***
Едва наступило утро, и огромное поместье начало просыпаться — слуги засновали по дому, разнося завтрак всем господам. Тэхён уже стоял у дверей в кабинет господина Мина, чтобы излить на опекуна всё своё недовольство. Мужчина по обыкновению начинал свой день с работы, поэтому искать его нигде, кроме как в кабинете, не было смысла. — Господин Мин! Он явно какой-то мошенник! — ворвавшись внутрь после короткого стука и поклона, заявил Ким. — Что ты себе позволяешь? Почему вламываешься ко мне ни свет ни заря и так со мной разговариваешь?! — громко, но не срываясь на крик, ответил господин Мин. Он положил кисть на подставку, которая находилась между небольшой стопкой бумаг и парой писем, и поднял на него тяжёлый взгляд. — Простите, Господин, но я не могу понять вашего решения! — поклонившись вновь, воскликнул Тэхён. — Ты и не должен его понимать. Давно я обязался советоваться с тобой по любому поводу? — поднявшись со стула, хозяин поместья сложил за спиной руки и обошёл стол. Весь его вид излучал холодное, до окоченения конечностей, недовольство. Придавливающий к земле взгляд заставил Тэхёна подуспокоиться, но не уняться. Вероятно, в подобных вопросах господин Мин не собирался ни с кем советоваться, а уж тем более с юнцом, который даже не имел прямого отношения к его семье. Терпение главы клана подходило к концу, но Ким был намерен разобраться во всей этой ситуации с неожиданно возникшим Мин Юнги. — Это какой-то заговор, да? — уже чуть более спокойно спросил Тэхён, с опаской воззрившись на старшего. — Вы наняли этого проходимца? Тэхён не успел даже моргнуть, как господин Мин замахнулся и отвесил ему звонкую пощёчину. Он чётко понимал, что в представлении главы клана был неугомонным, невоспитанным, своенравным глупцом. — Я и не ожидал, что ты поймёшь. — Просто объясните, Господин, кто этот человек… — кусая губы, прошелестел Ким и приложил ладонь к щеке. Пощёчина не стала чем-то неожиданным. Он уже осознал, насколько непозволительный поступок совершил, поддавшись порыву. Поэтому наказание было воспринято им чуть ли не с благодарностью. Если бы не господин Мин, то дальше он, возможно, наговорил бы много лишнего. Тэхён стремился отстаивать свои интересны и пытался сохранить независимость от деспотичного опекуна, но, как бы это ни было непросто признать, часто заигрывался. — Это Мин Юнги, один из моих с госпожой Сон сыновей, который пропал пятнадцать лет назад. У меня есть неопровержимые доказательства того, что он — мой сын. И можешь заверить тех, кому ты служишь, что я восстановлю его в правах наследования через королевский суд. Тэхён уставился на господина Мина, приоткрыв рот в удивлении. Быстро моргнув несколько раз, пытаясь избавиться от застлавшей глаза влажной пелены, он облизнул пересохшие губы и натянуто улыбнулся. Господин Мин не в первый раз намекал ему, что понимал, в чём заключалась роль Тэхёна и смысл его нахождения в этой семье. — Значит, вы такого мнения обо мне? — лишённым былой решительности тоном промолвил Ким, попытавшись защититься от обвинения в слежке. — Разговор окончен, ступай к себе и не смей мне показываться на глаза до тех пор, пока не научишься правильно себя вести со старшими. Господин Мин подозревал его, если вообще не был твёрдо уверен в том, чем занимается Тэхён, но, тем не менее, не прогонял его, не делал его жизнь здесь невыносимой. Он никогда не мог этого понять: почему такой грамотный политик и уважаемый человек терпел рядом с собой угрозу. Ещё и занозу, такую, как Тэхён.***
Смоченным слюной пальцем Юнги пытался стереть чернила с ребра ладони, но они уже успели въесться в кожу. На столике перед ним лежала законченная работа, и, раз с этим было покончено, он бросил кисть в подставку и решил оставить лист с иероглифами сушиться прямо тут. Раздосадовано хмыкнув, он поднялся с пола и вышел на улицу. Позади главного дома находилась богато украшенная яркая беседка-павильон и небольшой сад с цветущими деревьями и кустарниками. В саду была небольшая каменная кумирня. За стенами поместья возвышался величественный скалистый холм, укрытый зеленью деревьев. В отдалении Юнги увидел несколько строений, похожих на конюшни, и двинулся в том направлении. Подойдя ближе, он убедился, что был прав, поскольку почувствовал характерный запах навоза, а следом заметил и лошадь, привязанную к ограде неподалёку от здания. Её старательно вычёсывал коренастый мужчина средних лет. — Доброе утро. Вы конюх? — желая познакомиться, Юнги подошел ближе. — О-о, неужто вы — молодой господин Мин? Все только о вас и говорят. Ну и наделали вы шума! — обернувшись, радушно поприветствовал Юнги конюх. — Ну, а что б я здесь ещё делал! Что вам, нужна лошадь? — Дело в том, что я не очень уверенно держусь в седле… Как вас зовут? — Гунмо, Ваше Благородие! Шурую здесь уже десять лет, кого хошь научу разъезжать