Попробуем забыть О том, что мы больны, О непоправимом, о неизлечимом, О том, что нам до конца Так и не высказать вслух, Попробуем дышать В один и тот же миг И быть продолжением И отражением друг для друга Над бездной разлук Fleur
На следующий день Драко заходит за Гарри раньше положенного, тем самым нарушая привычный уклад дня, и они долго плутают по лесу, слушая далёкие звуки машин и шебуршания птиц. Малфой молчит, сосредотачиваясь на природе вокруг. Его глаза мерцают от удовольствия, когда он натыкается на причудливую ветку или видит замысловатый узор у замерзшей лужи. Драко с искренним любопытством и энтузиазмом рассматривает косые бугры мёрзлой земли, он улыбается, когда с неба на него капают холодные струи дождя. Этот Малфой – вдохновленный, восторженный, открытый к миру и его великолепию – ощущается Гарри чужеродным и непонятным, но всё равно манящим, увлекающим за собой колдуном. На него просто нельзя не смотреть. Он как магнит для зелёных глаз, как кусок хлеба для голодающего и как парацетамол для заболевшего простудой. Гарри покорно идёт с ним рядом, не отставая, не задавая вопросов о вчерашнем и даже стараясь не думать слишком сильно. К сожалению, «не думать» всегда было некой навязчивой проблемой. Этот неконтролируемый поток мыслей, жужжащих в голове, не дающий ни отвлечься, ни сфокусироваться на чём-то ином, более комфортном и безопасном. Поэтому, как бы ему ни хотелось иного, Гарри думает обо всём происходящем. О ссоре Альбуса и Скорпиуса, о нормах приличия, о морализмах разного порядка, о совести, о стыде, о своём чумном поведении, о стереотипах и ожиданиях, которые то и дело сыплются на голову со всех сторон. Гарри думает о чудесных волосах Малфоя, похожих на жидкий жемчуг, и об его обветренных губах. Гарри думает о том, что они с Драко похожи больше, чем ему могло показаться на первый взгляд, и о том, что Драко тоже нравятся мужчины. Это волнующий и болезненный факт. О чём Гарри не думает точно, так это о том, что он и сам может быть интересен Малфою. Это досадно, это печалит и, стоит признать, это заставляет сердце Гарри ощущать себя слабым и в некотором смысле бессильным. Они продолжают идти. Малфой чуть отдаляется, следуя по одному только ему известному маршруту. Гарри плетётся следом, иррационально и жадно взгрызаясь взглядом в острый контур фигуры в синем пальто. Попутно Гарри прыгает через лужи, как ребёнок, и его сердце делает такие же нелепые прыжки, когда Драко косится, проверяя, поспевает ли он за ним. Ноги Драко длинные и выносливые, и это ещё один повод для восхищения. Это ужасный период – когда тебе начинает нравиться в человеке всё, и Гарри с досадой думает, что должен постараться избежать хотя бы этого. Так будет проще. Новая тропа встречает их рытвинами и корягами в земле. Малфой протягивает Гарри руку, чтобы тот не свалился. Двухсекундное прикосновение кожи к коже – такая мелочь, такая незначительность, и в то же время такой незамысловатый, автоматический жест беспокойства. Эта кроха внимания на грани бессознательного вводит Гарри в состояние транса – сердце бешено стучит, пылая, громыхая, заставляя кровь кипеть. Огонь прижигает щёки, а желание прижаться губами к льдистой руке напротив горячит рот и заставляет пальцы подрагивать. Это волнующее чувство такое ослепительное и яркое, что Гарри совсем теряется. Потому что первые разы – всегда первые, к ним невозможно привыкнуть и нельзя быть готовым, сколько бы тебе ни было лет. Время не замедляется. Гарри и Драко не в хорошем фильме, и их пальцы, сложенные друг на друге, не герои ключевой сцены в добротной книге. Но в момент подвисания, когда Гарри не отводит руку, Драко смотрит на него с особой внимательностью. И Гарри может поклясться, что лицо Драко смягчается, и он специально задерживает руку на месте дольше положенного. Об этом даже смешно говорить, ведь они давно не подростки, и к тому же, кажется, немного школьные враги. Однако, Гарри знает, что в этом всём есть что-то