В память о тебе

Берлин. Пятое Мая. 1945 год.

Юра лёг вдоль ровной линии могильной ямы. Ещё не начал закапывать, не придумал даже из чего надгробие сделать. Да и что написать тоже. Он прикрыл глаза козырьком фуражки, чтобы солнце не слепило, одну руку положил себе на грудь, чувствуя, как бьётся сердце. Другую свесил с края, кончиком пальца дотрагиваясь до холодной ладони. Юра медленно провёл пальцем вниз, уткнулся в циферблат. Металл нагрелся от солнечных лучей. Юра слегка вздрогнул. Он знал, что Аня теперь с ним не поговорит, не будет глупо шутить, не будет смущаться. — «Снова весь фронт раскален от огня», — тихо запел Юра. — «Лупят зенитки три ночи, три дня… А в гимнастерке, на снимке Ты обнимаешь меня… Ах, эти тучи в голубом, Напоминают море, Напоминают старый дом, Где кружат чайки, за окном Где мы с тобой, танцуем вальс.» Ане нравилась эта песня. Она иногда тихо её напевала, зашивая халат или косынку, или когда заботилась о раненных, или в моменты, когда она забиралась на башню танка и о чём-то подолгу мечтала. Интересно, как она там? Встретилась ли с ребятами? Юре хотелось верить, что после смерти его хоть что-то ждёт. Не рай или ад, а вот, хотя бы это поле, на котором он лежал. С ярко зелёной травой, мягкой почвой. Чтобы солнце светило, прогревая воздух. В километре речка с холодной водой, редкие птицы над головой. И он бы лежал вот так, прикрыв лицо фуражкой, а рядом звучал знакомый смех, глупые анекдоты, возмущённые возгласы. — Всё никак расстаться не можешь? — Алексей присел рядом, повертел в руках чужую фуражку. — А Вы? — Юра сел, отложил свою фуражку. Они не смотрели друг на друга, каждый глядел куда-то вперёд. — Да чего с ним прощаться? Сколько раз уже прощались, — выдохнул Алексей. — Вы давно знаете генерала Волхова? — спросил Юра. — Да с первого класса, мне тогда…семь было, он меня на два года старше был. Но учились мы в одном классе. Шумный и громкий уже тогда был. Мы с ним первый год особо не общались, раздражал он меня. А как-то поставили нам урок верховой езды, тогда ещё модно было детей обучать этому. Ну, конюх и давай нам соплякам объяснять, как коня выбрать, как подойти и всё в этом духе. А этот…- Смольный кинул взгляд на фуражку. — Придурок. На первого встречного коня забрался, ну, тот его и скинул. Копчик ушиб. И меня запрягли ему учебники таскать и уроки пересказывать. Алексей тяжело выдохнул. — Теперь вот…не знаю, как Василисе об этом рассказать. Столько лет ему женой была, они ведь поженились…ей и семнадцати не было, да и он — ни шиша за спиной, зато амбиций хоть отбавляй! — Юра и Алексей рассмеялись. — Можно вопрос, товарищ генерал? — спросил Юра. Алексей махнул рукой, мол, валяй. — Кем Вам приходится Московский? Он Ваш сын? — Миша, — Смольный чуть помолчал. — Беспризорник он, вот кто. Попался мне под руку в семнадцатом году. Мальчишка десяти лет, пытался патроны стащить и продать. Ну, я его за руку и поймал. Сказал, мол, знаешь, что с ворами делают? А у него ни капли страха в глазах. Грит, мол, убивайте — плакать не будут. Миша, смышлёный парень, с твёрдым характером. Ну, жалко стало. Я ведь не женат, у меня нет никого. Решил себе под протеже забрать, отмыл, в школу пристроил. Потом он сам в институт поступил, в политику рвался. Через знакомых пристроил его к Молотову мальчиком на побегушках, а оно вон как вышло. Я стараюсь не вмешиваться в его дела, взрослый уже. Но то, что он провернул с Романовым… Опасная затея. Смольный умолк. Юра не считал, сколько они так просидели в молчании. Каждый думал о чём-то своём. Дел было много, а они всё похоронами занимаются. Никак закончить не могут. Донской уехал ещё третьего числа, вместе с первым похоронным отрядом. Сказал, до Одессы путь не близкий, надо поторопиться. Ну и выслушал Юра тогда, Донской на него всех собак спустил из-за личного героизма своего полковника. Юра слушал молча, не перебивал, пусть — раньше отляжет. С генералами прощались по всем правилам: с флагами, с выстрелами в небо, как положено. А про Аню никто, кроме Юры, и не вспоминал. Сегодня утром даже никто внимания не обратил, когда он выходил с ней, неся на руках, завёрнутую в какую-то белую тряпку, которую Юра потом выбросил. — Что-то засиделись мы, — сказал Смольный. — Давай, надо похоронить твою невесту и делами заняться. У нас то жизнь продолжается. Юра молча кивнул, поднимаясь на ноги. Ему всё ещё не хотелось верить, что он её хоронит. Он помнил, как они прощались с Колей, как хоронили Руслана и Илью. Юра искренне надеялся, что она с ним будет всегда. Но вот он берётся за лопату, и первая горстка земли падает вниз, закрывая руки с часами. Потом вторая, третья. Лицо её уже давно присыпало, а рыжие волосы ярким пятном пробивались сквозь землю. Надгробие сообразили из камней, которые нашли по берегу реки. Юра достал нож, выцарапал инициалы и даты. Аня ещё давно просила похоронить там, где умрёт. Не видела смысла тащить тело на родину, где никто не ждёт. — Всегда невеста, — тихо сказал Юра, вместо прощания. — И никогда жена.

Москва. Первое Июня. 1945 год.

