёл, не сразу замечая Юру. Поднял уставшие глаза, дёрнулся от неожиданности. Юра пробежался по Косте взволнованным взглядом, облегчённо выдохнул, когда понял, что всё в порядке. Для Кости это была приятная неожиданность, признаться, он и не надеялся больше увидеться с Юрой. Год прошёл с их последней встречи, Костя настолько привык к письмам и посылкам, что видеть сейчас перед собой Юру — живого, к которому можно прикоснуться, с которым можно поговорить, — сну подобно. Костя потянулся к нему рукой, но резко остановился. — Юра? — переспросил он, на всякий случай, потому что человек напротив лишь отдалённо напоминал ему Юру. Юра, которого он помнит — жизнерадостный, весёлый, энергичный, громкий. А перед Костей стояла какая-то серая тряпичная кукла, без единой эмоции на лице. Движения скованны, голос тихий, загнанный взгляд. Юра молча прижался к нему, обнимая, упёрся лбом в плечо. Выдохнул. Костя пах всё тем же спиртом, мылом и сигаретами. Он подстриг волосы, те больше не щекотали Юре нос, но они по-прежнему были такие же мягкие. Его объятия были таким же тёплыми, он также медленно проводил ладонью по Юриной спине. От Юры больше не пахло порохом и мятным зубным порошком. От Юры пахло слабым кисло-металлическим запахом крови, которая въелась в одежду. От Юры пахло самокрутками, землёй и формалином. Костя напрягся. Он помогал похоронному отряду кого-то перевозить? — Юр, а где остальные? — спросил Костя, боясь услышать то, о чём подумал. Юра ничего не ответил, лишь повертел головой, судорожно выдыхая. Он тихо шмыгнул носом, сжал пальцами рубашку Кости на спине. Костя всё понял. — Мне жаль, — тихо сказал он, целуя Юру в макушку.Москва. Двадцать пятое Июля. 1943 год.
Юра скомкал приказ о повышении в руке. Сунул в карман, опустил глаза и пошёл к выходу. Он не хотел пересекаться с кем-то взглядом, поэтому рассматривал узорчатый ковёр под ногами. Не так это должно было работать. Не ценой чужих жизней он должен был выбивать себе дорогу в старший командный состав. Юра понимал, что старпёры, восседающие на своих званиях ещё с царских времён, не примут в свои ряды мальчишку, которому и тридцати нет. Но Юра не собирался с ними дружить, хоть и понимал, что теперь будет объектом номер один для сплетен за чаем. Юра заходил в кабинет к Сталину будучи лейтенантом, а вышел полковником. Одна победа отделяла его от звания генерала-майора. Одно зверство ради зверства. И тысячи смертей. Нет, Юра не чувствовал себя более виновным в смерти своих друзей. Не он убил их, а те, против кого они воевали. Юра думал, что ему стоило понять это раньше. Ему резко стало плевать на обещания, которые он дал Ане. Он собирался играть в командира, он собирался быть им — самым непоколебимым, холодным и расчётливым. Больше ни одна смерть не тронет его сердце, если потребуется, он переживёт сотни смертей. Для него это теперь не более чем холодный расчёт. А что до немцев… Юра остановился на входе. Там стоял старый камин, который в холодные вечера разжигали, чтобы наполнить парадную мягким теплом. Юра представил, как маленькие язычки пламени облизывают древесину, заставляя её таять на глазах, выгорать, превращаясь в пепел. В точно такой же пепел, в который превратились лёгкие Коли, в который превратились тела Руслана и Ильи. Юра кивнул сам себе. А что до немцев… Юра собирался мстить. И это, отнюдь, было не холодное блюдо.Москва. Первое Августа. 1943 год.
