Сборник имейджинов (Майор Гром: Чумной доктор)

Возвращаться было нелегко. Испытывая страх и сомнения, я пошла на поводу у собственных чувств, потонув в бескрайних океанах Серёжи. Предательская дрожь на любимых губах и срывающийся голос беспощадно рвали моё сердце на части, а замершие кристально чистые глаза молили о прощении. И еще одном шансе. После нашего последнего разговора в отеле Сергей забрал меня домой. Несмотря на всё, я и не представляла, как сильно скучала по просторной квартире, где мы вместе с моим разбитым мальчишкой пытались построить счастье. Мой побег оказался глупой затеей. Сам факт того, что я подалась в бега, не прихватив вещей, говорит о том, что я надеялась вернуться. Хотела этого. — Всё хорошо? — каждый день после начинается с этого вопроса и порядком он меня уже раздражает! Я тщательно скрываю легкую неприязнь, покрывающую меня словно тонкая корочка льда, но всё же что-то изменилось. Моё отношение к Сергею... — Обязательно каждый день задавать один и тот же вопрос? — не замечаю, как огрызаюсь, но Серёжа изменяется в лице. На бледных чертах проступает испуг словно я залепила ему пощечину. Голубые глаза замирают и не мигают. — Прости... — шумно выдыхаю и прячу лицо в ладонях, испытывая стыд за свою необоснованную жестокость. — Просто мне кажется, что мы играем в какую-то игру, — немой вопрос проявляется во взгляде Разумовского, а черты моего любимого лица немного смягчаются. — Ты каждый день проверяешь в порядке ли я, пытая одним и тем же вопросом и одновременно показываешь мне, что тоже в порядке. Вернулся в своё состояние и всё происходит как по написанному. Неестественно и не по-настоящему. — Зажмуриваю глаза и надавливаю на глазные яблоки до белых мушек. Сергей сидит напротив меня за барной стойкой и водит кончиком пальца по чашке с кофе. — Я действительно стараюсь стать лучше. Всё исправить. Исправить себя ради тебя, — порывисто берет меня за руку и нежно стискивает, награждая дрожащей улыбкой. — Тебя не нужно исправлять, Сергей, — от холода собственного голоса стаи мурашек выступают на позвоночнике. Могу только представить, что испытывает мой мальчишка, которого я отталкиваю. — Ты даже смотришь на меня по-другому, /Т.И./, — печальная улыбка трогает губы Разумовского, и он отнимает ладонь, не желая больше смущать меня и доставлять дискомфорт. А как я должна смотреть на него? После всего, что я пережила и увидела своими глазами? Вернуть былую нежность очень тяжело, если вообще возможно. Боже, заткнись, /Т.И./, заткнись! Ты не помогаешь ему, а делаешь только хуже. Если по-настоящему любишь, то недостатки Сергея я должна любить сильнее его достоинств. Даже если его главный недостаток — это темная версия его самого. — Твоё отношение ко мне изменилось, — Сергей выливает недопитый кофе в раковину и споласкивает чашки. Избегает смотреть мне в глаза или боится, что ничего кроме презрения там не увидит. — Я понимаю, что собственными руками испортил наши отношения. Другой я. Да это уже и неважно. — Сергей порывисто разворачивает на пятках и упирается в раковину, плотно сложив руки на груди. Непослушные рыжие пряди волос спадают на глаза. Мертвенно-бледный, словно отсутствие нежности и мой пылкой любви лишило его жизненной силы. — Но, пожалуйста, не отдаляйся от меня... — и руки мертвыми плетьми обвисают вдоль туловища, и глубокая тоска во взгляде Серёжи рушит возведенные мной барьеры. Настолько зыбкие, что достаточно одного взгляда голубых глаз. — Я не отдаляюсь... — Разумовский так горько усмехается, что у меня неприятно колет в сердце. Заставляя себя двигаться, я сползаю с барного стула и подхожу к Серёже. Мой маленький