Увидеть свет

— А почему вы поругались с дядей Киллианом? — Мы не ругались, Генри. — Но я слышал, как вы ругались, и дядя Киллиан что-то кричал, — надулся мальчик. — В моей комнате, как в замке каждого принца, стены сделаны из тонких шоколадных вафель. Принц же должен слышать всё, о чём говорят его друзья. И я слышал… — Дядя Киллиан просто испугался, — улыбнулась Эмма, откладывая карандаш и линейку. Вечерело. Друзья растворились в суете города, разъехались маленькими точечками по улочкам, каждый со своими мыслями, желаниями, в надежде на что-то хорошее, одержимые какой-то идеей. Мулан дорабатывала детали интерактивной инсталляции, в дополнение к Ренуару, это были фотографии, оформленные в объёмную композицию и связанные между собой цветовой импрессионистской палитрой. Задумка держалась в секрете, у них должна была получиться современная преамбула перед погружением в живописную эпоху художника. Проект разрастался в масштабах прямо на глазах. Август ехал в метро в сторону своего любимого кинотеатра и попутно строчил заготовок новой статьи о неблагополучных притонах в Остине и остальном Западном Чикаго. Его не покидала мысль, что он потратил впустую несколько лет, отказавшись писать о проблеме несчастных людей, выживающих в трущобах. И Руби была права — раздел, в котором он печатал свой материал назывался «Спроси Уэйна о кино — и он расскажет Вам всё о рукколе и перуанских томатах». Поэтому подавать «острую» тему разрешалось только под соусом в виде рыбного пирога. Над этим «соусом» и работал братишка в грязном полупустом вагоне подземки. Киллиан сидел в ресторане, погружённый в недавнюю беседу, и совершенно не реагировал на реплики Тинк, обдумывая то, что сказала четырьмя часами ранее Эмма. Он настолько выпал из привычной законсервированности, что получил щелчок по носу в комплекте с удивлённым взглядом невесты. Белл с подозрением восприняла угрюмость Джонса, почти с тем же подозрением, что и «тайные встречи» Реджины. И только Генри, усевшись на пол напротив Эммы, смотрел на неё большими зелёными глазами и старался по-взрослому корчить мордашку, чтобы мама не отправила его спать и не назвала «малышом», отказавшись отвечать на вопросы. — Вы играли в призраков замка Дракулы? — остолбенел вдруг малыш. — Нет, — удивилась Свон. — Кто рассказал тебе о Дракуле? — Руби. — Можно было не спрашивать… — Руби сказала, что если кто-то кричит, и ты не можешь понять из-за чего он кричит, то это значит, что человек побывал в замке у вампиров. Они его там покусали, и теперь он всего на свете боится и кричит. Дядю Киллиана напугали призраки? Он видел вампиров? — выпытывал мальчик. — Нет, выдумщик, — Эмма протянула руку и потрепала сына по волосам. — Он испугался, что какие-нибудь плохие люди могут обидеть твою маму. — Ты встретила плохих людей? Где? Они похожи на Спауна? — Генри, где ты понабрался этих страшилок? Опять Руби? — Не-ет…наш учитель по литературе забыл книгу с комиксами на столе и…в общем, мы её спрятали, и читали во время дневной прогулки, — признался малыш. — Но мы вернули её на место. — Генри, — покачала головой Свон, — ты же знаешь, что нельзя без разрешения брать чужие вещи. — Ты не хочешь разговаривать? — Нет, всё хорошо, смышлёный разведчик… Крюк больше не будет кричать и пугать тебя, я с ним поговорю. И тебе не нужно волноваться, меня не слопает Дракула или Спаун, у меня же есть храбрый защитник-принц, — Эмма ободряюще подмигнула сынишке. — Хорошо, я тебе верю, — кивнул он задумчиво. — А что означает слово «перепихнуться»? Свон сдержала себя, чтобы не отреагировать слишком открыто, и сделала вид, что вопрос не настолько режет ухо и она не настолько недовольна собой из-за того, что Генри пришлось услышать неприятный разговор. — Это плохое слово. Так говорить нельзя, — строго ответила Эмма. — Оно может оскорбить человека, да