Увидеть свет

— Ты в порядке, Реджина? — Робин вернулся за стол в конференц-зале. — Устала… — Может, домой? — участливо предложил он. — Думаешь, нас ждёт крах? — Локсли крутила в руках открытку и, казалось, не замечала ничего вокруг. — Не знаю, ты мне скажи. — Я облажалась, Робби, — она закрыла глаза и выдохнула. — Подставила под удар людей, проклятье, мы рассыплемся по кирпичику. — Не рассыплемся, — заверил Робин. — Не существует такой силы, которая смогла бы тебя сломить, Редж. — Я хочу отойти от дел. — Я не справлюсь без тебя. Реджина внимательно посмотрела на мужа и покачала головой. — Боже, Робби, ты просто идеал партнёра, — произнесла она. — Ты совершенство, зачем ты только со мной связался? Он тоже помолчал, глядя в глаза жены, и ответил, вставая со стула: — Пойдём к тебе, поговорим. Здесь неуютно, и воняет парфюмом Голда. Я отнесу цветы в твой офис, не возражаешь? — Нет. Ты иди, дай мне пару минут, соберусь с мыслями. — Красивый букет, у отправителя есть вкус. Реджина провела его взглядом. Странное чувство беспокоило внутри. Робин с букетом от Эммы, шёл мимо, в кабинет, чтобы поговорить о чём-то важном. Вот так спокойно, ничего не подозревая. Или подозревая? Через десять минут должно всё решиться. Или через пять? Слишком близко всё. Это крах? Потеря контроля обернётся роковой ошибкой? Она развернула открытку.

«Прости за те фотографии. Мне хотелось удивить тебя, но я не подумала, что это выльется в противостояние. Как ты? Я хочу встретиться. Твоему адвокату это не понравится. Приходи. В том же месте, до полудня. Вдруг тебе тоже хочется встретиться. «Предоставить всему идти своим чередом и уметь ждать — вот девиз мудреца» — П. О. Ренуар».

Не было ни одной клетки в теле, которая воспротивилась бы этому приглашению. Что-то щемило в области сердца, подступало к горлу. Желание выпустить этого демона, сбивающего ритм ударов. Реджина не пыталась искать отговорки, аргументы или взывать к богам холодного разума, было уже поздно. Есть моменты, когда ты встаёшь и идёшь туда, где тебе хочется быть. Не по зову долга, не по бездумной инерции, а с чувством восторга, скрываемого от посторонних. Приглушённая сирена взвыла где-то на задворках сознания, как перед бомбардировкой, разливала волны, нарастая. Реджина посмотрела на часы, начало одиннадцатого. Оглянулась на Грэма, охранник стоял спиной, мимо носились секретари и работники юридического отдела. На столе завибрировал телефон. Она вздрогнула и схватила трубку. На табло высветилось «Зелина». — Эр, слушай, спасительница ты грёбанная, — начала сестра без предисловий. — Когда я увижу свою дочь? Ты ещё не наигралась? Охренела совсем? — Зи, отстань, не до тебя сейчас, — мыслительный процесс тяжело проворачивался в голове. — Ты как мамочка прям, ей тоже не было до меня дела. — Ну теперь же ты рада, правда? Мама давно не желает обо мне знать, — импульс пошёл. — Ну и тупая же ты, Эр. Коры уже как полгода нет, а ты всё гордо упиваешься своей самостоятельностью. — Что? Зелина? — Я приеду в твой вонючий отель и разнесу его к чертям! — послышалось уже на отдалении. — Зи, тупая ты овца, что ты болтаешь! — трубку перехватила Мал. — Реджина? Реджина? Чёрт, Зи, что ты наделала?! Реджина? Но Реджина молчала, замерев в кресле от неожиданности, ощутив стремительные толчки в горле, она не верила только что услышанному. Перекрывало все шансы на вдох. Мамы нет? Темнота в глазах разрасталась. Как нет? Пропали звуки вокруг. Как, когда это случилось? Вдох прекратился. Где была она, Реджина? Это не может быть правдой. Зелина специально это выдумала, чтобы её