В память о тебе

Такое уже происходило, но она всегда возвращалась. Через день-два, но возвращалась. Поэтому изначально никто не придал значения. Правда зима в тот год выдалась особенно холодной, в квартире промёрзли окна, а в щели задувал ветер. Ходить без носков и тёплой кофты было просто невозможно. Мама обычно куталась шалью поверх, садилась у самого окна и вслушивалась в резкие порывы ветра, будто те могли ей что-то сказать. Возможно, с ней они и правда говорили, но мальчика они только пугали, поэтому тот предпочитал находиться ближе к стенам. Те тоже холодные и говорливые, но говорят голосами соседей: кричат вместе с ними, смеются, горько плачут и тихо разговаривают. Когда перебивало антенну, и не было возможности послушать радио, Руслан садился около стены, прислоняя ухо к холодному бетону и слушал. Но в этот день стены были слишком молчаливы, выплёвывали пару гадких слов, от которых парень морщился и отползал в центр комнаты. Животные тоже прислушивались, но к двери и окнам. Руслан всё никак не решался задержаться, лишь изредка выглядывал на улицу через морозные стёкла, пытаясь различить знакомый силуэт. Он сидел у входной двери, прислушиваясь к шагам по подъездному коридору, но все они были чужие — слишком тяжёлые и грубые. У мамы быстрые и лёгкие, Руслан это помнил. Первую ночь он ждал без особого энтузиазма, сам сварил себе кашу на ужин, погулял с собаками и накормил животных, а после забрался на мамин диван — большой и просторный, с тёплым большим одеялом, где могли бы поместиться все обитатели квартиры, — попытался поймать волну, но радиоприёмник лишь шипел и ругался. Руслану не нравилось засыпать под тиканье часов, мама обычно обнимала его за плечи, рассказывая очередную выдуманную историю про духов, что бродят под окнами и живут в шкафах, про домового, который прячется на кухне, что кошка на самом деле не кошка, а застрявшая в этом теле колдунья, и что она всё-всё понимает, просто сказать не может. Рассказывала она и про вечера в Ленинграде, про революцию, про поэтов и писателей, про минеральные воды и многое другое, на что хватало её памяти и фантазии. Руслан обычно пропускал это мимо ушей, особенно истории про духов и прочую нечисть, но тихий мамин голос успокаивал, поэтому сон шёл быстро. И никогда не помнил, как оказывался в своей кровати. Но в такие дни, как сегодня, когда он оставался один на один с собой — развлекать историями приходилось самостоятельно. Руслан обнимал любимого пса за шею, трепал за ухом. И вполголоса пересказывал то, что запомнил, путаясь в именах и событиях. Но рассказывал с таким рвением, будто он лично всё видел, а пёс довольно высовывал язык, намереваясь облизать щёки и нос. Утром приходилось сложнее всего. Руслан не любил ранние подъёмы, каждый будний день доставлял ему массу недовольств. С утра всё было, откровенно говоря, лень: гулять с собаками, завтракать, даже умываться не хотелось, но приходилось чистить зубы дешёвым мятным порошком, который белой крошкой оставался на лице, через силу залезать в потрёпанный тулупчик, цеплять поводок и нырять в утреннюю морозную дымку, поджимая пальцы на руках и стискивая зубы, чтобы не стучали. И лень обычно доходила до того, что Руслан просто отлёживался на диване, прислушиваясь к звукам с кухни, игнорируя пустой желудок. И будто специально опаздывал на первый урок. Одноклассники не удивлялись, а учителя качали головами — она опять ушла. Руслан знает, что сегодня снова вернётся в пустую квартиру, но внутри всё разгорается лёгким волнением, потому что вечером она вернётся — румяная и замёрзшая, с пакетами сладостей и сигарет. Будет довольно улыбаться, трепля Руслана по голове. Она скажет, что ужасно соскучилась и что ей жаль, что она снова его оставила. — Всё в порядке, мам, я уже не маленький, — по привычке ответит Руслан, в душе радуясь, что она пришла. Или может быть, она вернётся ночью? Тихо прикроет за собой входную дверь и шикнет на собак, чтобы те не начали лаять. Она оставит пакеты на кухне, прикрывая дверь и не будет переодеваться, лишь скинет шубу в коридоре, а после залезет под бок, но осторожно, боясь разбудить. И Руслан сквозь сон почувствует холодные пальцы на волосах. А когда проснётся, она уже будет сидеть на кухне, куря очередную сигарету и кутаясь в шаль, а на столе будет стоять завтрак и пар из чайной кружки разогреет маленькую комнату. Но вечером она не пришла. Руслан просидел у двери до самой ночи, борясь со сном, отбиваясь от пса, который за рубашку пытался оттащить