Окрестности Берлина. Пятнадцатое Апреля. 1945 год.
Женя в очередной раз посмотрел на игральные карты, потом на листок с цифрами. — Так! Плюс восемьдесят пять, и моих денег плюс десять…- Женя снова посмотрел на карты и на листок. — Мне кому-то уебать или что, я не понял. Почему моих денег плюс десять? Юра тихо прыснул в кулак. Игра продолжалась уже третий час, шёл пятнадцатый круг, а они всё никак не могли нормально разобраться кто сколько ставил и проиграл. Ставки были минимальными, никто не собирался играть всерьёз и ставить целые состояния. Но «фараон» была любимой карточной игрой Жени. Он всегда относился к ней серьёзно, ответственно вёл счёт и начинал злиться из-за любой мелочи. Смотреть, как люди проигрывают свои деньги, слушать их ликование от победы, играть самому. «Фараон» — чистый азарт, удача и шулерство. Игра на то, кто кого перехитрит. Идеальная игра для бывшего солдата штрафбата. Донской поднял на него взгляд. Женя знал этот жест — его просят успокоиться. Алексей будто говорил: «всё в порядке, ты ничего не потерял». Женя отбросил листок в сторону, уселся за стол. С его-то жалованием сейчас, десять рублей не такая критичная сумма, но Женя помнил те времена, когда даже проигрыш рубля стоил ему нескольких дней голодовки, потому что кроме него самого, были две младшие сестры, которым тоже надо было что-то есть и во что-то одеваться. Когда на твою голову сваливаются две девчушки семи и девяти лет — стоит бросить играть. И Женя честно обещал себе, что перестанет. Но иногда удача улыбалась ему, он выигрывал кругленькую сумму. Сразу тащил девчонок по магазинам, баловал сладостями и куклами. А потом он по собственной глупости загремел в штрафбат. На долгих три года, которые казались ему адом на земле. Каждодневные драки и выяснения отношений, кража личных вещей, отсутствие нормального сна, страх быть убитым. Он даже поесть иногда не мог нормально: еду либо отбирали, либо приходилось прятаться. Донской встретил Женю совсем измученным, исхудалым, с разбитым носом и костяшками. Женя смотрел на всех, как загнанный зверёк, огрызался, шарахался в сторону. Сейчас Женю было не узнать. — Ладно, — протянул Женя, хлопая купюрой по столу, — Три на короля червей. Юра перетасовал колоду. Быстро раскидал её по столу. Выдержал небольшую паузу и стал переворачивать карты — справа налево. Нужная карта оказалась в самом конце. Женя недовольно цыкнул, сгрёб карты. Теперь его очередь. Смольный и Волхов поглядывали на игру с осторожностью. Карточные игры в принципе им не особо нравились, но та, в которую играли остальные — не нравилась больше всего. Игра была невероятно лёгкая, от того и самая проигрышная. Но не чужие деньги их волновали. Как бы молодые офицеры и генералы не начали ссорить и драться — скоро начало ответственной операции, надо вести себя более-менее слаженно. У Жени и Лёши был довольно горячий нрав, когда что-то шло не так, как им хотелось. Юра тоже долго не думал — на агрессию отвечал агрессией. Камалия и Святослав вообще держались в стороне от всех, предпочитая наблюдать за игрой. Игра продолжалась до вечера. Ставки то росли, то снова возвращались к минимуму. Деньги летали по столу туда и обратно, из одного кармана в другой. До войны Юра не был азартным человеком от слова совсем, в карты играл всего пару раз с отцом и то, без какого-либо интереса. Все умели играть в классику, вот и Юра научился. Илья с Русланом подогрели интерес к картам, но не сделали из Юры зависимого игрока. Хотя теперь Татищев не отказывался перекинуться пару-тройку раз, если было время. А времени было полно. Из-за того, что Ставка чуть ли не каждый день изменяла дату и время начала наступления, несколько армий томились в ожидании конечного приказа. — Не нравится мне это, — протянул Юра, переворачивая карты. — Во время Курска ожидание сыграло нам на руку, — отозвался Донской. — Вас там не было, — чуть громче, чем должен был, сказал Юра. — Не было, — согласился Алексей. — Алексей Петрович, — вмешался Женя, — Вы бы не провоцировали товарища Татищева. У него вилка под рукой. — Ага, — выдохнул Юра, повертев столовый прибор в руках. Он не успел убрать