позлить. — Реджина, ты ещё тут? — Мал не отключала вызов. — Зи как всегда в своей манере, её можно понять, ты перегнула с Марго. Но это правда, не знаю, как ты должна была об этом узнать, но Кору похоронили в январе, сердечный приступ. Локсли резко оборвала разговор и медленно отодвинула от себя телефон, словно в трансе. Он казался ей заразным, страшным предметом, к которому противно было прикасаться. Дыхание полностью перекрывал спазм. — Грэм, — прохрипела она. — Грэм… Никто не отозвался. Она резким движением отбросила телефон к стене, он глухо ударился о стекло и упал. Грэм повернулся, толкнул дверь и кинулся к Реджине. — Дышать…я…не могу дышать… — с трудом выдавила она, хватаясь за его руку. — Мери! Воды! Быстро! — прокричал охранник, не заметив на столе бутылки. — Хрр… Т-таблетки… — Реджина шарила по карманам брюк. Когда Бланшар прибежала с ещё одной бутылкой воды, Реджина уже запихнула в рот две таблетки аддералла и гидрокодон. В суматохе никто не поинтересовался дозировкой и препаратами. Секунды замедлились. Архитектор, с побелевшим от спазма лицом, полулежала в своём кресле и давилась кашлем. Мери присела рядом и держала её за руку, а Грэм хмуро следил за каждым движением. — Может, в больницу? — лепетала помощница. — Мистера Локсли позвать? — Грэм…отвези меня к причалу, — чуть слышно проговорила Реджина. — Робин в моём офисе, Мери, передай ему…мне нужно было срочно уехать. — Ты можешь идти? — спросил Хамберт. — Да…я возьму трость. Быстрее, Грэм, я хочу выбраться из этого здания, здесь всё давит… В состоянии абсолютного шока, Реджина вывалилась из конференц-зала и оказалась в автомобиле. Стимуляторы запустили организм по-новому, и теперь из всех клеток рвалось наружу раздражение, смешанное с тупой злостью. Всё-таки доза оказалась очень высокой. Зловоние расползалось вокруг. Вселяющая страх зловещность, как предзнаменование несчастья. Реджина колотила руками в перегородку между водителем и рычала от невозможности придушить сестру, проклинала Кору и свою травму ноги, из-за которой ей пришлось сесть на опиоиды. Они выворачивали её наизнанку, против её воли. Как и стук в дальней части головы, словно кто-то ходил кругами в затылке, из угла в угол, орал и противно стучал в железное било. Сейчас она ничего не могла поделать со своими реакциями и импульсами. Тот стимуляторный психоз, о котором когда-то давно вскользь упоминала Эмма, накрыл её в самый неподходящий момент. Механизм разваливался на части. Ей хотелось крушить всё, что попадалось на пути, она дёргала за дверные ручки, колотила телефоном в стекло, в надежде раскрошить его на куски, громко ругалась, и напугала этим Грэма. — Реджина, что случилось? — в тревоге спрашивал он, не понимая опасной перемены. — Не могу, Грэм! Я не смогу этого вынести! — выла она. — У тебя встреча со Свон? Ты уверена, что справишься? — Грэм! Молчи! Молчи… Ничего не говори. Мой мозг разорвёт от звуков, — она схватилась за голову и застонала. — Включи микрофон, — потребовал Хамберт, когда они подъехали к знакомому месту недалеко от воды. — Не нравится мне это… Реджина, чёрт бы тебя побрал, включи микрофон! — Грэм, я не могу…я не хочу тебя видеть! Сиди в машине…не приходи ко мне…не приходи… Реджина непривычно бодро выбралась из автомобиля и уверенно побрела к причалу. Трость постукивала по плитке, удерживая от хромоты, и этот стук почему-то отзывался в ушах нехорошим предчувствием. Грэм выругался, попытался проверить связь, но Реджина так и не включила микрофон. Он выругался снова и остался сидеть в машине, следя за удаляющимся силуэтом. — Привет. — Привет, — Эмма