Свердловск. Седьмое Июня. 1957 год.
Юра слышит, как проворачивается ключ в замочной скважине. Тянется за пистолетом под подушку. По коридору чьи-то быстрые шаги, дверь резко распахивается. Юра только проснулся, всё ещё происходит отрывками. Чья-то кудрявая тёмная макушка, продавливается матрац. — Юра! — Малец, — хрипит Юра, дотрагиваясь до горла. Он заваливает семилетнего мальчика на кровать, накрывая одеялом. Он ещё до конца не проснулся, но звонкий детский смех приводит в чувства. Коля пытается выбраться из захвата, пока Юра не начал его щекотать. Вообще-то, Колю лучше сильно не смешить, он начинает икать. Коля наконец-то выбирается из-под одеяла, садится рядом с Юрой. Они давно не виделись, его на весь прошлый месяц отправили в Воронеж. И Юра даже скучал. Он потрепал мальчика по волосам. — Что тебя привело в мою берлогу? — спросил Юра, про себя ругаясь, что не открыл окна на ночь. В доме ребёнок, а там прям в воздухе витает табачный дым. Тяжёлый и вонючий. — Мы с папой приехали! — А папа где? — Ты вообще окна открываешь? — Костя прошёл в спальню. Сразу распахнул окно. — Курил бы хоть на балконе, я не знаю. — Weiß mama, dass du hier bist? — на ухо спрашивает Юра у мальчика. Костя что-то недовольно бубнит, оглядывая комнату. — Nein, — тихо отвечает Коля. — Gut. Лена была категорически против, чтобы Юра даже смотрел в сторону её ребёнка. Она всё ещё его боялась. И теперь ей приходилось бояться не только за себя, но и за Колю. Такие встречи были тайной, всё, чему Юра научил Колю, всё, что он ему рассказал — тайна. Для Юры мальчик был глотком свежего воздуха в этой пропахшей табаком квартире. Последние четыре года — как в тумане. Без чувств, без реакций, без эмоций. Эту монотонность разбавляют вот такие визиты Кости и Коли, но вечером они уходят и Юра остаётся один на один со своими призраками прошлого. — Милейший мальчик, — слышится над ухом. Юра краем глаза цепляет рыжую прядь. — Ага, только, как две капли воды — Лена. От Кости у него только глаза. — Замолчите, — тихо шипит Юра. Коля поднимает на него слегка взволнованный взгляд. Ему мама говорила, что Юра болеет. Коля в такие моменты дотрагивается до чужого лба своей маленькой ладошкой и непонимающе смотрит. Болеет — когда температура, сопли и кашель. У Юры не было ничего из этого. Только вид уставший, кожа бледная и большие синяки под глазами. Он мало ел, почти не спал, просыпаясь за ночь сотни раз, осматривая себя с ног до головы. Бежал в ванную смывать невидимую кровь. Он растирал ладони до покраснения, а жуткий металлический запах не исчезал. Он поднимал взгляд, а отражение в зеркале — с сажей на щеках и лбу, висок разбит, из носа кровь, глаза бегают — контузия. И пахнет гарью, где-то на затылке взрываются снаряды и кричат люди. И Юра, зажимая уши, кричит вместе с ними, пока голос не начинает хрипеть. Костя просит сына сбегать на кухню и поставить чайник, это маленький Коля умеет — няня научила. Присаживается рядом, целует в висок и Юра тянется, чтобы его обняли. Костя обнимает, но прислушивается к звукам в коридоре. Но Юре хватает и этого. Хотя бы что-то. Он знает, что Костя придёт завтра вечером, или после завтра, ну, может быть, через день. — Или вообще никогда, — подсказывает Руслан. Юра цепляется за чужую рубашку. Юра не перестал видеть и разговаривать с теми, кого нет уже больше десяти лет. И Костя не знал, что ему делать. Как ему помочь Юре? Он спрашивал всех своих знакомых, даже с Московским пересекался в столице. Но в ответ лишь разводили руками. Костя не хотел, чтобы Юру забрали в больницу. Поэтому, просто приходил каждый день, проветривал квартиру, готовил ужин, а после обнимал и разговаривал, пока Юра не уснёт. И Юра всегда просыпался один. Юра неохотно встаёт с кровати, идёт в ванную. Специально прикрывает дверь, чтобы Костя не заметил очередной обломок мыла. Отражение — ужасная картина. Худой, с забитым и покрасневшим взглядом, сутулый. Будто с войны вчера вернулся. Но для Юры война продолжалась и по сей день. Только в голове. — Зря стараешься, — Юра глянул в отражение. Руслан выгнул бровь. — Серьезно. Ты ему больше нахер не нужен. У него скоро второй ребёнок будет. Или ты надеялся, что он с тобой до самой смерти нянчиться будет? — Я не знаю. — медленно проговаривает Юра. — Всё ты знаешь, просто не признаёшься. — Илья упёрся плечом в дверной косяк. — Ты посмотри, как ты себя загнал из-за этого Кости. На кой хуй ты за него цепляешься? На тебя смотреть жалко. — Ты