***
Весь день прошёл в пути, с редкими непродолжительными остановками на перекус и набор воды. Уже затемно они остановились на постоялом дворе в одном из городков на тракте, ведущем из Кэгёна в Ханян. Часы Юнги показывали одиннадцать часов ночи. Уён помог ему раздеться и подготовиться ко сну. Футон в скромной комнатке был неудобным для спокойного сна, но Юнги привык спать где попало, к тому же он так утомился с дороги, что быстро уснул. Ему приснился сон. В нём Юнги пробирался через густой лес, ветви били его по лицу, корни царапали его обнажённые ступни, но он продолжал бежать, подгоняемый опасностью. Вопреки ситуации, он был спокоен, а сердце его согревала висевшая на груди монетка, которую он крепко зажимал в пальцах. Его держал кто-то за руку и тянул за собой, но Юнги не мог понять, кто это был, фигура человека смазывалась в белое пятно — кажется, это была женщина в платье. Она ему не нравилась. Ему не хотелось идти за ней, и он не понимал, куда они направляются. Юнги вытянул свою ладонь из её хватки, развернулся, и тёмный лес вокруг него моментально растворился. Он оказался в спальне явно богатого дома — в Чосоне — только сидел он почему-то под столом, поэтому наблюдал всё убранство снизу. За дверями был слышен какой-то грохот и крики, как будто кто-то переворачивал всё вверх дном. Юнги чувствовал острую потребность что-то защитить. Что-то было у него в руках, но не мог понять, что именно. Оно мелко тряслось и норовило выскочить, но Юнги упрямо не мог разглядеть ничего, кроме своих рук, обнимающих пустоту, а потом эти руки окрасились кровью. Широко распахнув глаза, в ужасе от представшей во сне картины, глубоко дыша, Юнги подскочил на постели в неизвестном ему доме. Обстановка хоть и была бедной, но это был двадцатый век. Под потолком горела жёлтая лампочка. Он сидел на железной кровати с матрасом с пружинами, которые неприятно впивались в зад. Вдруг к нему подскочила его мать и начала трясти, гладить по волосам, трогать лоб. Она была беспокойна… Юнги редко видел её такой. Она всегда носила короткие волосы, но сейчас они были длинными. Значит, это был все ещё сон — Юнги здесь ребёнок. Он опустил взгляд на свои небольшие детские ладошки и почувствовал, как скапливаются слёзы в глазах. — Юнги, не двигайся и смотри в камеру, — послышалось над его головой. Мин обнаружил себя сидящим уже не в серой комнате, а в фотостудии напротив камеры. Ноги его не доставали до пола. Стул, на котором он сидел, был слишком высок. По обе стороны от него стояли родители, а фотограф был готов запечатлеть счастливый семейный портрет. Вспышка фотоаппарата его ужасно напугала, и Юнги поджал колени, обнял их руками и уткнулся в них лицом. Со стороны послышался беззлобный смех фотографа, а мать опустилась перед ним на колени и начала гладить его по голове, успокаивать, что-то приговаривать. Ей удалось убедить Юнги поднять голову, но, когда мальчик утёр слёзы и посмотрел на неё, он увидел господина Мина.***
Юнги проснулся в том же помещении гостиницы, где и засыпал. Странный, беспорядочный сон на какое-то время занял его мысли. Он пытался разобраться в том, что ему привиделось, но быстро отбросил эти думы от себя. Пора было собираться в путь. Второй день прошёл точно так же, как и первый. На вторую ночь они остановились в поместье друзей семьи Мин. Перед сном Тэхён, разместившийся в одной комнате с Юнги (что никого из них, конечно, не радовало), решил поиграть на тэгыме — большой бамбуковой флейте. Юнги понравилась игра, и он с удовольствием послушал мелодию и даже похвалил Тэхёна, на что тот отреагировал странно — промолчал и, отвернувшись, лёг спать. Мину