В память о тебе

Это были её мальчики. Немного странные, каждый в своей голове. Собранные вместе из разных уголков страны, вроде рядом, но совершенно далеко друг от друга. В плане понимания тоже. Каждый со своей историей, которую не спешит рассказывать. Моментами грубые, не стесняются в выражениях, любят помахать кулаками. Забавные, шутят и смеются громче всех, толкаются ради шутки, намереваются везде залезть и всё посмотреть. Изредка расстроенные, часто напуганные, уставшие и недовольные. Утирают лицо рукавами одежды, снова ныряя в танк. Они часто сонные, голодные и хмурые от головной боли. Зевают на каждом шагу, пытаются поспать в тихие минуты. Догоняют себя быстрыми перекусами. Добивают себя перекурами. Но при ней стараются улыбаться, через боль, усталость, напряжение. Трепля по волосам, приговаривая: — Не боись, Анюта, прорвёмся. Её мальчики берут слишком много ответственности. Она слишком давит на их израненные плечи, ковыряет старые раны. Это отчётливо видно в покрасневших глазах, в молчании и замалчивании. Когда проводят ладонями по лицу, пытаясь согнать усталость, когда срывают бинты и повязки раньше времени, лишь бы не перевели в запас. Не слепой героизм, не отчаяние, просто так надо. Вставать и идти, залезать в танк и стрелять. Даже если оборонять надо одно единственное дерево на клочке в пару километров. У неё тоже есть дела. Перехватывать сумку, ползком пробираться к раненным, под оглушительные взрывы. Когда может засыпать снегом и землёй, когда можно провалиться в воронку. Она просто знает, что побитый, перемазанный танк встанет боком, закрывая её от остальных. Её мальчики бывают слишком весёлыми. И творят просто безумные, по её мнению, вещи. Они угоняют танк, а после перекрашивают, чуть не обливая краской друг друга с ног до головы. Они шутят одни и те же анекдоты по сотому кругу, но всё равно сотрясаются в беззвучном смехе, хватая друг друга за плечи и хлопая себя по ноге. Их улыбки всегда искренние, а смех чистый. Это они рубятся в карты вечера напролёт, пьют вино и убегают от собак через подворотни. Они рассказывают смешные истории из детства, они подкалывают друг друга. Это они ей приносят сорванные с клумбы цветы, бегают с ней по лужам и играют в снежки. Они обнимаются с ней крепче, чем с кем-либо ещё и доверяют тайны за закрытой дверью, растирая шею и говоря с каждой секундой всё тише и тише. Её мальчики плачут беззвучно. Зажимая рот руками, стараясь не дышать, чтобы никто не услышал. Они засыпают у неё на коленях, после тяжёлых боёв, изредка вздрагивая от громких звуков. И Аня проводит рукой по волосам, напоминая, что в данный момент всё спокойно. Всё хорошо и можно расслабиться. Это они затягиваются сигаретой, судорожно выдыхая. Они льют слёзы, когда тоска сжимает грудь. Когда сами раздирают швы на душевных ранах, заставляя их кровоточить с новой силой, но после от них не остаётся даже рубца. Но это как раз они сидят под закрытой дверью и жду, когда она выйдет. Потому что она тоже не хочет, чтобы они видели её слезы, чтобы они слышали её рыдания. И это они вытирают слёзы с её щёк, они обещают её защитить. А она в ответ стирает их. Её мальчики пытаются всех спасти. Они таскают раненных и помогают похоронным отрядам, они зовут медиков, они не убивают без причины. Они делятся едой и водой с теми, у кого этого нет. Они ставят на место сломанные заборы, и всегда боятся что-то повредить. Они играют с детьми в парке, они развлекают народ в пьяных кабаках, они бегают по госпиталям и помогают в штабе находить людей. Они вечно пытаются спасти Аню, даже если опасности нет. Её мальчики умеют находить прекрасное в мелочах. Будь то рудниковый ручей в лесу, пробежавший мимо заяц или рассвет на крыше разрушенного здания. Они заваливаются в высокую траву, бегают босиком по песочному берегу реки, залезают на деревья, чтобы оценить обстановку. Они прикрывают глаза, когда тёплый ветер дует прямо в лицо, лёгкая улыбка появляется на уставших, в саже, лицах. Когда выдаётся спокойный