посуду после обеда. То одно, то другое, потом в карты сели играть. А вилка с ложкой так и осталась лежать на столе. — Бойтесь вилки. Один удар — четыре дырки. Донской рассмеялся. Они и без того привлекали внимание. Окружающие старались делать вид, что заняты своими делами, но украдкой поглядывали на троицу за столом. По большей части ждали, когда начнётся драка, чтобы разнять. У Алексея был припасён ответ, который он когда-то подслушал у Жени. Совершенно некультурный, но с Юрой никто особо не церемонился в выражениях, так как сам Юра свой «базар не фильтровал». — Вот так значит, — Донской весело цокнул языком. — Что выберете, товарищ Татищев. — Лёш, заткнись, — шепнул Женя, зная, что тот у него спросит. — Вилкой в глаз или… Женя подорвался, зажимая своему генералу рот. Смольный поднял голову, отвлёкся от бумаг. Юра выгнул бровь, мол, или что? — А что-то мы не видим, что ты одноглазый, родной. — заступился за Юру Смольный. Наступила тишина. Все сдерживались, чтобы не засмеяться. Потому, что это явно была не шутка, но каждый уже предвкушал, как расскажет об этом другим и будет хохотать до боли в животе. Первая оживилась Камалия. Хлопнула себя по коленкам, вставая. Бросила что-то про то, что хочет проверить, как там брат поживает. Святослав тихо выскользнул прямо за ней. Юре жуть как захотелось поделиться этим с Аней, он коротко извинился, собрал карты и столовые приборы. Женя выждал пару минут, убрал руку от чужого лица. — Долго мы ещё будем терпеть мальчишку, которого Московский закинул на высокий пост? — Донской был недоволен. — Причём тут Миша? — бумаги Смольный отложил окончательно. Волхов напрягся тоже. — А я вам скажу, но сначала ответьте мне вот на какой вопрос. Товарищ Волхов, Вас это касается тоже. — сказал Донской, поворачиваясь лицом к генералам. — Как вы думаете, где сейчас личный переводчик пресс-секретаря Молотова? Я про Романова Александра. — В Ленинграде, — неуверенно произнёс Волхов. — Он сейчас в Москве. — ответил Алексей, скрещивая руки на груди. — Это всё к тому, что Московский тайно вывез его и своего сына из Ленинграда во время блокады. Естественно, один он ничего провернуть не мог, и я был в числе тех, кто ему помогал. А знаете, кто был ещё? Главврач Центрального госпиталя и по совместительству, вы не поверите, лучший друг нашего юного пиротехника. — Это не доказывает причастность Миши, — Смольный всё ещё не был убеждён. — На момент начала операции, Уралов был единственным, кто ничего не получил взамен. К тому же, как я заметил, Московский чуть ли не расстилался перед ним. Как я понял, боялся. Просто… Посудите сами. Нельзя резко стать полковником, пролежав почти сутки в отрубе на поле боя. Нельзя получить генерал-майора только за то, что ты жжёшь немцев налево и направо. А вот если…кто-то попросит… Московский под полным протеже Молотова, язык у него подвешен. Уж не знаю, чего он там наобещал Молотову, но результат есть. — Зачем этому Уралову так высоко поднимать своего друга? Для чего? — спросил Волхов. Его, на самом деле, больше беспокоил Саша, который теперь тоже был втянут в это аферу. — Ради безопасности. Татищеву нравится воевать, нравится власть, он бы не захотел уходить с войны. И что тогда делать? Поднять его как можно выше, чтобы он не участвовал в боях. К сожалению, доказать это всё будет очень и очень непросто. Московский скорее всего уже избавился от ряда свидетелей, в госпитале нужные лица не числились. А Молотов не просто так плясал перед Сталиным, но, конечно же, ни за что этого не признает. Отмахнётся, мол, парень заслужил. Только вот… Нихера он не заслужил! По нему дурка плачет! — А ты у нас такой эксперт? — протянул Женя. Его раздражал этот разговор. Какое им дело до Татищева. Воюет и воюет. На всё есть военный трибунал. — Прям врач-психиатр. — Согласен, — кивнул Смольный. — До Татищева нам не должно быть дело. Ему в няньки мы не нанимались. А Миша разберётся сам. Нет смысла мусолить то, что мы не в силах доказать. — Но! — Донской хотел возразить. — Алексей! Это не наше дело. — Смольный выставил руку вперёд. — Разговор окончен.Окрестности Берлина. Шестнадцатое Апреля. 1945 год.