показалось, что он смутил Тэхёна. На третий день они уже должны были доехать. Чем ближе они подбирались к Ханяну, тем более оживлённой становилась дорога, и тем чаще каравану приходилось пропускать повозки торговцев и путешественников. Всю дорогу Юнги ехал рядом с Тэхёном и господином Мином, каждый на своих лошадях, переговариваясь лишь изредка. Ким иногда бросал в сторону Юнги нечитаемые взгляды, но он уже привык к этому. Он впал в привычный для себя режим дрёмы наяву. Когда время было за полдень, навстречу каравану показались двое всадников. Вопреки обыкновению, они и не попытались объехать караван. Стражники из личной охраны в главе каравана обнажили свои мечи, но всадники остановились и подняли руки, показывая, что они безоружны. — Опустите оружие, — обращаясь к страже. — Чан? — окликнул господин Мин одного из всадников. — Что стряслось? — Господин Мин, беда. Ночью на поместье напали, уничтожено две постройки… Хвала Небесам, главный дом пострадал меньше всего. Господин Мин нахмурился и несколько секунд сохранял молчание. Его лицо помрачнело. Он обратился ко второму всаднику, спросив, кем он является. — Меня зовут Кибом, я служу господину Киму из Кёнджу, — склонил голову посланник в уважительном жесте, — Тэгам, узнав о случившемся несчастье, предложил вам остановиться у него на время, пока не будет восстановлено поместье, — в подтверждение своих слов он вручил стражнику, стоявшему ближе всего, конверт с письмом от Кима. — Спасибо, Кибом. Со стороны Господина Кима это весьма великодушно. — Господин Ким — это Намджун? — поинтересовался Юнги. — Это отец Намджуна, министр финансов, — пояснил Мин Джэ. Господин Мин развернулся к Кибому, посланнику господина Кима, после того, как бегло просмотрел небольшое письмо. — Передай министру мою благодарность. Всадник, названный Кибомом, кивнул, и, развернув лошадь, умчался в направлении города. Чан — слуга из поместья семьи Мин в Ханяне, присоединился к каравану, который медленно продолжил свой путь. — Это произошло сегодня ночью, под конец часа Быка, я сразу выдвинулся в путь, но меня нагнал посланник Ким Тэгама, — начал свой рассказ Чан. — Подробнее, что произошло ночью? — спросил господин Мин. Тэхён и Юнги по обе стороны ехали в молчании, но оба внимательно слушали. — Нападавших ещё не нашли, стража не смогла с ними справиться, они налетели толпой и всех стражников вырезали. Дворовых не трогали, если те не пытались им помешать. Старина управляющий перепугался, но не пострадал. Весь Букчхон перебудили, наверное, так господин Ким и узнал. Разворотили и сожгли кухню, бани, в главном доме пострадала крыша — они использовали подожжëнные стрелы. Одна из господских комнат в главном доме загорелась, но огонь вовремя удалось остановить. — Что-нибудь украли? — мрачно поинтересовался Мин. — Не видел, чтобы что-то выносили. Похоже, это не было их целью. На восстановление не меньше месяца уйдёт… Дальнейший путь прошёл в давящей тишине. Все, до кого дошла тревожная новость, следовали с угрюмыми лицами. Юнги не знал, что и думать. Мин Джэ изредка переговаривался со стариной Кимом и Чаном о том, как им следует поступить: кого из людей отправить в поместье Ким вместе с господами, а кого бросить на восстановление поместья. У Юнги закралось подозрение, не внушавшее оптимизма. Он почувствовал свою вину, и поспешил сообщить об этом господину Мину. Оставив Тэхёна позади себя, и так, чтобы никто не услышал, о чём он говорит с Мин Джэ, Юнги почти вплотную подвёл свою лошадь к лошади отца. — Господин Мин, это же не из-за меня?.. — Нет, Юнги, это из-за того, что я возвращаюсь. — Кто мог это сделать? — Только один человек. Юнги было попытался озвучить свою догадку о том, что этим человеком мог являться король, но Мин Джэ оборвал его на первом же слоге. «Наверное, это опасно», — подумал Юнги. «Да и доказательств тому нет, а клеветать на короля уж точно не стоит. Если это устроил король, в каких же они отношениях с семьёй Мин? Неужели всё так плохо?» — Почему мы не можем вернуться в Кэгён? — спросил Юнги. — Потому что я должен предстать перед двором послезавтра. У меня есть обязательства в Ханяне, которыми я не могу поступиться.***