Елена Михайловна Богучарова была, как это принято было говорить, из репрессированных дворян. Была младшим ребёнком в семье и единственной девочкой, сразу попадая под опеку не только родителей, но и четырёх старших братьев. Несмотря на трудное положение в обществе, нехватку денег и частые переезды, в попытке спастись и нежелании оставлять родину, она получила первичное дворянское образование и поступала в школу, уже неплохо разговаривая на двух иностранных языках. Умела играть на фортепьяно, увлекалась литературой и историей, знала все правила этикета и неплохо танцевала вальс, мазурку и пасодобль. Родители, нашедшие своё призвание в преподавании, настаивали её пойти в учителя. Но сердце юной девушки уже было занято другой профессией. У одного из братьев был лучший друг, который часто гостил у семьи Богучаровых. Лене нравился этот весёлый парень, от которого несло порохом, спиртом, в волосах виднелись нитки от марли, которые он не замечал, а после со смехом вытаскивал стоя перед зеркалом. «Кем Вы будете?» — спросила как-то Лена. «А кем же мне быть, Елена Михайловна? Полевой врач я.» — отвечал парень, широко улыбаясь. «И я, — тихо протягивала Лена. — И я буду врачом.» На медицинский факультет всех подряд не брали. Лене пришлось ухитриться, сменить фамилию и забыть про все свои дворянские привычки, чтобы с горем пополам всё же поступить в новый медицинский колледж, который открывали в Ленинграде. Сложный процесс адаптации, притворяться кем-то ещё, а не быть собой. И Лене сначала казалось, что эти мучения никогда не закончатся. Но всё прошло намного легче, чем представлялось. Оказалось, что смеяться над глупыми шутками не стыдно, а даже похвально. Можно бегать по лужам под дождём, можно есть руками и облизывать пальцы, можно тайно пробовать курить на заднем дворе колледжа. Можно ругаться, можно танцевать всю ночь напролёт с разными людьми, можно громко петь и пить столько, чтобы потом не было сил встать. Казалось бы — чужая жизнь, не та, к которой её приучали, должна была быть чуждой, но Лене она казалась куда более насыщенной, более яркой. Попав в конце сорок первого года в Центральный Московский госпиталь, она случайно познакомилась с Таней, которая в первый же вечер потащила её в какой-то подпольный кабак, где по выходным устраивали ночь танцев. На следующий день она пришла на работу совершенно не выспавшейся. Дёрнула ручку двери, не глядя и встретилась с таким же не выспавшимся взглядом. — Елена Михайловна? — Костя попытался улыбнуться и скрыть, что не спал он толком уже вторые сутки. — Доброе утро. — Доброе утро, — Лена присмотрелась к халату, где была вышита фамилия и инициалы нового главврача. — Константин Петрович? Костя кивнул — угадала. — Бойкая ночь? — спросил Костя, пропуская девушку в кабинет. — Я смотрю, у Вас тоже. — ответила Лена. — Может, чаю? — А Вы угощаете? — Если Вы принесёте. Костя только с виду казался серьёзным и строгим, на самом деле, если узнать его ближе, можно было заметить, что он ничем не отличался от людей, которые окружали Лену в Ленинграде. Санитарка запретила ему курить у входа, поэтому он бегал через пожарный выход к задней двери. Он также ругался, когда у него что-то не получалось, смеялся не громко, но прикрывая глаза. С Костей было легко и непринуждённо, она и сама не заметила, как стало перехватывать дыхание, в смущении отводила взгляд. С Костей можно было поговорить на любые темы, рассказать всё, что творилось на душе. Ему Лена доверяла, как себе. С Костей можно было сходить на каток, в театр, протанцевать всю ночь в каком-то кабаке, пока Таня громко смеётся и заказывает ещё вина. Летом можно выбраться за город на речку, устраивать мастер-классы кулинарии, совершенно не умея готовить, можно было громко смеяться, подшучивать над коллегами. «Случайно», как кошка, столкнуть какой-нибудь пузырёк со стола, а потом охать и ахать, да как же так? С ним можно было просиживать ночи в крематории, ему можно было говорить, что он останется один, потому что вредный и трудоголик. Но Лена не могла бы точно сказать, относится ли Костя к ней также, как она к нему. Но ей как-то и знать не хотелось, почему бы просто не жить так, как живётся. Ходить друг к другу в гости, по вечерам на танцы, прогуливаться после работы, пить чай и ругаться на Московского, жизнь, семью и войну.

Москва. Пятое Июля. 1945 год.