До начала наступления оставалось несколько часов. Юра растёр замёрзшие плечи. Вокруг бегали солдаты и офицеры, решались последние вопросы и заканчивались обсуждения планов. Юра всматривался в тонкую бледно-оранжевую полоску вдалеке. Шаги за спиной он приметил сразу, кинул мимолётный взгляд за спину. — А сестра твоя где? — первый спросил Юра. Данис пожал плечами. Повертел головой по сторонам, будто выискивая знакомое лицо. Но в предрассветной тьме мало что можно было разглядеть. Лишь похожие друг на друга силуэты, которые пробегали мимо костров. — Понятия не имею. Наверное, с дядей Лёшей. — Мне вот интересно, почему вы его так называете? — А, ты не в курсе, наверное, — протянул Данис, подходя ближе. Он заговорил тише. — У него есть…бля…то ли внук, то ли сын, хуй его знает, на самом деле… Московский его фамилия, может знаешь. Юра кивнул, поджимая губы. — Ну и в общем, сестра его бывшая жена. Они официально не в разводе, но уже лет пять вместе не живут. Не то, чтобы у них плохие отношения… Разошлись из-за разных взглядов на жизнь… А ты откуда его знаешь? — Он работает с моим знакомым, — отмахнулся Юра. — Мразотный типчик, — протянул Данис. — Никогда мне не нравился особо. — Я думал, тебе похуй. — Мне похуй, — кивнул Данис. Юра коротко рассмеялся. Послышался отдалённый возмущённый крик. Данис обернулся. — Ладно, я пойду. Похоже, Иви меня ищет. — Не Иви, а полковник Устинов Иви Петрович, где твоё уважение, лейтенант? — Юра улыбнулся. — Да мне похуй, Вы же знаете, товарищ генерал-майор. — Иди уже! — Юра подтолкнул парня. В воздухе блеснула сигнальная ракета. Юра взглядом проследил за её полетом, пока она не скрылась в очертаниях города. Он проверил наличие пистолета в кобуре, пересчитал патроны в кармане. Сильнее натянул фуражку.«Интересно, а Берлин выглядит также, как Ленинград?»
Юра обернулся. За спиной никого не было. Он хмыкнул сам себе. Ещё чего не хватало, с голосами в голове разговаривать. Но голоса до боли знакомые и родные, такие далёкие, отдают беззаботный прошлым. Когда всё было ещё более-менее понятно и просто. Никакой ответственности, никакой головной боли. В его голове они такие живые, пропитанные цветущей юностью. Той юностью, которой у них и не было никогда.«Вот дойдём до него и посмотрим» «А если не дойдём?» «Коль, больше оптимизма. Конечно, дойдём. Ещё и на фоне Рейхстага сфотографируемся. Вот все завидовать будут.»