К середине дня они добрались до столицы. Город был окружён крепостной стеной, от которой практически не осталось ни единого камня в веке Юнги. Видеть средневековый Сеул, окружённый стенами, город его сердца с самыми весёлыми джазовыми клубами, было странно. Чтобы войти в город, нужно было предъявить доказательство высокого статуса или лицензию торговца, но Мин Джэ оно не требовалось. Его узнавали на улицах. Городские переговаривались между собой, когда замечали его, приветствовали радостно, кто-то сочувственно покачивал головой, напоминая о событиях прошлой ночи. Они добрались до Букчхона — района, где жила вся элита того времени, где были дома Минов и Кимов. Господин Мин остановился на одной из улиц и бросил взгляд на ворота поместья через дорогу. Над стеной виднелась опалëнная крыша. Через открытые ворота сновали дворовые, которые выносили прогоревшие деревянные балки, мебель и поломанную утварь. — Чан, — позвал господин Мин слугу,— забирай всех, разберись, и пусть старик Чхве потом мне доложит о ситуации. Мы будем у господина Кима.***
— Господин Мин! Рад вас видеть! Жаль, что при таких обстоятельствах. Юнги оглянулся на звук голоса и увидел человека, спускавшегося по лестнице дома. Они уже прибыли в поместье, спешились и отдавали лошадей слугам семьи Ким. — Господин министр! Сколько лет, — Мин Джэ подошёл к названному господину и радушно обнял его. Юнги теперь, когда он подошёл ближе, мог разглядеть отца Намджуна. Тот был моложе Мин Джэ, выше и несколько стройнее, и выглядел как порядочный и справедливый человек. Юнги не мог объяснить, что в его облике заставило его так думать, но такое впечатление он произвёл на Юнги. Господин Ким был улыбчивым, харизматичным мужчиной. Он с нескрываемым интересом посмотрел на Юнги, и Мин в ответ склонился в уважительном поклоне. За ним повторил Тэхён. — Ну и ну, Юнги, — протянул он, вероятно, удивлённый появлением Юнги, который, как все думали, пропал, — когда я видел его в последний раз, он был совсем мальчишкой… Да и Тэхён подрос, вытянулся. — Тэхёну уже двадцать один, господин Ким, — похлопав воспитанника по спине, с улыбкой отозвался Мин. — Всё ещё не могу в это поверить, господин Мин, — подходя ближе к Юнги, сказал Ким. Он положил ему руку на плечо и легонько сжал. Чуть наклонившись, оглядел его лицо, оценивая схожесть, и, подбадривая, встряхнул парня. Юнги повторил его улыбку, почувствовав, однако, небольшую неловкость. — Ну, вы, наверное, сильно устали в дороге. Располагайтесь. Слуги вас проводят. — Господин Ким, думаю, нам есть, что с вами обсудить… — отпустив своих людей, сказал Мин Джэ Киму, и они направились в сторону сада. Юнги оглянулся на них, а затем заметил слугу, который ждал его, чтобы показать комнату, и поспешил за ним и Тэхёном. Мин высматривал Чимина и Намджуна, пока они добирались до выделенных комнат, но никого из них не было видно. Юнги определили в хорошую комнату в гостевом доме, окно которой выходило на внутренний дворик с аккуратными деревцами и клумбами пионов. В помещении была кровать, письменный стол и несколько сундуков. Кровать особо манила утомившегося с дороги Юнги. Уён внёс его вещи в комнату и помог сменить одежду, а после Юнги прилёг вздремнуть.***