мальчишка расцветает прямо на моих глазах. Каждый мой шаг вселяет в него надежду. Сергей выпрямляется, расправляя плечи. Смущенно поправляет короткие рыжие пряди и делает один неуверенный шаг ко мне навстречу. — Ты ведь знаешь, что я хожу на сеансы к доктору Рубинштейну? — Серёжа берет меня за руки, и я чувствую знакомую дрожь, побежавшую от кончиков пальцев. — Рано пока говорить о кардинальных успехах, но разговоры с ним помогают мне. Помогают разобраться в себе, — большими пальцами поглаживает тыльные стороны моих ладоней, посылая волнующие импульсы по телу. На один шаг становлюсь ближе к Сергею. — Это хорошо. И спасибо, что делишься со мной... — возвожу кроткий взгляд на Разумовского и тепло улыбаюсь. Прикладываю ладошку к его щеке и от столь внезапной нежности мой мальчишка вздрагивает, но плотнее жмется щекой к ладони и трется. Серёжа закрывает глаза, растворяясь в моей ласке. — От тебя всегда так вкусно пахнет, /Т.И./... — смешно трется носом о ладонь и жадно вдыхает аромат духов, сохранившийся на запястье. — Я не хотела бы спешить, — Сергей поднимает взгляд и моё тело словно пронзают молнии, — но это не значит, что я не хочу... — сердце пропускает удар и лисья улыбка Разумовского вызывает приятное томление внизу живота. Он целует меня в запястье, губами чувствуя, как лихорадочно стучит мой пульс. — Мне нужно немного поработать, но, если ты захочешь составить мне компанию и полежать рядом, я буду не против, — Серёжа боязливо касается моего лица, поглаживая щечку и прихватив свой ноутбук со стола уходит в спальню. Порывисто и облегченно выдыхаю, снова ощущая знакомое возбуждение и легкое головокружение. Несмотря ни на что я нахожусь во власти этой рыжей бестии, а моё сердце кажется всё ему уже простило. Из раздумий меня вырывает звонок. Неизвестный номер высвечивается на экране телефона Разумовского и от страха неприятно сосет под ложечкой. Я часто отвечала на звонки Серёжи, когда он был занят. У нас не было секретов друг от друга, но сейчас во мне все кричит о том, чтобы не смела отвечать на звонок. — Да? — я никогда не прислушиваюсь к себе! Скрываюсь в гостевой ванной комнате, чтобы избежать лишних расспросов. — С кем я говорю? — женский голос на том конце провода звучит весьма любезно, но с нотками нервозности. — Мне нужен Сергей Разумовский. — Я — личный секретарь Сергея и всю информацию вы можете передать через меня. Секретаршам доверяют больше, чем близкой девушке, которой я и являюсь. — Будьте так добры и уточните, пожалуйста, планирует ли Сергей посещать сеансы доктора Рубинштейна. Он записался несколько недель назад, но так ни разу и не пришел. Вениамин Самуилович специально освободил для него время... — что? О чем она говорит? Сергей только что несколько минут назад рассказывал мне о терапии и ее эффективности. Пожалуйста, он же не мог солгать мне! Меня бросает в холодный пот и накатывает приступ тошноты. Открываю край с холодной водой и умываюсь, пытаясь хоть как-то прийти в себя. — Когда вы сказали он записался на прием? — не узнаю собственный голос. — Две недели назад, — ровно две недели назад я вернулась домой! И всё это время Разумовский смотрел мне в глаза и нагло врал? — Я всё узнаю и обязательно поставлю вас в известность, — не дожидаясь ответа, сбрасываю вызов. Узнать новые шокирующие подробности в поведении Сергея я не готова. Сжирающая паника выворачивает наизнанку внутренности. Тошнота усиливается с каждой секундой. Он врал мне. Продолжает врать. Просит о прощении и снова лжет. Частое дыхание не помогает побороть тошноту и меня рвёт, успеваю только крепко обнять унитаз. Желудок извергает весь завтрак и мне