Тогда им нравилось загадывать наперёд, они вкушали мнимый привкус победы, которая ещё не состоялась. И теперь Юра был всего в шаге от этой победы, но один… Они искренне верили в то, что дойдут вместе до самого конца. Юра с горечью вспоминал, как похоронил каждого из них. Пронёс все их мечты и надежды в себе. Он просто не мог проиграть. Он резко развернулся, отставляя очертания города за спиной. Офицеры его армии ежились и прятали глаза, не могли вынести тяжелый взгляд генерала. — Передайте своим дивизиям, чтобы были в полной боевой готовности. Начинаем по второму ракетному сигналу. — сказал Юра. — Так точно! — ответили ему хором офицеры. Вторая ракета выстрелила ровно через час. Юра взглянул на часы. Половина третьего ночи. Загудели двигатели самолётов, земля подрагивала от проезжающих мимо танков. Пехотинцы, с автоматами наперевес, бегали из стороны в сторону, находили свои дивизии и своих офицеров. Отряды санбата ровным строем шли параллельно колонам тяжелой техники. Юра пошёл им на перерез, выцепил Аню под локоть. Бросил какое-то взволнованное — «Прогуляемся?». «Прогуляемся» — не совсем верное слово. Больше было похоже на то, что Юре просто скучно одному ходить и проверять готовность к наступлению. Аня не особо об этом задумывалась, спокойно шла рядом, держа Юру под локоть. Её мысли тоже были заняты другими вещами. — Как думаешь, что будет, если мы победим? — неожиданно спросила Аня. — Не «если», а «когда», — поправил её Юра. — Что будет, когда мы победим? Если честно, я и сам не знаю, но надеюсь, что мы как можно скорее вернёмся в Москву. — А домой ты не хочешь? Домой не хотелось. У Юры уже давно появился новый дом — в Москве. Возвращаться в Челябинск он не собирался. Отпишет коротко родителям, мол, дел много, не знаю, когда приеду. Оптимально было бы, чтобы они к нему приехали на недельку, но не больше. Просто увидиться. — А ты? — Я? — выдохнула Аня. — А что мне теперь там делать? Нет у меня никого. Даже дома нет. Я теперь вообще — беспризорница, если так посудить. — Ну, если так посудить, то да, — согласился Юра. Аня под ухом цыкнула. Недавно Костя написал Юре, что их отношения слишком опасны. Ему казалось, что его уже в чём-то начали подозревать. Юра был с ним согласен, он и сам не раз ловил на себе подозрительные взгляды. Вариантов было не особо много: либо разойтись вообще, чего никто из них не хотел, либо создать видимость «нормальности». Сделать вид, что они такие же граждане, как и все, ничем не отличающиеся. Потому, что даже слухи для них были опасны. Слухам верили охотно, а учитывая их должности, скандал мог быть большой. Ещё и родных подставят, будут в них тыкать пальцами и кричать — «позор!». И хоть он всё ещё приходил в ярость от мысли, что у Кости может быть кто-то ещё, его безопасность была для него важнее. Поэтому, если тот решит жениться — он стерпит, закроет глаза и просто будет терпеть эту девушку рядом. «Только, если это будет не Лена. Потому, что Лену я терпеть не собираюсь» — додумывал про себя Юра, так и не решаясь прямо сказать о своей неприязни. — Ань. Аня подняла на него взгляд. Юра ещё раз прокрутил мысль в голове, кивнул сам себе. — Когда война закончиться… Выходи за меня, а? — Вот так просто? — усмехнулась Аня, поджимая подрагивающие от волнения пальцы. — Без кольца? Без всего? Юра развернулся к ней лицом. Снял часы с руки, надел их Ане на запястье. Они были ей большие, скатились вниз по руке, несмотря на то, что Юра затянул их до последней застёжки. Аня потрясла рукой, часы болтались, норовили соскользнуть. — Вместо кольца. — Ну, хорошо, — кивнула Аня. — Обещаю тебе подумать над этим. Конечно, Аня уже заочно сказала сама себе «да», просто решила не торопиться. У Юры семь пятниц на неделе, когда дело касается Ани, ещё передумать успеет. А вот генеральские часики, как учил дед, можно продать за кругленькую сумму. Юра слегка расстроился. Почему она сразу не сказала ему «да»? К чему тянуть, если и так всё понятно? Впрочем, Юра и сам подумал, а не