трепетно-тревожное, сексуальное и пугающее. Он мог бы пригласить Малфоя на свидание? Теоретически, да. Они бы могли сидеть в городском парке, пить отвратительный сладкий кофе из стаканчиков, кормить голубей и говорить. Непонятно, о чём, но могли бы. Пальцы размыкаются, Малфой хмыкает и уходит дальше, словно не произошло ничего удивительного. Словно он привык держать пальцы Гарри Поттера в своей ледянющей руке. И Гарри продолжает думать. Он заворачивает сюжет в своей голове так, что сам путается. Он думает, что даже если бы Малфой согласился пойти на свидание, это был бы провал. Серость, но не скука, наглядное пособие по тому, как делать волнующие вещи абсолютно неромантичными. Могли бы они держаться за руки и признаваться друг к другу в любви? Гарри смеётся в своей голове. Но они могли бы воспитывать детей вместе, лежать вместе под тяжёлым одеялом, сплетая ноги, и это было бы правильно. Укусить Малфоя до крови, вылизать его бедра, чтобы после спокойно поработать в саду. Гарри считает, что такая жизнь, полная его и Малфоя бок о бок, была бы повеселее той, что есть у него сейчас. Может быть, он даже пошёл бы на работу. Открыл бы свою крошечную лавку с названием «Едим еду» и продавал там кабачковый пирог, томлёные персики в сливках и баклажаны с морской солью. Все жители Даррингтона любили бы его, и он бы специально звал Патрика Ваниллу в гости, чтобы разбесить Драко до красноты. А потом втираться в него, прижимать к чему-нибудь твёрдому и смыкать зубы на коже. Гарри вздыхает. Он вроде как недолюбливает Малфоя. Это, вроде как, его принципиальная позиция. Но вот ведь шутка – он проводил с ним так много времени в последние недели, что сам не смог понять, когда общество Малфоя оказалось самым приятным из тех, в которых он бывал. И это несмотря на ехидство, хмурость и разбитый по итогу нос. Они идут дальше. Гарри продолжает размышлять о том, что жизнь сложна и мало справедлива. Она без конца вертляво сворачивает с протоптанного пути, а он совсем не успевает за ней и этими изменениями. Он ищет покоя и пристанища, но находит только различные сложности и неприятности на свою голову. Если бы Гарри думал обо всём этом чуть меньше, он смог бы заметить любопытные вещи. Например, как по нему летящей стрелой проходится взгляд Малфоя из раза в раз, или как поджимаются его губы и как ало сверкает область у скулы. Если бы Гарри думал чуть меньше. Но он не может прекратить.***
– Ну? Что думаешь? Гарри неловко топчется на месте, всматриваясь в пространство перед собой. – Честно говоря… Ничего. – То есть, ты хочешь сказать, что тебя это не удивляет? – голос Малфоя звучит почти возмущённо и капельку обиженно. Гарри закатывает глаза. – Ты идиот? Что меня должно удивлять, по-твоему? Неужели ты думаешь, что я никогда не видел… эээ… лесную поляну и пару булыжников? Драко смотрит прямо перед собой и кивает, цыкая себе под нос. – А я говорил, что он бестолковый. – Прости? – Гарри напрягается. Малфой снова становится таким. Сумасшедшим. Непонятным. Странным. – От него нет никакого толка. Он не видит дальше собственного носа. Всегда был таким. Если в мире есть общее определение безумия, эта ситуация – отличный пример. Гарри вздыхает и осторожно берёт Драко за локоть, обрамленный плотной тканью синего пальто. Локоть под ладонью активный, неуёмный, без конца шевелящийся. Гарри хочет его немножечко присмирить, поэтому он успокаивающе сжимает пальцами руку Драко выше. Следует быть мягче. – Извини, я тебя совсем не понимаю. Но ты можешь объяснить. Пальцы Гарри бездумно гуляют по плечу Малфоя, будто им там самое место. Будто у него есть право держать их там. Он ощущает странную тревогу и нужду. Касаться Малфоя – это правильно. Это в некотором смысле хорошо. Пусть Малфой и считает его врагом, сам Гарри думает, что многие вещи можно оправдать. Например, это грубейшее нарушение личного пространства. Можно придумать весомый аргумент, значимую причину для такого поведения. К сожалению, иррациональная