не хуже королевских гвардейцев! — с энтузиазмом воскликнул мужчина и повёл Юнги в конюшню. — Выбирайте седло, молодой господин. Это — седло Господина, это — молодого господина Кима, и это тоже молодого господина Кима, и это… и вось то. Остальные про запас. Пожелаете — закажем вам новое! — Прямо сейчас научите? Юнги не смутила напористость и фамильярность этого человека. Говорил он не всегда внятно, да и некоторые его слова Юнги не понимал, потому что словарём нижних слоев общества не владел. На самом деле, ему было интересно наблюдать за конюхом и слушать его странную речь. Он вызывал симпатию у Юнги своей простотой и сговорчивостью. К тому же, ему было необходимо научиться сидеть в седле. — Как вы скажете, Ваше Благородие! Вот, я думаю, вам вокат будет, — он ловко подхватил седло, висевшее на перекладине, и пошёл к одной из лошадей, стоящих в загоне. — Ось эта кобыла как раз спокойная, но сильная и быстрая. Хвангым звать. — Хвангым? — Юнги осторожно коснулся морды лошади, когда мужчина вывел ту из конюшни. Хвангым была породистой гнедой, с коричневой шерстью на теле, чёрными гривой, хвостом и нижней частью крепких ног. На его поглаживания она отозвалась тихим фырканьем и разок мотнула головой, но потом сама подставилась под ласки, чем вызвала у Мина улыбку. Мужчина принялся закреплять вальтрап и чёрное седло на спине лошади, пока Юнги с ней знакомился. Хвангым махала хвостом и била копытом, но спокойно позволяла конюху себя облачать в сбрую. — Ну что, Ваше Благородие, сажайтесь. Одной ногой сюда, другую перебрасывайте. Хватайте ось тут, — он указал на край седла одной рукой, держа поводья в другой. Последующие два часа Юнги объезжал Хвангым под присмотром конюха. Тот ему объяснил, как правильно садиться и слезать с лошади, как правильно держать поводья и управлять животным. Насытившись ездой, он поблагодарил конюха и направился к главному дому, чтобы успеть к обеду. На полпути его окликнул Уён и позвал к беседке, которую Юнги приметил ранее. Поднявшись по лестнице, он увидел подготовленный стол и господина Мина, видимо, ожидавшего его. — Добрый день, Юнги. Я решил отобедать здесь, погода хорошая. Присаживайся, пожалуйста, — мужчина поприветствовал его легкой улыбкой и указал на место напротив себя. — Как ты себя чувствуешь? Принимаешь отвар, который тебе назначил лекарь? — Всё хорошо, — кивнул Мин и потупил взгляд в поданную служанкой миску с супом. Было странно видеть, как незнакомый человек проявлял к нему родительскую заботу. Отчим был довольно мягкотелым, несмотря на то, что распоряжался крупным бизнесом. В их семье главенствовала женщина. В связи с этим мать не позволяла мужу баловать сына и опекать его, как положено нормальному родителю. Она считала, что неродной ребёнок не должен получать столько заботы от чужого человека. — Есть что-то, что тебя заботит? — после непродолжительного затишья заговорил господин Мин, отвлекаясь от приёма пищи. — Я могу узнать ваше имя полностью? — Мин Джэ, — в легком удивлении приподняв брови, ответил мужчина. — Вас удивило, что я не знаю вашего имени? Господин Мин слегка улыбнулся и покивал ему, а затем продолжил есть. — Прошу прощения, если этот вопрос покажется вам неуместным или оскорбительным, но Ким Тэхён может претендовать на ваше наследство? — Нет, — с лёгкостью ответил Мин и улыбнулся уголком губ. — А что? — Пытаюсь понять причину его враждебности по отношению ко мне. Хозяин поместья задумался, а затем отложил палочки для еды и скрестил руки на груди. — Кто знает, что происходит в голове у этого юнца, — с лёгким пренебрежением ответил Мин Джэ. — Ему, очевидно, никогда не нравился расклад, при котором он оказался у нас на воспитании. К госпоже Сон, — нахмурившись, решил уточнить он, — к твоей матери, пока она была жива, он относился хорошо и вёл себя прилично. — Как давно умерла госпожа Сон? — Семь лет назад. Юнги потупил взгляд в свою тарелку. Мин Джэ продолжил есть, палочками перекладывая себе закуски из общего блюда. День оказался жарким и солнечным, но павильон, в котором они скрывались от слепящих лучей, был расположен в саду и окружён аккуратными зелёными деревцами — это спасало от духоты. Пища была сытной и вкусной, хоть и не острой. Юнги отметил это ещё в первый раз, когда Уён подавал ужин. Но кусок в горло больше не лез. Он вновь почувствовал себя не на своем месте. Юнги отложил палочки, что не ускользнуло от господина. — Уже насытился? Получив утвердительный ответ от Юнги, господин подозвал слуг — двух девушек и Донсу, и приказал принести чаю. Девушки принялись убирать еду со стола, а Донсу ушёл за чаем. Когда они с Юнги остались наедине, а стол был чист, господин Мин поднял лежавшие рядом на полу листы бумаги, сложенные несколько раз вдоль. Он развернул один из листов перед Юнги. Это был документ, который с утра его попросили переписать. Юнги