Лене казалось, что только она замечает это. С Юрой что-то не так. Началось всё с резких перепадов настроения. То он в апатии, то он начинает злиться, а через пару минут уже весёлый и смеётся вовсю. Напрягало и то, как он теперь на всех смотрит. Лена не могла выдерживать на себе его взгляд, она чувствовала себя маленьким зверьком, неосторожно привлёкшим внимание крупного хищника. Страшнее всего был взгляд, которым Юра одаривал её, стоило ей подойти к Косте хотя бы на расстояние метра. Его взгляд с каждым днём становился всё более и более безумным, в разговорах часто проскальзывали моменты особой жестокости, особенно в те, когда Юра тихо рассуждал, что бы он сделал в той или иной битве, если бы был там. Лена понимала, он недавно потерял товарищей, у него огромный стресс, но Юра не то, что не справлялся с ним, наоборот, он копил его, переплавляя в тихую ярость. Лена не понимала, почему Костя делает вид или откровенно не замечает того, как Юра с ним себя ведёт. Юра ставил под сомнения каждый шаг Кости, каждое его действие. Костя не раз отчитывался перед Юрой о том, что он делал весь день, с кем виделся и с кем разговаривал. Юра говорил, что это забота, что ему страшно за Костю. Что он и так потерял всех, и не может допустить того, чтобы потерять его. К Ане он относился точно также. Но Аня, как Лена уже помечала, дура — ей приятно внимание Юры, она закрывает глаза на всё. — Долго ты собираешься это терпеть? — спросила Лена, хлопая папками по столу. — Терпеть что? — вопросом на вопрос. Костя поднял на неё взгляд. — Поведение Юры. Ты не его собачка, чтобы отчитываться перед ним. — Всё хорошо, — Костя мягко улыбнулся. — Он просто переживает. Скоро это пройдёт, надо ему подыграть. — Неужели ты не видишь? У него мозги плавятся! Он начинает сходить с ума! Это не забота! — Лена была готова привести весомые аргументы, но Костя не стал её слушать. — Послушай. Юра многое пережил, ему сейчас сложно. Если не хочешь его поддерживать, то просто молчи. — Господи, я реально дура, — тихо проговорила Лена, выходя из кабинета. У неё просто в голове не укладывалось, как можно это игнорировать? Как можно не видеть? Как можно защищать? Юре нужна помощь, но не та, которую они ему якобы оказывают. Аня и Костя не спасают его, а лишь дают ему согласие. Они согласны, чтобы Юра и дальше их допрашивал, не доверял им, подозревал в чём-то, маскируя это всё под заботу. Лене захотелось плюнуть на эту парочку… Лена остановилась на месте. «Ну, конечно!» — она хлопнула себя по лбу. — «И как я раньше этого не поняла?! Они просто два влюблённых придурка, поэтому ничего не замечают. Им так удобно, им нравится это внимание.» Она дошла до своего кабинета, устало села на стул. Глубоко вздохнула. Не время плакать, да и косметику жалко — расплывётся. Она понимала, что не интересна Косте, и со временем это даже стало терпимо, она перестала гадать и пытаться заглянуть в будущее. Она просто хотела стать ему другом, если не может рассчитывать на большее. Просто было больно и обидно от осознания, что вместо неё, Костя выбирает нестабильную личность, с командирскими замашками и попытками присвоить всё себе, будь то человек или последний кусок хлеба. Работать дальше не хотелось. Лена просто сидела в своём кабинете, распутывая этот клубок из чужих чувств и отношений. Лена всё ещё считала Костю своим другом, Аня всё ещё была её близкой подругой. А Юра был ей чужим, Юра был для неё потенциальной опасностью. Она хотела спасти своих друзей, пока не стало поздно. Она не хотела, чтобы они потом жалели о чём-то. И тем более, не хотела жалеть сама.Москва. Сентябрь. 1943 год.
Аня думала, что всё возвращается на круги своя. Юра приходил в себя, она даже корила себя за то, что так плохо думала о Косте. Рядом с ним, Юра становился самим собой. Костя знал, что сказать и как поступить, чтобы Юра чувствовал себя комфортно. Они виделись каждый день, гуляли по выходным. Юра забегал к ней по вечерам, и они шли встречать Костю с работы. Юра снова был тем самым Юрой, который глупо шутил, смеялся, кривился от кислых помидоров, вспоминал про угон танка. Это снова был тот Юра, который обещал защищать её, гладил по волосам и стирал слёзы с её щёк. Аня снова чувствовала себя нужной. Лене было противно на это смотреть. Она не раз говорила, что Аня просто обманывается и Юра не такой идеальный, каким пытается казаться. «Ты просто завидуешь, потому что Косте на тебя всё равно» — ответила ей Аня. Лена лишь покачала головой. «Лучше бы это и правда была зависть.» Костя любил эти спокойные столичные дни. Ему нравилось, что Юра встречал его с работы, а если такой возможности не подворачивалось, Костя знал, что по приходе домой, он будет ждать его в гостиной, пролистывая от скуки книгу. И Юра обнимет его, коротко поцелует в щёку и спросит, как прошёл день. Они поужинают, Костя почитает немного вслух, и они лягут спать. Костя прижмёт Юру к себе и будет слушать его размеренное дыхание, пока не заснёт сам. Утром Юра проснётся и Костя будет рядом, или на кухне, снимать чайник с плиты. Он уже не спрашивает, нужно ли молоко. Успел запомнить, что совсем немного и ложку сахара. Юра тонул в этой реализации его «бесчисленной» мечты. Но навязчивая мысль о том, что Костя может вести себя так с кем-то ещё — злила и пугала его. Юра был уверен, Костя только его и ничей больше. Костя любит только его. И так должно быть всегда. Юра недоверчиво смотрел, когда закрывалась входная дверь. Прислушивался каждый раз, когда Костя разговаривал с кем-то по телефону. Он часто повторял Косте о своих чувствах, и начинал злиться, если Костя просто кивал или говорил «я тебя тоже». Такой ответ не засчитывался. — Не обижайся, — Костя тихо посмеивался, целуя Юру в лоб. — Я люблю тебя. — Почему ты не ответил сразу? Ты сомневался? — Ни секунды. — Тогда, в чём проблема? — Просто… Ты ведь и так это знаешь. Костя замечал истеричные нотки в его характере, но закрывал на это глаза. Скоро Юре станет значительно лучше, он перестанет бояться, и они будут жить так, как жили раньше. В этом Костя не сомневался.Москва. Октябрь. 1943 год.