и тому, кто произносит такие словечки, тоже не делает чести. — А зачем ты его сказала тогда? — по-простому удивился Генри. — Я расстроилась из-за дяди Киллиана. Он говорил обидные слова о…моём друге. Но я обещаю, что больше так говорить не буду, Генри. Мальчик подвинулся ближе и обнял Эмму, прижимаясь со всей силы своей взъерошенной головой к её груди. Малыш чувствовал, что маме грустно, от этого ему взгрустнулось самому. Юный ум ещё не понимал всех сложных причинно-следственных связей, наполняющих жизнь взрослых, он понимал лишь простые связи, которые взрослые осознанно игнорировали. — Ему не нравится Реджина? — взволнованно уточнил он. — Похоже, что да, — Эмма крепче обняла сынишку. — А тебе нравится? — Да, мне нравится. — И мне понравилась… — вздохнул малыш. — Генри — ты моё спасение… — Свон чуть не расплакалась. — Ма-ам, ты чего? Не плачь! — встрепенулся он. — Мы обязательно покажем дяде Киллиану, какая Реджина классная. Он просто её плохо знает. Пригласи её к нам в гости, я останусь у Руби, ты познакомишь её с моими динозаврами, только тебе придётся сказать, что это твои динозавры. Мы же ещё на секретной миссии? И спрячь незаметно её трость, я хочу проскользнуть и потрогать эту штуку руками! Она какая-то волшебная! — Принцу пора начинать писать статьи по психологии, — в прихожей послышался голос Руби. — «Если вашему другу не нравится кто-то из ваших знакомых — пригласите их на очную ставку, с динозаврами, и обворуйте. Проблема решена! Теперь им не нравитесь вы». — Ну-у, Руби, ты всё испортила! — притворно обиделся Генри. — Я сейчас пойду в свою комнату и разработаю настоящий план! Я уже и название придумал. План…план…ну ладно…ещё не придумал. Но я обязательно придумаю! И всем помогу! Я настоящий принц! Генри поцеловал маму в щёку и стремительно убежал в направлении своей спальни, размахивая руками и подпрыгивая. — Для того, чтобы твой безымянный план сработал, ты должен съесть все овощи за ужином! — окликнула его Эмма, смеясь и поднимаясь с пола. — Фу-у, варёная морковка и фасоль! Я превращусь в диплодока! — послышалось уже за дверью. — Или в стегозавра! У меня вырастут листочки на спине от всей этой травы… — Идея Бута не прижилась? — ухмыльнулась Руби, проходя в комнату и волоча за собой мольберт. — Овощные запеканки нагоняют тоску даже на семилетнего попрыгунчика? Эмма покачала головой и закрыла плотно дверь. После разговора с Крюком ей больше не хотелось оправдываться перед Генри из-за экспрессивной несдержанности. Закрыв глаза, поддаваясь усталости и царапающей грусти, Свон неуклюже шлёпнулась на диван, утыкаясь носом в подушки и со злостью силясь переключить потоки мыслей с давящей волны на более спокойную. Руби гремела мольбертом как ни в чём не бывало, раскладывала краски, карандаши, линейку, кисти, и напевала под нос «Имперский марш». За окном темнело, становилось шумнее, слышались громкие крики прохожих, рёв транспорта, скрежет тормозных колодок. Вечер превращался в полотно Мунка, напрягал ухо и глаза, впрыскивал краски острого контраста, когда видимая резкость картин рождает чувство беспокойства, тревоги за героев. От картин хочется отвернуться, стряхнуть огненное зарево, спрятать его, зажать в руке, не дать глазам обжечься. Вот такие переживания рисовал вечер в голове Эммы. Она молила о пощаде, мысленно, жаждала освободиться от зрительных образов и красок, но никто её не слышал. — Лерой поднял аренду, старый тролль, — негромко проговорила Руби, заметив, что Эмма не собирается погружаться в сон. — Сказал, что к нему переехали все шестеро его племянников. Никогда не думала, что у человека может быть такое количество племянников. Придётся овладеть японской анимацией. — Чтобы наскрести на аренду? — послышалось из-под подушки. — У Макото Синкая парень рисует в беседке, дождливыми днями. Там такое небо, и