Сквозь полудрёму Мин почувствовал, как ему становится тяжело дышать, будто его чем-то придавило. Раскрыв глаза, он обнаружил навалившегося на него Чимина. Парень обнимал его укрытую одеялом спину. Дыхание его было неровным, шелестящим. Юнги не стал сразу выдавать себя, позволив себе вслушаться в чужое дыхание в надежде уловить в вечерней тишине мысли младшего. — Эй, ты чего? — вполне обоснованно поинтересовался Юнги спустя полминуты. Юнги проспал дольше, чем намеревался, и на улице уже свечерело. Чимин тихо пискнул от неожиданности и попытался встать, но Юнги потянул его за руку на себя, отчего тот снова упал практически поперёк его тела. Чего он ожидал, когда всем весом навалился на Юнги? Что тот продолжит спокойно посапывать? Старший своими ногами затолкал ноги Пака на постель так, чтобы тот, перевалившись через него, лег рядом на кровати, лицом к лицу. — Хён, — радостно отозвался Чимин и от переизбытка чувств обнял его. — Что за приветствие? — вытаскивая руки из-под одеяла, задал вопрос Юнги. Он почувствовал запах цветов, исходящий от Чимина и его одежды, и впервые увидел его лицо так близко. Совсем ненадолго он впал в ступор. — Рад тебя видеть. Ты меня не рад видеть? — пробурчал Чимин по-ребячески. — Пора вставать. Юнги что-то промычал в ответ и, не делая того целенаправленно, столкнулся взглядами с Чимином. В вечерней тишине немного сбившееся дыхание младшего было слышно особенно отчётливо. Пак, вероятно, не вкладывал в свои действия никакого подтекста, но в испорченный разум Юнги прокралась шальная мысль. Он прочистил горло и сел на постели, а затем спустил ноги на пол, касаясь голыми ступнями тёплого пола. — Я был днём в академии, поэтому не смог тебя встретить. Хённим был во дворце, — объяснил Чимин своё и Намджуново отсутствие. — Выглядишь более здоровым, хён, — с улыбкой отозвался Пак и приподнялся на постели на локтях, а затем поправил свои взлохмаченные волосы, собранные аккуратной заколкой на затылке. — Мне жаль, что так случилось с поместьем. Юнги утвердительно кивнул и задумался, опустив взгляд на свои руки, непроизвольно начав расковыривать заусенцы. — Эта задница тебя не задирала? Ким Тэхён из Андона, — поспешил перевести тему Юнги. Всё-таки Ким Тэхён — универсальная тема для любого разговора, начинающего скатываться в неловкость. — Нет, что ты, он показался мне очень милым человеком! — запротестовал Пак, вызывая у Юнги удивление. — Да? Он не упускает шанса напомнить мне, как он меня презирает. Каждый раз, как меня видит. Видимо, к тебе невозможно плохо относиться. — Ты правда так думаешь? — стушевавшись, после недолгой паузы спросил Чимин. — Да, я думаю, ты хороший человек, хоть я тебя и мало знаю, — прямолинейно ответил Юнги и закивал, поджимая губы. Чимин на это робко улыбнулся, забегав глазами, и опустил голову. Вид его был несколько невесел. Это не ускользнуло от глаз Юнги. Мин потянулся рукой к плечу Чимина, желая его ободрить, но его отвлёк звук открывающихся дверей. — Господин Мин, вас ждут к ужину, — в дверях вовремя появился Уён, который принялся помогать Юнги одеться и причесаться после того, как Чимин их оставил одних.***