Юра увидел чёрную машину ещё с окна. Напрягся. Кости не было дома, но что-то ему подсказывало, что приехали как раз к нему. Через несколько минут раздался стук в дверь. Юра открыл её, вставая на самый край порога, не давая визитёру даже рассмотреть прихожую. — Юрий Иванович, — удивлённо протянул Московский. — Вот так встреча. Я думал, Вы под Ленинградом. — Отбываем в следующем месяце, — процедил Юра. — Что Вас сюда привело, товарищ Московский? С Московским он познакомился случайно, ещё в конце июля. Тот тогда сказал ему, что-то в роде — «Выше нос, товарищ полковник», и улыбнулся своей фальшивой ровной улыбкой. Юра узнал его сразу, вспомнил. Он и раньше подозревал, что Московский из правительства, просто не мог утверждать точно. Но разглядев в тот день все его погоны, попросил больше не приближаться к Косте и прошмыгнул мимо. Юре казалось, что тогда он сказал всё предельно понятно, но наличие Московского в подъездном коридоре доказывало обратное. — Я…- начал Московский. — Кажется, в прошлый раз я попросил Вас не приближаться к моему другу. Вы не расслышали? — холодным тоном произнёс Юра. — Я Вас прекрасно услышал тогда. Только вот… Мне глубоко плевать на Ваши «хочу» и «не хочу». С Константином Петровичем я работаю уже не первый месяц, и прекращать наше сотрудничество только потому, что Вы попросили — абсурд. — Знаете… — Вы не в том положении, чтобы приказывать мне, товарищ полковник. Да, Вы очень быстро взлетели — это похвально, но можете также быстро слететь вниз. Давайте не будем портить друг другу жизнь. — Московский дождался, пока Юра, пересилив себя, согласно кивнёт ему. — Отлично. Мне помнится, Константин Петрович говорил, что у него сегодня выходной. Он дома? — Нет. С утра уехал в госпиталь, работать. — Тогда более не буду Вам мешать, — Михаил коротко кивнул головой, прощаясь. — До свидания. Юра захлопнул за ним дверь. А вот ему Костя не говорил, что у него выходной. Он, конечно, мог и обмануть Московского. А если он обманул Юру? Юра сжал кулаки до побелевших костяшек. И давно он так его обманывает? Сбегает на работу даже в выходной, чтобы… Чтобы что? Юра честно выждал до вечера. Промолчал и тогда, когда Костя пришёл домой. Они молча поужинали, он послушал его чтение. Костя готовился ко сну. Юра почистил зубы, выключил свет по всей квартире. Костя уже приготовился обнимать Юру и засыпать, но Юра навис над ним, коленом упираясь ему в бок. Сжал ладони на шее — не сильно, но показательно. — Юр…- осторожно позвал Костя. — Сегодня заходил Московский, а я просил тебя прекратить с ним пересекаться. Почему ты соврал, что сегодня работаешь? Или ты соврал ему? Или всем сразу? Костя тихо рассмеялся, прикрывая рот ладонью. Юра сжал пальцы сильнее, но Костя лишь сильнее рассмеялся. — Я задушу тебя нахрен, — строго сказал Юра. Костя кивнул, снова рассмеялся. — Это не смешно, хватит ржать! Но Костя лишь согласно кивал и смеялся. Щурил глаза, не отводя взгляда от Юры. Костя знал — Юра может его задушить, сил ему на это хватит. Что уж говорить, Костя и сопротивляться не будет. Его просто смешила вся эта ситуация. Его смешила откровенно детская ревность Юры. Конечно, он соврал Московскому, не хотел, чтобы тот ехал к нему на работу, но даже не подумал о том, что тот поедет к нему домой. Костя мог бы спокойно всё рассказать Юре, но тот кажется уже настроился на убийство. — Я убью тебя, как котёнка. Задушу, сволочь. — Юра смотрел на смеющегося Костю, который никак не мог остановиться. Юра наклонился ближе, укусил его за губу, как бы говоря, чтобы тот замолчал. — Я хочу поцелуй, — сквозь смех сказал Костя. — Я могу придушить тебя. И даже глазом не моргну. — Я знаю, — улыбнулся Костя. — Но я всё ещё хочу поцелуй. Юра убрал одну руку с шеи Кости. Осторожно коснулся большим пальцем чужих губ. Костя прикусил палец, Юра тут же одёрнул руку, свёл брови. «Больно» Костя перехватил ладонь своей, притянул к себе. Поцеловал тыльную сторону ладони Юры, прижал её к своей щеке. «Извини. Могу