с удивлением повернулась к Миллс, не заметив её появления. — Давно здесь? — Реджина больно кусала себя за губу. — Минут сорок. Я думала, что ты не придёшь, — она рассматривала Реджину пристальным взглядом и хмурилась. — Я и не собиралась, — Реджина села на скамейку, отойдя от воды. От того чувства успокоения и восторга не осталось и следа, всё стерлось под прессом враждебности, внутри пульсировало желание рвать в клочья, как побочный эффект передозировки, неуправляемое желание боли, оно налетало порывами. Предчувствие неизбежности витало в воздухе. Чего-то тяжёлого, кромсающего, стирающего воспоминания. — Ты в порядке? — Эмма подошла ближе. — Нормально, — отрезала Миллс, почувствовав на губе кровь. — Что за срочность? Ты прервала моё совещание. Не нужно так делать. — Как? — не поняла Свон. — Посылать цветы ко мне в офис с личной запиской, и требовать вручить мне их немедленно. Что за позёрство? — солёный привкус ещё больше разгонял психоз. — Я неделю ничего о тебе не слышала, только и общалась с твоим адвокатом, да дебилом-следователем, которого интересовали только мои тюремные происшествия, — Эмма непроизвольно начинала заводиться. — И меня отправили в отпуск, насильно, я сижу дома, без выставки, лекций, обсуждения новых проектов. Я схожу с ума. Могу я узнать, как у тебя дела или нет? Или ты чем-то новым меня удивишь? Ещё одной подругой? Или другом? Как там они поживают? Килл и Тинкер? Крюк так и не позвонил до сих пор, — Свон вспомнила всю горечь своей обиды. — Зачем ты меня сюда позвала? — выдавила Реджина. — А разве непонятно? — развела руками Свон. — Я хочу понять, что будет дальше. Что нам делать? У тебя есть какие-то варианты? — Насчёт чего? — уточнила Миллс, сжимая трость до скрипа пальцев о материал. — Насчёт нас с тобой, — Эмма недоумевала. — Реджина? Хоть какие-то мысли по этому поводу? — Какие варианты есть у тебя? — пальцы белели от усилия. — Мы можем быть вместе, — спокойно проговорила Эмма. — Хах… Как? Я замужем, ты не заметила? Как мы можем быть вместе? — архитектор внимательно уставилась на Свон. — По-моему, это с самого начала было известно. — Да точно так же, как и все остальные! — Эмма вспылила, не понимая жёсткости, с которой ей отвечала Реджина. — Ты можешь подать на развод! Это же просто бессмысленная запись в какой-то базе данных. Ты можешь рассказать Робину о нас. Ты ещё этого не сделала? — Свон искала варианты, нервно схватившись за перила ограждения. — Почему я должна это делать? — сама не понимая своих слов, произнесла Миллс. Эмма посмотрела на неё и внезапно почувствовала, что это конец. А Реджина даже на мгновение не сообразила, что бьёт «ниже пояса». — Потому что я люблю тебя, — развела руками Свон, проглотив фатальное предчувствие и испугавшись своих слов. — Это не причина, — продолжала Миллс, давя в себе слёзы. Реальность как будто превратилась в фантомный отблеск кривого зеркала. За секунды разрушилось всё, что ещё час назад казалось новым фундаментом новой жизни. Амфетаминовые тиски давили со страшной силой, перекраивая весь сценарий и пуская его в жерло адского вулкана. Эмма стояла в растерянности, Реджина казалась ей ненастоящей, грубой копией самой себя. Фантасмагорический бред казался нелогичным уродцем, вылезшим из недр расстройства психики, такое бывает, когда месяцами закидываешься стимуляторами. Они разгоняются, и стимулируют потом всё без разбору, на свой лад, как пьяные разгулявшиеся подростки. — Потому что ты любишь меня… — Эмма всё пыталась найти эту самую причину, неуверенно, как ребёнок. Произнося такие фразы, одну