поторопился ли он? Костя ничего такого не писал, Юра сам всё додумал. Он боялся обидеть Костю таким заявлением. — Ну хотя бы поцелуй на удачу я могу получить? — спросил Юра. Он пошлёт Косте телеграмму, предупредит сразу. К тому же, Аня была права. Не серьезно звучит предложение Юры. Без кольца, ночью, перед боем. Ну кто так делает? Только самый отчаянный. Юра таким не был. Аня легко коснулась губами кожаного ремешка часов. Подняла взгляд. — Удачи. Юра растерянно посмотрел на неё. Она задорно расхохоталась, помахала Юре рукой и убежала к своему отряду. Ладно, поцелуй — лишь формальность. Не так уж он и нужен был Юре. Ему не нужна удача, он и так знает, что победит. Никакие признания, свадьбы и кольца ему сейчас не нужны. Только чистый адреналин, жар от раскалённого металла, грохот орудий, свист пуль. И как только первые самолёты поднялись в небо, он не удержался, подбежал к одному из танков. — Подбросите до Берлина? — спросил Юра, заглядывая в корпус танка через люк. — О чём речь, товарищ генерал! Запрыгивайте! — ответил капитан экипажа.Берлин. Двадцать пятое Апреля. 1945 год.
— Если так пойдёт и дальше, к установленному сроку не поспеем. Временный штаб находился в непосредственной близости к переправе через Хафель. Оборону Берлина тщательно спланировали, пробраться через шквальный огонь было проблематично, и это несмотря на то, что город был взят в кольцо. По плану они должны были прорваться в центр города через два дня. Юра, который отличался радикальными методами атаки и наступления, удивил генералов своим предложением. — Надо прорываться штурмовыми группами, — сказал он. — Вы не воевали в Сталинграде, но я был там. И скажу вам, что это наиболее эффективный способ добраться до центра города. — Что ты имеешь ввиду? — спросил Смольный. — Штурмовые отряды состоят из роты или стрелкового взвода, которым передаётся два-три танка, самоходное орудие, связисты, сапёры и артиллерия. Улицы города довольно узкие, нагромождённые зданиями. Просто прорываться танками или пехотой — опасно и нерационально. А штурмовые отряды действуют быстро, коротко, но эффективно. — Неплохо, — протянул Волхов, дотрагиваясь до бороды. — Авиация поддержит. — Авиацию лучше придержать, — сказал Донской. — Я соглашусь с Алексеем Петровичем. В городе много слепых зон, откуда нас обстреливает артиллерия. К тому же, мы часто попадаем по своим. — Камалия была очень раздосадована неэффективностью авиации, но рисковать своими девчонками не собиралась. — У нас есть достаточно самоходных и артиллерийских орудий. Надо подтянуть дивизии, которые не справляются и переформировать их в эти…как Вы выразились? Штурмовые отряды? — Святослав говорил обычно тихо, но из-за стоящего грохота со всех сторон, повысил голос и его даже сначала не признали. — Ни в коем случае, — отказался Юра. — Надо формировать из тех, кто сейчас в тылу. Нам важен эффект неожиданности. На распространение приказа и формирование отрядов выделили не больше двух часов. К вечеру первые штурмовые отряды были переправлены через реку и вошли в город. Юра наблюдал за ними через бинокль, иногда довольно хмыкая. Ему тоже хотелось поучаствовать, посидеть в танке и пострелять. Но он знал, что раньше осады Рейхстага в сам город ни один генерал не попадёт. Опасно, да и не нужно. Все приказы передавались напрямую офицерам старших и средних командных составов через связистов, коих по городу было рассредоточено несколько сотен. Это обеспечивало быструю передачу актуальной информации из города в штаб и обратно. Ожидание участия передавалась от Юры всем, кто находился в тылу. Он был своеобразным источником безумной решимости, одним своим видом заражал других. Даже Донской, который Татищева особо ни во что не ставил, признавался своему полковнику, что стоит ему оказаться рядом с Юрой, так и хочется броситься в атаку. Женя этого рвения не разделял. Но понимал, что оказаться на поле боя — неизбежная реальность, которая поджидала его за каждым углом.Берлин. Тридцатое Апреля. 1945 год.