— Да, я понимаю, мама. Костя от скуки наматывал телефонный провод на палец. В какой раз она уже звонит ему за эту неделю? Косте казалось, что сотый точно. И всё с одним и тем же требованием. — Мне людям в глаза стыдно смотреть! У всех уже внуки давно! И только у меня сын карьерист! — ругалась она, да так громко, что у Кости после долгих разговоров болело ухо. — Мам, ну, какая семья! Война только-только закончилась, у меня работы — края не видать! — Ох, ну, конечно! Война и работа — вот и всё, что нас заботит! А о нас с отцом ты и не подумал! — Мама, ты выдумываешь. — Тебе скоро тридцать два, у меня в твоём возрасте… — Мама! Ты меня слышишь вообще?! — Я не хочу слушать твои отмазки. Разберись с этим вопросом до конца года. — Мама! Я где невесту за полгода найду? — возмутился Костя. — Ты меня понял, Константин? — строго спросила женщина. — Да. Костя повесил трубку. Какого хера?! Костя никогда и не задумывался о женитьбе, особенно сейчас, когда у него был Юра, который вот-вот должен вернуться. Костя помнил про нездоровую ревность Татищева, но и портить отношения с матерью не хотелось. Он снова оказывался между двух огней. Уставший разум предложил сгореть. Мать звонила не только домой, но и на работу, сильно отвлекая и задерживая Костю. Его рабочий день был окончен, а он тратил ещё минут двадцать на выяснения отношений. Костя упёрся лбом в холодную стену. По пустому коридору разлетелся знакомый смех. Лена по привычке распустила волосы, стянула халат и шла за сумкой, звонко цокая каблучками. Рядом с ней шла Таня. Они говорили тихо, но смеялись громко. Костя прислонился плечом к стене, со стороны наблюдал, как девушки переговариваются, стоя посреди коридора. Думал ли он раньше о Лене не как о подруге, а как о спутнике жизни? Нет, конечно. Готовить не умела, вредничала, могла и замахнуться. Да и ударить могла. Поспорить любила, подурачиться. Наверное, именно поэтому, мужчины в её жизни долго не задерживались. Они хотели стабильности, а Лене подавай эмоции и приключения. Но Косте это нравилось. Он бы спокойно мог с ней ужиться, потому что в тайне и сам был таким, как она. — Костя, — позвала его Лена, чуть смеясь. — Ты чего в коридоре застыл? Домой не собираешься? Она одарила его искренней и широкой улыбкой. И Костя впервые стушевался перед ней. Засунул руки в карманы брюк, потупил взгляд. Может, не такой уж плохой вариант? Он обязательно всё объяснит Юре, постарается по крайней мере. А если Юра этого не примет — будут думать дальше. — Тебя проводить? — осторожно спросил Костя. Впервые, вообще-то. — Мне будет приятно, — кивнула Лена. — Только вещи заберу. Костя стянул халат, повесил прямо на телефонный аппарат. Его потом кто-нибудь подберёт и повесит в шкаф, Костя был в этом уверен. Лена ждать себя не заставила, взяла Костю под локоть, который он ей любезно подставил. Они не спеша вышли из госпиталя. Темнело поздно, но на улицах уже зажигались фонари. Лена любила летние вечера с прохладным ветерком с реки. Обычно в такие моменты она чувствовала себя расслабленно, из головы вылетали все мысли, и она просто плыла по течению жизни, не особо смотря куда идёт и что делает. Но сегодня Лена никак не могла расслабить плечи и выветрить голову. Скоро приедет Юра. И Лена боялась этого дня, как расстрела. Она не хотела снова окунаться в эту мерзкую, пропахшую никотином и кровью, историю. Не хотела снова ловить на себе грозные взгляды, боясь даже слова сказать. Однажды она нашла у себя в обеде лезвие, разломленное на две части. Она ничего не сказала Косте — это было бесполезно, но она же прекрасно понимала, что не могла его сама себе подложить. А зла ей желает только Татищев. — Юра не писал тебе, когда приедет? — с опаской спросила Лена. — Конкретной даты не назвал, сказал в Июле приблизительно, — ответил Костя, переводя на неё взгляд. — А что? — Просто…интересно, — соврала Лена. Не хотела говорить, что боится. Костя бы ей не поверил. — Ты боишься его. — Да. — Я тоже, — честно признался Костя. Лена подняла на него взгляд, встретилась с его. Костя как-то угрюмо кивнул. А Лене даже и не верилось. Костя боится Юру? С каких это пор? Что такого могло произойти, чтобы Костя, который всё время его оправдывал, вдруг взял и заявил такое? Спрашивать было неприлично, всё-таки это их отношения, в которые Лена лезть не должна. Но очень хотелось. Она выждала около минуты, отвернулась. Костя кажется говорить не собирался. — Ты, наверное, мне не поверишь, но кое-что я тебе покажу. — сказал Костя, заворачивая в сторону парка. Они сели на первую скамейку, Костя порылся в портфеле, достал блокнот. Сам Костя не знал, зачем переписывал некоторые отрывки из писем Юры и носил с собой. Может, как напоминание, что творит Юра и как он этим гордится. Костя открыл нужную страницу, передал блокнот Лене. — Читай отсюда и до конца, — сказал он. — Что это? — Лена опустила взгляд на текст. — Отрывки из писем Юры. Лена читала медленно, вчитывалась в каждое предложение. Иногда она вздрагивала, прикрывая рот ладонью, качала головой. Юра с каким-то упоением описывал все свои зверства, не пытаясь их как-то оправдать, просто преподносил как что-то обыденное. Неужели он надеялся, что его так просто поймут и поглядят по голове, мол, какой ты хороший, Юра. Лена всё прекрасно понимала — война, смерти, стресс. Но это не повод. — Почему его никто не остановил? — спросила Лена, передавая блокнот обратно. — Наверное, я должен был сказать по этому поводу хоть что-то, но…не сказал. — Это военное преступление, Кость. — Я знаю. — Его расстреляют, если дело дойдёт до трибунала. — Я знаю, — повторился Костя. — Нет, ты не знаешь. Ты надеешься, что пронесёт. — строго сказала Лена. Костя кивнул головой. Все вокруг понимали его лучше, чем он себя сам. — Я не знаю, что мне делать. — Для начала, не свети такими заявлениями. — она указала на блокнот. — Думаешь, стоит избавиться от писем? — спросил Костя. Лена кивнула. Кивнула, и тут же себя одёрнула. С какой стати она защищает Татищева? По-хорошему, ко всему этому, она бы добавила попытку убийства и ещё кучу угроз в свой адрес. Но она не хотела видеть Костю таким — поникшим, потерянный, на грани. Она сотню раз думала о том, чтобы отступить, попрощаться с ним и не мозолить Юре глаза, но так и не смогла этого сделать. Побоялась оставлять Костю и Аню один на один с Юрой. Лучше она примет весь удар на себя, но её друзьям будет легче жить. — Может, — протянула Лена, укладывая голову на чужое плечо. — Может! Московский что-то подскажет? Он же выкрутился. — Вообще-то, я уже попросил его кое о чём. — виновато произнёс Костя. Лена тут же вскочила со скамейки, замахнулась и ударила Костю по плечу. Костя испуганно дёрнулся в сторону, но Лена достала его и там. — Ах, ты, скотина! Идиот! Как тебе в голову вообще это пришло?! Придурок! — кричала Лена, успевая замахиваться. Костя пытался перехватить её руку, но в ход пошла сумка. — Ты же ему чуть ли не ковровую дорожку расстелил! А теперь ноешь, что его трибунал ждёт! — Я же не знал, что так будет! — оправдывался Костя. — Не знал он! А то, что я тебе говорила?! А?! Говорила же! Но, конечно, же! Зачем слушать Лену, можно же тупить и дальше! — Лен! Лена! Костя схватил её за руки. Та подпрыгнула на месте от возмущения, попыталась каблуком наступить Косте на ногу. За свои тридцать с небольшим Костя хорошо уяснил, что женская ярость — страшнее любой войны. И Лена сейчас была в ярости. Она шумно выдохнула через нос, выдернула руки. — Ты конченный, Костя! Я вообще! Я в шоке! Часть его преступлений теперь и на твоей совести! А это тысячи людей! — Лен, пожалуйста. — Нет! Я вот, ну, реально дура! Как меня угораздило в тебя влюбиться, ума не приложу! Она резко развернулась, быстрым шагом пошла в сторону дома. Костя подорвался со скамейки, чуть не забыл портфель. — Лен! — позвал он её. — Иди нахуй! — крикнула она, не оборачиваясь. Костя замер на месте. И где её дворянское воспитание?