долго мучался с разведением чернил, но ему помог Уён. Кое-как трясущейся рукой он переписал с оригинала кучу иероглифов, так до конца не поняв, что это был за документ: многие слова были попросту незнакомы. — Спасибо, что помог мне с переписыванием этого документа. Я хотел оставить себе его копию. — Могу я узнать, что это? — спросил Юнги. — Это опись имущества в одном из наших имений, вместе с доходами с посевных площадей в прошлом году. Для уплаты налогов в казну, — отложив лист в сторону, мужчина достал ещё какую-то бумагу. Юнги ожидал, что господин Мин раскроет оригинал, с которого попросил снять копию, и будет отчитывать за корявые письмена, потому что так поступали все его учителя. Но вместо этого Юнги увидел стихотворение. Лист носил на себе отпечаток времени: чернила чуть поблекли, а бумага пожелтела, но текст был читаем, хотя почерк и оставлял желать лучшего. Иероглифы были сплюснуты в высоту и наклонены вправо вопреки всем законам каллиграфии. — Что это такое, господин Мин? — спросил Юнги после того, как пробежался глазами по тексту из простых для понимания словечек. Ничего примечательного: это было довольно посредственное стихотворение-сиджо обо всём и ни о чём одновременно. — Почерк тебе не кажется знакомым? После того как на лице Юнги отразилась полная растерянность, он добавил: — Ты написал это в детстве. Юнги сузил глаза и посмотрел с недоверием на господина Мина. Пододвинувшись ближе, он наклонился к столу, разгладил ладонями бумагу и принялся внимательно рассматривать чернильные штрихи. — Человек в моём положении всегда сможет отличить один почерк от другого, Юнги. Я вижу, что ты мне не веришь, но это точно было написано тобой, когда ты был совсем мал. — Вы хотели удостовериться? — Да. Мне не нужна копия этого документа, он же прошлогодний. Юнги криво улыбнулся, опустив уголки рта и покачал головой в неверии. — Хотите сказать, я с ума сошёл? Что я детства своего не помню? У меня проблемы с памятью, но не настолько серьёзные. С вашего позволения, — Юнги раздосадовано усмехнулся и поднялся из-за стола. Коротко поклонившись, он пошёл на выход из беседки, не оглядываясь. Господин Мин не стал его останавливать.***
Юнги вернулся в свою комнату, заперся и не выходил из неё, пока не настала глубокая ночь. Убедившись, что из дома и со стороны двора не слышно, чтобы кто-нибудь занимался хозяйством, Юнги распихал свои немногочисленные вещи по карманам и вышел из дома. Стараясь не шуметь, он направился к конюшне. Он лишь хотел вернуться в свой век. Да, пусть в страшную войну, где умирают люди, в голод и разрушенные города, но в привычную среду, где нет этих пёстрых нарядов, рабов и господ, говорящих на непонятном языке. Где он — Мин Юнги, сын богатой, но не самой роскошествующей семьи в Тэгу. Где он — солдат, младший сержант Мин, а не «молодой господин» с мрачной семейной историей. Неизвестность там пугала меньше, чем неизвестность здесь. Там у него был чёткий алгоритм действий — не помереть раньше времени. Здесь можно было следовать тому же плану, однако Юнги предпочел бы вернуться. Там у него был Джихён — не самый лучший собеседник, не самый умный парень, не самый заботливый, но относительно близкий человек, с которым он делил горечь военных будней. Лучше бы он умер в какой-то из битв, чем пропал, заставляя всех из роты гадать, что с ним случилось. От желания вернуться в двадцатый век он быстро перешёл к желанию испытать простые радости мирной жизни, которых раньше не ценил. Хотелось переодеться в удобную одежду, заселиться в какую-нибудь гостиницу в Сеуле с трубопроводом и канализацией, выпить холодного виски со льдом и сходить на Итэвон послушать музыку в кабаке, а может, просто поставить пластинку дома. Сыграть на фортепиано друзьям какую-нибудь весёлую мелодию из кино, и, чёрт возьми, покурить. Думая обо всём этом, Юнги чувствовал себя живым человеком со своими слабостями и желаниями, по которым раньше он не так часто тосковал; даже на войне не часто вспоминал о тепле родного дома, действовал на автомате весь год, пока был на фронте. Сейчас возвращение в 1951 выглядело, как несбыточная мечта, и он чувствовал некое воодушевление. Вместе с этим он переживал страх неизвестности глубоко внутри. Кто знает, что его ждёт в пятьдесят первом? Вдруг противник уже зачистил территорию, на которую они ступили, и их отряд не уцелел? Он осознанно собирался променять мягкую постель на сырую землю, пропитанную кровью. И не факт, что ему когда-нибудь в обозримом будущем доведётся пристроить свою больную голову на перьевую подушку в родительском доме… Добравшись до конюшен, Юнги обнаружил, что ворота в постройку были приоткрыты: никто не стал их запирать на ночь. Это было ему на руку. В конюшне было темно: только небольшие окна с решетками почти под самым потолком пропускали внутрь слабый