становится легче. В последнее время я все чаще стала чувствовать усталость и легкую, но постоянную тошноту. — Только этого не хватала... — поднимаюсь с колен и хорошенько умываюсь. Смотрю на свое отражение в зеркале и вижу перепуганную девчонку. Шарю по всем полкам ящика в поисках теста на беременность. Я только в фильмах видела, как девушки проводят эту незатейливую процедуру. Тогда мне казалось это милым, сейчас меня это повергает в шок. — Подождать несколько минут... — сделав всё по инструкции, читаю последний пункт. Ожидание меня убьет, но где-то в глубине души я знаю, что покажет эта штука. Как в фантастических фильмах проявляется затерянный город на пустом месте, так и на моем тесте отчетливо проступают две полоски. — Господи, — зажимаю рот ладонью, чтобы не заорать в голос и яростно тру глаза от набежавших слёз. Я всегда хотела иметь ребенка от Серёжи, но в сложившейся ситуации мне кажется это все злой насмешкой. Неудачной шуткой, где всем смешно, а мне хочется только плакать. Самое ужасное, что я даже не знаю чей именно это ребенок. Ясно, что от Разумовского, но от его хорошей или плохой версии? Полагаю, это уже детали... Выбрасываю тест в мусорное ведро и вылетаю из ванной комнаты, громко хлопнув дверью. Пусть знает и слышит, что я в бешенстве. А беременным девушкам вообще всё можно. — И когда ты собирался сказать мне, Разумовский? — стою около постели и пускаю в него шаровые молнии. — О чём ты, /Т.И./? — Сергей откладывает ноутбук и обеспокоенно всматривается в моё суровое лицо. Невинная овечка, ожидающая либо смерти, либо помилования. На этот раз я не куплюсь на этот беспомощный, грустный взгляд! — Ты не посещаешь никакие сеансы, но говорил мне обратное. И лгал всё это время! — жадно поглощаю ртом воздух, чувствуя предательский толчок в животе. Нет, срок еще слишком маленький! Это все нервы. — Я уже думал ты не догадаешься, — скользкая, пропитанная желчью ухмылка растягивается на губах... другого Сергея. Любимые и прекрасные черты лица ожесточаются и становятся угловатыми и жесткими. Словно профессиональный актер сменил маску и мастерски переключился с одной личности на другую. — Это ничтожество действительно записалось к доктору, — с ленивой грацией иная версия моего любимого человека поднимается с постели, — но дальше дело не зашло. Разве я мог позволить мозгоправам избавиться от себя? — Сергей идет на меня, а я стремительно отступаю назад и когда бежать больше некуда, вжимаюсь в стену. — К-как... как давно? — поджимаю и кусаю губы, чтобы не разрыдаться. Я не могла не заметить. Не могла. — С тех пор как ты вернулась домой, — разводит руки в сторону и оглушающе хохочет. — Тобой легко манипулировать, — почти расстроенно куксится. — Несколько грустных вздохов, печальные глаза и нужные слова, и ты уже не способна различить нас. /Т.И./, ты ужасно сентиментальная и слабохарактерная, когда речь идет об этом ничтожестве, — и потирает ладонью грудь в подтверждение того, что мой Серёжа заточен где-то глубоко внутри. Один в темноте. — Хотя это убожество и пыталось вырваться силёнок не хватило. Твоя любовь ослабла, и твой жалкий Серёжа потерял силы, чтобы бороться со мной, — он подходит всё ближе ко мне со звериным оскалом на губах. — Твоё презрение к нему помогло освободиться мне, — обжигающий шепот опаляет мочку уха и что есть сил отталкиваю от себя это существо. Разумовский рычит и в один рывок прижимает меня к стене, контролируя каждое движение. — Полегче, куколка... — облизывается и играючи задевает кончиком носа мой. — Не называй меня так! — уворачиваюсь от мерзких губ не моего Сергея. — Кажется, мы это уже проходили, — с неохотой