Не бойся с дороги сбиться, Иди через тёмный лес. С тобой ничего не случится, Я здесь. Я иду по твоим следам, У тебя за спиной, За тобой по пятам. Fleur
Всю следующую неделю Гарри и Драко работают, пока не начинает темнеть, на благо осеннего проекта своих сыновей. Драко пьёт много мятного кофе из вычурной фляжки, курит и матерится гневным шёпотом себе под нос. Он вообще часто сквернословит: костерит холодную осень, кривые деревья, занудного Патрика и утомляющую магловскую школу со всеми её правилами. Гарри думает, что этот Малфой куда больше похож на того Малфоя, которого он знал в школе, и, к собственному ужасу, он находит в этом нечто приятное. Скорее всего, дело в том, что этот Малфой не молчит. Пусть пятьдесят процентов времени он и несёт полную околесицу, на ходу выдумывая небылицы, Гарри всё равно чувствует себя спокойнее. Он никогда не мог долго находиться с людьми, которые всё время молчат. Ещё одна причина в копилку его развода с Джинни. Они работают усердно, в подвижном темпе, и ни один из них не решается начать размышлять вслух об истинных причинах таких стараний. Гарри знает ответ – он простой, как способ приготовления бодроперцового зелья, и в то же время губы ни за что не желают слушаться, если нужно сказать вслух: «Всё дело в Скорпиусе, ведь так?» Никогда Гарри не сможет этого сказать. Как и не сможет выдержать, если Малфой заведет подобный разговор про Альбуса. Им не за что себя наказывать, не за что казнить, но понимать и применять в реальности – это слишком разные вещи. У них получается обсуждать что-то нейтральное, и Гарри даже удаётся выбить из Драко маленькую улыбочку шуткой про старые брокколи. Однако их шаткий союз продолжает выглядеть как что-то, что может разлететься по ветру от одного неправильного слова. Поэтому Гарри помалкивает. Не то чтобы он заинтересован в союзах какого-либо толка с Малфоем, но… Может быть, самую малость? Может быть, это было бы не так ужасно – если бы они стали разговаривать по десять минут в день, выходя за привычные рамки слов «Э, да», «Окей» и «Дрочила»? Гарри не знает наверняка, но интуитивно чувствует, что у них могло бы получиться. Он не знает, зачем, не понимает, с какого драккла его вообще стало волновать потенциальное общение с Малфоем, но жизненный опыт целебным пластырем холодит старую рану, напоминая, что от мыслей не нужно убегать – их нужно проживать, давая им полную свободу действия. И эти мысли, самые первые и испуганные, никогда не ошибаются. Перед сном Гарри, несмотря на боль в спине и жжение в ногах, думает о том, какие они с Драко, должно быть, одинокие отшельники. И если жизнь в Уилтшире всегда была чем-то вроде нормы для Малфоя, то Гарри до сих пор иногда замедляется, в страхе считая, сколько примерно лет ему осталось до момента, когда он станет «дедушкой» своим потенциальным внукам. Гарри не боится старости как таковой, но он опасается стать самым бесполезным стариком на свете. Стариком, про которого на малочисленных похоронах скажут: «Ну-у, когда-то он убил великолепного злодея, а потом прожил свою жизнь на налоги честных волшебников и совсем ничего не делал». И никто так и не догадается, что он хотел бы что-то делать, просто так и не смог понять, что именно. Хорошо, что Джинни не в курсе всего этого водоворота размышлений в его голове. Гарри знает, как бы она разозлилась. Дни летят, листья опадают, а вечерний ветер становится всё более бессердечным и колючим. По ночам они вынуждены читать книги, связанные с обработкой материалов, и думать о приемлемой высоте итоговой конструкции, об углах, проектировке крыши и видах балок. Иногда они делают это вместе, но чаще – порознь, закрывшись в своих домах и только лишь обмениваясь короткими смс-ками в стиле:«Как думаешь, нам хватит трех ведер лака? Я могу заказать ещё». «Дрочила, нам до лака, как до Хогвартса пешком. Подумай лучше о крепёжных пластинах».