день, они откладывают все дела на потом. Обычно курят два часа, а делают всё за сорок минут. И они с каким-то своим восторгом вспоминают такие дни, потому что про другие говорить тяжело. Её мальчики очень напуганы. Страх не притупляется временем, а растёт с каждым днём. Но чувство уже настолько привычное, въелось в кожу, стало одним целым. Что когда не страшно, начинаешь задумываться, а всё ли с тобой хорошо. Хорошо никогда не становилось, было либо всё плохо, либо более-менее. На гражданке страх притупляется, но если мучаешься бессонной ночью, можно заметить эти подёргивания в чужом сне, хмурые брови и сжатые простыни. Никогда не знаешь, что им снится, а они и не говорят. Но с каждым днём просыпаются всё более уставшие. А иногда говорят, что и вовсе просыпаться не хочется. Но это были её мальчики. Этим мальчиком был Коля. Совсем ещё ребёнок, который и жизни не видел, но уже пытается изменить жизнь целой страны. Моментами слишком неугомонный, строптивый и обиженный. Но на следующий день самый счастливый и улыбчивый. Он не боится жаловаться, он говорит, когда ему плохо. Но замалчивает душевную боль. Замалчивает свои чувства, свои недовольства, выражая их через молчаливые протесты и одиночество. Коля не понимает многих шуток, не умеет играть в карты и не пьёт. Он морщится от запаха табачного дыма. Он часто где-то в своих мыслях, слишком мечтательный, чем смешит других. Неуклюжий, бывает совершенно рассеянным. И пусть к нему всё ещё относились, как к ребёнку, он упорно доказывал, что вырос. Только мрачность лица ему совершенно не шла. «Я предлагаю туда выстрелить и посмотреть, что будет». Этим мальчиком был Илья. Часто молчаливый, но понимающий. У него за спиной не самый простые годы жизни, о которых он старается не говорить. Он не боится работы, всегда находит чем заняться. Ане всегда казалось, что он умеет всё на свете. Он развлекает фокусами и историями, травит страшилки у костра в лесу. У него какие-то свои планы на жизнь, о которых никто не знает. А может он и сам не знает, что ему делать дальше. Пока ты на фронте — ты к месту, а что делать дальше. Никто на самом деле не знал. Но Илья был идейным, он точно уже что-то придумал. И думал об этом за каждой карточной игрой, посматривая на Руслана, который опять сокрушался от проигрыша. Илья знал все песни, которые тихо напевал себе под нос. Илья никогда не жаловался, всегда делал вид, что у него всё хорошо. Но в глазах у него был постоянный страх — не за себя, а за других. «Никуда мы стрелять не будем!». Этим мальчиком был Руслан. Язвительный и холодный, но в той же степени жертвенный. Он вытворял акробатические трюки на разрушенных лестницах, свешивался головой вниз, резко, пугая. Но громко смеялся, разряжая атмосферу. Он любил пошутить, любил придумывать всё новые и новые шутки. И раздражал ужасно длинными анекдотами и глупым концом, которые слушаешь в ожидании шутки, а её нет. Он ловкий, в меру скользкий парень, со своей обидой на весь мир. Он плакал лишь дважды при ней и больше никогда. Он боялся больше себя, чем кого-то ещё. Не пугало его дуло пистолета, приставленное ко лбу, не пугала автоматная очередь над головой. А на предложение сдаться в плен, он всегда отвечал, что не может — зубной щётки нет. Он много трепался, чтобы разбавить атмосферу и часто грубил остальным. «Пацаны, сегодня пятница — пора нахуяриться». Этим мальчиком был Юра. На самом деле самым любимым мальчиком. Который заставлял сердце биться чаще, в смущении отводить взгляд. Сначала он казался слишком неотёсанным, громким и часто лез под руки, за что получал по голове. Ему было сложно находить общий язык с другими людьми, почему-то он видел в них скрытую угрозу. Но невероятно сильно и быстро привязывал этих же людей к себе. Он будто закрыл ей глаза на остальной мир, оставляя только свой образ в голове. Он говорил, что спасёт и защитит, целовал в лоб и обнимал. Спал у неё на коленях, тихо ругался с ней в ванной, чтобы другие не слышали. И просил не беспокоиться, а потом