нужда, порождённая одному Мерлину известно чем, не является весомым аргументом. – Поттер, ты что, хочешь меня поцеловать? Глаза Гарри округляются за плотными стёклами очков, и он ощущает, как задыхается этим вопросом. Он встает где-то поперек груди, порождая панику и страх. Гарри впивается пальцами в худую руку, закрепляясь в пространстве. Наверняка Малфою больно, но это не имеет никакого значения. – С чего ты это взял? – может быть, если произносить как можно меньше слов, удастся скрыть волнение. Но это не точно. К тому же, Гарри никогда не был хорош в том, чтобы контролировать свои словесные потоки. В моменты напряжения слова льются изо рта против воли, выставляя Гарри нелепым придурком. Драко странно косится в сторону и показывает воздуху язык. – У меня есть глаза, разве нет? Я всё понимаю, между прочим. Ты, дрочила! – Я вовсе не хочу тебя целовать! Что за чушь? Это ложь. Самая жалкая и самая сладкая ложь, которая станет благом, если её не раскроют. Малфой вздыхает и вырывается, с недовольством поправляя смятую ткань пальто. – Как будто я бы позволил тебе делать это на его глазах. Он начинает ходить кругами, против часовой стрелки, как делает очень часто, когда мыслей и ощущений становится чрезмерно много. – Но, может быть, нет ничего ужасного в поцелуе двух педиков, если этого никто не видит? Думаю, да. Терпение Гарри – странный предмет. Оно растягивается до бесконечности, когда дело касается Альбуса и Джинни, и разрывается, создавая глухой взрыв, когда суть доходит до Драко. – Я ничего, блять, не понимаю из того, что ты несешь. О ком ты говоришь? Почему ты вообще разговариваешь с воздухом? Тебе нужна помощь? Специалист? Я в этом не разбираюсь, но у тебя же есть деньги, время, что тебе ещё надо? Ты решил свести меня с ума? И я не педик. Слышишь? – Гарри подходит вплотную, снова обхватывая руками плечи Малфоя. Они не в школе, но раздражение вкупе с нетерпеливостью создают ошеломительный эффект. Он снова не может не касаться его. Не может держаться на расстоянии. Он снова всё испортит. Но он хочет разговаривать не только словами через рот. Гарри знает, что резкие прикосновения нередко говорят даже больше, чем отфильтрованные слова. – Хорошо, ты не педик. Только и всего. Малфой расслабленно кивает, выглядя до одури хорошо, и впивается холодными прокуренными пальцами в твёрдый подбородок Гарри, притягивая лицо ближе, чтобы коснуться губами губ. Гарри мычит, инстинктивно отклоняясь назад, но руки Малфоя крепкие, уверенные в своей правоте, а губы упрямые и целеустремленные. Он целует Гарри просто так, без всяких сложных разговоров, предупреждений, обещаний, романтических признаний и чего-либо ещё, что так свойственно другим людям. Этот поцелуй определенно не самый лучший в жизни Гарри, но от него всё его тело покрывается одновременно мурашками, иголками и пушинками, которые могут стать частью бархата. Гарри неосознанно гладит Драко по спине и подается вперёд. Он ни о чем не думает и просто открывает рот. Он не думает, что целовать Малфоя как-то неправильно и противоречит его принципам. Он не думает, что всё происходит слишком неожиданно, резко, и закончится почти наверняка огромной глыбой боли, как это часто бывает. Гарри просто отпускает всё, что живет в его голове, и наслаждается теми секундами, которые так легко дарит ему Драко. Поцелуй – это ещё ничего. Он ведь может ничего не обозначать. Впрочем, какая разница? Малфой разрывает всё так же резко, как начал. – Однако, возможно, стоит признать, что ты немного педик. Сбитый с толку и капельку разгоряченный, Гарри смотрит в глаза Драко. Он любопытный, улыбающийся и такой довольный. Может быть, Малфой выиграл в своей любимой лотерее «Купи вяленую рыбу и получи домик у озера» и забыл сказать? – Я предпочитаю слово «гей». Или «бисексуал». Педик – унизительно. Драко пожимает плечами. – В твоем случае, скорее дрочила. Хотя какая разница. Какая разница… Слова эхом шелестят в лохматой голове и теряют свой