нихера не понимаешь. — хрипит Юра, упираясь в раковину дрожащими руками. — О, ну да, конечно. Только вот — не я тут полуразвалившийся труп. — Ты просто труп, — усмехнулся Руслан. Костя заходит и прикрывает за собой дверь. Усаживает Юру на край ванны. Юра косится куда-то в сторону. Руслан фыркает: — Герой. — Юр, что там? — спрашивает Костя, заметя, что Татищев на него даже не смотрит. Юра молчит. — Хорошо… Кто там? — Давай, рискни. Назови моё имя и твой дорогой Костя тебя сразу в психушку запихнёт. Потому, что он нас не видит. — Никого, — хрипло отвечает Юра, цепляясь за Костю. — Никого. В чём-то они правы. Юра и сам ждёт того момента, когда Костя прекратит приходить. А он всё никак не прекращает. Юра не дурак, знает, что он только обременяет Костю. Им бы разойтись и жить, каждый своей жизнью. Но они так и продолжают в каком-то своём отчаянии цепляться друг за друга. Костя не собирается его отпускать, не собирается бросать. Только вот… Юра этого не понимает. Он уже в принципе мало что понимает. Мозг распаляется до предела.Свердловск. Двадцать девятое Июня. 1957 год.
Юра сплёвывает вязкую красную слюну. Над головой посмеивается Руслан. Аня шикает на него, хочет прикоснуться к чужому плечу, но её ладонь никак не может коснуться. Юра дотрагивается до горла, надрывисто кашляет. Его выворачивает ранним завтраком, живот болезненно скручивает. Перед глазами плывёт, вздохнуть больно. Это уже третий раз за месяц, раньше было реже. Юра боялся кому-либо рассказывать об этом. Костя сразу в больницу потащит, а Юре этого не хотелось. И так проблемы ему создаёт, а тут ещё это. Он умывается холодной водой, растирая засохшие подтёки. Голова снова разболелась. Юра весь какой-то побитый, от того и хуже всего. Он медленно одевается, хлопает по карманам рубашки. Деньги на месте. Он выходил на улицу исключительно за сигаретами и бутылкой чего покрепче. Закупался с расчётом на то, чтобы не пришлось выходить ближайшую неделю. Лена как-то в сердцах крикнула ему, что Юре даже на улице противозаконно появляться. Он сразу начинает злиться и бросаться на всех. И Юра ей поверил. Наверное, всё так и есть. Юра когда злиться, мало что запоминает. Для людей он просто призрак, слоняющийся по улице. Не меньше чем та четвёрка, которая постоянно маячит у него за спиной, но которую видит только он. Юра не понимает, чего они за ним таскаются? Чего они ждут? Юра не говорит с ними на улице, а они и не провоцируют. У них свои диалоги, которые Юра прекрасно слышит. Иногда смеётся, иногда хмуриться. Но не реагирует. Пакеты даже до кухни не доходят. Юра бросает их в коридоре. На улице жарко, хочется залезть в ванную и вылить на себя ведро холодной воды. Он выкручивает душ до конца, стоит, пока зубы не начинают стучать. Стягивает мокрую одежду, бросая на край ванны — сама высохнет. Одевается в первое, что попало под руку и сразу садится на подоконник, раскрывая окно. Иногда, от скуки, он просматривает фотоальбом. Тот самый, который подарила Таня и который они сами заполняли фотографиями. Ребята сидят по бокам, смеются, тыкают пальцами в лица, вспоминая что в тот день было. И Юра смеётся вместе с ними. Последняя фотография каждый раз оставляет ощутимый шрам на сердце. Юра там один, на фоне Рейхстага. Руслан заливает что-то про то, что тоже хотел бы стоять рядом. Юра знает — каждый из них хотел бы стоять рядом. Но никого не оказалось с ним в тот день. И Юра каждый раз спрашивает сам себя — «да когда же я умру?». Он так устал. Устал бессмысленно просыпаться каждый день, просто существовать, ничем не разбавляя серые дни. Вся жизнь теперь — один сплошной день, который никогда не меняется. Он устал. Устал видеть Костю и его боль в глазах. Устал от того, что с ним сюсюкаются, хотя давно пора бросить. Устал лицезреть чужое счастье. Ему больше ничего не хочется. Ему больше незачем стараться. Он потерял всё, что у него было. И теперь волочил свою жалкую оболочку, переживая день и ночь, как замкнутый круг. — Для чего вы тут вообще? — спросил Юра. Ребята удивлённо на него уставились. — Вообще-то, мы обещали друг другу — вместе до самого конца. — сказал Коля. — Мы тебя тут ждём. Это ты всё никак помереть не можешь. — кивнул Руслан. — Не могу, — согласился Юра. — Хочу, но не могу. — Мы будем ждать тебя столько, сколько потребуется, — мягко отозвалась Аня. — Потому, что мы — команда. Семья. Мы появились друг у друга, когда рядом никого не было. Так и закончим.Свердловск. Шестнадцатое Июля. 1957 год.