В столовой Юнги встретил Намджуна, и они обнялись. Вслед за ним в помещение вошёл Тэхён, и молодёжь расселась по своим местам перед низким столом, уставленным разнообразной пищей. Главы домов пока не подошли, и никто из них не начинал трапезу. — Выглядишь лучше, хённим, — обратился к Юнги Намджун. — Спасибо. Я рад вас видеть. Всё хорошо в Казённом приказе? — поинтересовался Мин, хотя ему, в целом, было всё равно на дела во дворце. Он не обладал мастерством заполнения пустот в общении, и наверняка прозвучал неловко, но никто не обратил на это внимания. Было неуместным при Ким Тэхёне обсуждать его, как это повелось у Юнги, поэтому пришлось выкручиваться. Чимин, сидевший рядом с Кимом, вообще о чём-то увлечённо с ним переговаривался. Видимо, они действительно нашли общий язык — такой широкой улыбки на лице Кима Юнги ещё не доводилось видеть. — Да, в целом, всё славно, только много работы навалилось, мы готовим реформу налогообложения. — А в чём суть? — Юнги проявил заинтересованность и чуть наклонился к столу. Не то, чтобы он что-то понимал в финансах, но его юридическое образование давало о себе знать. — О, Небеса, неужели тебе это интересно? — протянул Чимин и забавно закатил глаза. — Только не говори, что ты хоть что-то в этом понимаешь, — подперев щёку рукой, подал голос Тэхён. — За что ты так к хённиму? — заступился за него Чимин. — Просто не ожидал, что ему хоть что-то интересно. Я лишь спросил, — с ленивой интонацией в голосе ответил Тэхён, на что Чимин легонько толкнул его в плечо. Ким на это ответил Чимину внезапной щекоткой, и это заметно помогло разрядить обстановку, поскольку младшие, увлечённые своей дурашливой игрой и своим смехом, вызвали улыбки и у хёнов. Господа Ким и Мин выбрали подходящее время, чтобы появиться в столовой: Чимин с Тэхёном чуть не валялись по полу от смеха, а Намджун с Юнги с переменным успехом давили смешки. Мин младший опасливо оглянулся на них, но увидев, как и их настроение поползло вверх, расслабился и почувствовал такую лёгкость, какой давно не ощущал, будто жизнь мигом окрасилась в яркие цвета. Ужин прошёл в спокойной обстановке, хоть Юнги и молчал большую часть времени. Надо отдать должное — с расспросами к нему никто не лез, поэтому он не чувствовал неудобств. На следующий день Намджун, Чимин и Юнги запланировали вылазку в город, а Тэхёну было необходимо уладить вопросы с Сонгюнгваном, поэтому он отказался встретиться даже после того, как освободится.***
Когда отец и сын Мин с Тэхёном покинули столовую, министр Ким попросил Намджуна с Чимином ненадолго задержаться. Намджун сразу понял, что разговор им предстоит непростой. Он устало выдохнул, сжав переносицу меж пальцев. Ему не нужно было видеть Чимина, он мог представить его лицо в этот момент. Опустившиеся плечи, бесцветный взгляд, потупленный в ближайшую поверхность, закушенные изнутри щёки. — Чимин, — начал министр Ким, заметно посерьёзнев по сравнению с его настроением во время трапезы с гостями. — Отец, — желая предотвратить утомительный разговор ещё в его зачатке, прервал его Намджун. — У нас есть уговор, отец, прошу, не начинайте. — У меня нет к тебе претензий. Почти, — ответил Ким своему сыну, и перевёл взгляд на безмолвного Пака. — Ты живёшь в этом доме, ты должен следовать установленным правилам. Не позорь меня, хотя бы позаботься о своём внешнем виде. Что на тебе надето? — Отец, Чимин хорошо учится, ему назначили повышенное содержание. Что вам ещё от него нужно? — снова встрял Намджун, поступаясь правилами обращения со старшими. — Вы сами забываете о нашем уговоре, отец. Ким-старший выглядел раздражённым, по виду его сведённых к переносице бровей, раздувающихся ноздрей и прищуренных глаз было понятно, что он пытается сдержать рвущийся наружу гнев. — Не смей мне угрожать, сын… Ступайте оба. Мы с тобой ещё поговорим, Намджун.***
