Сборник имейджинов (Майор Гром: Чумной доктор)

— /Т.И./... Скажите мне, где /Т.И./... — на мой жалкий лепет никто не реагирует. Различаю незнакомое лицо молодой девушки, которая старается мне помочь: зажимает рану на плече, пытаясь остановить кровь. Кто в меня стрелял? В затуманенном сознании отчетливо вырисовывается имя — /Т.И./, и тихий, уставший стон выбивается из моей груди. Медсестра слишком сильно давит на рану и ощущение такое, что рука сейчас отстегнется как протез и упадет на пол. Боль пронзает каждый участок тела. Вибрирует в каждой мышце и звенит в мозгу. Не могу сконцентрироваться и собраться с мыслями. Перед глазами всё плывет, а тело подбрасывает на каталке. — /Т.И./... — верчу головой, надеясь обнаружить её на соседней каталке рядом со мной. Каждое движение отдаётся острой болью в простреленном плече. — Молодой человек, пожалуйста, не двигайтесь. Вы потеряли много крови, — приятный голос девушки на секунду притупляет мои тревоги и успокаивает, но когтистая лапа страха вонзается в сердце и теребит вялый кусок плоти, заставляя думать о /Т.И./. — Моя девушка... — приподнимаю голову и нахожу в себе силы, хватаю юную особу за кисть. — Где она? — на каждый вопрос уходит слишком много сил. — Не переживайте! Ей занимается другая бригада скорой помощи и они едут следом за нами, — она подбадривающе улыбается и надавливает на здоровое плечо, заставляя лечь. Я больше не сопротивляюсь. Страх отпускает и с новой мощью накатывает боль, лишающая рассудка. Глаза слипаются, словно я не спал целую вечность. Но перед тем как отключиться чувствую отдаленный укол в правую вену и мир вокруг перестает существовать, а я погружаюсь в беспросветные коридоры своего подсознания. — Где я? — мой оглушающий голос эхом разносится по освещенному коридору с многочисленным количеством запертых дверей. Оборачиваюсь вокруг себя, изучая новое место обитания: только бесконечный коридор и двери, скрывающие мои секреты. Глупо было даже надеяться на какие-то опознавательные знаки или указательные стрелки. В моем подсознании не смогли разобраться именитые психиатры, а теперь я заперт внутри него. Наедине с кучей неразрешенных проблем. И каждая из них скрывается за собственной дверью. Внимательно осматриваю себя и ощупываю каждый участок тела. Физически я в полном порядке и выгляжу слишком хорошо для человека, который несколько минут назад истекал кровью. Но внешняя оболочка ничего не значит в мире, где важно только твоё сознание. Я должен что-то узнать. Разрешить проблему. Разобраться со своими демонами. Иначе отсюда не выбраться. — Хорошо... — протираю глаза и зачесываю спадающие рыжие пряди назад. Набираю полную грудь воздуха и подхожу к первой двери. Дергаю ручку и без усилий открываю комнату в мир кошмара. В расплывчатых очертаниях среди рассеивающегося тумана узнаю нашу спальню, а в знакомых силуэтах вижу /Т.И./ и... темную версию себя. Он прижимает её к стене, а ей не хватает сил, чтобы вырваться и сбежать. По крайней мере, я на это искренне надеюсь. Судорожно сглатываю и рукавом рубашки утираю крупные капли пота, стекающие на глаза. От перенапряжения и дикого страха я готов убежать, как испуганный мальчишка, но продолжаю следить за спектаклем. /Т.И./ с отвращением отталкивает его и моё сердце ликует от счастья, пока ничтожная версия меня настоящего не отшвыривает мою малышку на постель и сковывает её движения весом своего мерзкого тела. /Т.И./ больше не сопротивляется. Я застываю на месте и немигающим взглядом продолжаю наблюдать, зная, что меня ждет: тень страха на моем любимом лице сменяется томным наслаждением, когда моя темная сторона дает /Т.И./ то, чего никогда не мог дать я — жалкое подобие власти. Жуткая тошнота подкатывает к горлу, и я захлопываю дверь, не желая больше видеть ни секунды. В глубине души я догадывался, что ждет меня за дверью. Мой самый страшный кошмар — измена /Т.