Москва. Двадцатое Июня. 1945 год.

Две недели полного игнорирования и презрительного взгляда. Как только Костя не изгалялся, чтобы Лена обратила на него внимание. Каждый день он ходил за ней и повторял, что ступил, что виноват, что надо было слушать её. Что она права, в том, что у Юры не всё в порядке с головой, а его нынешнее положении только усугубило всё. Ведь будь он и дальше старшиной, никто бы не позволил ему такое провернуть. Но злость Лены большую часть времени была просто показательной, чтобы Косте жизнь мёдом не казалась. Она хотела, чтобы он не только осознал, но принял тот факт, что виноват. И что разгребать это придётся им, а не Юре. Потому, что Юра своей вины никогда не признает. Лена честно хотела трибунала для Юры, но его смерть, к сожалению, сломает сразу две жизни. Костя уже начинал сдаваться, и тогда Лена заговорила сама. — Уже придумал, что будешь делать с этим бешенным? — спросила она, переворачивая страницу в карте. — Прости, — протянул Костя. Он уже сбился со счёта, сколько раз он произнёс это слово за последнее время. — С тебя ужин, — Лена щёлкнула ручкой. — Так что? — Нет. Понятия не имею. Может, стоит уехать подальше от Москвы? — Куда? В Свердловск? А он поедет с тобой? Лене слабо верилось, что Юра последует за Костей хоть на край света. Скорее всего будет настаивать на том, чтобы остаться в столице. И Костя поведётся, она была в этом уверенна. Забьёт на всё и сам же всех подставит, в случае чего. — А ты? — спросил Костя. — А я тебе не жена, чтобы куда-то с тобой ехать, — ответила Лена, не отвлекаясь от бумаг. Она резко встала из-за стола, подхватила папки. Костя слышал, как отдаляется звук её каблучков. Не жена, верно. Но ведь может стать. Костя не хотел ехать куда-то без неё. Потому, что она уже стала ему вторым пилотом по жизни, он очень ею дорожил. Расставаться с ней не хотелось. Костя не понимал, куда делась его отрешённость к людям, нежелание заводить друзей и отношения. Почему всё так переменилось? Почему он теперь за всех переживает? Совсем тряпкой стал, так он считал. Всем пытается угодить, всем потакает, лишь бы его не бросили. Вот этого он боялся больше всего. Что останется один — без Юры и Лены. Он боялся также, что они так и не найдут общий язык, будут вечно ссориться и все его планы на дальнейшую жизнь пойдут коту под хвост. Костя хлопнул руками по столу. Во-первых, надо перестать меланхолить, для начала работой заняться, ещё Лену в ресторан вести. Во-вторых, надо действительно сесть и подумать, что делать дальше. Слишком сложная и опасная ситуация, никогда не знаешь, где всплывут Юрины грешки. Костя стал прикидывать, как ему провернуть всё это дело. Уговорить Юру на переезд, надо будет найти работу там, в Свердловске, надо придумать, где жить и на что. И желательно всё в кратчайшие сроки, пока в правительстве не опомнились. А с мамой он разберётся потом. Лена коротко оглядела большой зал, с лепниной и золотой отделкой. «Астория» — ресторан-мечта. И к чему она вообще ляпнула про ужин? Хотела показаться важной, очевидно. Только вот, нихера важной она себя не считала. Это её дедушка мог сидеть в подобных заведениях, но она уже права не имела. — Как мы вообще сюда попали? — спросила Лена, осторожно хлопая Костю по руке. Не к той вилке потянулся. — Не без помощи, конечно же, — ответил Костя, поднимая на неё взгляд. — Надеюсь, не с Божьей. — Нет, что ты. — Костя мягко улыбнулся. — Посмотри мне за спину. Лена чуть склонила голову в бок, взглядом выцепила блондинистую макушку. — Бля, — тихо протянула она, тут же хлопая себя по губам. — Ой. — Ты меня нахуй недавно послала, чего уж, не стесняйся. — Что тут делает Московский? — У него встреча с кем-то. — Ты уже поговорил с ним? — Собирался сделать это чуть позже. Это ведь примирительный ужин, а не комната для переговоров. Ужинали молча. Лена лишь изредка хлопала Костю по рукам, когда он тянулся не к тем приборам. Теперь Лена чувствовала себя глупо, даже как-то некомфортно рядом с Костей. Накричала на него, побила, призналась, хотя понимала, что для него это просто бесполезная информация, потом послала куда подальше, ещё и обижалась две недели. Теперь вот ужин в дорогом ресторане выпросила. Он поймал её у самого выхода, напомнил, привёз. И к чему всё? Чтобы она окончательно перестала обижаться? Да она уже и не обижалась на него, не могла долго держать в себе обиду. Покричала дома на отражение в зеркале пару раз и отпустило. Она положила приборы. Костя тут же поднял на неё взгляд. — Не нравится? — спросил он. — Не должны мы тут сидеть, не по статусу, — тихо ответила Лена. Костя согласно кивнул, но он искренне хотел её удивить. — Не стоило вообще заикаться про это. — Лен, поехали в Свердловск. — Я тебе уже