за другой, вы становитесь уязвимыми, оголёнными, с тонкой кожей, которую легко поранить. — Пфф…а это вообще не важно, — например, вот таким отношением. — Не важно? — невозможно было в это поверить. — Тогда что? — Свон отступила. — Что для тебя важно, Реджина? — Я только что об этом говорила. — Робин? Твой брак? Ты серьёзно? — Более чем… — Когда ты трахалась со мной в своём отеле, это тоже было важно? Ты думала в этот момент о Робине? — грубо произнесла она. — Да я жалею об этом каждую минуту! — прокричала Реджина внезапно. — Это превратило в чёрную комедию всю мою жизнь! Какая-то глупая ночь… — Да? Ну тогда знай, что я тоже жалею! — Что? — не поверила Миллс. — Удивляешься? — усмехнулась Эмма, потеряв контроль. — Я соблазнила богатую дамочку, которая всю жизнь строила из себя «святошу». Но я не об этом жалею, не дождёшься. Я жалею, что не сделала этого при первой встрече. Что к тому моменту, как мы оказались в твоей постели, я была уже влюблена, чёрт возьми! Как легко было бы уйти месяц или два назад, и почти невозможно сделать этого сейчас! В происходящее не верилось, но девушки на самом деле произносили все эти вещи вслух. — Это ничего не меняет… — Я вижу! — Я не давала тебе никакой надежды или намёка, что мы можем быть вместе. Это твой вариант событий, он никак не сходится с моим, — как на совещании докладывала Реджина. — Да, Киллиан был прав насчёт тебя. Чёрт, Реджина, неужели ты на самом деле так думаешь? — Эмма горько сожалела о ходе беседы. — Ваши с Джонсом сплетни меня не интересуют. У меня хватает проблем и без занудных дружков. — Так ты хочешь обвинить меня в том, что творится с нашими жизнями? — Ты можешь идти… — устало выдохнула Миллс, но Эмма не отреагировала. — Это, наверное, я прикидывалась депрессивной невротичкой, сидя каждую неделю на набережной? — Свон до боли сжимала зубы, произнося каждое слово. — Или я хотела броситься в воду с причала, не умея плавать? Или резвилась с малознакомой девчонкой в собственном доме? Я обманывала мужа? Обманывала подругу? Вытерла ноги о свой идеальный брак? Влюбилась? Реджина приподняла брови. — Ну, хорошо. Я влюбилась. Но моя вина не в этом! Ты завела нас в чёртов тупик, Реджина. Не я, не Робин, и не моё баснословное состояние, которого, кстати, у меня и нет. И ты не хочешь ничего с этим делать. Да, я с самого начала знала, что ты замужем. И что с этого? — Эмма всё ещё не верила в происходящее. — Зачем эта сцена? — Чтобы ты знала, что я тебя ненавижу! — не выдержала она. — Депрессивная невротичка здесь явно не я… — Твой сарказм, без сомнения, хорош, когда ты пытаешься спрятаться за ним, но на меня это никогда не действовало. Мы же это уже проходили. — Чего ты добиваешься? — Реджина сидела чуть согнувшись, закрыв ладонями лицо, и намерено не смотрела на Эмму. — Уже ничего, — покачала головой Свон, осознавая, что ошиблась. У неё всё мелькало перед глазами, она не понимала, как так вышло, что они уже в шаге от взаимной ненависти, откуда взялась эта злоба, захватившая обеих? Это так выражалась любовь? Эмма приехала к причалу совсем в другом настроении, полная надежд, планов. Она хотела участвовать в жизни Реджины, без оглядки на скрытность, почему-то решившая, что и Реджина после всех событий захочет что-то изменить в их отношениях. Но Реджина была под непробиваемым колпаком наркотиков. Она ничего не хотела, и давно не была хозяйкой своим мыслям, поступкам, порывам. Она выплёскивала худшее, что наросло в её душе, худшее, что когда-либо проносилось в её мыслях. А Свон повелась. Как легко поверить в что-то ужасное, легче, чем сохранять