Первое утро в Ханяне встретило Юнги лёгкой сентябрьской прохладой. Он вновь вспомнил о давно забытом за год службы безделии. Вынужденный простой угнетал натренированное тело и привыкший к стрессовому образу жизни ум, а спать ни в какую не хотелось. Мин откровенно маялся после завтрака и утренних процедур. Он выбрался в сад, осмотрел небольшой декоративный пруд. Прогуливаясь по аккуратным дорожкам, заметил трехцветную кошку, устроившуюся на лужайке прямо под лучами солнца. Она лежала на животе, поджав лапки, и умилительно дремала, но распахнула свои зелёные глаза, следуя хищническим инстинктам, как только услыхала шаги Юнги. Сперва кошка насторожилась и подскочила, но затем робко двинулась в сторону присевшего на корточки Мина. — Да ты домашняя? — Мин умилился тому, как смело животное начало тереться о его колени и подставленную ладонь. — Вы нашли общий язык? Увлечённый милованием с кошкой, Юнги не заметил, как рядом оказался Чимин, так же присевший на корточки. В руках у него была миска с едой, которую он поставил перед мгновенно учуявшей запах пищи кошкой. Сам Пак был в одежде для сна и накинутом на неё халате. Он наблюдал за уминающим корм животным с ласковой улыбкой. — Знаешь, в детстве я гонял дворовых кошек, потому что они приносили мышей почему-то именно ко мне под дверь. Я таких подношений не ценил. — неожиданно начал Чимин. Он неотрывно следил за кошкой, но в мыслях пребывал где-то далеко. Юнги уже давно следил не за забавно причмокивающей кошкой, а за парнем. — Но как-то раз ты взял палку, с которой я гонялся за ними, и принялся мне ей угрожать. Я весь день от тебя прятался, ты меня жутко напугал, — Чимин тихонько усмехнулся и, наконец, посмотрел на Юнги. — Говорят, кошки таким образом проявляют свою заботу о людях, как о своих детях. Значит ты им нравился, — сталкиваясь с Чимином взглядами, ответил Юнги. Он не мог знать об этом эпизоде и ощутил от этого лёгкое расстройство. В голове он смог вообразить себе эту картину, и сердце тёплым тягучим мёдом обволокло чувство нежности, приправленное горьким привкусом тоски. — Это очень мило, — добавил Юнги. — Да, — ответил младший и посмотрел на кошку, которую, как ему подумалось, имел в виду старший. Она уже разделалась со своей порцией и начала просить добавки, обтираясь о ноги Чимина. — Мне нужно время собраться, — сообщил Чимин, вспомнив об их уговоре прогуляться сегодня. — Пойдем на ярмарку? Перед Чхусоком должны привезти много любопытных вещиц.***
Вместе с младшим, не покидая пределов Букчхона, они прошвырнулись по лавкам с продуктами и всякими безделушками, кое-что прикупили каждый себе, в основном какие-то украшения и необходимые в обиходе вещи вроде чернил и бумаги. Чимин основательно закупился пахучими маслами, даже раскошелился на розовую воду с Ближнего Востока, не забывая при этом постоянно спрашивать мнения Юнги касательно того или иного запаха. Мин теперь понимал, почему от Пака и его одежды всегда исходил такой приятный аромат. Юнги взял себе книгу, чтобы тренировать чтение иероглифов и пополнять словарный запас. Все покупки были переданы слуге Чимина, с которым они познакомились ещё в монастыре. Подходило время конца рабочего дня Намджуна, и они поспешили к улице шести министерств, оканчивающейся дворцом Кёнбок. Они остановились у грандиозных ворот каменной крепости, через которые можно было разглядеть ещё пару ворот, выполненных с большим изяществом, и, если сильно постараться, тронный дворец и большую площадь перед ним. По обе стороны от ворот стояли стражники в яркой форме. Вскоре чиновники и другие служащие должны были начать покидать правительственные учреждения, располагавшиеся по обе стороны улицы. Юнги было любопытно взглянуть на стены, которые в его веке находились в плачевном состоянии из-за оккупации, войн