Гарри вздыхает. Он знать не знает ничего ни о крепёжных пластинах, ни о том, когда Малфой стал так разбираться в магловских способах строительства. В любом случае, всё равно нет никакого выбора, кроме как работать, приказывая боли в спине дождаться более подходящего момента. И они работают. На благо осеннего проекта, на благо школы, на благо Даррингтона и Уилтшира, на благо оценок своих сыновей, на благо самих себя, купающихся в пузыре вины и досады.***
Спустя неделю трудов у них вырабатываются свои маленькие традиции. Малфой всегда заходит за Гарри сам, будто думает, что тот может убежать, в одно и то же время – десять часов утра. Он всегда пьёт кофе, через день улыбается, словно его настроение зависит от того, каким боком повернется Сатурн, и обувает одни и те же (очевидно, ворованные!) сапоги, хотя Гарри прекрасно знает об обширности его коллекции. Он всегда ходит слева и молчаливо хмурится, если случайно вынужден оказаться справа. Гарри принимает эти условия. Они обсуждают политику, попсу, фастфуд, движение «Ноль отходов» и его значение для маглов, соевые свечи, рост цен на совиный корм. В такие моменты, когда Драко – почти не Малфой – улыбается одним уголком губ, откидывает чёлку с лица и задумчиво теребит пальцами мочку уха, Гарри кажется, что они могли бы стать… Ну, как минимум чем-то большим, чем просто соседи, у которых дружат сыновья. Он поправляет себя, одергивает, напоминает, что ему только кажется, но ничего не может с собой поделать. В свободное время Скорпиус и Альбус приходят им на подмогу, но вся их помощь, преимущественно, заключается в нескончаемом галдеже и грозных наставлениях по типу: «Папа, ты помнишь, что нельзя использовать магию? Это будет нечестно». Гарри каждый раз покорно кивает, гладит сухими ладонями отшлифованные брёвна и думает, что это всё может свести его с ума. Что об этом думает Малфой, ему неизвестно. Он поёт себе под нос Дэвида Боуи и Ведуний, листает чертежи, зажав сигарету между зубов, и совсем не напоминает человека, который может быть озабочен чем-то, кроме домика на дереве, как будто это мечта всей его жизни. Гарри уверен, что с Малфоем всё в порядке, и он не разрывается на части от противоречивых чувств. И это хорошо.***
С Малфоем всё не в порядке. Гарри замечает это не сразу, но когда замечает, у него не получается делать вид, словно всё нормально. Малфой разговаривает с кем-то время от времени, бродя по подлеску. Иногда он делает это в их обеденный перерыв, когда Гарри сидит на корягах и уныло жует свои сэндвичи с морковью и колбасой. Иногда – после того, как они заканчивают рабочий день. Нет разницы, нет структуры и логики, просто Малфой делает это время от времени, избегая любых расспросов. Сначала Гарри не придаёт этому значения. Он знает, так бывает. Иногда люди малость сходят с ума, но это им не вредит. Однако в случае с Малфоем ничего не может быть просто. Когда Гарри стоит перед сном с чашкой сладкого чая на террасе, он думает, что интуитивно должен был знать. Должен был догадаться, что получится нечто подобное. Сложное. Пугающее. Очень личное, куда ему закрыт проход. Зря он решил связаться с Малфоем. Может быть, огорчение Альбуса не было бы таким великим грехом, если бы он просто позволил себе отпустить роль палача и карателя? К сожалению, этот вопрос остается без ответа. Ремуса больше нет рядом, а дочь Луны и Панси ещё слишком мала, чтобы Гарри мог обратиться к ним за советом. Гарри понимает, что ему не должно быть никакого дела до Малфоя и его