Юра выталкивает Костю из квартиры. Кричит, чтобы тот убирался куда подальше и больше не приходил. Костя понять не может, что не так? Вчера ещё всё было, как обычно. Так почему сегодня его выгоняют? Юра устал. Устал от этого акта милосердия от Кости. Пусть проваливает и больше не появляется. Пусть оставит его одного. Он проиграл. Он целиком и полностью достался Лене. Хватит уже цепляться за призрачную соломку надежды, которая давно сдохла под плинтусом. Юра садится у порога. Дверь закрыта на два ключа, но он знает — Костя ждёт. Не уходит. Юра растирает лицо ладонями, пытается не заплакать, но истерика уже встала в горле, как кость. Не уходит. — Я ведь просто хотел быть счастливым. — выдыхает Юра, срываясь. Он уже не может остановить этот поток слёз, всхлипов и судорожных вздохов. Он готов волосы на себе рвать от обиды и горести, что, как патока, чёрная и вязкая, разливается внутри, заполняя собой всё пространство. — Почему? Почему? Почему? Почему? — выплёвывает Юра, пытаясь отдышаться. Но внутри всё сжимается с новой силой. Почему она? Почему он выбрал её? Почему Юру все бросили? За что ему это всё? За какие заслуги? За что? За что? За что? Поток слёз прерывает надрывный, почти лающий, кашель. Юра сгибается пополам, отхаркивает лёгкие прямо на пол, лбом касаясь пола. Он холодный, но в чувства совершенно не приводит. В дверь барабанят, пытаются открыть своим ключом. Юра пересиливает себя, кричит, чтобы Костя убирался прочь. Юра не знает, сколько времени прошло точно. Слезы уже давно высохли, пропали покраснения с лица, кровь на щеке и губах подсохла, стянулась тонкой корочкой. Он лежал на полу, смотря в потолок. Он не такой, как у Кости в квартире в столице. Не такой, как в их квартире. Юра цепляется за рубашку, там, где сердце и сжимает, в надежде, что раздавит своё. Он поднимается на ослабевших ногах. Открывает дверь. Костя сидит рядом. Юра одаривает его взглядом, который ничего не выражает. Костя спешит подняться, но Юра делает шаг назад. — Уходи, — голос у Юры хриплый и совсем бесцветный. — Не приходи больше. — Юр, я только хочу помочь. — Между нами всё кончено. Костя замирает. Не верит своим ушам. Юра сказал это не подумав, так ведь? Юра собирается закрыть дверь. — Раз и навсегда? — спрашивает Костя. Если Юра сейчас ответит «да» — у Кости мир рухнет. — Раз и навсегда, — отвечает Юра. — Прощай. Костя выходит из подъезда, смотрит перед собой, но ничего не видит. Как? Почему? Как он мог такое допустить? Где он ошибся? Где он разозлил Юру? Почему он его бросил? Костя боялся этого. Очень сильно. Костя впервые ничего не чувствует. Наверное, сердце сейчас разрывается. Наверное, люди косятся, потому что у него слёзы капают с подбородка на тротуар. Наверное, руки дрожат, потому что страшно, и он никак не может подкурить сигарету. За руль в таком состоянии нельзя. Домой добирается на автобусе. И не узнаёт его. Всё какое-то чужое. Не узнаёт сына, не узнаёт жену. И она его не узнаёт. Кто этот человек, с опухшим от слёз лицом и с запахом сигарет? Кто этот человек, который бессильно опускается на диван и не может сдержать дрожь в теле? Кто угодно, но не её муж. Она всё понимает. По Косте видно. И ей бы радоваться, но не может. Пусть Юра лучше и дальше на ней срывается, пусть кричит на неё и угрожает. Пусть — она переживёт. Но пусть он вернётся в жизнь Кости. Прямо здесь и прямо сейчас. Потому, что Костя, кажется, не переживёт.Свердловск. Двадцать шестое Августа. 1957 год.