и многочисленных попыток перестроить столицу. Сейчас же дворец и стены сияли новизной, кое-где, по словам Чимина, ещё не были окончены строительные работы. Взгляд Юнги привлекло кое-что другое. Над крепостной стеной чуть в отдалении он увидел отрубленные головы преступников, выставленные на всеобщее обозрение в назидание. Лица голов посерели и осунулись, вокруг них летала мошкара, а под стеной стоял страж с длинным копьём, который, видимо, был там на случай, если какая-то хищная птица решит поживиться гниющей плотью. Все, включая Чимина, проходя под стеной, потупляли свои взгляды, один Мин во все глаза смотрел на невиданное, жестокое зрелище. Его обратило к старым воспоминаниям о войне. Они тогда за месяц отбили юг в очередной раз и подходили к параллели с его старым отрядом. На пути им попалась опустошенная деревня на западе Канвондо без единой живой души, набитая под завязку трупами мирных жителей. На входе в деревню их встретило распятое на сколоченных досках тело мёртвого солдата, имени на нашивке Мин не запомнил, но запомнил знаки различия капрала, такие же, как у него — Юнги тогда только-только повысили в должности. На бездыханном замученном теле висела табличка с надписью на хангыле: «сдохните, сукины дети». Подарок от северокорейских солдат на прощание. Чимин искоса поглядывал на Юнги, безотрывно вглядывающегося в посиневшие рты и потухшие глаза голов, и нервно теребил рукава своего ханбока. — Их похоронят как положено? — неожиданно спросил Юнги, вызвав у Чимина недоумение своим вопросом. — Я не знаю, хённим… — растерянно протянул Чимин, забегав глазами по лицу нахмурившегося Юнги. Мин отвернулся от стен и посмотрел на Чимина, не находившего себе места. Конечно, его пугало это зрелище. Юнги не подумал о своём спутнике, о чём тут же пожалел. Он взял Чимина под руку и развернул в обратную сторону, уводя его подальше от жутких голов. Людям, никогда не сталкивавшимся со смертью, должно быть, было действительно неприятно смотреть на подобное. Не зная, как извиниться перед ним и привести парня в чувства, Юнги просто погладил его локоть, но Чимин вывернулся из хватки Юнги и встал напротив него. — Я не боюсь, слышишь? Тут каждую неделю кого-то нового вывешивают… Мне всё равно, — в начале своей бравады Чимин звучал чересчур отчаянно, а к концу поутих. Его брови были сведены к переносице, а нос легонько сморщен. Он, очевидно, храбрился перед старшим, что у Юнги вызвало улыбку, которую он сдержал и не стал ему показывать. Он кивнул и не стал ничего говорить. Они встали неподалёку от ворот и принялись ждать, пока Намджун окончит работу и встретит их у ворот. Многие чиновники уже начали покидать и министерства, и пределы Кёнбоккуна, но Кима всё не было. К ним подбежал чиновник низкого ранга, которого, как оказалось, Ким попросил найти их по пути домой. Он передал слова Намджуна, попросившего ребят его не ждать, так как в ближайшие несколько часов он не управится с делами, и идти гулять по столице без него. — Ну, значит увидим хённима дома. Может ты хочешь выпить? — Чимин развернулся к Юнги и пожал плечами. — Почему бы и нет, только я проголодался.***