сумасшествия. Он может просто закрыть глаза на это. Так сделал бы любой нормальный человек на его месте. Но Гарри – не любой. И он помнит тот взгляд на суде. Не преступник. Просто мальчик. Много лет он хотел получить возможность задать Дамблдору вопросы, как минимум один из которых касался бы Драко. Увы, Дамблдор умер, а его портрет в Хогвартсе остается всего лишь портретом. Однажды Драко уже получил шквал безразличия, и Гарри, как бы он ни затыкал дыры в своем негласном расписании, так или иначе продолжает мысленно возвращаться к этому вопросу. Он бродит по заднему двору и думает о Малфое. Он отвечает на письма и думает о Малфое. Он печет кабачковый пирог и думает о Малфое. Ходит в магазины, рисует с Лили на выходных, когда Джинни машет руками и аппарирует на маникюр, вычесывает Бусинку и думает о Малфое. Это начинает напоминать шестой курс, но больше Гарри не считает, что Малфой что-то замышляет. Гарри кажется, что что-то замышляется против Малфоя, и он хочет выяснить, что. Малфой осторожен. Он не подает виду, что что-то происходит. А может быть, он просто хочет хранить свой маленький секрет в одиночестве, и Гарри уже слишком взрослый, чтобы совать свой нос, куда не просят, но ему очень интересно и немного жутко. Он думает, что обсудить это с Роном и Гермионой будет хорошим началом.***
– Ты же понимаешь, что он ничего не замышляет? – Рон поправляет свои очки и откладывает увесистый конверт в сторону. Рон возмужал, потолстел и обзавелся очками, как мистер Уизли. Гарри чувствует огромное тепло по этому поводу. – Я и не думаю, что он что-то замышляет. – Конечно же, он ничего не замышляет, Гарри. В конце концов, он отец Скорпиуса, и Альбус его любит. Он не может замышлять ничего плохого, мы ведь уже не подростки, – Гермиона задумчиво рассматривает розовую рубашку и откидывает её в сторону. – Тебе не кажется, что нужно оставить его в покое? Он может делать, что угодно. Драко взрослый человек, как и ты. Мало ли, какие у него есть дела. Он не обязан тебе отчитываться. Гарри кивает. Но они не понимают. – Я знаю, что он хороший человек. Просто беспокоюсь. Нечасто встретишь тех, кто разговаривает сам с собой. По правде говоря – очень редко. – Гарри, какое тебе до него дело? Это же хорёк. Он разберется сам. Он всегда со всем разбирался сам. Лучше помоги Гермионе выбрать купальник, а то мы так и останемся дома, и плакали наши денюжки. Я, знаете ли, уже настроился лежать у моря и слушать доминиканскую музыку. Гарри улыбается и кивает. Ему не стоит думать о Малфое.***
И, конечно, он думает. Спустя ещё пару недель, когда октябрь сменяет тёплый сентябрь и по утрам лужи хрустят под ногами, Гарри решает, что он больше не может терпеть. Терпеливость никогда не являлась его сильной чертой, и, к сожалению всех святош, которые его уверяли, что он научится быть покорным и ожидающим, с возрастом Гарри становится только более импульсивным и стремительным. Мысли о тайнах и маргинальном поведении Малфоя доводят его до белого каления, поэтому он решает покончить с этим. Гарри чистит зубы, корча отражению рожицы, и продумывает, с чего бы начать. «Малфой, я тут заметил, что ты разговариваешь сам с собой, не хочешь объясниться?» Нет. Слишком грубо, к тому же, Малфой с легкостью сможет послать его в пешее эротическое путешествие – он не обязан объясняться, и Гарри это понимает. «Драко, я волнуюсь за тебя, особенно когда ты так пугающе смотришь в пустоту и что-то шепчешь». Нет, это слишком слюняво, будто Гарри какая-то кисейная барышня. С чего