произносит каждое слово, а воспоминания ледяным потоком воды окатывают с головы до пят. — Не смей меня трогать! — Разумовский насмешливо смеется, не воспринимаю мои просьбы всерьез. Горячие ладони мужчины почти нежно оглаживают мои бедра и настойчиво сминают ягодицы. — Не трогай! — собрав последние силы, обращая их против рыжего дьявола, поработившего моего Серёжу и яростно толкаю в грудь. Рыжий бес отшатывается и остервенело клацает зубами, явно мечтая порвать меня на кусочки. Но он остается на месте, и лишь сверкающие злобой глаза выдают его. — Он не позволит мне причинить тебе боль, — гнусно ухмыляется и утирает слюни в уголках губ. — Самое мерзкое, что я и сам не желаю тебе вреда... — И что? Я должна оценить твоё благородство? После всего через что ты заставил пройти меня. Нас. И заставляешь проходить его через все это, — взмахиваю рукой, указывая куда-то в область солнечного сплетения, возможное место заточения моего мальчишки. — Ты — чудовище. — Каменное выражение лица дьявола дает слабину и мимолетная тень сожаления, тоски и одиночества проносится дрожью по мышцам лица. — Странно, что ты заговорила об это только сейчас, — монстр в человеческом обличии искренне удивлен. — Потому что мне помнится ты особо не заботилась о моих моральных качествах, когда я трахал тебя в номере отеля. Хотя, как ты могла думать, когда стоны наслаждения единственное, на что ты была способна. — Дьявол во плоти порывисто припечатывает меня к стене и цепкими пальцами хватает за лицо, поворачивая голову в сторону и прижимается огненными губами к мочке уха. — Как твоё ничтожество отреагировало на то, что ты изменила ему... со мной? — ехидное хихиканье рыжей бестии растекается по телу колющими мурашками. — Пусти! Пусти меня! — больше не хватает сил, чтобы освободиться. Разумовский беззлобно хмыкает и находит тонкую застёжку на моей юбке с характерным шумом от которого холодеет сердца, расстёгивает молнию. — Как ты потеряла юбку, точно также ты теряешь последние капли самообладания, куколка... — длинные пальцы впиваются в ягодицы и нещадно мнут, пока тонкие губы этого монстра выцеловывают мою шею. И я снова позволяю. Своему Сергею я отказала в близости, а это позволяю прикасаться к себе. Да что со мной нет так? Возможно лечиться нужно не Сергею, а мне! — Мне самому не нравится, что я так сильно желаю тебя... — рыжий бес жестко прижимается пахом к низу моего живота и трется-трется-трется так мучительно приятно, что мои губы самопроизвольно приоткрываются в немом стоне. Чувствую его возбуждение, но приказываю своему телу не поддаваться. Я предпринимаю попытку увильнуть. Вырваться из цепкой хватки, но запутываюсь в подоле юбки и висну в объятьях худшей версии Разумовского. Перехожу на мысленную мольбу, что убережет меня от этого монстра. Решаюсь на последнюю попытку и вырываюсь из объятий самого дьявола. Но Разумовский без особых трудностей ловит меня и обвивает рукой вокруг талии. Жестко швыряет на постель и заползает сверху. — Не прикасайся ко мне! — отбиваюсь руками и яростно брыкаюсь ногами. Рыжий бес плотно фиксирует мои ноги, но мне успешно удается залепить ему смачную пощечину. Он бледнеет от злости, и желваки ходят ходуном под натянутой кожей. — Я знаю, что ты любишь жесткий секс, — стискивает мои запястья и вдавливает в матрас. Ощущение дежавю сводит внутренности! — Могла бы мне и не напоминать... — влажные губы дьявола пытают шею, спускаются к ключице, вылизываю впалую ямочку. — Не трогай меня... — встряхиваю головой. Хочу сбросить его со своего тела, но не выходит. Вместо освобождения Разумовский заключает меня в тотальный контроль: разрывает блузку и