от холодной двери. Он прислушивался к шагам, вскакивая каждый раз, когда слышался стук каблуков, но никто к двери так и не подходил, проходил мимо, заходя в другую квартиру, к своей семье и своим детям. И только окончательно замёрзнув, Руслан неохотно поднялся на ноги, кутаясь в мамину шаль. Он забрался под тёплое одеяло, обнял пса и стал рассказывать, только вот сон никак не хотел идти, история за историей, а ужасное чувство, распирающее изнутри не проходит. Руслан всё косится на дверь в прихожей, ждёт, когда в замке повернётся ключ. Ключ не провернулся и тогда, когда первые голоса стали доноситься с улицы, и тогда, когда прозвенел настойчивый будильник, и даже не тогда, когда Руслан опоздал на первый урок. Тешил себя мыслью, что, верно, дороги замело, вот она и опоздала вчера, но сегодня она точно будет. Руслан придёт со школы, а она его встретит. Выйдет к подъезду и будет ждать, когда он придёт, закуривая одну сигарету за другой, не боясь обморозить пальцы. Она спросит, замёрз ли Руслан, но каков бы не был ответ — всегда накинет на него шаль, пропуская в подъезд. И пусть дворовые мальчишки смеются в спину, называя «маменькин сынок», Руслан уже давно не обращает на это внимание, хмыкает, про себя отвечая, что у него она хотя бы есть. Да, она отличалась от других мам, которых видел Руслан. Она в принципе отличалась от людей, которых видел Руслан. Но никого другого у него не было в жизни, поэтому он любил то, что у него было. У него была свободолюбивая мама, слишком эмоциональная моментами, а иногда слишком ленивая. Они танцевали на кухне по вечерам, она притаскивала живность домой, много курила и ругала Руслана, когда тот тянулся попробовать сам. Раз в год, обычно летом, скопив достаточно денег, они уезжали на пару недель в столицу, где пили и ели от души, развлекались в картинных галереях и театрах, гуляли по ночам и отсыпались днём. Мама Руслана совершенно не умела распоряжаться деньгами, тратя почти всё, не экономя. Она любила импульсивные покупки, многие вещи в их доме так и появились. Иногда приходилось прятать от неё деньги, чтобы дотянуть до конца месяца. Но в целом, она всё ещё оставалась мамой. Любимой и единственной. Поэтому Руслан верил, что она вернётся. И бежал домой быстрее всех, даже тех, кто бежал от мороза на улице. Подбегая к подъезду, он помедлил. Может, она просто ещё не успела выйти? Только пришла и сидит на кухне греется. Парень дёрнул подъездную дверь на себя, забежал на второй этаж, влево по коридору до бардовой двери, с потёртой подкладкой. Ключ с грохотом провернулся в скважине, за дверью залаяли собаки. Почему мама на них не шикнула, как всегда? Руслан дёрнул дверь на себя, ступил в тёмную прихожую. — Мам! — прислушался. Собаки приветливо махали хвостами, даже коты вышли его встретить, а мама нет. Квартира погрузилась в тишину. — Мам? Руслан быстро скинул верхнюю одежду, стянул сапоги и побежал на кухню. Всё осталось так, как он оставлял утром. Даже небольшая записка, где он написал, во сколько вернётся с уроков. Может, она устала и спит? Диван заправлен, на нём лениво потягивается кот. В ванной тоже никого. Руслан уселся около окна, посматривая в сторону магазина. Может, она решила его побаловать и ушла за сладостями, а он тут паникует? Руслан прислонился виском к холодной раме, сонно разглядывая силуэты сквозь замершее стекло. Сильно хотелось спать, ночью он так и не смог заснуть. Руслан прикрыл глаза, обещая себе, что это всего на несколько минут. И проснулся уже вечером, в тёмной квартире, где по-прежнему было тихо. — Мама! — позвал он. Но в ответ тишина. Она не пришла. Руслан слез с подоконника, сглатывая подступившие комки паники и страха. Что с ней случилось? Почему она не пришла? Когда она вернётся? Руслан метался по квартире, как зверь в вольере, и всё никак не мог найти себе места. Она не возвращается уже третий день — никогда такого не было. Она всегда приходила домой, всегда не позже вечера второго дня. Руслан схватил потрёпанный фотоальбом, вытащил старую маленькую фотографию. Он наспех оделся, выскакивая в подъездный коридор, на ходу завязывая шапку и застёгивая пуговицы тулупа. К вечеру чуть потеплело, но морозный ветер всё равно задувал за шиворот, мурашки волнами бегали по телу, а Руслан бегал глазами по двору, выискивая знакомое лицо. Совершенно не обращал внимание на взгляды и тихие перешёптывания, летевшие в его сторону. Он вытащил фотографию из кармана, подбегая к прохожему. — Извините, — застенчиво произнёс он. Не