спокойствие и смотреть дальше своих обид и травм. — Бессмысленная запись в базе данных? Что ты знаешь о моей жизни? Робин помог мне, когда никого не было рядом. Он спас меня. Мы построили с ним компанию. Он грубого слова не сказал мне за все эти годы! И мы женаты девять лет. Девять лет, Свон! — Реджина немного переключилась. — Да хоть двадцать девять! Ты любишь его? — Здесь всё сложнее… — уходила от ответа Реджина, подняв голову. — Да? Я упрощу. Ты любишь меня? — Эмма чуть помедлила, внимательно глядя в мокрые от беззвучных слёз глаза Миллс. — И пока ты не ответила ложью, Реджина, пока не стала искать новую насмешку, я тебя оставлю. Я наслушалась уже достаточно. Не знаю, зачем ты это всё говорила. Да мне и плевать. Вот, правда, плевать. Ищи оправдания сама. Мне ничего не нужно от тебя, катись к чёрту, вместе со своим совершенным, как кукла-Кен, мужем. Робин счастливчик, представляю, как ему сносит крышу от тебя. Прекрасно представляю. — Так в чём твоя вина? — перебила её Миллс. — Что? — Ты сказала, что в этом безумии твоей вины нет. Так в чём же она? — Ты хочешь знать? — усмехнулась Эмма. — Да. — Я соврала тебе тогда, когда сказала, что недавно рассталась с девушкой. Я никогда с ними до тебя не встречалась. И я виновата, что напоила тебя в парке в тот вечер, я сделала это умышленно. — Зачем же? Чтобы переспать? И получить трофей? — Снова иронизируешь, Реджина, — покачала головой Свон. — Я напоила тебя, чтобы ты расслабилась и отвлеклась от своих хронических бизнес-проблем. Чтобы ты почувствовала себя настоящей. — Что ж, ты добилась успеха… — Лучше бы я сдохла в тюрьме. — Всё это детский лепет, Эмма. До которого мне нет дела. Если бы я не хотела напиться, я бы не позволила тебе чувствовать, что ты владеешь ситуацией, — ножом по стеклу прозвучали слова. — Пусть будет так. Но мы имеем то, что имеем, — ухмыльнулась Свон. — Ты совсем юна… — как 133-летняя старуха произнесла Реджина. — Не думай, что такие «богатенькие дамочки», как я, позволяют собой вертеть. Этот урок я выучила ещё в маминой «школе». Боль. Каждая пыталась ударить побольнее. Это своего рода защитная реакция. Когда кто-то нападает, бей его сильнее, чтобы не чувствовать свою собственную боль. А когда ты сильная личность, то ты не бежишь, а стоишь и добиваешь противника любыми имеющимися у тебя козырями. Парадокс. Подлые трусливые поступки сильных независимых характеров. Некрасивая уродливая картина. От которой в мире рождалось столько новых страданий. Но эту картину нарисовали сами художники, не боги, не маги, не шаманы, не бизнес-партнёры, а эти два человека, вгоняющие гвозди в тело друг друга на этом причале. И прекратить истязание мог только тот, кто сильнее любил. — Я уяснила. И ещё, раз уж мы решили высказаться. Генри. Он не соседский мальчишка, он мой сын. — Что? — ужаснулась Реджина. — Да. Это мой малыш. Я пыталась защитить его, разбив тому уроду голову. Помнишь эту историю? — скривилась Эмма. — Ты спятила, Свон?! — прокричала Миллс, вскакивая со скамейки и роняя трость. — Ты думаешь это смешно? — Я не смеюсь, Реджина… Я еле сдерживаюсь, чтобы не задушить тебя. — Генри твой сын? Какого чёрта? — Без ругательств! Ты говоришь о Генри! — сразу остановила Эмма. — Вали в свой отель с золотыми унитазами и наслаждайся роскошной жизнью! — У меня нет золотых унитазов, Свон. Ты больная. — Ничто не мешает тебе прикупить парочку. Как я могла так попасться? — отстранённо проговорила она. — Нужно доверять друзьям, когда они говорят тебе, что элита вся прогнила. Прощай, Реджина. Я никогда тебе больше не напишу! — Эмма выпустила