Сильнее любого зла

Игорь просыпается резко, будто кто-то толкнул в плечо, и в первые секунды не может понять, где находится. Чужой потолок, чужой диван, чужой плед, который падает на пол, когда Игорь садится. Видит чёрный экран в полстены, призрачную Венеру на картине, поблёскивающие в лунном свете витрины гигантских автоматов с газировкой — и понимает, что самым позорным образом вырубился в гостях у Разумовского. А тот, конечно же, не стал будить — вон, даже пледом укрыл, добрая душа. «М-да, позорище, — мрачно думает Игорь. — А если свалить по-английски, то вообще хамство будет. Значит, придётся досыпать». Он снова ложится на диван, набрасывает плед и закидывает руку за голову. Сна, как назло, больше ни в одном глазу, и ещё отчего-то тревожно. Будто призрачный сумрак таит в себе угрозу, только какую? Ругнувшись про себя, Игорь встаёт и обходит комнату по периметру. Тишина стоит такая, что уши закладывает. А в сознании всё чётче оформляется мысль: надо найти Сергея. «Слушай, — пытается переубедить чуйку Игорь, — ну это уж совсем ни в какие рамки — по чужому дому в темноте шариться». Увы, чуйке класть на правила вежливости, и Игорь, помявшись, позволяет ей взять верх. Три замаскированные под настенные панели двери: в ванную, предположительно в кухню, куда Разумовский уходил за чаем, и предположительно в спальню. Игорь начинает с ванной, как, во-первых, с более знакомой территории, а во-вторых, как с комнаты, чьё посещение среди ночи выглядит наиболее естественным. Бесшумно открывает дверь, касается сенсорного выключателя справа от входа — ага, верно запомнил — и не обнаруживает ничего необычного. «Ладно, поехали дальше». Кухня. Темень внутри — непроглядная, тишина — мёртвая. Холодильника, и того не слышно. Игорь наобум проводит ладонью вдоль правого косяка и обнаруживает выключатель там же, где и в ванной. Быстро оглядывает осветившееся помещение: ровные линии, прямые углы, металл, стекло, белые фасады. И опять ничего подозрительного. Скрипнув зубами, Игорь гасит свет и подходит к третьей двери. Говорит себе: тихо, стремительно, одним глазом — и поворачивает ручку. Если до этого комнаты были глухими, то в спальне Разумовского окно имеется. А значит, имеется и естественный свет, при котором можно худо-бедно различить обстановку. В частности, широченную нерасстеленную кровать под балдахином, в центре которой, подтянув ноги к груди и беспомощно обхватив колени, сидит сгорбленный человек. И, конечно же, это игра теней и воображения, но на мгновение Игорю кажется, будто темнота за спиной сидящего неестественно густая. Она словно нависает над скорчившейся фигурой, по-хозяйски обнимает её за плечи с торжеством добившегося своего подкроватного монстра. — Серёга! — Игорь рефлекторно шарахает рукой по стене справа, и вспыхнувшая под потолком люстра в миг прогоняет все тени. А он бросается вперёд, к Разумовскому, который до сих пор в джинсах и рубашке и который поднимает на Игоря покрасневшие от лопнувших сосудиков глаза. Шепчет: «Господи, Игорь», — и клещом вцепляется в Игоревы плечи. — Всё, всё, — Игорь неловко похлопывает его по спине. — Всё хорошо, ты продержался, ты смог, теперь всё. — Неправда! — голос у Сергея сиплый, будто после долгого крика. — Ничего хорошего! — Да почему? Разумовский чуть отстраняется, смотрит прямо в глаза и зло хрипит: — Потому что я — радостный безответственный полудурок, который не только забыл выпить вечернюю дозу таблеток, но и ещё и алкоголем по брови заправился. — «По брови» — это ты про два несчастных бокала? — фыркает Игорь. — И вообще, даже так — ты справился. Разумовский отпускает Игоревы плечи и отодвигается почти на другой край кровати. Поворачивается так, чтобы волосы закрывали лицо. — Просто повезло, что ты был здесь. Игорь на сто процентов уверен, что и без него Сергей не сдался бы, но логических обоснований этой уверенности у него нет. Однако оставлять