любил и не умел пока что общаться легко и непринуждённо. Он протянул мужчине фотографию, опустил взгляд. — Вы не видели эту женщину? Мужчина рассмотрел лицо на фотографии, мотнул головой: — Прости, пацан, впервые вижу. Руслан кивнул, отходя в сторону. Но не сдался. Он подходил то к одному прохожему, то к другому, но все отрицательно кивали головами. Руслан ждал её у школы, иногда цепляя родителей и учеников, может быть, они её видели. Не видели её и учителя, каждый осторожно спросил, нужна ли ему помощь, но Руслан отказывался, продолжая оглядываться по сторонам, намекая на то, что разговор окончен и он занят. Он ждал её около магазина, пару раз забежав внутрь, чтобы погреться, но не задерживался — боялся пропустить. В магазине её тоже не видели, спросили, давно ли пропала, а хозяйка вызвала милицию. Руслан не собирался разговаривать с участковым, уж тем более куда-то с ним идти. Он вывернулся из хватки, убегая в сторону соседнего двора, пробегая его насквозь и прячась на людной остановке, затерявшись в толпу высоких и взрослых. Но и на остановке её никто не видел. — Это ведь конечная, — протянул мужчина, поглаживая бороду. — Все автобусы здесь останавливаются. Ты подожди немного, может запаздывает. Руслан послушно сел на лавочку, поджал ноги. Он проголодался, устал и замёрз. Глаза неприятно защипало, но Руслан моргнул, прогоняя непрошенные слёзы. Мама всегда говорила, что это бесполезное занятие — лить слёзы, при этом сама плакала громко и истерично, ломая всё, что попадалось под руку. Но Руслан знал, как успокоить её. А как успокоить себя? Сдержать свои эмоции? Этого он не знал, мама этому не научила. Да и не могла бы, потому что сама не умела. Раньше Руслан жаловался, что вечер проходит очень быстро, ночь пролетает слишком незаметно и наступает утро, сонное и ленивое, которое длится бесконечно. Сейчас всё перевернулось. Утро прошло слишком быстро, день пролетел незаметно, а вечер растянулся на мучительные и холодные секунды. Руслан буквально чувствовал, как время капает на плечи, утяжеляя и не давая сдвинуться. Томило и переваривало, застывало, подрагивая, как желе. Самое невкусное желе, которое доводилось пробовать. То призрачное чувство, остатки той надежды, оседали инеем на ресницах и выходили клубами пара, оставаясь белёсой полоской на шарфе. Поначалу Руслан отгонял от себя тревожные мысли, но теперь они, одна за другой, оставались в голове, растекались по телу неприятной дрожью, размывали взгляд и трясли за плечи, мол, признай — она не придёт. Руслан сильнее сжимал холодные пальцы в карманах, не обращал внимание на холод, не отводил взгляда, но уже не подскакивал каждый раз, когда останавливался автобус, не бегал глазами по толпе, а просто смотрел. А через пару часов и смотреть надоело. Он медленно поднялся, чуть пошатываясь. Пару раз шмыгнул носом. Пообещал себе, что это был последний раз, когда он по кому-то плакал. Сказал себе, что больше ничья жизнь его не волнует. Есть только он сам. И для себя он теперь будет стараться. Квартира встречает тишиной, но больше она не волнует. Руслан переодевается, ставит кастрюлю с водой греться. Собаки путаются под ногами, ждут, когда их покормят. Руслан треплет любимого пса за ухом, говорит, что надо подождать, вода ещё не закипела, а гречка ещё не сварилась. Он лезет на табуретку, чтобы достать со шкафа старую коробку, где раньше лежали туфли. Эти туфли теперь останутся стоять в коридоре, а может их спрячут подальше в шкаф, чтобы глаза не мозолили. Руслан часто прятал часть денег, на тот случай, когда ей станет совсем плохо и она не сможет ходить на работу, но не рассчитал, что это настанет так скоро. И что она просто перестанет куда-либо приходить. Отложенных денег хватит на месяц, на два, если сильно экономить. Никакой паники нет, Руслану уже пятнадцать, где-нибудь подработать его возьмут, по выходным можно даже на целый день выходить. Оценки, конечно, пострадают, но Руслан уже закинул это в долгий ящик. С этим он успеет разобраться потом, сейчас нужно думать о себе. Скорее всего, со временем тоска притупится. Не будет щипать глаза, Руслан не будет рассматривать чужие вещи, а просто сложит в коробки и уберёт. И на нападки соседских мальчишек, Руслан научится достойно отвечать, а не убегать домой, закрываясь на все замки и прятаться под одеялом. Научится давать отпор в драках, а цвет волос станет гордостью. И не будет волновать старый друг, который его бросил. У Руслана всегда был только он сам, сейчас он понимает это