смысл, не успевая его толком обрести. – Что насчёт… Того, что я сказал вначале? Драко облизывает уголок рта и драматично вздыхает. – Пинк такой засранец. Ну же, Пинк, хватит прятаться. Я понимаю, что ты всё это время хотел меня выставить местным сумасшедшим, но у тебя ничего не получится. Если ты не проявишься сейчас же, я больше никогда не приду. И уеду жить в Калифорнию. Поток прохладного воздуха обдувает Гарри со всех сторон, закручивая полы плаща в водовороте и создавая дымку тумана, а после рассеивается и являет миру ухмыляющуюся фигуру привидения. Пинка, по всей видимости. Он выглядит как мужчина лет пятидесяти, в смешном костюме, фермерской шляпе и с угрожающего вида граблями в левой руке. – Что? Это единственное, что Гарри удается выдавить из себя. Он сотни раз видел призраков, но этот призрак не похож на тех, что живут в Хогвартсе. Он самодовольный, практически серый, а не привычно-полупрозрачный, и к тому же размахивает граблями, умудряясь задеть Гарри раз пять за десять секунд. Малфой наваливается сбоку, из-за чего Гарри чудом удерживается на месте. Какой же он всё-таки тяжелый мудак. – Это Пинк. Пинк, это Гарри Поттер. Ну, ты уже знаешь его. Тот дрочила, который мешается у меня под ногами, пока я строю сраный домик на дереве для наших сыновей. Пинк обходит Гарри со всех сторон и вальяжно кивает. – Да-с, я уже видел это недоразумение. – Скажи, что он похож на придурка. Гарри втягивает воздух через рот. – Между прочим, я здесь, и я всё слышу. – В этом смысл, Поттер. Пинк нагло разглядывает Гарри, время от времени переводя взгляд на Малфоя, и в эти секунды его лицо приобретает наглое и очень довольное собой выражение. – Ты поцеловал его на моих глазах. А говорил, что не будешь. Малфой кивает и снова вздыхает. – Это была вынужденная мера. Страждущие должны получать облегчение. – Ага, ага, Драко, хорош ответ. В эту минуту Гарри жалеет, что не курит. Картинка в его голове перестраивается слишком быстро, и всё происходящее слишком безумно и нереалистично, чтобы ровно сложиться в голове. – Поттер, сделай лицо попроще. Гарри хочет огрызнуться, но он видит всё еще чуть покрасневшие губы Драко, и вместо ругательства выдает: – Не хочешь рассказать мне, что это всё значит? Пинк смеётся и, поиграв бровями, растворяется в воздухе. – Я тут лишний. Расскажете потом, как прошло ваше свидание. Пока-пока! Гарри краснеет и философски думает, можно ли убить уже мёртвого? Малфой только смеётся.***
После утреннего знакомства с Пинком Гарри и Драко целый день работают над домиком. Сроки окончания проекта поджимают, поэтому им приходится усердствовать с особой силой. Малфой даже отказывается от перекуров каждые полчаса. После того, как небо окрашивают первые малиновые мазки, Малфой бросает инструменты в кучу и лениво потягивается. – Не хочешь прогуляться? Можем взять пива на разлив и посидеть у меня в оранжерее. Гарри с удивлением выгибает бровь. – Так просто? То ты не хочешь меня видеть и даже разговаривать больше положенного правилами приличия, то зовешь к себе, – Гарри чуть наклоняет голову и пытается скрыть улыбку. – Поцелуи со мной действуют гипнотически? Малфой ухмыляется. – Мечтай. Просто подумал, что мы почти закончили здесь, и я так кристаллически заебался. Почему бы нам не отдохнуть? Скорпиус всё равно сегодня ночует у вас. – Малфой складывает руки на груди и уже более холодно прибавляет: – Но я не настаиваю. Наверняка у такого дрочилы, как ты, полно забот. Гарри уже во весь рот улыбается и толкает Малфоя в плечо. – Идиот. Кто откажется от халявного пива? Кстати, платишь ты!***