разговор как есть тоже нельзя, поэтому Игорь говорит: — Я так не считаю, — а потом меняет тему универсальным способом: — Слушай, давай по чайку? Надо бы запить всю эту историю. Разумовский отрывисто кивает и встаёт с кровати. По-прежнему не глядя на Игоря. Оказывается, что если в кухне включить только подсветку над шкафами, то даже стерильный хай-тек начинает выглядеть вполне уютно. Разумовский, мазнув пальцем по сенсорной подставке, включает блестящий, как только-только из магазина, металлический чайник. Потом, с излишней резкостью дёрнув дверцу, достаёт из посудомойки стеклянный заварник и стеклянные же чашки. Шумно ставит их на заменяющую стол барную стойку, лезет в шкаф за красивой жестяной коробочкой — и едва не роняет её. Игорь наблюдает за ним с тщательно скрываемым беспокойством, однако подаёт голос только когда замечает, что у Сергея нервно подрагивают пальцы. — Может, лучше я? — Всё нормально, — Разумовский с силой тянет плотно сидящую на коробочке крышку, и та, внезапно поддавшись, выворачивается у него из рук. С жалобным дребезгом ударяется об пол и рикошетит Игорю под ноги. — И всё-таки, — он поднимает беглянку и протягивает Сергею, — давай я. Разумовский молча берёт крышку — Игорь едва не вздрагивает от случайного прикосновения холодных, как ледышки, пальцев, — кладёт её на стол рядом с коробочкой и с жестом «Хорошо, давай ты» садится на один из высоких стульев. Ставит локти на стойку и обхватывает голову руками. У Игоря возникает неприятное чувство дежавю, но тут чайник негромко щёлкает, отключаясь, и приходится заниматься заваркой. Пока шарик из чайных листьев раскрывается в заварнике сказочным цветком, Игорь мягко интересуется: — А твои таблетки, ну, про которые ты забыл, сейчас можно выпить? — Нет, — уныло отзывается Сергей. — Поздно уже — их эффект наложится на эффект утренних, и мне от этого будет... скажем так, нехорошо. — Понятно. — Игорь разливает чай по чашкам, пододвигает одну Разумовскому, и тот сразу же обхватывает ладонями тёплое стекло. Неохотно говорит: — Хотя снотворное, пожалуй, придётся употребить. Несмотря на то, что я после него полдня буду ходить, как зомби. М-да уж. Игорь пригубливает чай — неожиданно вкусный, — косится на ссутулившегося над чашкой Сергея и, не выдержав, встаёт со стула. — Подожди, я сейчас. Плед по-прежнему лежит на диване. Игорь сгребает его в кучу, возвращается в кухню и широким движением набрасывает ткань на сгорбленного под стать Квазимодо Разумовского. О чём-то крепко задумавшийся Сергей вздрагивает, вскидывает удивлённый взгляд и, машинально заворачиваясь в мягкую шерсть, невнятно благодарит: — Спасибо. — Да не за что, — отмахивается Игорь. — Это вообще первая помощь при сильном стрессе — жаль, я раньше не сообразил. — Да, точно, — заметно порозовевший Разумовский с непонятной поспешностью подносит чашку к губам и делает большой глоток. Ставит чашку обратно — стекло дзинькает от удара о столешницу — и со вздохом признаётся: — Знаешь, я всё-таки не понимаю. — Чего? — Не «чего», а «кого». Тебя. Эту твою убеждённость, что даже будь я здесь один, сегодня всё равно не появился бы Чумной доктор 2.0. Теперь уже Игорь делает глоток чая, выигрывая время на раздумье. — Давай я объясню на примере. Незадолго до убийства Гречкина к нам в отдел определили стажёра, Диму Дубина. А после того, как меня отстранили от дела Чумного, Дубин стал моим напарником в поиске холодильников. — В смысле, холодильников? — недоуменно моргает Сергей. — В прямом, — Игорь очень старается не поморщиться от воспоминания. — Со склада бытовой техники пропали холодильники, я... мы должны были с этим разобраться и не отсвечивать перед эфэсбешниками. — А вы вместо этого разбирались с Чумным, — догадливо подхватывает Разумовский. — Ну да. И в один не прекрасный момент вышло так, что Дима сдал меня Стрелкову. Тот настоял на увольнении, бла-бла-бла, и в результате