отчётливее, чем раньше. Ничто больше не заденет душу, ничто теплом не отзовётся в груди. Возможно, старый пёс, что был любимчиком всегда, на мгновение пробудит ряд чувств, но его вместе с ними похоронят за домом. Посмотрят на часы и вздохнут. Опоздание может обернуться увольнением. Люди — не больше, чем просто компания разбавить вечер. Они проносятся мимо, не оставляя даже воспоминаний. Руслан на следующий день даже не вспомнит, как они выглядят, как их зовут и чем они занимаются. Ему не нужны эти дружеские скрепы и семейные ценности, ему нужен только он сам. И их эмоции в глазах, грубые выражения и слёзы — не трогают. Они могут хоть сотню раз быть правы, но для Руслана это не больше, чем сотрясание воздуха. Они не заботят, не волнуют, не трогают. Лицо всегда остаётся неизменным. Они меняются, примерно, каждый месяц. Новые лица, новые истории, что отчаянно пытаются зацепиться за него, но Руслан специально разжимает руку, позволяя им упасть. Броня Руслана — самая крепкая, крепче, чем стены Кремля. Крепче, чем самая сильная любовь. Крепче, чем любое оружие. И она трескается, как хрусталь, разлетается, как стекло под высокой температурой. Весной сорок второго года. Она не появляется, как бы он не старался. И попытки снова закрыться в себе, снова язвить и своим холодом замораживать чужие сердца, пресекаются сразу. Тонкая корка осыпается в тот момент, когда Юра поворачивается к парню, что глумился над рыжими прядями. И осматривает его холодным взглядом, говорит слишком тихо: — Ты, блять, что про него сейчас сказал? Не застывает, сколько бы не пытался. Расплавляется и стекает, медленно, как воск, но не затвердевает у ног. Руслану страшно оставаться без брони, ему страшно обнажать эмоции, страшно привязываться к людям. Потому что они бросают, оставляют одного на произвол судьбы, уходят не предупредив, тем самым делая больнее в сотни раз, чем прямой удар. Без брони люди видят тебя насквозь. Но Илье ни капли не страшно видеть настоящего Руслана, со своим мнением, жизнью и травмами. Их всегда можно обсудить и поделиться своим опытом, с мнением всегда можно согласиться, можно посмеяться или погрустить. — Конченный, — злобно выдыхает Руслан, смотря на Юру. — Да, — кивает Илья, подбадривающе хлопая по плечу. «Они не волнуют» — повторяет про себя Руслан, но тут же хлопает по столу и говорит, что штаб бездействует. Он нервно сглатывает, слыша знакомую фамилию, просыпается по ночам в надежде, что зазвонит телефон и их вызовут, потому что Коля приехал, но телефон молчит. А волнение растёт. И с каждым днём всё сильнее и сильнее, пока рано утром тишину квартиры не разрежет телефонный звонок. И Руслан подгоняет остальных, хотя все торопятся. Проталкивается через толпу на вокзале. И первый ловит Колю, когда тот ступает на перрон. Руслан, вообще-то, для этого и выстраивал броню — чтобы не прикасались. Не терпел чужих прикосновений, ненавидел чужие слёзы. И всегда говорил, что и у других есть проблемы. Что у других тоже что-то болит, но они не жалуются. И ты не жалуйся. — Костя может помочь? — Руслан цепляется за рукав Юры. И у людей есть только они сами, так Руслан всегда считал. Один человек никак не может спасти остальных, пока другие не захотят спастись. Нет нужды тратить свои силы, когда ты можешь тратить их только на себя. Спасение утопающих — дело самих утопающих. Но вот Юра прогоняет Аню, а внутри всё кипит от недовольства и раздражения. Руслан подрывается на ноги, игнорируя головокружение и тяжесть в ногах. И не останавливает даже дуло пистолета, что упёрлось в лоб. — Только она нас и тащит, если ты слепой, — тихо сказал Руслан. — Мы бы уже передохли все, если бы не Аня. Руслан больше не строит свою защиту, он переживает все эмоции, он говорит о себе, потому что внутри всё переломалось. Все его убеждения, вся его ненависть. Он больше не один, у него есть друзья, которые ближе, чем семья. И теперь он думает не только о себе, но и о них. И боится, что всё исчезнет. Они уже стали уходить, не успевая прощаться. Оставляя после себя чёткий образ в голове, воспоминания. Эти люди волнуют, тревожат и заставляют тепло разливаться в груди. Они заставляют довериться, заставляют открыться. Их проблемы стали его, а его — их. И тревожные ощущение, что растут с каждым днём, наконец-то обретают форму. Руслан задерживается, застёгивая шлем. Ждут, когда он полезет. Илья выглядывает с кабины механика. — Ты чего застрял? — спрашивает Юра. — Парни, — обратился Руслан ко всем. — Дружить с вами было честью.