говорила…- начала Лена и замолчала. Костя пододвинул к ней маленькую коробочку. — Да, не жена. Но можешь ею стать. — пожал плечами Костя. — Выйдешь за меня? — Нет, — резко сказала Лена. — Почему? — Не по статусу мне ты жених. — О, теперь ты заговорила про статус, — Костя коротко рассмеялся, замечая улыбку на лице Лены. — Ну так что? — Нет. — Да почему? — Ну, потому что… Не искренне это всё, Уралов. Ты просишь меня взять твою фамилию, привязать себя к тебе на всю оставшуюся жизнь, и это после того, как ты буквально сегодня думал о том, чтобы перетащить туда Юру. — Это из-за Юры? Лене хотелось ответить — «да». Из-за Юры. Из-за его ревности и ненависти к ней. Он же просто убьёт её. Но это лишь одна из причин. Она искренне любила Костю, в первое время и правда мечтала, что станет ему женой, но сейчас…понимая, что тебя не любят и никогда не полюбят больше, чем есть. Зная, что потенциальный муж будет принадлежать другому человеку… Разве это брак? Так, красивая обёртка, чтобы никто ничего не понял. Но, если Костя и правда хочет этот брак, не смотря на Юру и другие обстоятельства… Ему придётся постараться, чтобы доказать это Лене. — Причём тут Юра? — Лена устало выдохнула, подпёрла голову рукой. — Ты просто звучишь не искренне. — И что ты хочешь? — спросил Костя. Он понятия не имел, как к ней подойти с этим вопросом. — Прогуляться. — Пошли прогуляемся, — быстро согласился Костя. Погода располагала к прогулкам, завтра выходной. Они могут гулять хоть всю ночь. — У меня осталось то сладкое вино, — сказала Лена. — У меня тоже, — Костя чуть наклонился вперёд. — Нажрёмся? Лена кивнула. Если не хватит, можно забежать в какой-нибудь кабак, не сидеть там, заплатить сразу за бутылку чего-нибудь и пойти дальше. Костя обернулся на Московского, кивнул ему. Они сбежали из ресторана, как школьники с последнего урока. Тихо посмеиваясь, Лена тянула Костю за руку, сбегая по ступенькам. На улице уже стемнело, половина фонарей не работала, до дома Лены добирались почти в потёмках, глупо смеясь. Лена так и не отпустила чужую руку, а Костя не спешил её забирать. Первую бутылку они выпили почти сразу, вторая протянула до ближайшего парка. В кабак зайти всё же пришлось, Лена требовала продолжение банкета. — Тут только дешёвый коньяк, — сказал Костя. — Потравимся. — Ну и хуй с ним! — Лена хлопнула купюрами по стойке, забирая увесистую бутылку из рук Кости. Коньяк был терпким, с ужасным привкусом дешёвого спирта. Лена заявила, что их медицинский спирт в разы вкуснее, но упорно сделала два глотка. «Слабенько, Елена Михайловна» — сказал Костя, делая три глотка и чуть не теряя равновесие. Лена громко рассмеялась. Бутылка шла долго, хотя бы потому, что они уже прилично напились, иногда не в состоянии связать целостное предложение. Остатки были вылиты в реку, бутылка выскользнула из рук, разбиваясь о каменную сваю моста. Грохот был такой, что в окнах соседних домов стал зажигаться свет. Костя расхохотался, схватил Лену за руку и побежал. Они пробежали пару улиц, пока окончательно не выдохнулись. Лена держалась за покалывающий бок, Костя спиной привалился к холодной стене дома. Они тяжело дышали, пытаясь не засмеяться. Адреналин бил по вискам, Лене казалось, что у неё в голове взрываются бомбы. Она подошла к Косте почти вплотную. Выдохнула куда-то в его сторону. Провела рукой по чужим волосам, заправляя выбившуюся чёлку. — Можно…- выдохнул Костя, не успев договорить. Лена его перебила. — Нужно, — сказала она, привставая на носки. Потянула Костю за ворот рубашки. Первый — неловкий и смазанный, с привкусом чужой помады. Второй более напористый, Костя подтянул Лену к себе за талию. Рубашка от бега выбилась, чужая кожа оказалась невероятно горячей. На языке привкус дешёвого спирта и сигарет, чужие руки обжигают, дыхание сбилось. Целоваться с Костей до одури приятно, наверное, и никакой алкоголь не нужен, чтобы ноги подкашивались, голову вело и хотелось ещё, ещё и ещё. Больше поцелуев, больше прикосновений. Целоваться с Леной — что-то новое, неизвестное, совсем другое, от того и хочется растягивать момент по максимуму, пока не начнёшь задыхаться. — Ах, прохвосты! — послышалось над головой. Они неохотно отошли друг от друга, посмотрели вверх. Пожилая женщина грозно махала кулаком, прикрикивая на них: — Распутники! Не малолетки, а таким занимаются! Лена тихо рассмеялась, прикрывая рот. Костя поджал губы, чтобы не улыбнуться. — Проституцией уже на улицах занимаются! — Она назвала нас проститутками, — Костя рассмеялся. — Тогда ты самая дорогая из всех, — Лена потянула его за руку. — Всё-всё, бабуль, уходим. — Думаю, ты обойдёшься дороже. — Я запомню это, Уралов. — Лена сощурила глаза, но улыбнулась.

Москва. Шестое Июля. 1945 год.