Через несколько часов, изрядно замерзнув, а после накачавшись тёмным лагером, Гарри и Драко перебрасываются ленивыми фразами, чувствуя себя чрезмерно удовлетворенными жизнью. Иногда всего-то и надо – выпить пару кружек пива, поговорить о детях, ну, в случае Драко, ещё покурить. – Дай попробовать. Гарри вырывает сигарету из рук Малфоя и сразу же глубоко затягивается. Секунду-другую он молчит, а после начинает кашлять, сжимая веки до слез. – Какая отвратительная гадость, – Малфой снова ухмыляется и демонстративно поджигает следующую. – Зачем ты вообще начал курить? Какое-то время Драко молчит, прикрыв глаза. Гарри рассматривает его. Его ноги, обтянутые тканью серых джинсов, и руки с выступающими венами. Его коричневые ресницы, прямые и короткие. Его крохотную складку над переносицей и первые морщинки у глаз. Драко нельзя назвать красавчиком, но он кажется Гарри прекрасным в своем хмуром молчании. Гарри знает это чувство. Он уже испытывал его однажды, в другой жизни. Сначала ему было четырнадцать, и в этом не было ничего такого. Он просто чувствовал себя сердитым и нервным, когда Драко танцевал на Святочном балу с Панси Паркинсон. Ему казалось, что Малфой слишком, непозволительно красивый, самый настоящий мерзкий пижон. На пятом курсе он ощущал игольчатое чувство ревности, когда Драко таскался за Седриком, подначивая его устроить какую-нибудь засаду для Гарри. На шестом… На шестом было много боли. И, теперь уж глупо скрывать, одержимости. Гарри не хотел быть с Драко, но он хотел быть кем-то, кто будет иметь для него значение. Хотел обрести вес. Хотел причинить боль, раскрыть его подлую натуру и, возможно, поцеловать. Просто потому что губы Малфоя, наглые и насмешливые, всегда были чем-то, о чем Гарри не мог перестать думать. Сейчас он знает, что всё повторяется. Может быть, Джинни и была его первой и, очевидно, последней, но он никогда не прекращал думать о Малфое окончательно. Однако, с годами оказалось весьма несложно убедить себя, что Малфой – это какой-то враг из прошлого, а не первая настоящая влажная фантазия Гарри. – Я начал курить, когда развёлся с Асторией. Малфой делает неспешно движение палочкой, так, чтобы кружки снова наполнились пивом. – Думаю, тебе неймется узнать, в чём тут дело? Ты так настойчиво хотел узнать о моей жизни. Там, в лесу. Гарри пожимает плечами, борясь с опоясывающим чувством неловкости. – Ну, в некотором смысле ты прав. – Во всех смыслах. Драко усмехается и делает обильный глоток. – В общем-то, вряд ли ты услышишь что-то новое. Мы поженились после школы, соблюдая традиции и правила чистокровных семей. Этот вопрос был в некотором плане предрешен. Отца, как ты знаешь, посадили в тюрьму, денег у Малфоев осталось не очень много. Может быть, в ином случае я бы и отказался, но тогда это казалось мне неразумным, – Драко снова прикрывает глаза и вздыхает. – К несчастью, Астория была в меня влюблена. Я – нет. Мне всегда нравились мужчины, что я тщательно скрывал. Но она узнала о моём маленьком секрете. И мы развелись. Эти слова, так просто льющиеся из губ Малфоя, кажутся чем-то нереалистичным. Ненастоящим. – Ты встречался с Панси в школе. Драко только смеётся. – Панси такая же гетерастка, как и я. Ей нужно было скрывать до поры до времени свои отношения с Лавгуд. Мы были удобными вариантами друг для друга. Неужели Луна никогда не говорила тебе? Гарри поджимает губы и качает головой. Честно говоря, он так несправедливо мало общался с Луной в школе, тем временем как она считала его своим чуть ли не первым настоящим другом. – Ну, так бывает. В любом случае, какое это имеет значение? Панси, как теперь модно говорить, очень быстро «вышла из шкафа». Ей надоело скрываться, и она посчитала, что и так достаточно пострадала от действий своей семьи. Я никогда не был способен на проявления подобной смелости. – И что было дальше? Слова Малфоя звучат логично, но картинка упорно не желает складываться в голове. Малфой – гей? Возможно, он самую малость похож на гея, но чтобы так безапелляционно? – Да ничего. Панси и Луна провстречались ещё какое-то время, а потом съехались и поженились. Ну, потом у них родилась Айла. – Да какая мне разница, что там было у Панси? Я спрашиваю про тебя. Пиво со стремительной скоростью пропадает из кружек, и Драко разворачивается к Гарри, перекинув свои «джинсовые» ноги через ручку кресла. – А какая