лунный свет. Юнги отсчитал третье с краю стойло, где Гунмо оставил Хвангым этим утром. Мину пришлось разбудить кобылу, как бы ему ни было перед ней совестно. Кое-как удалось найти в темноте седло, поводья с уздечкой. Он вывел лошадь на улицу, чтобы суметь хоть как-то неопытными руками закрепить всю экипировку, однако его прервали. От звука чужих шагов, сердце пропустило удар. Юнги медленно обернулся, когда его окликнул знакомый голос. — Господин, вы чего не спите? — полушепотом проговорил подскочивший к нему конюх. С недоумением на лице он оглядел Мина с поводьями в руках и Хвангым, недовольно фыркавшую рядом. Ловким движением руки он достал откуда-то из-за пояса верёвку и закинул петлю на шею лошади, чтобы она не вздумала пуститься в бега. — Дайте мне лошадь! — Не могу, Ваше Сиятельство, господин запретил пользоваться лошадьми ночью! Не могу я её вам дать без добра господина, — развёл руками Гунмо. — Вас здесь не было, и вы ничего не видели, — предложил выход Юнги. — Мне наказано следить ночью за лошадьми… Вторую ночь глаз не смыкаю, господин, пощадите раба и ступайте в свои покои! Юнги нахмурился, и в его голове сложились два плюс два: господин Мин предвидел возможность побега Юнги ещё до того, как он сам о нём задумался. Почему-то он почувствовал себя преданным, хоть ожидания Мин Джэ и подтвердились. — Вот как… — поджав губы, сказал Юнги, — отойдите, иначе я вас ударю. — Да куда же вы на ночь глядя? Я головой своей отвечаю! Гунмо загородил лошадь и развёл руки в стороны, преграждая Юнги путь. Надо сказать, Мин был безоружен, а конюх был на голову его выше и раза в два шире в плечах… Но Юнги был готов драться за возможность вернуться. Он взял конюха за грудки и дернул на себя, в лицо прошипев «с дороги». Неожиданно к нему подошли со спины. На плечо легла чужая рука, и человек увёл его немного в сторону. От этого Юнги чуть не потерял равновесие. Это был старик Донсу. Фонарь у него в руке подсвечивал строгое и мрачное, как грозовая туча, морщинистое лицо. — Простите, молодой господин, но вы никуда не можете уехать, — ровно проговорил слуга Мина-старшего. — Пустите! — он бросился в сторону лошади, но Гунмо перехватил его за худую талию. — Мин Юнги! — показался сам господин Мин. Вместе с ним пришёл ещё и тёплый свет от огоньков в лампах, которые держали слуги, семенившие за господином. Он был рассержен, о чём говорили его сведённые к переносице брови и тон голоса. Его волосы с заметной проседью были распущены, а на ночное одеяние был в спешке накинут халат. Всё поместье вмиг воспряло ото сна. — Я крайне тобой не доволен. Сейчас же вернись в комнату! — Пустите меня! Я не хочу здесь оставаться! Прошу, позвольте мне уйти! — Юнги пытался вырваться из захвата Гунмо, но тот держал его очень крепко. Господин Мин подошёл ближе к Юнги и всмотрелся в лицо. Его взгляд потеплел, и он уже не так строго произнёс: — Боюсь, я не могу тебя отпустить. Ты должен оставаться здесь. Ты нужен нашей семье. Дай нам шанс. Юнги застыл, широко распахнув глаза, когда господин Мин слегка ущипнул его за щёку. Так в редкие моменты эмоциональной близости делала мать, и её привычно-холодный взгляд, направленный на него, смягчался. Юнги посмотрел в глаза напротив, контур радужек которых от возраста потерял чёткость. Парень почувствовал, как начинают покалывать его веки от слёз. На него не должен смотреть так чужой человек, если он не безумец, но хоть Мин Джэ и сонный уставший старик, рассудок во всём его объёме был с ним. Господин Мин развернулся и пошёл со своей свитой прочь, напоследок кинув Донсу привычным властным тоном: — Заприте его в той комнате. Особого смысла сопротивляться у него не было. Юнги неожиданно для себя… струсил. Понял, что не сможет себя сейчас заставить совершить этот побег. Голос разума вопил о непримиримости с таким решением, клял слабым и запутавшимся, кричал о его истинном месте, которое было явно не здесь, не в этой эпохе, но Мин понял, что устал от неопределённости. Он проследовал за Донсу в таинственную комнату. Когда слуга отпёр замок и раскрыл двери перед Юнги, он не обнаружил внутри ничего подозрительного. Здесь явно никто давно не жил, но вся мебель оставалась на месте. У стены стояла небольшая кровать с балдахином, которую слуги тут же принялись заправлять. Юнги не понял сути наказания и обернулся к старине Киму, вкладывая в свой взгляд закономерный вопрос. Он ожидал, что его запрут в каком-нибудь подвале без еды и воды. — Это комната молодого господина, ваша комната, и всегда ею была. До этого вы спали в гостевой, — объяснил Донсу. Юнги приоткрыл рот в лёгком удивлении и оглядел помещение внимательнее. Обычная комната, хоть и куда уютнее той, в которой он спал, к тому же, тут была кровать, а не футон. Вскоре все слуги оставили помещение, а Донсу закрыл за ним двери на ключ, пожелав спокойного