Знакомый смех Юра услышал ещё в коридоре. Застыл у дверей с ключом в руках. — Какого…- прошипел он, сжимая связку в кулак. Какого чёрта Лена делает в их с Костей доме? Гнев прошёлся по телу волной, ударил в голову. Юра быстро провернул ключ в замке, распахнул дверь. Смех не стих, видимо, его даже не услышали. — Нет! Пятьдесят грамм муки, а только потом дрожжи, ты забыл? — Да там мелко написано, ничего не понятно. Не бери больше у Тани рецепты. — Ты хочешь печенье или нет? — Хочу! — Какого хуя она здесь делает?! Юрин голос резанул по ушам. Сердце у Лены пропустило короткий удар и затихло, пальцы предательски задрожали. Вязкая волна страха сковала всё тело. Она даже сказать ничего не могла, не то, что двигаться. Костя радостно повернулся, но встретился с чужим разгневанным взглядом. — Юра! — выдохнул Костя, улыбаясь. — Я спрашиваю: что она здесь делает? — повторил Юра. — Лена просто зашла в гости. Мы хотели…- Костя понимал, что чтобы он сейчас не сказал Юре — ему плевать. Он уже придумал себе сценарий в голове и пока не успокоится, слушать не будет. — Знаешь, — оживилась Лена. — Расскажешь потом, получилось или нет. А я пойду. Она быстро выскользнула в прихожую, обулась и выскочила в подъездный коридор, хлопая дверью. Если Юра пришёл один, то Аня скорее всего опять будет кантоваться у Лены. Только вот, пошла она сразу на квартиру или госпиталь? Лена решила проверить оба места. — Я скучал, — Костя потянул руки к Юре, но тот не дал к себе прикоснуться. — Я вижу, как ты скучал. Истосковался прям весь. — процедил Юра. — Ничего не было. Юра смерил его долгим и тяжёлым взглядом. Не так он себе представлял их встречу. Костя сел за стол. Что ж, если Юра не настроен на мягкий приём, то пора начать решать вопросы. От Московского он слышал, что в конце Сентября должен состояться суд над группой бывших руководителей нацисткой Германии. Но Костя прекрасно понимал — грести будут всех. Надо было начинать решать проблемы здесь и сейчас. Костя обрисовывал Михаилу свой план и тот с ним согласился. «Я не могу гарантировать, что его дело не поднимут, но постараюсь что-нибудь придумать. Главное, чтобы он сидел тихо и не светился». — Сядь, — Костя жестом пригласил Юру сесть. — Надо поговорить. — Нет, — отказался Юра. — Сядь, пожалуйста. Это касается тебя в первую очередь. — Сначала ты… — Сядь, — рявкнул Костя. Юра неохотно сел напротив. — Ну? — Для начала, то что касается тебя. — начал Костя. — То, что ты исполнял… Тебя ждёт трибунал. И мы с Леной хотим тебе помочь его избежать. Я подумал, что оптимально будет вернуться на Урал, в Свердловск и там бросить якорь. Тебе сейчас надо вести себя тихо и не привлекать внимание. Будет мировой суд, и твои выходки идеально для него подходят. Напортачишь где-нибудь, поднимут твоё дело, опросят твоих боевых коллег и пиздец! — Почему это Лена вызвалась мне помогать? Мне её помощь нахуй не сдалась! — Тебе придётся с ней поладить, Юр. — Да с хуя ли?! — вскипел Юра. Не собирался он её жаловать. Она мозолила глаза, липла к его Косте и просто бесила одним своим видом. По-хорошему, Юра мечтал прирезать её где-нибудь в подворотне и свалить всё на рецидивистов. — Потому что! — повысил голос Костя. — Мать поставила мне ультиматум, и я собираюсь сделать Лене предложение. Юра выронил фуражку из рук. Он уже говорил себе, что стерпит кого угодно, но не Лену. Костя выжидающе смотрел на него. — Я убью её, — холодно произнёс Юра. — Ты и пальцем её не тронешь, ясно? — Да почему?! — Потому, что я так сказал! Либо ты миришься с этим, либо наши пути расходятся! — в сердцах крикнул Костя. Расходиться с Юрой ему не хотелось, он боялся этого. Но Юра по-другому не понимает, стоило и его припугнуть. Костя видел, как Юра весь сжался, боязливо покосился на Костю. Ага, тоже этого боится, значит, Костя бил правильно. — Юра, — позвал его Костя. — Ты засунешь свою ревность подальше в глотку, и не посмеешь прикоснуться к Лене. Ты поедешь в Свердловск и заляжешь на дно, иначе тебя расстреляют, и даже Бог тебе тут не помощник. И мы будем жить тихо и мирно, пока смерть не разлучит нас. Verstehen? — Verstehen. — угрюмо протянул Юра. Вся радость встречи куда-то испарилась. На Юру даже смотреть не хотелось. Костя не собирался больше мириться с его выходками, нападками и угрозами. Если он собирается и дальше общаться с ним на повышенных тоннах, что ж, Костя тоже не из робкого десятка. Если до Юры так и не доходит, что Костя не может допустить его смерти, значит Костя будет напоминать об этом, пока не дойдёт. Юра должен бояться своей смерти. А чтобы появился страх, Юра должен признать вину.

Москва. Август. 1945 год.