тебе разница, что было у меня, Поттер? Серые глаза Драко горят весельем, и вся его поза выглядит расслабленной и благодушной. Всё-таки чуточку пьяный Малфой – определенно наиприятнейший Малфой. Но Гарри всё равно ощущает угрозу тому, что ёжится в груди, скрываясь по углам. – Просто… Стало интересно. – Аж так, что ты решил проследить за мной. Прямо как на шестом курсе. Губы напротив улыбаются. Драко улыбается – без ехидства, яда и издевок. Он выглядит нормальным. И ведет себя так, как мог бы вести себя любой человек на его месте, вспоминая события практически двадцатилетней давности. – Ты уходишь от вопроса. – Нет, дрочила, я думаю, как сказать об этом так, чтобы ты не свалился в обморок. Это почти обижает. Гарри хочется надуться. – Господи, не свалюсь я в обморок, что за бред? Мне не десять лет. – Ну, дело твоё. В общем, полтора года назад, когда Скорпиус гостил у двоюродной тетки отца, Адрианы, в Норвегии, а Астория уехала к родителям в Италию, я привел в поместье мужчину. Мы, конечно, предавались разврату, ели виноград с членов друг друга и просто бегали голышом наперегонки по этажам, – на секунду Малфой умолкает, а после, столкнувшись с ошарашенным взглядом зелёных глаз, начинает хохотать. – Ну ты и придурок. Шучу. Мы просто проводили время вместе. Ну и трахались, конечно. А потом, как знаешь, в этих магловских сериалах, Астория вернулась раньше времени. Хотела сделать сюрприз. Ну и застала меня как есть – на диване, в одной рубашке, а сверху Оливер держит меня за волосы. Гарри смахивает кружку рукой, резко подаваясь вперёд. – Оливер? – Вуд. Да, он самый. – Но он же… – Он играет за обе команды. Оливер Вуд… Гарри протирает очки, со скоростью света укладывая в голове эту мысль. Оливер? Муж Панси и Луны? Отчим Айлы? Его бывший командир? Гриффиндорец, в конце концов? – Оставь свои шокированные состояния при себе. В общем, у Астории случилась истерика. Она в этот же день потребовала развод, а ещё нехилую сумму. К счастью, на тот момент мои финансы пришли в норму. С другой стороны, обо всем узнала мама, и это её безумно опечалило. С твоего позволения, я опущу все мерзкие подробности развода. Скажу так – Астория молчит в тряпочку, я выплачиваю ей компенсацию. Можно считать, что всё сложилось очень даже удачно. Малфой выглядит удивительно спокойным для человека, который только что рассказал о том, как жена застала его в постели с мужчиной. Пока Гарри молчит, отыскивая в себе подходящие слова, Драко прибавляет: – Если бы не Скорпиус, Астория была бы неплохой женой. Она старалась для меня, она заботилась о поместье. Но дети никогда не интересовали её в подходящей для роли матери мере. Она родила Скорпиуса только лишь бы родители – и её, и мои – отстали. И она с легкостью и удовольствием сбросила воспитание Скорпа на меня. Как видишь, я справляюсь. Но он очень скучает, часто плачет и постоянно спрашивает, почему мама уехала, почему мы развелись, почему мама его больше не любит. Я так и не придумал, что сказать. Всё-таки «Потому что твой отец – педик» звучит грубовато для десятилетнего ребенка. Гарри кладет свою ладонь поверх ладони Драко. – Ты не педик. Зачем ты называешь себя так грубо? Драко задумчиво смотрит на пальцы Гарри, покоящиеся на его собственных. – Только не надо меня жалеть. Я делал то, что хотел делать, и почти понимал, чем это может обернуться. А педик – потому что я не гей. Геи умеют любить, но я не люблю никого. Мне подавай только член в заднице. Откровенное признание встает Гарри поперек горла, вызывая одновременно приступ тошноты и иррационального возбуждения. Это самая неподходящая на свете ситуация, но член Гарри так не думает. – Ну, отчасти я тебя понимаю. У нас с Джинни получилось нечто похожее. Только она прочитала мою переписку в телефоне. Драко улыбается и переворачивает руку так, чтобы соприкасаться ладонями. Выражение его лица не меняется, будто это обычное дело – быть так интимно близко к Гарри Поттеру. Но Гарри тем временем весь