уничтожением важных улик занимался уже не майор, а просто Игорь Гром. Взгляд Сергея становится задумчивым. — А дальше? — А дальше, после моего восстановления в должности, Дубин стал моим напарником ещё раз. И так сложилось, что у него вновь появилась возможность меня сдать. Жирная такая возможность, с жирными последствиями в случае Диминой несговорчивости. И он ею не воспользовался. Разумовский явно хочет что-то сказать, однако Игорь быстро продолжает: — Погоди, дай мораль скажу. Она тут простая: все — люди, и все могут единожды оступиться. Сергей откидывается на спинку стула, смотрит на Игоря с нечитаемым выражением лица. — Ключевое слово — «единожды»? — Верно. — Но откуда ты знаешь, что я такой же, как ваш стажёр? — Оттуда, — поводит плечами Игорь. — Я, вообще-то, с людьми работаю, если помнишь. И кое-что в них понимаю. Скользнувшую по губам Сергея улыбку вполне можно засчитать за самообман, но Игорь предпочитает её засчитывать, как удачное выполнение сложнейшей миссии. — Спасибо за доверие. — Пф, не стоит. Потому как доверие, что бы там ни говорил Прокопенко, — это фантом, болотный огонёк для наивных путников. А про Разумовского Игорь просто знает. Разные вещи. Когда чай выпит, и больше нет предлога продолжать бодрствовать, запускающий посудомойку Сергей с заминкой говорит: — Игорь, я тут подумал. Давай ты в спальне ляжешь, а я до утра поработаю? Чтобы снотворным не злоупотреблять лишний раз. — По-моему, так себе идея, — Игорь даже не считает нужным скрывать то, насколько она ему не нравится. — После такой нервной встряски организму нужен отдых, а не бессонная... Ладно, бессонный остаток ночи. Разумовский поворачивается к нему и с упрямым видом парирует: — У меня нестандартный организм. — Кто бы сомневался, — бурчит Игорь и по внезапному наитию предлагает: — Хочешь, могу рядом посидеть, пока засыпать будешь. Ну, типа посторожить. Конечно, предложение не самое обычное, но отчего Сергей в ответ заливается густым румянцем — вообще непонятно. «Да что я такого сказал?» — растерянно думает Игорь, а Разумовский, для полноты эффекта, совершенно механическим голосом произносит: — Хорошо, посиди. «Хрень какая-то, — Игорю отчаянно хочется почесать в затылке. — Впрочем, главное, что согласился. Нестандартный наш». Спустя примерно десять минут переодевшийся в пижаму Сергей укладывается на самый краешек кровати и практически с головой закутывается в одеяло. Игорь гасит свет, ждёт, пока глаза привыкнут к слабому лунному освещению, и усаживается на свою сторону постели. Поправляет под спиной подушку, чтобы было удобнее, искоса смотрит на соседа — как бы не свалился под утро — и с трудом подавляет зевок. Чтобы хоть немного отогнать подступающую дрёму, принимается лениво перебирать в уме накопившиеся наблюдения о Разумовском. Их оказывается неожиданно много, и некоторые настолько полярны, что Игорь непроизвольно качает головой. Да уж, не человек, а единство и борьба противоположностей. Даже без учёта этого его Птицы. «И всё-таки, зря Юлька к нему так строго. — Новый зевок спрятать уже не выходит. — Из детдома в миллиардеры — другие бы всё под себя широкой лопатой гребли, а он людям помогает. Свобода слова, НКО, благотворительность... Если б только Волков не умер, но увы. Никаких сослагательных наклонений». Игорь с силой трёт щёки, снова бросает взгляд на одеяльный кокон рядом: уснул? Вроде бы, однако для верности надо ещё чуть-чуть подождать. А под веки будто песка насыпали, так и хочется закрыть глаза, но нельзя, нельзя, нель... Должно быть Игорь всё-таки засыпает, потому что потом ему начинает мерещиться какая-то ересь. Во-первых, сладко спящий Сергей вдруг оказывается прямо у Игоря под боком, а во-вторых, тени в комнате зримо густеют, наливаются дышащей темнотой, и из них проступает — выступает — высокий человеческий силуэт. Или нечеловеческий, поскольку как Игорь не вглядывается, не может понять: на Птице надет какой-то странный костюм, или это действительно чёрное лоснящееся оперение. Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Жёлтые глаза Птицы светятся, как у кошки или совы, по губам бродит гаденькая ухмылка. Игорь его не боится, только жалеет, что в случае чукалова они стопроцентно разбудят Серёгу. Пауза затягивается, и Игорь делает первый ход. — Чё припёрся? — с нарочитой грубостью интересуется он шёпотом. Ухмылка Птицы становится ещё глумливее. — Да так. Захотел полюбоваться на вас, голубков. — Полюбовался? — Игорь демонстративно пропускает «голубков» мимо ушей. — Тогда вали отсюда. — Хамло, — делает оскорблённое лицо Птица. — И откуда у Тряпки это нездоровое влечение к гопоте? Не понимаю. Что Олежа был, друг сердечный, — последнее словосочетание буквально сочится презрением, — что ты теперь. Плебс. — За языком следи, — угрожающе предупреждает Игорь. Не столько из-за «плебса», сколько из-за «Тряпки», однако Птица понимает его слова по-своему. — Ой, ладно, — отмахивается он. — На правду не обижаются. Ты, кстати, в курсе, что Тряпка в тебя влюблён, как школьница в рок-звезду? Нет? Ай-яй-яй, майор, где же ваши дедуктивные способности? — Херню не неси, — морщится Игорь. — Чем хамить, лучше мозги включи, — холодно отвечает Птица. — И подумай, почему он, не успев сойти с трапа, помчался прямиком к тебе. Сергей беспокойно шевелится во сне, и Игорь, машинально поправляя на нём одеяло, зло шипит: — Так, второй и последний раз говорю: уматывай отсюда. — Ага, зацепило? — довольно щерит Птица зубастый рот. — Тогда ещё послушай. Он, когда в психушке был, тебе письма сочинял. Не волнуйся, не эротического содержания, а так. Про ерунду всякую, типа неба, птичек, облачков — словом, точно как акын. Что в потолочном окошке вижу, про то пою. Вот ведь днище, согласен? Отчего-то это становится последней каплей. — Ну всё, — буднично сообщает Игорь Птице. — Допизделся. Делает рывок в сторону уёбищной твари — и просыпается. Луна уже покинула небосвод, однако в комнате всё тот же полумрак — зачинается рассвет. Разумовский по-прежнему лежит на другом конце кровати, только повернувшись на другой бок. Лицо у него усталое и безнадёжно печальное, и Игорю становится неловко, словно он подсматривает за чем-то глубоко личным. Да ещё сон этот. — Приглючится же, — бормочет Игорь, будто оправдываясь. Ерошит волосы, тихо встаёт и выходит из спальни. «Нокия» показывает начало восьмого, то есть, по-хорошему, надо немедленно сваливать на работу. Однако Игорь, не понимая отчего, медлит. Стоит у окна, сунув большие пальцы под шлёвки джинсов, смотрит на город и неторопливо светлеющее небо. За спиной раздаётся шорох открывающейся двери, но Игорь оборачивается только на тихое: — Доброе утро. — Доброе. Взгляд у Сергея напряжённый, словно он знает об Игоревом сне (или всё-таки не совсем сне? Чёрт его разберёт) и ждёт вердикта. А Игорь вдруг отчётливо понимает две вещи. Первое: желтоглазая тварь не врала. И второе: уходить сейчас нельзя. Вообще никак, ни под каким предлогом. — Тебе, наверное, на работу пора, — разлепляет Разумовский бесцветные губы. — Вызвать такси? — Не надо, — Игорь очень надеется, что отвечает с естественной непринуждённостью. — Подумаешь, немного опоздаю — преступный апокалипсис от этого не случится. — Точно? — всерьёз уточняет Сергей. — Точно. Уголки губ Разумовского вздрагивают от непрошеной улыбки, и Игорь торопится закрепить успех. — Кстати, не сочти за наглость, но чем ты обычно завтракаешь? — Эм, — вопрос очевидно застаёт Сергея врасплох. — Тем, что в холодильнике найду. — Прям как я! — преувеличенно удивляется Игорь. — Вот уж не знал, что настолько близок к миллиардерскому образу жизни. Тут Разумовский не удерживает смешок и, гораздо свободнее, предлагает: — Идём проверять, что сегодня бог послал вороне? — Идём. — И к чёрту все сны и догадки. О них прекрасно можно подумать позже.