Юра честно старался мириться с присутствием Лены, но часто по вечерам срывался на Костю. А Костя срывался в ответ. Они ссорились, с горем пополам мирились и хватало этого мира ровно на пару дней, потом всё начиналось заново. Костя по началу пытался оправдываться, потом стал лишь махать рукой, мол, думай, что хочешь. И Юра думал. Его ревность стала выходить за все дозволенные рамки. Однажды Юра спрятал все ключи от дома, и Костя не смог в тот день уйти на работу, потому что Юра пригрозил, что не откроет ему дверь. Юра всячески пытался подгадить Лене. Подставлял её по рабочим вопросам, портил документы. Один раз даже кнопку на стул подложил, но Лена вовремя её заметила. Но она честно закрывала на это глаза, видела, что и без этого Косте достаётся. Он стал плохо спать, почти не ел, ходил вялый и с охрипшим голосом, потому что неоднократно срывал его во время ссор. Юра становился неуправляемым. И Костя лишний раз задумывался, а для того ли человека он надрывается? Любовь никуда не делась, но к ней пришло разочарование. Костя выходил с работы подавленным. Резко остановился у самого края козырька. На улице был ливень, в отдалении слышался гром, редкие молнии проскакивали в небе. Рядом радостно взвизгнула Лена. Она ловко расстегнула застёжки туфель, оставила их стоять под козырьком. Кинула Косте на руки сумку и выбежала под дождь. Костю это даже как-то привело в чувства. Заболеет же. — Смотри, какая красота! — хохотала Лена. — Он тёплый, Кость. Дождя не было давно, а дождь Лена любила. Она, как маленькая девочка, поднимала руки вверх, радостно подпрыгивая и запрокидывая голову. Так сразу и не скажешь, что даме скоро двадцать восемь. У Кости что-то щёлкнуло в голове, будто лампочка зажглась. Он понял. Сейчас. — Лен, — позвал он её. — Иди сюда! Боишься? — улыбнулась девушка. — Лена, — протянул он окончание. — Ну что? — она остановилась, посмотрела на него. — Ты выйдешь за меня? Она подумала с минуту. Подошла к ступеням крыльца. С волос стекала вода, блузка промокла, юбка прилипла к ногам, обтягивая каждый контур. Она подняла голову. — А в Свердловск увезёшь? — Хоть на край света, — ответил Костя. Юра не мог поверить, что Костя это сделал. Юра не мог поверить, что Лена согласилась. Он вообще в мало что верил в последнее время. И смотреть, как они сидят на кухне и рассуждают про переезд, было просто тошно. К горлу подкатывало сразу. Какая ссуда на строительство? Какая свадьба? Юра сжал кулаки. Костя ведь всегда был его. Он не обещал, но должен был быть. Юра был в этом уверен. Если он и этого не может, то к чему вообще всё? — Ага, в долгах, как в шелках, — донеслось до ушей Юры. И этот грёбаный смех Лены. Чего же она всё смеётся и смеётся? Всё хорошо у неё в жизни? А ведь это могла быть его жизнь. Юра мог бы сидеть вот так с Костей и рассуждать о постройке дома. Юра мог бы смеяться с ним вот так. Но Лена всё у него забрала. Ярость снова застелила глаза, Юра потянулся в карман за складным ножом. Он прирежет эту суку здесь и сейчас. — Юр, — голос Кости остановил. Юра мотнул головой, вытащил руку из кармана. Подошёл ближе. — Тебе государство должно было выделить жильё, как участнику войны, так? — спросила Лена. — Да, — сквозь зубы проговорил Юра. — Я уже подал прошение на Свердловск. — Замечательно, — довольно протянул Костя. — Значит, ждём, когда Юре дадут согласие. — А что с землёй? — Лена наклонилась над листком. — Я позвоню маме, чтобы она подала документы на очередь. Думаю, к тому моменту, как мы приедем, уже можно будет прямым маршем шагать в банк.

Свердловск. 1946–1949 года.

Они переехали весной сорок шестого. До лета жили у родителей Кости, работали, чтобы насобирать себе на свадьбу, потому что лишних денег не было совсем. А Косте хотелось, чтобы Лена была самой красивой и счастливой невестой в мире. Платье шилось на заказ, по новомодным европейским выкройкам. Косте удалось устроиться в местную городскую больницу. Огромное здание, с новой техникой. Все столичные врачи вернулись к себе, поэтому набирали в срочном порядке из местных. Костю там уже знали — взяли без вопросов. Лена устроилась туда же, в архив. Образование не позволяло ей оставаться ассистенткой хирурга. Во время войны глаза закрывали, а теперь нужен был не только опыт, но и знания. А вот у Юры с работой было всё плохо. Он вроде взялся вести курсы немецкого, да оказалось не особо востребованным, этому в школе и институтах учить начали. А другого он и не умел. Только воевать, но от армии он должен был держаться подальше. Лена, чтобы как-то его задобрить, часто звала в гости, таскала ему пироги, чтобы совсем с голоду не умер. Костя, приходя к нему, каждый раз притаскивал с собой его любимые закатки и по мелочи из магазина. Но Юру уже ничего не радовало, лишь раздражало. И раздражение это накапливалось всё активнее, по мере приближения дня свадьбы. Юра чувствовал себя обманутым, брошенным. Косте больше не до него. У него работа, семья. А Юра так, балласт, который он тащит на себе. Юра был уверен, скоро ему это надоест, и он его окончательно бросит. Иногда Юра думал, что ему и правда стоило сгореть в том танке, в далёком двенадцатом дне седьмого месяца сорок третьего года, на Курской дуге. И всё бы у него было хорошо, он бы просто ждал Костю там, на другой стороне мира, играя в карты и распивая вино. На зелёном поле под ярким солнцем, где дует прогретый воздух с запахом родниковой воды. И может быть, ему бы стало чуть грустно, когда первая бы их навестила Аня, но и ей бы он был рад. Аня. Девушка, на которой он сам собирался жениться. Так почему, если он собирался сделать тоже самое, что и Костя, ему так не по себе? Дело в Лене? Юра снова сжал кулаки. Определённо в Лене. Ещё хуже стало тогда, когда наступил тот день. Юра шагнул на зелёное поле, залитое солнечным светом. Ровные ряды столиков стояли по бокам, примыкая к столу молодожёнов, образуя букву «П». Юра должен был сидеть рядом с Костей, натянуто улыбаться. «Друг жениха» — вот умора. Он крепче сжал зубы, когда услышал знакомый смех. Она и правда была самой красивой и счастливой в мире. А мог бы быть Юра. Он закрыл глаза, попытался представить себя на месте Лены. Не получилось. Перед глазами мелькала рыжая прядь волос, в воздухе повис тяжёлый запах крови. Юра отшатнулся, стал судорожно осматривать себя и руки. Чисто. «А ведь это могла быть я» Юра обернулся. Никого. Что, блять, происходит? Что за призраки прошлого? Это же было не серьёзно! Дура, Аня, дура! Зачем ты поверила?! Зачем сейчас зазря мучаешь?! Юра резко вздохнул, чувствуя подступающую панику. В последнее время — явление очень частое. Попытался унять дрожь в конечностях, не помогло. Как итог: сбежал с праздника. Костя не обиделся, он всё прекрасно видел и понимал. Лена выдохнула — день не будет испорчен. Он помогал им строить дом. Оставил вместе с ними послание на фундаменте, прежде чем заливать бетоном. Помогал не только он. Родители Лены, которые приехали к ним из Воронежа, родители Кости. И всё спрашивали про внуков. Ребёнка ещё и в планах не было, а Юра уже хотел придушить мальца. И так из года в год. У Кости всё хорошо, а Юра медленно гаснет. Костя не бросил его, нет. Он приходит к нему каждый вечер, он также обнимает и целует его, говорит, что любит. Смотрит глазами, полными нежности. И Юре хочется выколоть их. Потому, что и на Лену он смотрит также. Также обнимает и целует. У Кости повышение, а у Юры ночные кошмары. У Кости новые друзья с работы, а у Юры призраки прошлого. Он даже пытается с ними говорить, и распалённый негативом, недосыпом и алкоголем разум отвечает. Костя как-то застал его за этим. Долго обнимал и тихо плакал. А Юра смотрел в стену пустым взглядом. Там тихо посмеивался Илья, качал головой, мол, нормальный пацан, да? — Заткнись, Илюха, пока я тебе челюсть не снёс, — прошипел Юра, чувствуя, как сжимают его плечи. Юра раскатисто смеётся, качаясь на качели во дворе дома Кости. И Лена искренне интересуется, что его так рассмешило. Юра оборачивается по сторонам, мямлит, что-то в роде — «а ты не слышала?». Лена снисходительно покачивает головой, а сидя на земле громко смеётся Руслан, пока Юра не пихает его ногой в бок. Юра что-то пишет в дневнике. Костя раскладывает продукты по полкам, ставит кастрюлю на плиту. Собирается варить перловку. — Согласен, перловка отстой, — тихо говорит Юра, не отвлекаясь. Костя оборачивается, но Юра один. Рядом с ним сидит Коля, вопросительно склоняет голову в бок. «Он не слышит?» — спрашивает Коля. Юра отрицательно кивает головой.