заставлял переживать за себя сильнее. Она видела его слёзы, его радость, его злость и ненависть. Она слышала его ругань и смех. И всё прощала, прощала и прощала. Закрывала глаза, зажимала уши. Сохраняя полюбившийся образ. «Я вам постреляю, блять, работы нет?». Но она никогда не была их девочкой. Она подпускала близко к себе, но тут же кусала за руку, стоит протянуть. И как бы сильно она их не любила, у неё всегда был запасной план. Всегда при себе был пистолет. Потому что есть слова и события, которые не выветриваются из памяти. И повторять за матерью она не собирается. Она позволяла думать им, что они знают о ней всё, но самое сокровенное держала при себе. И дед научил — генеральские часики всегда можно продать втридорога. Мама научила запоминать каждое слово, сказанное в твой адрес. И подделывать конверты. Аня не была его девочкой, чтобы он там себе не думал. Он говорил, что она никуда не денется, а она уже в голове считала, сколько денег ей дадут за все эти медали. Он зовёт замуж, а она прикидывает, что ей даст статус жены генерала. При всей своей любви, при всём своём обожании — она не его. На привязи был только он, а она перетягивала чужое горло синей лентой. Его слова разбиваются о поддельный страх. Его чувства и эмоции остаются у неё на ладонях и плечах. Он взводит курок, а у Ани за спиной уже заряженный пистолет. Комната тонет в напряжении: кто первый? Юра напоминает, чтобы она не подходила со спины, Аня качает головой. И сама прислушивается к шагам за своей спиной, по ним угадывает настроение и выбирает, какой ей быть сейчас. Её любовь чистая, её надежды искренны, но себя она выбирает всегда. Она не собирается идти за ним — только рядом. В идеале, чтобы он бежал за ней. Он за глаза зовёт её дурой, а она считает дни до его расстрела. Но вечерами, рассматривая закатное солнце, когда она просит не трогать её, всё в жизни кажется слишком сложным. И лезут сомнения о том, стоит ли так стараться. Стоит ли жизнь таких усилий? Потому что хочется пустить всё на самотёк, перестать контролировать ситуацию. И правда стать влюблённой дурочкой, которая уже живёт в мечтах о светлом будущем. Отбросить всю броню, перестать защищаться, опустошить магазин пистолета и больше не держать его за спиной. Стать настолько слепой и глухой, что звук бомб не будет до неё доходить. Забыть все письма, забыть все словами, переломать хребет установкам. Стать самой слабой и беззащитной из тех, которых он встречал. Повиснуть на чужой шее камнем. Стать его девочкой. И она почти сдаётся. Уговаривает себя потерпеть до дома, уговаривает терпеть до столицы. Пока не время расслабляться. Резкая боль в боку напомнит о том, что стоило сдаться ещё давно. Не уговаривать подписывать приказ о переводе, а стоять рядом, из окна рассматривая руины. В пол уха слушая приказ о подрыве метро, делая вид, что она не слушает. Ждать решения переговоров во временном штабе, а не бросаться в нестабильный город, спасать остальных. «Не стоило оставлять его» — думает она, пока в глазах темнеет. Но в слух проговаривает лишь то, что он хочет услышать. Потому что она не его. И просыпаясь в высокой траве, чуть растеряно и напугано, её встречают её мальчики. Она кидается им на шеи и крепко обнимает. Она скучала, они ждали. Здесь можно не бояться, здесь можно не грустить, не спасать всех подряд. Тут пьют вино и мочат ноги в реке, спят в высокой траве и поют песни. Здесь всегда солнечно, в лицо дует тёплый ветер. Здесь можно быть чей-то девочкой. Но он ещё не пришёл. Только когда ветер разметает волосы, залетит под подол синего платья, когда знакомая фуражка появится на глазах — вот тогда он придёт. Она обнимет его крепче, чем остальных, а он прикроет глаза, чувствуя под пальцами чужое тепло. Её волосы так и пахнут полевыми цветами, рыжими волнами по плечам, на щеках знакомая пудра. А на руке нагретый металл, который на кожаном ремешке сползает вниз почти до локтя. И говорят они тихо, будто вот-вот поссорятся. Но пока не пришёл Костя — она его девочка.