разнообразие зелени, сотен оттенков, как лёгкие акварели в союзе с импрессионистами. — «Сейчас, в двадцать семь лет, я нисколько не умнее, чем была в пятнадцать»…главную героиню как будто писали с меня, — бросила Свон цитату, выныривая из убежища и глядя на подругу. — Да, поэзия. Мне хочется вскочить и бежать на улицу, когда я смотрю этот фильм, — медленно проговаривала Руби, выводя чёрной краской угловатые линии на листе. — Уже подыскала беседку для переезда? — У залива…вороны там очень красочные, абсолютно не похожи друг на друга по цвету. Эмма улыбнулась. Руби никогда не отличалась многословием, связностью реплик, или объяснением сказанного. Все друзья со временем научились выискивать в них смысл самостоятельно. Это как собирать рисовые зёрнышки среди кучи разноцветных галек. — Давай я заплачу тебе за часы «наблюдения» за Генри, — вдруг предложила Эмма. — По тарифной ставке вспомога… — Ещё одна попытка — и я выкраду попрыгунчика, — без эмоций перебила она. — Монреаль — лучшая микстура для мрачного художника… — Рвануть в Канаду? Умно. Вот только Генри не говорит по-французски, и там не выставляют Ренуара. — Парень забыл брошюры у меня на кухне, с телефонами горячей линии для жертв домашнего насилия и списком убежищ для несовершеннолетних, попавших в беду. Я их выбросила, — снова перепрыгнула Руби. — Они воняли дешёвым табаком. — Вот чёрт, — Эмма выругалась, нервно дёрнувшись на диване. — На прошлой неделе приходил социальный работник и коп из участка, спрашивали о моей работе и хотели поболтать с Генри. Помнишь, он как раз был в музее мороженого? Наверняка ему эти брошюрки в школе всучили. Чёртова проверка…это унизительно каждый раз мило улыбаться этим бл…картонным соцработникам и доказывать, что я не изобью собственного ребёнка. А они смотрят с безразличием и норовят залезть под каждый коврик, в поисках доказательств обратного. Такие визиты происходили несколько раз в год, и каждый раз Эмма боролась с чувством стыда, словно её обливали помойной массой посреди площади, и все приходили поглазеть. — Мне уже неделю снится Кру…висящая в камере под потолком… Это так тяжело, Руб, и я пытаюсь себя сдержать, постоянно, но иногда мне кажется, что от этого удушения меня разорвёт на части… — Свон устало закрыла лицо руками. — Реджина снова заблокировала все номера… Что со мной не так? В словах было столько бессилия и отчаяния, что хотелось плакать, вытирая слюни в подушку, и одновременно скулить, как испуганный щенок. Подруга не подала виду, лишь поспешно закурила и продолжила малевать. Свон потеряла опору, как ей казалось. Друзья отдалились, топтались в замешательстве, не знали, что сказать и как реагировать. Как важно в такие моменты сохранять холодный рассудок, хотя бы для того, чтобы не надумывать себе лишних предательств и не взращивать обиду на весь мир. И как важно оставаться тем другом, который не осудит, не промолчит, ухмыльнувшись, не загонит своей «реакцией» глубже в дыру. Существуют ли вообще такие друзья? Несомненно. Есть ли шанс, что такой человек обнаружится рядом, когда, кажется, и держаться не за что, и подохнуть хочется, и спина болит, словно гвоздей навбивали дюжину между позвонками? — Что с Реджиной? — заговорила Руби. — Она на препаратах, знакомая картина, уже начинает плющить. — Я о взаимоотношениях, — немного помолчав, добавила она. — Это вряд ли можно назвать отношениями, она же замужем, — выдохнула Эмма. — Это что-то непонятное, череда случайных встреч, появившихся из ниоткуда и ставших необходимостью, чем-то нужным, но ни к чему это не приведёт, хоть нам и хорошо вместе. Крюк прав, я заигралась… Пхух, это трудно, чёрт возьми… — Ты хочешь «вытащить» её, как пыталась вытащить Кру? — уточнила Руби. — Хм, да нет, нет. Мне бы удержать её сейчас, хотя бы на краю…удержать. Я не знаю, Руб. Это…да, ладно, ерунда