И./. Но если это так, тогда почему я не очнулся? Потому что есть что-то страшнее этого... Отвратительный, обрушивающийся, глухой звук разносится по всему коридору. Ломится в запертые двери, сотрясая своим напором и желанием сорвать их с петель, выпустив наружу все мои страхи и кошмары. Красная дверь в конце коридора ходит ходуном. Дребезжит и яростно стучит. Что-то отчаянно рвется на свободу по ту сторону комнаты и нет ничего более сильного и желающего вырваться, чем правда. Хватаю дверную ручку, чувствуя бешеную вибрацию и как ни странно, одного прикосновения достаточно, чтобы ужасный шум пропал, а дверь перестала двигаться. Свет в коридоре гаснет, погружая меня во тьму, оставляя наедине с главным страхом, запечатанным под старой, обветшалой дверью цвета крови. На секунду погружаюсь в кромешный мрак своего страха и постепенно, как на подмостках театра для пущего эффекта и усиления восприятия, под светом ярких прожекторов оказываются главные действующие лица: /Т.И./ и другой я. В своей маленькой, дрожащей ладошке она держит пистолет и целится... в меня. Нет, в худшую версию меня, желая раз и навсегда убить её. Выстрел /Т.И./ не слышен. Как взмах крыльев бабочки. Только алое пятно стремительно проступающее в области плеча на белоснежной рубашке. И снова темнота. Яркие вспышки света мигают и ослепляют меня, но картина происходящего восстанавливается: /Т.И./ стоит передо мной на коленях, пытаясь остановить кровь, а я крепко сжимаю пистолет. Прицеливаюсь... Перестаю дышать и подхожу ближе, надеясь, что зрение подводит меня. Но моя темная версия еще сильнее впивается в оружие и нажимает на спусковой крючок. Оглушающий, разрывающий сердце и душу, выстрел бьёт по барабанным перепонкам. Не смею вдохнуть, пошевелиться или отвести взгляд. Он выстрел в /Т.И./. Нет! Это сделал я. Мои пальцы спустили курок и пронзили пулей любимую девушку. Её кровь на моих руках.... — /Т.И./! — распахиваю глаза и мечусь по постели, потерявшись во времени и пространстве. От резких движений кружится голова и возвращается жуткая тошнота. Осматриваюсь, понимая, что нахожусь в палате, переодетый в больничный халат. Боль в плече напоминает с чем я поступил в больницу. Кончиками пальцев трогаю перебинтованное плечо. — Вы пришли в себя? Хорошо! — девушка из машины скорой помощи появляется в моей палате с картой в руках и подходит к приборам, показывающих мою жизнедеятельность. — Где /Т.И./? Что с ней? — один из приборов пронзительно пищит и очевидно, эта штука показывает работу сердца, которое жалобно сжимается в груди при любой мысли о моей малышке. Конечно, я виноват в её состоянии. — С вашей девушкой все хорошо. Ей повезло, — бросаю недоверчивый взгляд на своего лечащего врача, воспринимая каждое её слово в штыки. — Пуля прошла по касательной и не задела жизненно важных органов. И с ребенком всё хорошо, — она тепло улыбается и снова проверяет данные на мониторах. — С ребенком? — Моё сердце, что, перестало биться? Почему ничего не пищит? — Да. Срок еще слишком маленький. Всего две недели, но жизни малыша и будущей мамы ничего не угрожает. /Т.И./ беременна? Но почему она мне не сказала? Не успела? Конечно, я ведь всадил ей пулю в качестве благодарности и любви. — Сколько я был без сознания? — спускаю ноги с больничной койки. — Три дня, — склонив голову на бок девушка смотрит на меня вопросительным взглядом самого настоящего врача, не позволяющего своих пациентам вставать с постели. — Я должен её увидеть... — с трудом поднимаюсь на ноги, не встречая пылкого стремления уложить меня обратно на койку. Мой лечащий врач только любезно открывает дверь и многозначительно добавляет: — Останавливать вас все равно бесполезно? Рассеянно киваю на весьма четкое замечание и выползаю из своей палаты как старая развалина. Палата /Т.