бы ему называть Малфоя Драко и волноваться о нём? Вариант «Скажи, что происходит, и хватит от меня бегать» кажется наиболее приемлемым, но по итогу, когда Гарри открывает дверь и видит Малфоя в синих джинсах, уже с привычной фляжкой кофе в руках и в смешной зеленой шапке-драконе он не может вымолвить и слова из сотни придуманных. Малфой выглядит как… Ну, Малфой? Да. Он выглядит так же, как выглядел два дня назад и как выглядел на прошлой неделе. Всегда Гарри открывает дверь и видит одного и того же Малфоя. Но сейчас солнечный зайчик проезжается бликом по розовой замершей щеке напротив, а иней мерцает на ботинках, и Малфой кажется таким красивым. Таким удивительным, драгоценным, сверкающим. Гарри смотрит на него, застревая в дверном проеме, и ощущает, как кипит сердце, угрожая выскользнуть из груди прямо на пол, к ногам. Выскользнуть, растечься, просочиться в щели и пропасть с концами. Обкусанные губы напротив, белый шрам от стихийной магии Скорпиуса на подбородке, первые морщинки у глаз. Всё это выделяется, вдалбливается в память, заполняет собой пространство, делая воздух горячим и сухим, непригодным для дыхания. Гарри осознает, что выглядит как придурок, зависнув в дверях, молча пялясь, но ничего не может с собой поделать. Разве есть его вина в том, что осень прекрасна, а Малфой такой смешной в своей хмурой досаде, что его хочется прижать к себе, словно птичку? Его вины нет, поэтому Гарри дает себе отсрочку и ещё секунд десять смотрит, впитывая и запоминая детали. Он не хочет быть красивым, как Драко, он хочет быть Драко. Он хочет быть в Драко. В его коже и литься шёлком под ней, в его сердце, опоясав его по площади, в его чудной голове. Гарри прикусывает губу до боли и пожимает плечами, сталкиваясь взглядом с Драко. Если бы Гарри был писателем, он бы обязательно сказал, что расплавленное серебро в глазах Малфоя сбило его с ног, закрепляя эффект ошеломления, но Гарри не писатель. И слава Мерлину, думает он. Он ничего не говорит из задуманного. Просто здоровается, разгоняя морок хриплым голосом, и привычно шагает справа, принюхиваясь к кофе. Ветер несет обломки листьев по дороге, Бусинка радостно гавкает на заднем дворе, дети бегают по улицам Даррингтона, и никто не замечает, как Драко уходит в себя, раскладывая взгляд Гарри на простейшие частицы, чтобы найти ему объяснение.***
Их рабочий день заканчивается. Гарри скорее по привычке, чем специально, укрепляет согревающие чары и любуется конструкцией, которую они успели построить. Домиком это можно назвать с очень большой натяжкой – пока лишь основа и опоры без стен, но уже кое-что. Малфой курит в стороне, запрокинув голову и разглядывая небо сквозь витражный узор полуобнаженных веток. – Ну-с, на сегодня можно заканчивать. Пойдем домой? Как раз заберешь Скорпиуса, а мы с Алом успеем заскочить к Джинни. Малфой пускает колечки и отрицательно качает головой. – Ты иди. А я ещё тут побуду, – его пальцы крутят сигарету, трансфигурируя её без палочки со скоростью света. В длинную трубочку наподобие леденца, в ромашку на хлипком стебельке, в перо и обратно в зажжённую сигарету. Гарри вздыхает. – Где ты этому научился? – В Хогвартсе, очевидно. Все мы учились там. Он такой невыносимый сложный мерзавец. Гарри почти не видит лица напротив, но чувствует, как Малфой улыбается. – Я имею в виду без палочки. Не хочешь – не говори. Малфой-таки начинает смеяться, выпуская из сигареты сноп голубых искр – просто чтобы подразнить Гарри. Это очевидно. – Поттер… Это умеет каждый выпускник школы. Детский уровень. Гарри цыкает и встает, укладывая оставшиеся вещи в рюкзак. – Почему ты не хочешь пойти домой? Пошли. Завтра будет новый день. Мы вернёмся. Драко мотает головой, и от улыбки не остаётся и следа. – Я тебя держу? Нет. Вот и иди. Я хочу ещё подышать. Здесь думается легче. Хотя откуда тебе знать, да? Понимая, что большего добиться не получится, Гарри закидывает рюкзак на плечи и уходит.***