Штурм начался ещё два дня назад. Бои шли днём и ночью. Юра сумел добраться до основных позиций лишь к вечеру вчерашнего дня, и сразу же взялся за оружие. Просто сидеть на месте и раздавать приказы он не собирался. Видимо, два старых генерала считались с его рвением. Правда, больше было похоже, что они просто мешаются друг другу. Они пытались координировать действия не только свои собственные, но и своих армий, что выходило из рук вон плохо. Солдатам передавался настрой генералов, и они также начинали мешаться друг другу, ругаться, толкаться и выяснять отношения. — Ты выебок блять конский! — Пидормот ёбанный блять! — Пиздуй нахуй отсюда! Выебло ебучее! — У меня от вас уши вянут, — сказал Юра, демонстративно прикрывая уши. — А ты вообще заткнись! — одновременно крикнули Смольный и Волхов. Юра дивился: откуда у них в словарном запасе такие речевые обороты? Вроде, приличные люди. Татищев вообще не понимал, как оказался с ними рядом. Он спокойно себе наблюдал в бинокль обстановку, потом к нему подбежал Смольный с автоматом на перевес. Что-то бубнил про Волхова, называя его старой клячей. Потом объявился и сам Волхов, с ходу стал критиковать действия Алексея. Слово за слово, они перешли на личности и Юра уже бросил мысль о том, чтобы их остановить. — Verdammt noch mal! — воскликнул Юра, убирая бинокль от глаз. Генералы тут же перевели на него взгляд. Юра вообще не любил распространяться о том, что знает немецкий. И последний раз говорил на нём аж в Сталинграде. Но тут сработал не только эффект неожиданности, но и общая атмосфера. Прямо перед ним замертво упал немецкий солдат. Юра вгляделся в его лицо и отвернулся — совсем мальчишка, явно из местного ополчения. Он выглядел даже моложе Коли. Такие моменты заставляли Юру вспоминать всё то дерьмо, которое он пытался запихнуть подальше. Но вот в голове снова всплывает холодный Январь, деревня под Сталинградом. В ушах звенит чужой надрывный плач. У Юры затряслись руки, он выронил бинокль на обломки, пытался подобрать, но прибор как назло выскальзывал. Смольный резко тряхнул его за плечи. — Приди в себя, генерал! — строго сказал он. Для него Юра как был мальчишкой, так и остался. И ругать его за минутную слабость он не собирался. На самом деле, Алексей отдавал Татищеву должное — он держался намного лучше многих, и даже тех, кто старше и опытнее. Юра громко выдохнул, кивнул. Надо было собраться, приоритет имело то, то происходило сейчас. К ужасным воспоминаниям он вернуться успеет. Главное не создать новых. Юра краем глаза заметил яркое пятно и двух пробегающих мимо солдат. Точно! Пожарский говорил об этом, но Юра думал, что тот пошутил. Самого генерала он не видел, а вот его офицеров и солдат было полно. Юра выстрелил вверх, давай сигнал своим. Послышался хруст бетона под гусеницами, танки проламывали здания насквозь, а площадь перед зданием обстреливалась со всех сторон. Солдат Германии просто загоняли в мясорубку. — Горчанков! — Юра обернулся к связисту. Тот подскочил от неожиданности, отдал честь. — К пустой голове руку не прикладывают. Соединяй со штабом. К половине седьмого вечера танки были отозваны назад. Те непрерывно били по зданию и площади с раннего утра, но когда первые отряды пехоты стали проникать внутрь, Юра приказал им отступить. Стрелять по своим он не собирался. В десятом часу в штаб было доложено о захвате первого этажа. Немцы, потеряв все верхние этажи, были вынуждены держать оборону, укрывшись в подвале. Они надеялись вырваться из окружения и отрезать советских солдат от основных сил. Перестрелка внутри продолжалась до самого утра первого числа. Юра всматривался в верхушку здания и не сдержал радостный вскрик, когда увидел развивающийся красный флаг. Бои продолжались весь день, и только в ночь на второе число гарнизон, оборонявший Рейхстаг объявил о своей капитуляции.Берлин. Первое Мая. 1945 год.