— Ты скучаешь. Лена присела на край кровати. Костя сильнее натянул одеяло. Она всё ещё пытается его собрать. По кускам, вернуть себе старого Костю. Она даже ездила к Юре, но ей никто не открыл, лишь из-за двери слабо донеслось — «ликуй». А чего ликовать, когда всё просто пиздец? Костя кивает, переворачивается на другой бок. Лена заботливо гладит его по щеке, убирая волосы с лица. — Может, съездишь к нему? — предложила Лена. — Он не захочет со мной говорить. — Ты ведь не знаешь наверняка. У тебя ключ есть. Застань его врасплох. — Лена ободряюще подняла кулачок. Костя поднялся, сел. А ведь Лена права. Ещё не всё потерянно. Он прекрасно знал, в каком состоянии пребывает Юра. Не стоит воспринимать все его слова серьёзно. Надо съездить и поговорить. Юра заворачивается в одеяло и старается не шуметь. То, от чего Костя так старательно его уберегал, сейчас стучало в дверь — КГБ. Юра не знал, где прокололся, что случилось и почему его дело подняли. Но знал одно — откроет дверь и его расстреляют. Не на месте, но лучше бы прям сразу, без трибунала. И вроде бы хотелось закончить всё, но встать побоялся. Они постучали, позвали и ушли, видимо, поверили, что дома никого нет. Но Юра сомневался. Они скоро вернуться. — Ну, ты пиздец, конечно, — выдохнул Руслан. — И что делать будешь? — Ничего, — тихо ответил Юра, вставая с кровати. — Эй! Ты куда? — спохватился Илья. Юра устал. Пиздец как устал. Устал настолько, что даже существовать сил не было. У него никого не осталось. Он прогнал Костю из своей жизни. Сам. Хоть и боялся этого. Просто. Он устал. Устал любить, устал ждать, устал мучатся от боли, устал вспоминать, устал разговаривать, устал видеть, устал жить. Костя нервно барабанит пальцами по баранке. И именно сейчас, когда ему надо спешить — пробки. В городе свадьба, но Косте так плевать на всё. Он пытается срезать через дворы, но не он один такой умный. Во дворах тоже столпотворение — разъехаться ещё сложнее, чем на дороге. Костя тихо ругается под нос, достаёт сигарету. И после первой затяжки расслабляется. Юра никуда не денется, он целыми днями сидит дома. Даже если Костя задержится на несколько минут — погоды они не сделают. Он придёт и Юра будет также сидеть на кровати или на подоконнике, и курить. Юра смотрит, как льётся вода из крана, наполняя раковину до конца. Ещё немного и начнёт переливаться. Он суёт руки в карман. Достаёт одну. В ладони складной нож. Юра помнит этот нож. Им он хотел зарезать Лену, тогда, на кухне в столице. В далёком сорок пятом. Хмыкает. Наверное, стоило всё-таки. Холодная вода попадает на ноги. Юра поджимает пальцы, морщится. В слабом свете лампочки блестит лезвие. Юра знал, как надо резать. Видел. В армии. Не вдоль, не поперёк, а наискосок — задевая все вены на запястье. Давить лезвием, перерезая. Кровь стекает до локтя, каплями падает на пол, смешиваясь с холодной водой. Одной руки мало. Юра перехватывает нож. Наискосок, чтобы никакой надежды больше не было. Вскрывая запястья, обнажая все свои страхи и тревоги. Садиться на холодный и мокрый пол. Взгляд в потолок, потому что смотреть больше не на что. И ждать. Ожидать того момента, когда неимоверно потянет веки вниз. Костя проворачивает ключ. Вода в коридоре напрягает. Он не разувается, проходит дальше. Течёт из ванной. Дверь закрыта, а вода тонкой струйкой просачивается под ней. Он стучится. — Юра! — ответа нет. — Юра, ты там уснул? Костя не ждёт. Дёргает ручку на себя — закрыто. Он дёргает сильнее, и ещё раз, и ещё, выламывая замок. Открывает дверь и ноги подкашиваются. Костя падает на колени. Его трясёт. Он тянет руки к Юре, видит лишь его размытый силуэт. Встряхивает пару раз. Тело холодное, но не от воды. Костя прислушивается к дыханию, пытается нащупать пульс — и всё бесполезно. Он опоздал. Костя подтягивает холодное тело к себе, прижимает, роняя на тёмную макушку горячие и крупные слёзы. Костя помнил тот страх потери, который каждый раз охватывал его, когда он провожал Юру на фронт. После войны Косте казалось, что теперь то он его точно не потеряет. Трибунал его не достанет, уж для этого он сделает всё. И уж никак не мог предположить, что будет прижимать его тело к себе — остывшее, даже не после боя, а с вскрытыми запястьями. В новых домах стены хорошие, толстые. И за закрытыми дверьми, никто из соседей не услышит душераздирающих криков отчаяния и боли.Екатеринбург. 2000 год.