сна. Мин подошёл к окну и заглянул через него на улицу. Окно выходило на задний двор. Следом его взгляд упал на стол, на котором лежало стопкой несколько книг и свитков сверху, письменные принадлежности и ещё несколько вещиц. Его внимание привлекло что-то, названия чему он не знал. Это была какая-то игрушка из цельной слоновой кости с художественной резьбой — шарик, искусно вырезанный таким образом, что внутри болтался ещё один шарик, который при ударе о стенки наружной сферы издавал звук. Похоже на погремушку, но она определённо была безумно дорогой, может быть даже импортной, из Минского Китая. Неожиданно он скривился от боли, пронзившей его голову, и выронил диковинную игрушку из рук. Со стуком шарика она упала под стол. Юнги осел на пол и схватился за голову, принявшись хватать ртом воздух. Он согнулся пополам, свалившись на бок и крепко стиснул зубы, пытаясь выстоять против этой боли, паники, охватившей тело. Комната вокруг него закружилась вихрем, смазываясь в разноцветные пятна. В ушах появился гул, среди которого он смог различить чей-то голос, показавшийся ему знакомым. Через рой других голосов и шум собственных беспорядочных мыслей в его голове он отчётливо услышал призыв вернуться, и отчего-то перед тем, как его охватила тьма, Юнги подумалось, что речь шла отнюдь не о возвращении в 1951-й.***
Когда Юнги с огромным усилием продрал глаза, в них ударил яркий свет, от чего резко пришлось зажмуриться. Он почувствовал, какими затëкшими и ноющими от тупой боли были все части его тела, а особенно шея. Разлепив глаза на пробу ещё раз, он увидел перед собой чьи-то ноги, а когда чуть повернул голову и глянул выше, то ярким персиковым пятном перед ним расплылся подол чьего-то ханбока. Мин тут же вспомнил, что уже видел эту картину почти сразу же после того, как его выбросило в средние века. Неужели жизнь оказалась к нему настолько жестокой, что решила снова пропустить его через всё это безумие? Ужасное чувство дежа-вю. Персиковый ханбок, обеспокоенные большие глаза и звонкий голос, выкрикивающий его имя. — Чимин… — прохрипел он. — Да ты совсем умом тронувшийся, я погляжу? Даже имени моего не запомнил. Я Тэхён, Ким Тэхён из Андона. Что с тобой не так? — цыкнул Тэхён и поддел руку Юнги носком туфли. — Ты что, всю ночь на полу пролежал? Персиковый турумаги оказался не Чимина, а Тэхёна, да и голоса их, прямо скажем, совсем не были похожи. Юнги был в «своей» комнате, где его вчера и заперли. Похоже, что он снова потерял сознание и проспал всю ночь там же, где и упал. — Твой голос действует мне на нервы, — Мин подтянул к себе руки, ощущавшиеся как тяжёлые гири, и попытался приподняться. — Да не вставай ты, болван, — тяжело вздохнув, Тэхён присел перед Юнги на корточки. Он достал из-за пазухи ключик и помахал им прямо перед его лицом. — Хочешь сбежать? Я тебе помогу. Тэхён с недовольным лицом осмотрел Юнги, который пытался сфокусировать на нём свой взгляд и едва удерживался в сидячем положении. — Хотя, вряд ли ты в таком состоянии куда-то убежишь. Даю тебе пару дней, потом принесу тебе ключ от комнаты, и можешь валить на все четыре стороны. — А лошадь? — спросил Мин, когда до него дошли слова Тэхёна. — Я об этом позабочусь. Главное выйди из ворот, чтобы тебя никто не заметил. — С чего бы мне тебе доверять? — У нас одна цель. Ты хочешь сбежать, а я хочу, чтобы ты исчез, и от меня все отстали. Мин сел на полу и, наконец, нашёл в себе силы посмотреть в глаза Тэхёну более или менее ясным взглядом. — Я скажу тебе позже, — немного подумав, отозвался Мин. Этот ответ Юнги разозлил Тэхёна, вероятно потому, что «ну что тут думать»?! Мин сам не понимал, почему его ответ прозвучал именно так. Ким схватил его за грудки и потянул на себя, но Юнги схватил его за запястья. Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза, вкладывая во взгляды всю накопившуюся друг к другу неприязнь. — Больной на всю голову, — прошипел Ким и оттолкнул его от себя. Он вышел, хлопнув дверью.***
Весь день Юнги провёл как в воду опущенный. Его не оставляло тяжёлое чувство на сердце и полное смятение из-за неудачного побега, головной боли и обморока, а также предложения Кима, которое он всё-таки обещал обдумать. Господин Мин не объявлялся и не пытался объясниться. Сна не было ни в одном глазу. К тому же, Юнги боялся, что когда он уснёт, то в его сознании вновь будут мелькать незнакомые образы вперемешку с картинами из «прошлой жизни», как он прозвал, собственно, всю свою бытность до таинственного «перемещения». Юнги лежал на кровати, смотрел в потолок и только больше погружался в переживания. Не страдал, не мучился, просто это всё оказалось слишком трудным, будто математический пример, который он не мог решить. По внутренностям расходилось колкое чувство тревоги. В сторону игрушки, так и оставшейся лежать под столом, он старался даже не смотреть, чтобы не накликать на себя очередной приступ головной боли. «Распустил тут сопли… Нужно собраться и что-то придумать, как-то начать действовать, а не лежать… Но что я могу сделать? Я просто не знаю, кем я должен быть. Мин Джэ говорит, что я его сын и отныне должен жить так. Сам я думаю, что я Мин Юнги, родившийся в 1929 году, младший сержант сухопутных войск. Но я сомневаюсь в своём знании, потому что все пытаются убедить меня в обратном».***