Дойдя до ближайшей развилки, Гарри вытаскивает мантию-невидимку, которой не пользовался вот уже лет пять точно. Он накидывает её на плечи, накладывает поверх дезиллюминационное и заглушающее заклинания, и возвращается обратно. Сейчас он сможет проследить за Малфоем, раз уж тот не хочет признаться по-хорошему. Гарри понимает, что в его собственном поведении нет ничего адекватного, и Рон обязательно закатил бы глаза, если бы узнал, но его, вот спасибо, здесь нет. И никто не может остановить Гарри от великого озарения. Гарри крадется по тёмному лесу, стараясь не наступать на ветки и сухие листья. Вечер вуалью окутывает пространство, загущая холод, делая его тягучим и навязчивым. Когда Гарри подходит к негласно присвоенной ими полянке, Драко расхаживает туда-сюда, засунув руки в карманы. Он что-то говорит, и Гарри приходится подкрасться ещё ближе, чтобы разобрать слова. – Тебе-то легко рассуждать. Ты ведь не развёлся с женой после того, как она застала тебя в постели с мужчиной. Гарри прищуривается, всматриваясь в пространство вокруг, но там никого нет. Багряные листья парят над головой Малфоя, подсвеченные магией на манер нимба. Он стоит совершенно один. – Мне плевать, что она думает об этом. Я заплатил достаточно, чтобы скандал не просочился в прессу. Я плачу достаточно, чтобы она хранила грёбаное молчание. Что ты можешь знать об этом? Ты давно мёртв. Какое-то время Драко молчит, и его грудь вздымается сильнее обычного. Гарри не знает, злится он или печалится, но, в общем-то, это не имеет значения, потому что в конце концов Малфой усаживается на пень и долго курит в тишине, выглядя при этом самым несчастным человеком на земле. Гарри хочет скинуть мантию, зажечь палочку самым мощном Люмосом и узнать, как он может помочь, но ему больше не шестнадцать, и такие вещи не работают. Никогда не работали. – Скорпиус любит её. Я не могу. Не могу. Не могу. Я так виноват перед ним, понимаешь ты это или нет? Отец – педик, который изменил его матери. Отец, из-за которого мать бросила его и уехала в другую страну. Думаешь, когда он вырастет, эта ситуация покажется ему более приемлемой? Он до сих пор плачет по ночам и спрашивает у меня, почему я не любил его маму. Сердце Гарри сжимается от тоски и страха. Мысли Малфоя, облаченные в грубые слова, кажутся такими знакомыми, будто они его, Гарри, собственные. Это больно. И это уже слишком. Гарри не знает, что здесь происходит, но четко понимает, что не должен был становиться свидетелем такой откровенной исповеди. Сошёл Малфой с ума или нет – какая вообще разница? Это не имеет значения сейчас. Гарри сможет разобраться с этим завтра. Он поговорит с ним, он найдет способы. Но сейчас он должен уйти, потому что Малфой придёт в ярость, если узнает, что кто-то, и особенно Поттер, стал свидетелем его слабости. Гарри начинает потихоньку отползать назад, силясь не производить звуков, которые в вечерней тишине словно умножаются на трое. Эта миссия проваливается так, как должна была провалиться с самого начала. Сразу же, с треском, при чем в самом прямом смысле этого слова. Гарри