Юру посадили около телефона, вручили трубку в руки. На другой стороне провода — Кребс, последний начальник штаба верховного командования Вермахта. Вчера ночью он встречался со Смольным и Волховым, передал новость о самоубийстве Гитлера, зачитал завещание и попросил перемирия. Об этом было сразу доложено напрямую Сталину. Сталина перемирие не устраивало. Требовали капитуляции. — Der tarif verlangt von Deutschland eine vollständige kapitulation, — протянул Юра в трубку и поднимая взгляд на остальных. Он же это должен был сказать? — Die neue regierung beschloss, die kapitulation abzulehnen, — произнёс взволнованный голос из чёрной соты. Юра покачал головой. Сталин приказал прямо — продолжить наступление с новой силой, если требование будет отклонено. — Schade, herr Krebs. — произнёс Юра и положил трубку. — Они отказались. Тут же были подняты все дивизии из тыла, в воздух поднялись самолёты. Город бомбили с воздуха, не стихали залпы тяжёлой и лёгкой артиллерии. Юра хотел видеть это всё своими глазами. Ещё утром они обосновались в небольшом здании в центре, штаб пришлось перебросить туда. Юра жестом подозвал своего офицера. — Выведите технику на безопасное расстояние и подорвите линии метро, — сухо приказал он. — Но, — обратился другой офицер, — Там несколько десятков тысяч гражданских! Там нет военных. Юра мазанул по нему взглядом. Офицер рядом напрягся, прикрикнул: — Чего не понятного в приказе, лейтенант?! Обеспечьте отвод техники и вызовите отряд минёров! Выполнять! Юре было плевать, сколько людей спряталось под землёй. Его вообще не волновали гражданские, но напрягал тот факт, что по линиям метро свободно перебрасывали немецкие дивизии. Был образован большой пролом, куда хлынула вода из канала. Вода затопила участок в двадцать пять километров. Юра наблюдал за тем, как обрушается мостовая канала, с грохотом уходит под землю. — Тех, кто будет вылезать — расстреливать сразу. — сказал Юра, складывая руки за спиной.Берлин. Второе Мая. 1945 год.
Ночью из громкоговорителей раздалось радиосообщение на русском языке. — Просим прекратить огонь. Высылаем парламентёров на Постдамский мост. Юра расстроился. Ему хотелось повоевать ещё немного. Всё же так хорошо шло. Прибывший в назначенное место немецкий офицер сообщил о готовности берлинского гарнизона прекратить сопротивление. В шесть часов утра в плен сдался генерал артиллерии Вейдлинг. Ещё через час, он же и написал приказ о капитуляции, который был размножен и при помощи громкоговорящих установок и радио доведён до частей противника, оборонявшихся в центре Берлина. По мере доведения этого приказа до обороняющихся, сопротивление в городе прекращалось. Но это не значило, что война была закончена. Были и те, кто отчаянно противился и пытался сражаться до конца. Они хлынули на западное направление города, в те районы, которые уже находились под командованием Юры. Их встречали танки и части пехоты, кому-то удавалось прорваться. Районы превращались в самое настоящее месиво из разрушенных зданий и трупов. Аня бегала, как сумасшедшая, оттаскивала раненных за стены зданий. Как с ней затесался Женя — было непонятно. Кажется, он потерял весь свой батальон и собирался перебраться к штабу командования, но попал в оборонительную заварушку. Аня схватила его под локоть, забыв о званиях и уважении. — Женя, помоги мне! — сказала она, указывая на раненного. Они вместе таскали искалеченных солдат, передавали их в руки других медиков и всё это под обстрелом тяжёлых снарядов и пулями. Юра