Прошёл ещё один день. Ким Тэхён из Андона не объявлялся, и Мин не видел его нигде, пока шатался по поместью. Мин Джэ тоже нигде не наблюдалось. Будто они все разом решили самоустраниться из его будней. По подсчётам Юнги, август уже должен подходить к концу. Было страшно осознавать, что он провёл в этом времени уже больше недели. Юнги тосковал по товарищам, особо выделяя Джихёна, но не изнывал от скуки и не страдал от разбитого сердца. Джихён просто стал для него объектом заботы и партнёром, с которым можно было на время забыться. Он был уверен, что и тот не питал к нему великой любви. Возможно, младший думал обратное, но Юнги понимал, что на самом деле для Чона он просто стал авторитетным взрослым. Они вряд ли смогли бы поддерживать связь после окончания войны. Может быть, Юнги, проникнувшись к парню сочувствием, дал бы немного денег на первое время для старта новой жизни и пустил бы его в свободное плавание. В конце концов, они не клялись друг другу в вечной любви. Для него эта ужасная война была поставлена на паузу, а может и вовсе окончена. То, как просто всё завершилось лично для него, вызывало желание разразиться громким смехом и бурными аплодисментами в адрес Вселенной. Эгоистичное чувство, что можешь вновь вздохнуть свободно, хотя где-то там гибли люди, а семья была в опасности. Груз ответственности на плечах ослаб. Больше не его война? Трусливо, даже подло, но как же он устал. Пока Юнги был на войне, он грезил о спокойной жизни и одновременно боялся возвращения в мирное время, потому что как прежде уже не было бы никогда.***
В следующий день Юнги вступил с более ясной головой. Он хотел извиниться перед конюхом за причинённые неудобства и попробовать почитать какие-нибудь книги. Гунмо его, конечно же, простил и даже поддержал, как мог, по-отечески, ещё и дал каких-то сладостей, как будто Юнги — маленький ребёнок. Наверное, в представлении дворовых все господа и были детьми. Они впервые поговорили с Гунмо о чём-то, кроме верховой езды. Мин поделился с ним переживаниями, не углубляясь при этом в детали. Неожиданно представший в роли законченного романтика конюх в своей простой манере предложил ему не руководствоваться чувством долга, а делать то, что велит сердце. Мин не знал, что велит ему сердце, ведь куда ни глянь — он всем должен. Этот день стал днём сюрпризов. Во-первых, обогнав все разумные сроки, в полной готовности приехал новый гардероб Юнги. Тэхён мог больше не делиться со старшим своей одеждой, что, безусловно, должно было обрадовать его. Уён помог Мину принять ванну, а затем облачиться в новую одежду. Юнги пришлось променять повидавшие виды ботинки от военной формы и застиранные портянки на туфли с изящной вышивкой и невесомые белоснежные носочки. Во-вторых, Юнги пришло письмо, которое его сильно удивило. Оно гласило следующее: «Хённим, здравствуй. Это Пак Чимин из дома Ким. Мы с молодым господином Кимом приняли решение написать тебе, но пишу я один, поскольку хённим сильно занят работой в министерстве. Я передаю тебе его слова поддержки. Мы уповаем на то, что у тебя всё славно, и ты доволен жизнью дома…» Юнги просмотрел оставшуюся часть листа и перешёл на вторую страницу. Там было написано нечто, что вызвало наибольшее удивление: «Молодой господин Ким просил не посвещать тебя в это, но, по слухам в правительстве, вскоре господину Мину разрешат вернуться в столицу. В таком случае, у нас будет шанс чаще видеться. Ожидаю этого с нетерпением. Хорошо питайся и высыпайся. С наилучшими пожеланиями, от Пак Чимина и Ким Намджуна из дома Ким из Кёнджу». Он на протяжении пары минут озадаченно рассматривал лист. И что ему полагалось делать с этой информацией? Чимин с Намджуном почему-то были уверены, что Юнги непременно отправится вместе с господином Мином. Очевидно, никто не будет спрашивать, хочет ли он отправиться в теперешний Сеул, а просто поставят перед фактом. Юнги глубоко задумался о вероятности того, что ему придётся покинуть Кэгён, ведь тогда возвращение из столицы в храм в Хванхэдо займёт куда больше времени. Пока не состоится переезд, у него оставался шанс испробовать побег ещё раз. Он решил отложить эти мысли и написать ответное письмо, потому что было бы невежливо проигнорировать весточку от людей, которые, по-видимому, действительно о нём пеклись. Этот момент в какой-то мере даже тронул, хоть понять факт их привязанности