небрежно стягивает, и только нижнее белье спасает меня от окончательного падения. — Я согласен с твоим ничтожеством, — он утыкается лицом в ложбинку между грудей, — ты реально вкусно пахнешь, — и дышит-дышит-дышит, покусывая нежную кожу и посылая острые импульсы в низ живота. Трется лицом о напряженную грудь под тканью бюстгальтера и жестко касается губами. — Ах... — волна дрожи набегами мчится по телу, и я сжимаю руки в кулаки хоть как-то показывая своё несогласие. Это какой-то незримый секс втроем: другая версия Сергея, припоминающая его слова, но с иным смыслом. Рыжий бес забирается ладонью под спину и недолго мучаясь с застежкой, освобождает мою грудь от тесноты. Я шумно вздыхаю. Щекой чувствую опаляющее дыхание монстра в человеческом обличии. Одной рукой обездвиживая мои руки, свободной ладонью темный Разумовский оглаживает левую грудь до появления мурашек и подушечками пальцев гладит затвердевшие соски. Извиваюсь под ним, но уже не от стремления вырваться, а из-за растекающегося возбуждения. Это неправильно! Это всё неправильно! — Не распускай больше руки, куколка... — Разумовский насмешливо скалится и отпускает мои руки. Сначала мне хочется хорошенько врезать ему еще разок, но, когда он соединяет две половинки моей груди и сладко посасывает набухшие соски, и намеренно кусает, мне сносит голову. И все моральные устои рушатся. Я слабохарактерная и податливая идиотка, которой нужна власть. Власть этого Разумовского. Не успеваю опомниться как этот дьявол оттопыривает резинку трусиков и медленно погружается в моё липкое и горячее возбуждение. — Черт... — не смотрю ему в глаза, но по моему лихорадочному лепету и так понятно, что мне хорошо. Нужно сконцентрироваться на чем-то негативном, что притупит мои чувства. Но если у меня не получилось в прошлый раз, почему должно сейчас? Порок в мужском обличии изящно опускается на колени и слегка отодвигает ткань трусиков в сторону. Обжигающее дыхание огненным облачком касается моего естества. Я выгибаюсь дугой и взвизгиваю, ощущая первое прикосновение дьявольского языка. — Власть, куколка, — шепчет прямо в лоно, исподлобья поглядывая на меня и хищно сверкая голубыми океанами. — Тебе нужна моя власть, — рыжая шевелюра этого беса словно огнем пылает у меня между ног. На каждое движение языка вокруг пульсирующего комочка нервов Разумовский сминает мою грудь, мешая ласку со злобой. Мелкая дрожь пронзает тело, и я знаю, что близка к падению в пучину экстаза. Рыжий бес зажимает между пальцев упругие соски с такой силой, что искры летят из глаз, а стимуляция клитора становится невыносимо сильной. — Черт... — черт-черт! Судорогой сводит каждую мышцу тела, и я перекатываюсь на бок, не контролируя того, что плотно зажимаю голову Разумовского бедрами. И я совсем не против придушить его столь эротичным способом! Жаль только, что пострадает и мой Серёжа. Разумовский впивается пальцами в мою задницу и раздвигает упругие половинки, продолжая ласкать меня языком и губами, несмотря на мои отчаянные попытки сопротивления. — Всё... Остановись... — визжу на всю спальню и брыкаюсь на постели. — Да я только начал, куколка... — и рыжий бес хватает меня за талию, перекатывает на живот и рывком ставит на четвереньки. Проводит горячей ладонью вдоль позвоночника и надавливает на поясницу, подчиняя моё тело и заставляя вульгарно оттопырить задницу. Его ладонь перемещается на промежность. Ощупывает и приятно теребит. — Как и всегда достаточно мокрая, куколка... — с характерным звуком расстегивает ширинку, приспускаю брюки с боксерами и одним размашистым толчком входит на всю длину. Я вскрикиваю от грубого и бесцеремонного