сходит с ума от обилия мыслей и ощущений. – Так глупо, Поттер. Спалиться на такой мелочи. – Сказал мне человек, которого застукала жена с другим. – Получается, мы с тобой два неудачливых педика. Гарри цыкает. – Я бисексуал. Возможно. Может быть, гей. Не знаю. – То есть педик. Скажи, твои дети были расстроены, когда узнали, что вы с Уизли разводитесь? Всё-таки этот разговор случился. Гарри так боялся, так много думал и так сильно хотел избежать этого вопроса, но убежать от себя и от того, что является буквально основой всего, достаточно проблематично. Поэтому Гарри откидывается на спинку кресла и пялится в прозрачный потолок оранжереи, через который видно небо, затянутое тяжелыми серыми облаками. – Лили нет. Мы часто ссорились с Джинни, ей это не нравилось. Джеймс к тому моменту уже поступил в Хогвартс, и эта новость ничего особо не изменила в его жизни. До этого он всё равно проводил каждое лето то у Рона с Гермионой, то у Джорджа. Малфой кивает и закуривает. – Получается, дело в Альбусе? – Дело всегда в Альбусе, – Гарри проглатывает комок из этих слов, позволяя тревоге разлиться по всему телу. Он ненавидит чувство слабости, и именно его он и ощущает внутри. – Он мог бы жить с Джинни, но она считает, что у мальчика должен быть отец. Максимально долго, насколько это возможно. Не подумай, я счастлив, что Альбус живет со мной. Просто иногда мне кажется, что я делаю… – Недостаточно. – Да. Драко снова кивает и приглушает свет. – Я думаю то же самое насчет Скорпиуса. Как будто я перед ним в огромном долгу, который мне нечем выплатить. Возможно, я паршивый отец. Но я стараюсь быть противоположностью Люциусу. Во всем. Гарри задерживает дыхание, и воспоминания вихрем несутся перед его глазами. Малфой катает Скорпиуса на велосипеде, Малфой учит Скорпиуса летать на его первой метле, Малфой ходит на собрания в магловскую школу, Малфой готовит его любимое печенье-звездочки, Малфой заботится, волнуется, позволяет Скорпиусу плакать, злиться, говорить о своих чувствах так, как ему кажется правильным. – Ты хороший отец. – Не исключено. Но я педик всё еще. И рано или поздно он узнает об этом. И сможет соотнести некоторые факты. Не хочу его расстраивать. – Поэтому ты пытаешься всё время загладить несуществующую вину? Поэтому мы строим этот домик на дереве, словно какие-то плотники? Фактически, мы не должны этого делать. – В том числе. Оранжерею заполняют звуки легкого инди из колонок, расположенных по углам. – Ты теперь за цифровизацию? Драко улыбается и машет руками. – Только в пределах разумного. В конце концов, я всё ещё не лишился своей палочки. – Расскажи мне о Пинке. И Малфой рассказывает. С присущим ему сарказмом, насмешками и ухмылками. Гарри узнает, что Пинк – местный и очень счастливый призрак, который при жизни был сквибом, а теперь развлекается тем, что пугает подростков, шастающих вечерами по лесу, и слушает нытье Драко. – Я думал, что ты сошёл с ума. – Все так думают. Особенно моя мать, когда я в сотый раз сообщаю, что не собираюсь восстанавливать брак и буду жить здесь бобылем. Гарри не должен улыбаться, но сердце внутри кувыркается от океана самых разных мыслей, преимущественно приятных, и он просит сделать музыку погромче.***
Остаток вечера Гарри и Драко болтают о всякой ерунде, старательно обходя тему сыновей и бывших жен. Вероятно, всё дело в том, что открыться кому-то – это уже сам по себе великий подвиг. И ни Гарри, ни Драко не готовы впускать в свои сердца друг друга слишком уж сильно. Только не прямо сейчас. Когда Гарри стоит на пороге, одетый и укутанный в шарф, Драко касается его плеча. – Пока ты не ушел, Поттер, можешь сказать, почему ты ответил на мой поцелуй в лесу? Я ведь сделал это только чтобы подразнить Пинка. Тебе не нужно было подыгрывать. Острый веер из сожаления и невнятной обиды колет Гарри под сердце. Он пару секунд смотрит Драко в глаза, а после разворачивается и выходит в ночь. – Просто чтобы хоть раз узнать, каково это – целовать тебя.