пока было сложно. Со своей стороны Мин был благодарен ребятам за поддержку, к тому же, они терпели его дурацкие выходки, когда он был не в себе, и это дорогого стоило. Юнги принялся за написание ответного письма. В нём он отразил благодарность за то, что Чимин и Намджун справились о его самочувствии и честно рассказал, что чувствует себя странно, но сил стало куда больше, чем раньше. Он не забыл добавить, что хорошо питается. Писать о чём-то большем было неловко. Им не скажешь «я тоже скучаю» или «жажду нашей встречи», хоть было бы приятно их увидеть вновь — это глупо отрицать. Письмо вышло довольно сухим, но выжимать из себя какие-то эмоции Юнги не желал. Лишь приписал «До встречи. С наилучшими пожеланиями, Мин Юнги». Просто Мин Юнги.***
Мин Джэ, глава семьи, не заставил себя долго ждать. Ранним утром следующего дня он нанёс визит и безапелляционно заявил о желании испить с Юнги чаю. — Вы, как всегда, подаёте самые важные новости вместе с чаем, господин Мин. — Я поступил с тобой не по совести, но так было нужно. Надеюсь, ты меня поймёшь, — не меняясь в лице, отозвался владелец поместья и отпил из пиалы. — Но ты прав, мне есть, что рассказать. Мин-старший своим поведением напоминал Юнги мать, Мин Мирэ, от которой точно так же можно было не ждать каких-то извинений. А ещё это «так было нужно» — типичный набор человека, который хочет навязать тебе свою волю. Юнги принял правила этой игры в горячо-холодно: господин Мин то старался показать всеми силами безразличие и поступал довольно жёстко, то заботливо трепал того по коротким волосам и интересовался его делами. Очевидно, Юнги выдал себя с потрохами со своей обидой, но какой реакции господин Мин ждал, когда запирал его на ключ? — Не буду ходить вокруг да около. Через две недели мы переезжаем в столицу. Его Величество вызвал меня на службу, и я не могу оставить вас двоих тут. — Почему вы до этого жили тут? — Потому, что у меня не было дел в столице, а этот дом, — он обвёл взглядом комнату, в которой они находились, — этот дом долгие годы принадлежал нашей семье, многим её поколениям. Поместье в Ханяне было построено при моём отце, а расширено мной. Юнги не давала покоя фраза Чимина о том, что господину разрешат вернуться. Он выжидающе смотрел на Мина-старшего. — Но меня отстранили от дел ещё давно, а после и вовсе выслали из столицы. Наша семья может бывать в Ханяне, но жить в течение долгого времени не могла. До этого момента. — Разве ваша дочь не является королевой? — поинтересовался Юнги вполне резонно. — Да, но политика — дело тонкое, Юнги. Скажу тебе честно — наша семья не в фаворе. Король отстранил королеву Мин от дел ещё давно, и даже пытался изгнать её из дворца, но мы выстояли эти невзгоды, а теперь он просит моей помощи, — Юнги показалось, что Мин Джэ говорил о короле с лёгким пренебрежением. — А кронпринц сейчас — кто? — Сын наложницы Чон. — На кого вы ставите? — задал прямой вопрос Юнги. — На Ли До, Доёна, третьего сына королевы, — не колеблясь ни секунды, ответил господин Мин. — Разве тебе говорит это о чём-то? «И вы не ошибаетесь, господин Мин, он станет королём», — подумал Юнги, но естественно, не стал этого озвучивать. — Не особо, — солгал он. — Он невероятно одарённый. Какое-то время жил у нас, может быть, ты его вспомнишь, — мужчина выдержал паузу, чтобы отпить чаю, а затем заговорил вновь: — С нас хватит этих интриг. Я думаю, королева думает так же, однако будет большим упущением, если третий принц Ли До не будет выбран в качестве наследника. От тебя я не требую ничего… Кроме заботы о нашем клане, когда меня не станет. О всех людях, землях и богатствах, которыми мы владеем. — Какой помощи требует король? — Юнги проигнорировал его слова во избежание очередного витка спора о том, тот он Мин Юнги или не тот. Это уже начинало надоедать. — Участие в Тайном совете. Оценивай свои силы трезво, Юнги. Пока ты не можешь ничем нам помочь, ты даже не владеешь грамотой на достаточном уровне. Хотя твои навыки не так плохи, ты не знаешь этикета, тонкостей ведения дел… Тебе многому предстоит научиться. Мин Джэ был прав. Это объективно было разумно. Юнги это понимал, но не знал, готов ли он учиться жизни по правилам пятнадцатого века. Он не был уверен, что вообще хочет тут оставаться и продолжал колебаться. — Больше не будешь пытаться устроить побег? — вставая из-за стола, спросил господин Мин. Юнги поднялся вслед за ним и уважительно склонил голову. — Не буду…***
