Сборник имейджинов (Майор Гром: Чумной доктор)

— Как ты себя чувствуешь? — Сергей наливает себе свежесваренного кофе, и терпкий аромат наполняет собой каждую клеточку наших сонных и разбитых тел. Моя ночь превратилась в бесконечную пропасть боли и бездну одиночества, когда отрывистые вздохи Разумовского и тихие, забитые стоны терзали моё сердце. Не сомкнув глаз, я оберегала тот хрупкий сон, что сжалился и снизошел на моего маленького, разбитого мальчишку, чьи кошмары вернулись из-за моих слов, порожденный злостью и обидой. Вздрагивая и хватаясь за остатки реальности через пелену густого тумана из которого выбирались призраки прошлого, я отгоняла свой сон и ближе подсаживалась к Серёже, напоминая своими прикосновениями о том, что я рядом и никогда его не оставлю. Моё присутствие успокаивало Разумовского и в минуты спокойствия я поддавалась дремоте, но демоны маленького мальчика пробуждались, терзали беззащитного ребенка в теле взрослого мужчины и я снова отвергала свой сон, чтобы успокоить и вернуть покой Сергею. К утреннему пробуждению мой внешний вид оставляет желать лучшего: не выспавшаяся, разбитая и сонная. Темные круги залегли под глазами, и зевая каждую секунду, я подтираю слёзы. Глаза жутко чешутся, желая закрыться и поспать, совсем немного, чтобы восполнить силы, которых не хватает даже для того, чтобы прилично одеться. В одном бюстгальтере и юбке-карандаш появляюсь в гостиной. Главное не забыть полностью одеться перед тем как отправиться на работу. — Держи, — Серёжа протягивает мне чашку кофе и сделав один глоток темной жидкости, чувствую, как моё тело оживает и приободряется. — Ты из-за меня не выспалась, — Разумовский ставит бокал с кофе на столешницу и поправляет свои рыжие пряди волос, окончательно сокрушая меня своим пронзительным и печальным взглядом. Моё сердце в груди сжимается и тихонечко стучит, обливаясь невидимыми слезами. Хочется отбросить все преграды и эмоциональные барьеры, и спасти Сергея от всех душевных терзаний. Поддаюсь своему порыву и оставив чашку остывшего кофе на столе, подхожу к Серёже и обнимаю своего маленького мальчика за талию. Оставляю нежный и тонкий поцелуй на губах и блаженно жмурюсь, ликуя от крохотного женского счастья, когда только ты знаешь как успокоить своего мужчину. — Ночью у меня были дела поважнее, оберегать твой сон, — ведь именно я и вернула твои кошмары! Вспоминаю глухие, испуганные стоны Сергея и прижимаюсь всем своим телом к его груди. Разумовский обнимает меня за талию и приятное тепло разливается по обнаженным участкам тела, а кожа покрывается мелкими мурашками. Мой голубоглазый мальчишка целует меня в лоб, размеренно вдыхая аромат моего парфюма, впитавшегося в кожу. — Прости меня за то, что я сказала прошлой ночью, — мой голос сникает и я утыкаюсь лицом в изгиб шеи Разумовского, кончиком носа ощущая как дрожат и пульсируют вены под кожей. Широкие и горячие ладони Сергея давят на мои бока, заставляя меня вздохнуть и прикрыть глаза. Знаю, что сейчас эта рыжая бестия бесстыдно скалится, наслаждаясь моей реакцией. Но я всегда была падка на любые ласки и требовательные грубости Сергея. — Я вел себя отвратительно по отношению к тебе, /Т.