из рук ограждение и отошла. — Ты вывалила всё это на меня, а теперь сбегаешь? — Почему я не могу этого сделать? — остановилась Свон. — Потому что ты любишь меня… — Миллс выглядела, как маленькая рыбка, попавшая в сети и бьющаяся в конвульсиях, без надежды на спасение. — Это дурацкое увлечение скоро пройдёт. Не волнуйся, я переживу. Выработаю новое правило: никогда не доверять замужней даме с охраной и… — Да уж, — перебила Реджина, — а мы стóим друг друга. Трусливые лгуньи… — По крайней мере, у меня есть оправдание. Я защищала Генри! И, видимо, не зря. Такие, как ты, не должны к нему приближаться, — Свон повернулась и подошла снова. — Я бы не причинила ему вреда! Он же ребёнок! Ты считаешь меня каким-то страшным монстром? — Да, Реджина. Холодным, расчётливым, самовлюблённым лживым монстром! И я устала искать каждый раз тебе оправдания! То таблетки, то отношения на стороне, то эта вакханалия с Тинк и Ренуаром! А сейчас? — Но ты любишь меня! — Да, чёрт возьми! Я люблю тебя! — проорала Свон. — И поэтому ты больше никогда меня не увидишь, Реджина. Ты унизила меня сегодня. А я, конечно же, не осталась в долгу. — Эмма схватила себя за волосы и почти плакала. — Это не любовь. Это эгоистичная страсть двух истеричек. Я ошиблась. — Никчёмный из тебя философ… — Реджина села на скамейку и невидяще впилась в линию горизонта. — Потерпи ещё полминуты. Дальше будешь философствовать в одиночестве. — Я устала от этой драмы, — прошептала Миллс отрешённо, словно говорила сама с собой. — Я хочу вернуть эту весну назад. — Вот и возвращайся в свой мир одна. Теперь уже очевидно, что нам не по пути. «Каким будет этот мир, в котором ты больше не любишь меня?» — подумала Реджина. «Никогда не будет мира, в котором я не люблю тебя» — ответила бы ей Эмма, если бы умела читать мысли. — Помнишь тот день, когда ты заговорила со мной? — произнесла Миллс чуть погодя. — Я помню. Эмма кивнула и двинулась в сторону метро, не сказав больше ни слова, и вырывая из себя мысли, что тот день был одним из лучших в её заурядной жизни за последние полгода. — Я бы хотела вернуться в тот день, — продолжала тихо говорить Реджина, будто не замечая, что осталась одна. — Я бы хотела встать с той скамейки и уйти до того, как ты заговорила со мной. Я бы хотела не возвращаться сюда…вообще…никогда… Сквозь шум бьющих о причал волн почти невозможно было различить тяжёлые рыдания, выкарабкивающиеся из глубин тёмной души. Налетали порывы ветра, смахивали горячие слёзы. Внутри всё кричало от боли. Удерживающие тросы лопнули с оглушительным треском. Зверь мучительно умирал. Волны вдруг стали биться сильнее, с беспокойством, как будто обрадовались нежданной добыче. Это и была добыча. Сломленная, уставшая, потерявшая всякий смысл в том, что происходило вокруг, запутавшаяся и отчаявшаяся найти хоть маленький проблеск тёплого огонька. И никто не обратил внимания на вспенившиеся волны, никто не различил изменившегося ритма прибоя и внезапно исчезнувшей фигуры на берегу. Никто. Кроме мужчины, потерявшего Миллс из виду всего на минуту, и теперь бегущего наперерез через всю аллею и перепрыгивающего на ходу через кусты, скамейки и дурацкие ограждения, так не вовремя появляющиеся на пути. Грэм бежал так быстро, будто от этого зависела его жизнь. Проклиная всё на свете, он, не останавливаясь, сбросил на асфальт пиджак, споткнувшись о валяющуюся на краю трость, и прыгнул в леденящую воду, потому что другая жизнь уже потихоньку вырывалась из хрупкого тела и желала занять своё место в чистилище, не заботясь о вечной участи самовольно попавших туда душ.