заметил её через бинокль. Громко выругался, отбрасывая смотровой прибор в сторону. Юру тряхнуло от наплывшего страха, он рванул вниз по лестнице здания, перепрыгивая большие осколки стекла и куски бетона. Выбежал на улицу, пригнулся и стал пробираться к ней. Он звал её, но голос тонул в грохоте и взрывах. Совсем рядом упал снаряд из противотанковой зенитной пушки. В воздух взлетели осколки стен и пыль. Осколки снаряда разлетелись в разные стороны. Юра видел, как девушку подкинуло волной. Аня спиной отлетела к стене здания и затихла. Юра буквально чувствовал, как земля уходит из-под ног, внутри всё перевернулось. Он подбежал к ней, осторожно приподнимая. Она жадно хватала воздух, бегала глазами по сторонам. — Аня! — позвал её Юра. — Анечка! — Юрочка…- прохрипела девушка, слабо улыбаясь. — Как неловко…получилось… — Я сейчас! Я помогу тебе! Где другие санитары?! Мы тебя сейчас доставим в медпункт, ты только не переживай! У Юры предательски тряслись руки, он в панике что-то бормотал. Аня пересилила себя, подняла руку, дотрагиваясь до чужой щеки. — Не надо никакого медпункта, — сказала она тихо. — С такими ранами не живут. Юра только сейчас заметил огромное красное пятно, расползающееся по белому халату. Небольшой осколок попал прямо в живот, пролетая насквозь. А от сильного удара об стену она сломала рёбра, один из осколков пробил лёгкое. Она прекрасно понимала — осталось ей не долго. Даже до медпункта не успеет добраться. Юра придерживал её дрожащими руками, а она всё стирала его слёзы большим пальцем и улыбалась. К сожалению, она так и не сфотографировалась вместе со всеми на фоне Рейхстага, так и не рассказала никому, как выглядит Берлин. Да, он и правда чем-то напоминал Ленинград. Несмотря ни на что, она признавала — было здорово. Несмотря на все бои, на всю опасность — было здорово познакомиться с ребятами, покататься с ними в танке, пожить в столице, влюбиться и увидеть, хоть и только на словах, конец войны. — Я передам «привет» ребятам…хорошо? — Не оставляй меня! — в панике крикнул Юра. — Пожалуйста! — Прости, что, — она попыталась вдохнуть — не получилось. — Так и не стала твоей женой… Юра смотрел в чужие глаза, которые медленно закрывались. Огонёк тух в них стремительно быстро. Женя нашёл его сгорбленным, прижимающим остывшее тело к себе. Он что-то быстро-быстро шептал, проводя ладонью по волосам девушки. Признаться, Женя порой забывал о том, что Юра тоже человек, тоже способен чувствовать эмоции. Тоже способен терять. Он понимал, что Юра сидит на опасном участке, который иногда простреливался с двух сторон. Женя подобрал брошенный автомат, перезарядил магазин. Он обогнул Юру, сказав лишь: — Соболезную Вашей утрате. Он дошёл до конца дома, запрыгнул на крупный обломок. В воздухе послышался щелчок затвора. Женя не был героем, он не любил рисковать на пустом месте, но как бы сказал его генерал… — Ну и хули вы все попрятались?! Стреляйте, суки! — крикнул Женя, прицеливаясь. В ходе финальных боёв за Берлин погибло много солдат и офицеров. Донской Алексей Петрович ещё долго будет оплакивать гибель своего полковника, Смольный Алексей Рюрикович так и не найдёт в себе силы лично сказать о смерти генерала Волхова его жене. Агидель Данис Михайлович случайно найдёт подбитый самолёт сестры, Устинов Иви Петрович будет на спине тащить тело своего генерала до самого штаба. А Юрий Иванович Татищев будет до самой ночи сидеть на обломках, прижимая к себе давно остывшее тело. И всё ещё не веря…Что война закончилась.