Свердловск. Двадцать пятое Декабря. 1949 год.

Костя быстрым шагом проходит в дом. Дома его мама, попросили присмотреть за собакой. Её вообще-то подарили Юре, но тот оказался не в состоянии о ней позаботиться. Косте надо срочно найти Ленин паспорт и свидетельство о браке, и пулей обратно в больницу. Он даже не замечает того, как его мама недовольно качает головой, сидя за столом и сжимая в руках исписанные листы бумаги. — Константин, подойти сюда, — строго говорит она. — Мам, я занят! — Сейчас же подойди. Костя неохотно забегает гостиную, всем своим видом прося её поторопиться. Женщина встаёт из-за стола, трясся бумагой. — Это что такое, Константин? Костя присматривается. Сердце уходит куда-то в пятки. Это письма Юры, которые он писал ему с фронта. Те, что он не сжёг, чтобы не оставить вещественных доказательств преступлений Юры. — Ты рылась в моих вещах? — Костя начал защищаться. — А что? Есть что скрывать? — А как же личные границы?! — Я твоя мать! У тебя вообще никаких границ не должно от меня быть! И это не меняет сути дела! Чьи это письма?! Они адресованы тебе?! От твоего друга?! Костя растирает лицо ладонями. Ему теперь вдвойне волнительно и страшно. Его ждёт Лена, его мама ждёт от него объяснений. Его вечером ждёт Юра. Он быстро подходит к женщине, вырывает листки у неё из рук. Это самые поздние письма из тех, что сохранились. — Мама, посмотри! Там же написано — «Катюша»! Я, что — Катюша? С утра Костей был! — быстро сказал Костя. — Это старые письма Юры подруге, я их сохранил, потому что ты знаешь, что Юра болеет. — А почему обращения в мужском роде и про твой госпиталь столько всего? — не унималась женщина. Костю начало трясти. То ли от переизбытка эмоций, то ли от накатившей ярости. Он судорожно выдохнул, забирая шкатулку и укладывая письма туда. Надо торопиться, у него не так много времени. Он убирает шкатулку на место, строго смотрит на маму — «не лезь туда больше!». — На этом всё? Мне надо идти, меня ждёт Лена! — Ты никуда не пойдёшь, пока всё мне не объяснишь! Ишь чего! А если об этом узнают! Позор! Ты же врач! Подождёт твоя Лена! Твой имидж мне важнее! Женщина обогнула сына, встала в дверях. Костя сжал кулаки. — Мама! — воскликнул он. — Ради Бога, не губи меня! Не жертвуй своим сыном ради каких-то предубеждений и слухов, которые через несколько лет сами распадутся. Ты понимаешь, что такое иметь жену?! Иметь ребёнка?! И бросить их. Любить больше всего на свете эту женщину и знать, что она одна. Ждёт с минуты на минуту родов! А я должен оставаться какой-то тварью, которого называют прославленным врачом, и который поэтому должен и может быть по своему положению гадким и подлым человеком! У Кости дрогнул голос. Женщина видела, как слезятся глаза её сына. Она никогда не видела, чтобы он плакал. А тут… Прямо у неё на глазах. Глаза, замутнённые яростью и каплей горя, расплываются под слоем солёной воды. — Мама, — уже спокойнее сказал он. — Дай мне луч надежды. Я не могу так жить. Клянусь тебе Богом. Костя никогда не верил в Бога. Но сейчас он был готов молить кого угодно, лишь бы эта женщина отошла от двери и дала ему выйти на улицу. Сесть в чёртову машину и поехать уже наконец-то к жене! Потому, что она ждёт его! Потому, что ей также страшно, как и ему! Женщина неохотно отходит от двери. Костя цепляет документы и вылетает на улицу, хапает холодный воздух, раздражая горло. Юра сидит у открытого окна. Вечереет. Кости всё нет и нет. Но Юра сегодня и не ждёт его, сам всё понимает. Он затягивается очередной сигаретой, переводит взгляд на кровать. — Они назовут его также, как тебя, — говорит он почти шёпотом. Коля улыбается, кивает головой и расплывается. Юра трёт глаза, размазывает влагу по лицу. Задевает щёку угольком сигареты. Но это его не волнует. Он не может понять, почему плачет.