И./ и заслужил, — он берет меня за плечи и отодвигает от себя, заглядывая в мои грустные глаза. Потупив взор, покачиваю головой и покусываю нижнюю губу, контролируя поток рвущихся наружу слёз. Сергей отпускает меня и вспоминает о своем холодном кофе. Берет бокал в руки и пробует на вкус остывшую жидкость. Его бледное лицо ничего не выражает, словно все чувства и эмоции с профессионализмом фокусника спрятаны за безжизненной маской. Разумовский подходит к дивану и садится, разглядывая невидимую точку прямо перед собой. Я вдруг снова превращаюсь в одинокую, несуществующую вещь необходимость в которой отпала. Мужчина, чей сон я спасала от демонов и призраков жестоко прошлого, сейчас незнакомый и чужой мне человек, к которому не подступиться. Он снова возводит неприступную стену. Её не покорить. Только разрушить по кирпичику, раз и навсегда разобравшись в потемках души одного потерянного мальчика. — Что тебя тревожит? — опускаюсь на колени перед Сергеем и кладу руки на его бедра. — Расскажи мне, пожалуйста, — заглядываю в прекрасные, но пустые океаны Разумовского. Штиль всегда страшнее шторма. Сергей закрывает глаза и массирует виски, собираясь с мыслями. Я смотрю на него требовательным и выжидающим взглядом. Смиренно. На коленях. — Боюсь закрыть глаза и боюсь спать. Кажется, если меня настигнет крепкий сон, я навсегда потону в своих кошмарах и не смогу выбраться, — телесное напряжение Сергея передается мне и я привстаю на коленях, обхватываю его лицо в ладонях и фокусирую странствующий взгляд Серёжи на мне. — Это моя вина и мне так жаль, что мои слова причинили тебе боль, — соприкасаю наши лбы и произношу свои извинения прямо в тонкие линии губ Разумовского. — Не ты причина моих кошмаров, /Т.И./, — Сергей прижимается щекой к моей щеке и его горячее дыхание струится по моей спине, пропуская лихорадочные импульсы по моему телу. — Но я причина, по которой твои кошмары вернулись, — оседаю на коленях, послушно сложив руки на бедрах. Находиться в покорной позе на коленях перед Разумовским мне больше нравится при других обстоятельствах... — У меня сегодня куча работы и дела помогут мне отвлечься. — А у меня сегодня день разъездов и встреч, — вдыхаю полной грудью и выдыхаю. Потираю шею и не осмеливаюсь поднять глаза, чтобы взглянуть в чистейшие озера Сергея. — Я понимаю, что ты не выспалась, детка, — поясницу мгновенно сводит приятная истома и я непроизвольно облизываю губы, — но ради всего святого, не забудь одеть что-то кроме лифчика и этой безобразно короткой юбки, — довольно хихикаю и исподлобья гляжу на игривого мальчишку, ревность которого всколыхнула его сердце, заставляя мыслить здраво и четко, защищая то, что принадлежит исключительно только ему. — Я постараюсь, Сергей, — голубые глаза мужчины темнеют и на меня надвигается бушующий шторм. — Хочешь чтобы я сошел с ума, — Разумовский грубо хватает меня за шею и от неожиданности мои губы приоткрываются в немом стоне, а сладостная истома застывает на лице. — И весь день думал о тебе? — Разумовский приближается к моим губам и горячий шёпот обжигает. — Если это поможет тебе справиться с твоими тревогами, да, — поддаюсь вперед, а рука Сергея еще сильнее сходится на моей шее, — я хочу чтобы ты думал обо мне. — Открываю глаза и сталкиваюсь со штормом и сверкающими молниями в почерневших небесах. — Ты можешь остаться сегодня дома, — Разумовский кладет ладони мне на плечи и массирует растирающими движениями напряженные мышцы, забираясь под кожу. Томное блаженство набегает исподтишка и медленно утягивает в приятную бездну, что творит своими руками Сергей, зная мои слабые места. — На сегодня запланировано много важных встреч, — прикрываю глаза и покачиваюсь из стороны в сторону в такт движениям ладоней Разумовского. — Начальство разрешает, — рыжая бестия сильнее надавливает на каменные мышцы, что напрягаются и противятся соглашаться с его словами. — Ты не моё начальство, — распахиваю глаза и всматриваюсь в лицо Разумовского через дымку окутывающего моё сознание блаженства. — Как тебе угодно, детка, — ненавижу когда он так делает! Дает мне поблажку и снисходительно позволяет считать, что я победила. На самом деле мой проигрыш очевиден моим коленопреклонением перед этим мужчиной, вытворяющего что-то немыслимо-приятное с моим