попадает в ловушку, которую недавно потерял Альбус, когда пытался поохотиться на лесного кабана-вампира. Ловушка представляет из себя огромный пласт металлических изделий, которые издают премерзкие звуки и застают жертву врасплох. Именно так и происходит. На всю лесную гладь раздается оглушительный звон, Гарри мечется на месте, чувствуя себя преступником, и мантия наполовину спадает с плеч. – Кто здесь? Малфой резко встает со своего места и направляет палочку с Люмосом на кончике в сторону Гарри. Пару секунд они смотрят друг на друга, одинаково ошарашенные и напуганные. Но на лице Драко быстро прорисовывается понимание ситуации, в отличие от Гарри, который чувствует себя растерянным, напуганным и виноватым. – Кто-то вырос, но так и не повзрослел. Петрификус тоталус. Тело Гарри каменеет, и он покорно падает на спину, цепляясь за все колючие ветки по пути падения. – Однажды я сказал тебе, Поттер, что подслушивать нехорошо. Ты так и не усвоил этот урок, – Малфой подходит ближе, и его лицо, в отличие от лица Малфоя шестнадцать лет назад, не выражает ни гнева, ни презрения. Он смотрит пустым взглядом, удерживая палочку легко, двумя пальцами, словно она ему и вовсе не нужна. – Когда-нибудь ты поймешь, что нельзя лезть не в своё дело. Туда, куда тебя не просят. Малфой взмахивает палочкой, и точечное заклятие ударяет Гарри прямо в нос. Это больше не кулак. Было бы слишком примитивно. Малфой живет жизнью практически магла, а бьет при помощи магии. Возможно, чтобы показать свою силу. А может быть, чтобы похвастаться навыками. Кровь Гарри капает на губы и подбородок, тёплая, солёная, полная адреналина и сожаления. Он не может вымолвить ни слова, поэтому просто моргает, не отводя взгляда. Малфой кривит губы в разочарованной усмешке и отходит. Нет криков, скандалов и проклятий. Малфой выглядит не взбешенным, а уставшим и смирившимся. Несколько минут он стоит в тишине, глубоко вдыхая морозный воздух. Наконец, перед тем как уйти, он снимает Петрификус, особенно жёстко проходясь своей магией по чувствительному телу Гарри. – Теперь тебе будет на что подрочить перед сном, верно? Слабый Малфой, на которого ты пускаешь слюни. Слабый педик. Всю жизнь мечтал об этом небось? Так получай. Радуйся. Не забудь слить воспоминания в Омут памяти. Это твоя гарантия на пожизненный оргазм. Выплюнув это слово, в своей сути нежное, доверительное, интимное, как что-то гадкое и чужеродное, Малфой уходит. И Гарри, помедлив пару минут, отдышавшись и утерев кровь, тоже. Дома его ждёт Альбус.***
Когда Гарри открывает дверь, его тело автоматически напрягается. Дома слишком тихо, и это так не похоже на привычную картину, участниками которой являются Альбус и Скорпиус, что Гарри проходит в гостиную, не разуваясь. – Ал, Скорп, я вернулся. Гарри на всякий случай утирает нос рукавом и поднимает взгляд, зависая на месте. Альбус и Скорпиус сидят друг напротив друга, замерев, словно ледяные статуи. Лицо Альбуса в крови, он тяжело дышит и выглядит так, словно вот-вот заплачет. Скорпиус блуждает взглядом по комнате, съежившись в маленький белобрысый комочек. Гарри отмечает опухшие покрасневшие глаза и обкусанные костяшки – дурная привычка. Скорпиус всегда делает так, когда волнуется. – Мистер Поттер, где мой папа? Когда он вернётся? Гарри разрывается от желания завыть в голос. – Скорпи, пожалуйста, давай без мистеров Поттеров? Гарри. Просто Гарри. Твой папа скоро придёт. Словно в подтверждение его слов раздаётся грохот входной двери. Малфой, растрёпанный и