вторжения, и уже вся сжимаюсь внутри. Цепляюсь за простыни в попытке отползти, хоть немного избавившись от давления мужской плоти. Но Разумовский требовательно давит ладонью между лопаток, заставляя меня уткнуться лицом в матрас и придерживая за бедра начинает жестко трахать. Мои крики тонут в матрасе. Темный, незнакомый Разумовский, неподвластный моему пониманию просто страстно трахает меня, крепко сжимая руками, и постоянно склоняется к моим плечам и грубо кусает, оставляя смачные засосы. Он двигается так глубоко, что мои стоны застывают на кончиках губ. Я не могу отдышаться. — Не останавливайся... — он хочет получить надо мной власть! Ну так я исполню его желание. Начинаю яростно двигать задницей, еще глубже насаживаясь на мужскую плоть. И уже не рыжий бес имеет меня, а я его. Мои стоны сменяются глухим рычанием и порой кажется, что капли его пота падают мне на спину. Совместный оргазм как пенистая волна накрывает с головой и мне ничего не остается, как выпрямиться по струночке и дрожать в судорогах. Разумовский теряет бдительность, и я отползаю подальше, до подбородка натянув одеяло. Дьявол не реагирует на посторонний шум и молчаливо приводит себя в прежний идеальный вид. Ни сказав ни слова покидает комнату, оставляя меня наедине с темными желаниями, что он породил во мне. Боясь возвращения этого монстра, надеваю вязаный свитер и не сводя взгляда с двери шарю по полкам шкафа. Когда чувствую прохладный металл кончиками пальцев сердце сжимается до размеров изюма от страха. Кто бы мог подумать, что пистолет станет моим последним защитником? — Полежала бы еще, а то ноги до сих пор дрожат... — Разумовский смотрит на меня через плечо и ехидно скалится. Пока я прячу за спиной холодное оружие. Направляю зараженный пистолет на дорогого и любимого человека, которого поглотило это чудовище. — Боже, куколка, да ты не перестаешь меня удивлять! — от его хохота пистолет предательски вздрагивает у меня в руках. — И что ты собираешься делать? — Хочу пристрелить тебя. Разве это не очевидно? — свитер мерзко прилипает к телу, а из потных ладошек оружие так и норовит выскользнуть. — Навредишь мне — навредишь и ему, — Разумовский ухмыляется, не испытывая страха. — Я готова рискнуть... — Ты не выстрелишь, куколка... — но поганая улыбка на моем любимом лице стекает как воск, а оглушающий звук выстрела резонируют по гостиной. Отдача при выстреле оказывается сильнее, чем я думала и весьма болезненной. Не понимаю куда попала, пока не замечаю открытую рану на правом плече Сергея. — /Т.И./... — Серёжа? Как в сломанном телевизоре вижу, как в отражение голубых глаз мелькают образы внутренней борьбы темного Разумовского с моим мальчишкой. — /Т.И./? Что случилось, /Т.И./? — снова и снова твердит моё имя, разглядывая кровь на пальцах, стекающую по руке. Сергей валится на пол. Господи, что я наделала? Падаю на колени рядом с Сергеем и зажимаю кровоточащую рану кухонными полотенцами. Пистолет лежит около меня. — Серёжа... — откидываю влажные пряди волос и глажу бедную щечку. — Так и будешь покупаться на это, куколка? — и второй выстрел разносится по квартире, пронзаю меня насквозь нестерпимой болью. От адреналина в крови не сразу понимаю, что ранена, пока огромное алое пятно не выступает на бежевом свитере с левой стороны. Разумовский крепко держит пистолет в руке и мерзко скалится. Прижимая рану ладонью, пытаюсь подняться на ноги, но все тщетно. Спотыкаюсь и растягиваюсь на полу, истекая кровью. Пуля прошла по касательной? Что с моим ребенком? И почему так холодно... Перед глазами всё меркнет, и я слышу лишь фразу, сказанную голосом моего Серёжи: — Малышка, держись...