телом. Оседаю на коленях и закрываю глаза, отдаваясь во власть чувств. — Нравится? — глухой голос Сергея согревает и одновременно будоражит кровь в жилах, заставляя встрепенуться. — Угу, — бормочу что-то невразумительное себе под нос и поддаюсь вперед. Длинные пальцы Разумовского перебираются на мою шею и точечными движениями несильно массируют зажатые участки. Поясницу сводит мучительная истома, отдающая пульсирующим эхом между ног и я непроизвольно плотнее сжимаю бедра, и кусаю нижнюю губу. Усмешка Сергея бешеными вибрациями проносится по всему моему телу. Стоять на коленях перед своим мужчинам и рассыпаться на частички под его ласками — есть в этом что-то слабое, но вместе с тем, естественное и необходимое. — Будет еще лучше, если ты останешься дома, — Сергей повторяет свою просьбу более требовательно и нуждаясь во мне. Я лениво улыбаюсь и приоткрываю глаза, рассматривая встревоженного и взбудораженного Сергея, мечтавшего забыться со мной в постели. — Прибереги все свои идеи до вечера, — мой томный выдох касается лица Разумовского и сражаясь с пылким желанием взять меня прямо на холодном полу, он закрывает глаза и опускает голову, пытаясь восстановить эмоциональную стабильность. Горячие ладони Сергея снова давят на мои плечи, требуя подчиниться. Я чувствую его недовольствие и легкое раздражение, но не пытаюсь воспротивиться. Покорно сижу на коленях, позволяя ему самому обуздать свой негатив. Прохладными кончиками пальцев Сергей едва ощутимо касается моего уха, очерчивая контур и массируя мочку. Меня прошибает на чувственную дрожь и немой стон застывает на приоткрытых губах. Власть снова переходит в руки этой бесстыжей рыжий бестии и нежные, легкие прикосновения ласкают и оглаживают мои ушки. Тот, кто сказал, что уши — сильнейшая эрогенная зона, был чертовски прав. — /Т.И./... — мне почти кажется, что обжигающее дыхание Сергея ложится на мои сухие губки, несмотря на то, что он сидит на краю дивана. — Ты меня задерживаешь, — льну ближе к ладоням Разумовского, ласкающих уже мою шею и поглаживая порозовевшие щеки. — А ты не торопишься уйти, — его правда. Томно улыбаюсь и заставляю себя открыть глаза, сталкиваясь с бушующим штормом в голубых океанах Разумовского. — Ты просто знаешь как меня задержать, — перехватываю его ладонь, подношу к своим губам и целую тыльную сторону. Сергея всегда обескураживало подобное поведение: нежное, граничащее с сильной любовью, когда ты не представляешь себя без одного человека. — И это я даже не старался, — мальчишеская улыбка играет на губах, и моё сердце грохочет от любви. Беру ладони Сергея за запястья и опускаю, больше не позволяя касаться своего тела. Еще одно прикосновение и я точно останусь дома. Поднимаюсь на ноги и смотрю на поникшего мальчишку, который пять минут назад умело пытался соблазнить и затащить меня в постель. Рыжие пряди волос спадают на лоб и он кажется мне безнадежно печальным и одиноким. Самое страшное, что порой, даже я не в состоянии заполнить его пустоту. Надеваю белоснежную шелковую блузку, оставляя две верхние пуговицы расстегнутыми, и заправляю холодящую ткань в юбку идеально подчеркивающую мою пятую точку. — Твоя задница в этой юбке меня тревожит... — Разумовский зачесывает непослушные, спадающие пряди волос и задумчиво облизывается. — Нравится? — возвращаю должок за полученные ласки, растревожившие моё нутро, и виляю заднице прямо перед лицом Сергея. Даже через ткань ощущаю опаляющее дыхание Разумовского на своих ягодицах. — Прекрати, — он хрипит, а моя шалость грозит вылиться во что-то неприличное, но приятное. — Иначе, ты точно не попадешь на работу. — Потерпи до вечера, малыш, — склоняюсь к лицу Серёжи и придерживая его за подбородок, целую в губы на прощание.