Костя поморгал глазами, отгоняя наваждение. Рядом выдохнула Ира, шмыгнула носом. Они просидели на веранде до самого вечера, начинало темнеть. И с речки за лесом потянуло прохладным ветерком. — Нахера ты мне это всё рассказал? — спросила Ира, вытирая щёки. — Не знаю, — выдохнул Костя. — Просто, хотелось с кем-то поделиться. Скрипнула калитка. Её давно стоило смазать маслом. Ира подскочила со своего места, убегая в дома. Не хотела, чтобы кто-то видел, что у неё глаза на мокром месте. Юля — младшая дочь Кости, поставила пакеты на веранду, посмотрела вслед убегающей дочери. Пожала плечами, мол, дурная что ли? Лена устало села в кресло рядом с Костей. — Нагулялась? — спросил Костя. — А ты — что? Проспал весь день? — Обижаешь. — А чем занимался? — спросила Лена. — К огороду ты так и не подошёл. — Да что мне там делать? — Да хоть что-нибудь! — Не, — отмахнулся Костя. — Это твоё развлечение. Костя помог разобрать пакеты с покупками, приготовить ужин. За столом было весело и непринуждённо. Приехал муж Иры, рассказывал про какую-то новинку, которую они с компанией собирались пустить в оборот. Говорил, что будет хитом. Костя тихо посмеивался с него. После поднялся наверх, отыскал свою шкатулку и фотоальбом. Передал Ире — подарил, если быть точнее. Ира почти сразу же заперлась у себя в комнате. Костя медленно спустился на первый этаж, прошёл через гостиную и летнюю кухню. Вышел на веранду. Сел рядом с Леной. Та по привычке положила ему голову на плечо. Юля включила везде освещение — почти стемнело. — Пап, мам, плед надо? — она выглянула на веранду. — Нет, солнышко. — сказала Лена. Костя дождался, когда шаги около веранды стихнут. Посмотрел на Лену. Даже сейчас — она была самой красивой и счастливой в мире. — Я рассказал Ире про Юру. — Ты что совсем дурак? — Лена подняла на него взгляд. — Как у тебя сердце от таких воспоминаний не прихватило? — Да ты всё ждёшь, когда прихватит. Лена тихо рассмеялась. Конечно, не ждала. Что она без него делать будет? — Я порой так ему завидую. — честно призналась Лена. — Ты подарил ему всю свою нежность и всю свою любовь, а мне остались так — объедки. Я собирала тебя по кусочкам, после его смерти — и это самое страшное в моей жизни. Я помню, как прятала острые предметы, верёвки, не оставляла тебя одного в душе. И всё проклинала его, что он оставил тебя. — Так ты всё знала, — протянул Костя. — С самого начала. — А чего ж замуж пошла? — Ты забыл? Я же дура. — Нет, — ответил Костя. — Ты эгоистка. Как-то давно, Юра рассказывал Косте про зелёное поле, залитое солнечным светом, про речку и прохладную воду. Где они будут играть в карты и пить вино, громко смеяться и шутить. Там всегда будет тепло, лицо будет обдувать прохладный ветерок. А трава будет настолько высокая, что в ней можно будет спрятаться от всех, натянуть на лицо фуражку и подремать часок-другой. Ложась спать, Костя думал, что ему бы очень хотелось проснуться на этом поле. Чтобы солнце ударило в лицо. Костя бы поднялся на локтях, щурясь. Не сразу бы заметил протянутую руку. И Юрина улыбка была бы ярче, чем любое солнце. А голос звонче, чем родниковый ручей. Костя бы ухватился за протянутую руку, встретился бы с ним взглядом, а в чужих глазах жажда жизни и весёлый огонёк. И как тогда — на вокзале. Голос заставил бы его остановиться, прислушаться.«Я так долго тебя ждал»