покрасневший, очевидно, от быстрой ходьбы, залетает в комнату. – Я вернулся. Скорпиус, идём домой. О Мерлин, что у вас произошло? Поттер, ты совсем слетел с катушек и избил Альбуса? Чувство шока пульсирует, грозясь вылиться во что-то неадекватное. Гарри протягивает Альбусу наколдованный мокрый платок и поворачивается к Драко, чтобы высказать всё, что думает. – Папочка, это я. Я сломал Альбусу нос. Гарри потирает виски. Слишком много всего. Он вновь поворачивается к Альбусу и мягко отнимает платок. Альбус дрожащими руками мнет футболку и хватает Гарри за руку, когда он достает палочку. – Папа, умоляю, не убивай Скорпиуса! Я сам во всем виноват. Не трогай его, слышишь? Ты учил меня, чтобы убивать – плохо! Малфой, по всей видимости тоже одуревший от происходящего, усаживается рядом со Скорпиусом и старательно прячет улыбку, потирая огрубевшее от ветра лицо руками. – Я не собираюсь убивать Скорпиуса, что за чушь? Я хочу вылечить твой нос, а потом вы нам всё расскажете. Никто никого не будет убивать. Как ты вообще мог такое подумать? Альбус заметно расслабляется и позволяет Гарри провести исцеляющие махинации со своим носом. В момент, когда Гарри отбрасывает палочку на стол, вспыхивает камин, и оттуда выходит Джинни с Лили, Айлой и Джеймсом. Лицо Альбуса всё еще в размазанной платком крови, а Скорпиус всё ещё жмётся к Драко и пытается казаться меньше, чем он есть. Джинни поочередно смотрит на всех и закатывает глаза, выпуская ручки Айлы и Лили из своих. – И как я должна это понимать? – Да, сынок, расскажи, почему я прихожу из леса, весь день как тролль копающийся в металле и дереве, и узнаю, что ты сломал нос Альбусу? Джеймс тут же приходит в неописуемый восторг. – Ты сломал ему нос? Давно пора! Он такая заноза в заднице. Гарри снимает очки и считает до трёх, как его учила Молли. Главное – дышать. М-е-д-л-е-н-н-о дышать. – Джеймс… Я и так урезал твои карманные деньги до десяти галлеонов. Неужели ты хочешь остаться с пятью? Джеймс показывает Гарри язык и, нисколько не стесняясь, заявляет: – Дядя Рон подарил мне сто галлеонов в честь начала нового учебного года. Гарри обменивается с Джинни одинаково хмурыми взглядами, которые обозначают что-то вроде «Зачем-мы-завели-так-много-детей-скажи-что-тебя-это-тоже-достало-прямо-сейчас». Драко вежливо кашляет. – И всё же я хотел бы узнать, с каких пор Малфои занимаются мордобоем? Айла хихикает и с разбегу напрыгивает на Скорпиуса. – Мама говорит, что дядя Драко был мордо… мордобоистом в школе! – она вытягивает свои длинные ножки, укладывая их на коленях Драко, и с умным видом прибавляет: – Мордобой – это весело! Оливер тоже так думает. Гарри решает не спрашивать, почему в семье Айлы принято обсуждать мордобои с детьми пяти лет и куда смотрит Луна. – Альбус сказал, что мы должны поступить на Гриффиндор. То есть, что мы поступим на Гриффиндор в следующем году обязательно. И нужно сделать что угодно, лишь бы не поступить на Слизерин. Но я не могу не поступить на Слизерин, мама и папа там учились. Альбус тут же ощеривается. – Это ничего не значит! Ты сам решаешь, где будешь учиться. И мы с тобой не будем учиться на Слизерине. – Нет, мы не будем, но я, Я буду! А ты можешь учиться, где хочешь. Джинни перекидывает косу через плечо и кладет ладонь на плечо Альбуса. – Ал, почему ты так против Слизерина? Мы с папой говорили тебе, что все факультеты хорошие. Нам все равно, на какой поступишь ты. Северус Снейп учился в Слизерине. Ты забыл? Вывернувшись, Альбус впивается взглядом в