Эти две недели пролетели почти незаметно. Юнги нашёл, где себя пристроить, занимаясь то чтением, то верховой ездой, то прогулками по городу. Мин Джэ чуть подробнее рассказал о своей семье. Так, Юнги всё ещё не до конца понимал, что случилось пятнадцать лет назад. Ему лишь дали понять, что в результате попытки дворцового переворота один за другим были казнены его старшие братья, и их было трое. У самого старшего остались жена и подросшие дети. Сейчас они жили вдали от посторонних глаз. Мин Юнги из пятнадцатого века был самым младшим ребёнком в семье. Его позднее зачатие для всех стало большим сюрпризом. Королева Мин была самой старшей из детей. Разделяло их немного-немало восемнадцать лет разницы. Мин Джэ отрицал свою вину, вину королевы или троих братьев в случившемся горе, заявляя, что никакого переворота те не затевали, а лишь стали жертвами плана короля по избавлению от потенциальных противников. Юнги понимал, что чтобы закрепиться на троне, у нового короля только-только установившей правление династии вряд ли были другие варианты, кроме как пойти на террор. Однако от одной мысли, что тот почти полностью вырезал семью королевы, своей супруги и союзницы с тех времён, как была свергнута предыдущая династия правителей Корё и образовано новое государство — Чосон, — Юнги бросало в дрожь. Ведь согласно уверениям господина, семья Мин сыграла в этом не последнюю роль. У них были свои войска, они владели оружием и другим ценным, но не менее, а может и самым важным ресурсом — деньгами. Всё это было странно, страшно, и, наверняка, будь Юнги тем, за кого Мин Джэ его принимал, он бы ощущал дикую тоску, но в действительности это не особо трогало. По подсчётам Юнги, «он» пропал в 1400-м. Мин, по правде говоря, сам перестал замечать, как стирается эта тонкая грань между «Юнги-из-пятнадцатого-века» и им самим — он всё чаще в мыслях ненароком опускал это определение. И это не на шутку пугало, так как грозило ничем иным, как потерей собственного «я». И он снова подчинился судьбе, ведь уже пытался вернуться в свой век, и идея не увенчалась успехом. Ни о каком выборе сердцем и речи идти не могло. Он не думал, что от попыток проделать этот трюк со спуском в пещеру во второй раз будет какой-то прок. Но, возможно, стоило остаться на какое-то время, или, по крайней мере, попытаться найти ответы на свои вопросы. Как бы он ни пытался этого отрицать, но тайна, словно туман окутывающая личности двух Мин Юнги из разных миров, не давала покоя. Мину приходили видения, которые сложно списать на игры разума. Был ли шанс, что он в действительности проживал ту жизнь? Такой вероятности больше нельзя было отметать. К тому же, если он смог совершить скачок во времени, то в Чосоне должен быть ещё один такой человек. Юнги же не мог быть одним таким особенным… Никогда не желал. Где бы он ни был — он выделялся, хотя не хотел этого. На фронте ли, в школе или здесь, опережавший время на пятьсот лет. Обыденность, возведенная в ранг уникальности.***
Ким Тэхён нагрянул на исходе второй недели со словами «в суматохе никто тебя не отыщет, а главное — никто не заподозрит меня. План остаётся прежним». — Я откажусь от твоего предложения, — поднимаясь из-за стола в библиотеке, где его застал Ким, ответил коротко Юнги. Мин пронаблюдал, как на лице младшего одна за другой сменяются эмоции: от удивления к негодованию, и, наконец, гневу. — Ты… — прошипел Ким, подрываясь к Юнги и протягивая к нему руки, чтобы схватить за шиворот. Мин вовремя отступил и оттолкнул его руки от себя. — Ты не можешь злиться на меня из-за этого, я ничем тебе не обязан. — Ты должен исчезнуть! — Я тебе ничего не должен. Тэхён набросился на Юнги с кулаками, но старший, несмотря на разницу в росте, в силу большего опыта в драках увернулся от удара и толкнул Тэхёна в спину, отчего тот упал на пол. Юнги обошёл его и сел перед ним на корточки. Ким пыхтел, стоя на коленях, и явно чувствовал себя униженным. Он распахнул глаза в удивлении и поднял голову, когда рука Мина легла на его плечо, похлопывая. Ким стиснул зубы и отбросил от себя руку старшего, отказываясь от его сочувствия и попыток пойти на сближение с роднёй поневоле. — Ты не понимаешь, что ждёт нас всех, если ты останешься! — Откуда тебе знать, что случится? Тэхён, объясни, если действительно хочешь, чтобы я исчез! — Разве ты не знаешь о том, что случилось пятнадцать лет назад? Думаешь, король оставит всё просто так?! — срываясь на крик, ответил Тэхён. — Господин Мин уверен, что ничего не произойдёт. Да и ты… Последний, кому следует переживать! — Господин Мин ослеплён своими амбициями… Вы тянете меня на дно вместе с собой. Ты ответишь за это, Мин Юнги. Не думай, что всё будет так просто. На что ещё ты готов ради роскоши и комфортной жизни?! — Я делаю это не ради роскоши, — прошипел Юнги в лицо Тэхёну. — А ради чего тогда?! — Я хочу понять, кто я такой! — вцепившись в плечи Кима, прокричал Юнги. Тэхён уставился на него в непонимании. Юнги, по правде сказать, и сам не понял, что сказал. Разве он не знает, кто он? — Твоё дело, — неожиданно спокойно ответил Тэхён и вздернул плечами, высвобождаясь от хватки Юнги. Он поднялся на ноги и, смерив Мина долгим нечитаемым взглядом, покинул библиотеку.