И./ находится по соседству, что крайне благоразумно со стороны врачей поселить нас в относительной близости друг от друга. Моя маленькая, беспомощная малышка неподвижно лежит на больничной койке. Я присматриваюсь, убеждаясь, что она дышит и облегченно выдыхаю, замечая размеренное движение груди. Тихонечко сажусь около постели и вне решительности беру её за руку. Такая тоненькая и хрупкая ладошка. /Т.И./ хмурится и немного морщится. Она сильно осунулась, а всегда розовые щечки побледнели и впали. — Прости меня... — осыпаю поцелуями вперемешку со слезами горечи тыльную сторону ладони и упираюсь лбом. Изящные и длинные пальчики подергиваются, и я возвожу взгляд на /Т.И./. Повернув голову в мою сторону, любовь всей моей жизни, кротко смотрит мне в глаза и улыбается с каким-то смирением. Но по мере того как в её взгляде мелькает узнавание, кротость сменяется диким страхом. /Т.И./ одергивает руку и резко садится на кушетке. Ахает от пронзительной боли в левом боку, но игнорирует эти ощущения. Страх сильнее любой боли. — Это я... Клянусь тебе, это я... — но чтобы лишний раз не пугать свою девочку, пересаживаюсь на безопасное от неё расстояние. Любимые глаза недоверчиво рыскают по моему лицу, ища подвох. /Т.И./ тщательно изучает меня и не находит причин, чтобы поверить моим словам. Задерживает взгляд на моем плече, одновременно прижимая левую ладонь к своему раненному боку, и боль проступает на её прекрасном лице. — Что-то изменилось. После того как ты выстрелила в меня что-то изменилось, — я вижу, что мои слова причиняют ей боль. Но сейчас я как никогда честен и откровенен. — Я не хотела этого делать... — слёзы градом бегут по щекам, и я больше не в силах оставаться в стороне. Срываюсь с места и сажусь на самый край больничной койки, и заключаю /Т.И./ в объятья, стараясь не причинять ей лишней боли. Малышка плачет у меня на плече, утирая нос о короткий рукав моего больничного одеяния. — То, что сделал я — гораздо хуже, — отстраняюсь и заглядываю в заплаканное лицо. /Т.И./ отводит взгляд, но я замечаю, как она косится на свой бок. — Несмотря на то, что во мне жила темная версия, я и только я виноват в случившемся. Ведь именно я спустил курок, — прикладываю горячую ладонь к месту ранения, ощущая пронесшуюся дрожь по телу. — И мне не хватит всех слов мира, чтобы вымолить твоё прощение, — прислоняюсь лбом к ее виску. — Ты сказал что-то изменилось? — В моей голове стало тихо. Я остался один. И полностью принадлежу себе. — Самыми кончиками губ целую бедную щечку. — И если ты позволишь, то остаток жизни я посвящу тому, чтобы загладить свою вину. — Знаешь почему я выстрелила, Сергей? — /Т.И./ опускает ладошку мне на грудь, намекая, чтобы я отстранился и держал дистанцию. — Я надеялась убить е г о в тебе, — в её глазах загорается опасный блеск и то с какой ненавистью и жестокостью малышка произносит эти слова, вызывает тихий ужас. — А ты знаешь, что беременна? — глуповато лыблюсь и столкнувшись с удивлением на лице /Т.И./, смущенно опускаю взгляд и перебираю пальцы рук. — Обычно девушки сообщают об этом своим парнем, а не наоборот. Но, — возвращаю наш зрительный контакт и беру малышку за руки, — это же правда? — Да, — поджимает губы, чтобы не расплакаться. Но предательские слёзы уже текут по щекам. Я всегда мечтал иметь ребенка от /Т.И./ и всегда боялся, что не справлюсь. Не гожусь для роли отца. — Хорошо... — трепетно прижимаю ладонь к еще плоскому животику /Т.И./ и со слезами на глазах смеюсь от счастья, понимая, что готов на всё ради своей девочки и нашего ребенка, который станет для нас началом новой жизни.