Джеймса, который с вялотекущим интересом рассматривает обои и следит, чтобы Лили не расшибла себе голову, ползая под столом. – Джеймс сказал, что я придурок, и поэтому попаду в Слизерин. Что все придурки учатся там! Я не хочу быть придурком. И я сделаю всё, чтобы не попасть в придурковский факультет. Гарри ощущает, как у него с новой силой начинает болеть голова от всего этого потока информации. Быть родителем – такая утомительная задача. Если бы он только знал. Почему никто никогда не предупреждает о подобных вещах? – Джеймс? Не хочешь сказать что-нибудь? – Не-а. Я уже сказал, что думаю. Ты можешь лишить меня всех денег, мне всё равно. Даже не думай меня шантажировать. – Что ж, – Малфой обнимает с двух сторон Айлу и Скорпиуса, впиваясь внимательным взглядом в Джеймса, – очевидно, я придурок, который учился на Слизерине. Только знаешь, Джеймс, я придурок просто так, и целый факультет здесь ни при чем. – Папа, ты не придурок! – Дядя Драко, вы не придурок. – Мистер Малфой, вы не придурок. – Называй меня, пожалуйста, Драко, мы же уже договорились. – ХВАТИТ! Все резко умолкают и синхронно поворачивают головы в сторону Джинни. Даже Лили, всё ещё ползающая по полу. – Давайте подведём итог. Для начала мы выяснили, что Джеймса ждёт хорошая взбучка от меня. – Ну мама! – Замолчи. Помимо этого, мы узнали, что Драко придурок просто так, что Скорпиус решил учиться на Слизерине, а Альбус боится быть придурком, верно? Гарри неосознанно кивает, ощущая себя болваном. – Подвожу итог. Всё это не стоит нашего времени и слез. Альбус, ты злишься на Скорпиуса? Альбус мотает головой. – Скорпиус, ты обижен на Альбуса? Скорпиус шмыгает носом и тоже мотает головой. – Вот и отлично. Я предлагаю всем расходиться по домам. А тебе, Гарри Поттер, я привезла Айлу и Лили. Джеймс тоже сломал нос. Мадам Помфри заболела, и какой-то горе-профессор пытался помочь, но стало еще хуже… Короче, Джеймс с трудом дышит, хотя прошло уже два дня. Поэтому сейчас мы едем в Мунго, но я не хочу таскать за собой Лили и Айлу. Пусть девочки останутся на ночь, Панси завтра заедет с утра. – Ладно. Как скажешь. А что, чёрт подери, случилось с носом Джеймса? – Он расскажет тебе сам, если захочет. Всё, все по домам! – Джинни хватает Джеймса за локоть и так же резко исчезает в камине, как появилась. Альбус и Скорпиус отходят на кухню, тревожно не смотря друг на друга. И, пока Айла и Лили изображают шпионов, крадущихся за мальчиками, Гарри и Драко неожиданно остаются наедине. Гарри фиксирует взгляд на родинке у брови Малфоя. Так проще. Он напоминает себе, что он в первую очередь мужчина, у него трое детей, и ему уже нечего бояться. Он должен сказать это. Даже если это и прозвучит невероятно жалко. – Ты придёшь завтра? Малфой пожимает плечами. – Да. Кто-то же должен строить этот блядский домик. Один ты убьёшься. Гарри позволяет себе крохотную улыбку, полную невысказанной усталости. – Насчет того, что было в лесу… Драко отмахивается. И пока Гарри идет за ним до двери, мысленно примиряясь с тем, что есть вещи, которые навсегда останутся загадкой, Малфой произносит: – Мне нужно тебя кое с кем познакомить. И, если что, не жалуйся. Ты сам напросился. Гарри улыбается, позволяя напряжению взорваться в желудке, и кивает. И когда Малфой ухмыляется, напряжение сменяется чувством, словно внутри лопаются пузырьки шампанского. Нос болит, мышцы спины тянет, а голова полна сумятицы, но Гарри ощущает себя почти счастливым с этой украденной у Малфоя ухмылкой, предназначенной только ему одному.