всё это. Нужно работать, завтра презентация по итальянцам, а я ещё не закончила раздел портретистов. — Скоро тебя начнёт трясти от одной только мысли о её муже, — ещё помолчав, продолжила подруга. — Да меня уже трясёт, Руб. Он хороший парень, мне об этом человек сто, наверное, сказало. Ты бы видела те отели… — Все в городе знают об этой сети, Свон. Институт искусств держит вас в пещерах? — Угу…вхожу в особую десятку тупиц, отставших от чикагской постмодернистской архитектуры. — Положение у тебя идиотское, конечно, — подруга отложила кисти и залезла на подоконник. — И выглядит по-идиотски, как твидовые брюки Бута, но это твоё дело. Если тебя устраивает образ идиота, то в добрый путь. Не закрывайся и не молчи, лучше поори на Джонса, или на Филиппа. Неохота проходить то, что уже проходили ребята с попрыгунчиком. — Ты про арест? — Монреаль, подруга, Мон-ре-аль. — Монреаль… — повторила Эмма отрешённо. — Мы все жутко одинокие, как будто не на одной планете живём, а у каждого своя планета, и он там один, и планеты вращаются в миллиардах миль друг от друга. Ты отбиваешься от Крюка как от захватчика, а он единственный видит картину…незамыленной. — У тебя всё в порядке, Руб? — Свон внимательней присмотрелась к подруге. — Да, в общем-то, как и всегда. — Руб…не доверяешь? — Доверяю…ты никогда не спрашивала раньше. — Ну когда-то и ослу доходит, что он осёл. Вот так отношения и переходят внезапно на другой уровень. Ничего не подозреваешь, сидишь и рефлексируешь, а одна фраза может сблизить людей быстрее, чем годы каждодневной болтовни ни о чём. — Ты владеешь ситуацией ровно до того момента, пока не чувствуешь, — словно монотонный рассказчик, продолжила Лукас. — Ты крут, предугадываешь ходы, вертишь собеседником, как колесом руля во время дрифта, тебе кажется, что ты король вечеринки. Но стоит тебе почувствовать, самую малость, хрень какую-нибудь, типа желания помочь, или желания узнать больше, и всё — ты теряешься, делаешь шаг назад, сбиваешься в своей натренированной уверенной речи. Это не про любовь ещё. Не про сближение и не про близость. Хотя, может это и любовь… Невозможно держать ситуацию в кулаке, когда ты смотришь на человека и хочешь его спасти, или хочешь провести с ним вместе сотню лет. Ты уже не король, ты шут, облитый сладким сиропом. А чувства — ребята бессмертные. Почти все. Некоторые особо трудно убиваемые, живучие. Начать чувствовать — смерти подобно. Эмма лежала в тёплой ванне, машинально потирала ушибленный бок, и прокручивала эти слова по восьмидесятому разу. Руби, как неподвижный бесстрастный философ генерировала потоки мыслей, проникающих глубоко под черепную кость, непонятных мыслей, разрозненных, где-то скомканных, где-то ровных, без иносказаний и сумрака. Её что-то тревожило. Свон не могла разгадать криптограмму, коей всегда казалась подруга. Но не важно на самом деле, понимаешь ли ты всё, что говорят или делают друзья, это совсем неважно. Куда важнее просто быть рядом, просто слушать, не перебивая и не отвлекаясь на телефон или приём пищи. Выньте бутерброд изо рта, наушники из ушей, отложите чёртову книгу или журнал по живописи, запретите своему мозгу додумывать истории и события, и просто слушайте. И если человек дорог вам — вы услышите то, что он хочет сказать. Если человек дорог, то может вы спасёте его, просто перестав жевать и взглянув на него с участием. Ведь просто всё. Вовремя заткнуться и послушать. — Мам, я хочу подсчитыватель мыслей! — вопил за приоткрытой дверью Генри. — И слов! Подсчитыватель мыслей и слов! Чтобы он считал все мои мысли, и слова заодно. Огро-омная цифра получилась бы! Здорово! Где взять такую штуку, мам? «Где взять такую штуку…» — думала Эмма, возвращаясь ощущениями в сводящие с ума ароматы пионов и роз — «Где же взять такую штуку…которая объяснит мне, что делать, чёрт возьми»