я попробовать ещё раз?» Юра одёрнул руку, провёл пальцем от уха, по скуле, цепляя подбородок, приподнимая его. Юра снова наклонился, поцеловал в уголок губ. «Последняя попытка» Костя убрал чужую руку от лица, сплёл пальцы. Юра тут сжал руку Кости, ногтем царапнул по костяшке, впился ими в тыльную сторону ладони. Костя не дёрнулся, хоть было и неприятно, выдохнул в чужие губы. Свободной рукой провёл по спине, спустился к талии. У Кости всегда были горячие руки, но сейчас это ощущалось в разы сильнее. Юра убрал другую руку с шеи Кости, упёрся ею около Костиной головы. Дотронулся пальцем до волос. Юра мерил Костю долгим взглядом, будто пытался разглядеть что-то, что таилось за светлой радужкой. Но видел лишь размытое отражение своего лица. Костя облизал пересохшие губы, и это сработало, как спусковой крючок. Юра поддался вперёд, поймал чужие губы, укусил. Несколько маленьких капель крови попало на язык. Юре нравился этот тягучий поцелуй с привкусом крови. В ответ Костя прикусил ему язык. Юре повело голову, подкосились ноги. Костя чувствовал, как подрагивали чужие пальцы. Татищев довольно выдохнул Косте в губы, извиняющееся провёл языком по маленькой ранке. — Доволен? — хрипло спросил Юра. Костя покачал головой. — Нет, — улыбаясь произнёс Костя, притягивая Юру обратно.Ленинградская область. Ноябрь. 1943 год.
Подкрадывалась зима. Кое-где уже успел выпасть снег. Он лежал на пожелтевшей траве тонким слоем. Волхов смотрел на него с неприкрытой тоской. Вдалеке мелькали редкие огни блокадного города. — Не видать того мальца, которого к нам отправили? — спросил Волхов, подходя к знакомому. — Нет, — мужчина убрал бинокль от лица. — Мальчонка, а уже полковник. — Помнится мне, ты тоже до лейтенанта быстро дослужился. С училища ещё не вышли. — тихо рассмеялся Волхов. — Молчи уж! Тогда проще всё было. — А сейчас ещё проще, Лёша, — мужчина дотронулся до бороды. — Как думаешь, не тот ли… — Ты про Кольку своего? — спросил Смольный. — Оставь ребёнка в покое. Пусть служит. — Ты про Мишу точно также говорил, в итоге запихнул его к Молотову. — Для его же безопасности! И вообще, Сашу своего ты туда же пристроил! Теперь ошиваются вместе, как друзья закадычные! — И ничего они не ошиваются, придумал ты всё, старый дурень! — Это я-то старый дурень?! На себя бы посмотрел. Ты даже смеёшься, как мой покойный дед — «хо-хо-хо». Не успел Святогор Рюрикович возразить, как со стороны первой линии обороны послышались последовательные взрывы. На улице уже стемнело, так что даже без бинокля было отлично видно, как одна за другой взрываются топливные канистры и подрываются немецкие танки. На другой стороне озера начиналась паника. Святогор и Алексей, засмотревшись на разгорающийся пожар, даже не заметили, как к ним присоединился ещё один человек. — Великолепно, — протянул Юра, качнулся с носков на пятки, разминая замёрзшие ноги. — Намного лучше, чем я ожидал. — Ваша работа? — спросил Смольный. Юра кивнул. Он долго планировал этот подрыв, хотел, чтобы всё вышло без единой потери с его стороны. И всё прошло просто идеально, солдаты постепенно возвращались к своим отрядам. Юра достал свой бинокль, стал рассматривать противоположный берег, охваченный огнём. Он тихо посмеивался, наблюдая, как горящие силуэты бегают из стороны в сторону, как огонь перекидывается от одной машины к другой, уничтожая не только запасы топлива и провизии, но и снаряды. — Просто глаз не оторвать! — радостно воскликнул Юра. Волхов и Смольный переглянулись. Очевидно, что этот мальчишка, с безумно горящими глазами, и есть тот самый полковник Татищев, которого прислали в качестве подмоги. Генералов слегка пугала та лёгкость, с которой Юра говорил о том, сколько людей сегодня сгорит заживо. Пусть и немцы, но они тоже люди. Им тоже больно и страшно. — Больно? — переспросил Юра. — О, нет. Им не может быть больно. Они заслужили. «И они будут страдать ровно в той же степени, в которой страдал и я» — додумывал про себя Юра.