— В следующий раз можем съездить в Унчжон-га, это самая оживлëнная улица, тебе, наверное, будет интересно, — прощебетал Чимин, разливая по рюмкам соджу. Заходили уже на третий круг. — Да, наверное… Всё-таки я объелся ужасно, — отклонившись чуть назад, прокряхтел Мин и уложил руки у себя на животе. — Прости, но ты мог не доедать за мной. — Я надеялся, что у тебя проснётся совесть, когда ты увидишь мои мучения и ты доешь сам свою порцию, — поднося стопку к влажным губам, проговорил Мин. — В любом случае, я лет сто не ел нормальную еду… — отстранённо добавил он. — Не выглядишь настолько старым, — хохотнув, ответил Пак. — Какая избитая шутка. — Какая шутка? — Шутка, которая слишком очевидна и которую слишком часто шутят. Юнги поднял голову, и они столкнулись взглядами. Чимин что-то неразборчиво пробурчал и взял палочками закуску. — Хён. Я могу спросить? — Да. — Ты ничего не вспомнил? — Нет. Получив краткий и категоричный ответ, Чимин покачал головой и потупил свой взгляд в тарелку, опуская руку с палочками, которую было занёс над общей тарелочкой для закусок. — Может это и к лучшему, знаешь, — неожиданно откликнулся Чимин и положил палочки поперёк тарелки. — Есть вещи… — он замялся, очевидно, пытаясь подобрать нужные слова, и сглотнул образовавшийся ком в горле. Всё-таки он закусывал в процессе их разговора, да и алкоголь сушил горло, — ... которые лучше было бы забыть навсегда. Юнги отставил рюмку и уложил подбородок на сложенные перед собой руки. Слова Чимина его насторожили. В принципе, он был прав: наверное, у всех есть такие воспоминания, которые бы они хотели выжечь из своей памяти, как нечто позорное или даже болезненное. Мин задумался и об альтернативном значении слов Чимина, что, возможно, попытался сказать ему «ничего страшного, что ты что-то не помнишь» Мин ощутил потребность отблагодарить Чимина за все добрые слова, но осёкся, вспоминая, что это вполне нормально, что он не помнит ничего из рассказанного. По той причине, что этого с ним ни в одной из жизней не происходило… Почему никто из людей, окружающих его, не мог принять того простого факта, что Юнги — не тот, за кого они его принимают? Почему Юнги казалось, что в каком-то месте он сам ошибается? — Но это неважно. Главное, что я всё помню, — неожиданно продолжил Чимин и, подняв голову, пристально посмотрел Юнги в глаза. На короткое мгновение уголки его губ дёрнулись вверх в подобие лёгкой улыбки. Чимин неотрывно смотрел в пустоту перед собой и жевал губы. Мин занёс руку над столом, чтобы прикоснуться к младшему, но его пальцы не достигли цели, сжавшись в подобие кулака. Мотнув головой, Юнги сложил руки на своих коленях. — И я хотел сказать, что понимаю тебя в какой-то мере. Не пойми меня неправильно. Если бы мои родители вдруг объявились, я бы отреагировал, наверное, так же. Просто знай, что если тебя что-то беспокоит, ты можешь поделиться со мной, — закончил свой монолог Чимин, так ни разу и не взглянув в сторону Юнги. — Спасибо… — промычал Мин и тоже потупился в тарелку. Возникло неловкое молчание, которое прерывалось лишь звуками пьянки за соседними столиками закусочной и шумом с улицы, где продавцы сворачивали свои лавочки. Юнги какое-то время вслушивался в эти звуки, но затем нашёл в себе смелость задать вопрос, мучивший его всё это время. — А что стряслось с твоими родителями? — Господин Ким и другие говорят, что они служат при дворе китайского императора. Я помню отца — он был мне самым дорогим человеком, мать помню смутно, но, кажется, она была придворной дамой, поэтому я её редко видел. — Почему тебя воспитывали в семье Намджуна? — Он мой троюродный брат. — Ах, вот как, — Мин взболтнул стопку с соджу в своих руках и проследил за тем, как Чимин, наконец, берёт палочками кусок маринованной редьки и кладёт на язык, отправляя себе в рот. — Вы совсем не похожи. В ответ Юнги было молчание. Действительно, что тут можно было сказать. Искать сходство между дальними родственниками было глупой затеей. Пак продолжал жевать редьку, сплетя аккуратные пальцы в замок, на которые он уложил свой подбородок. Юнги, полностью расслабившись под действием алкоголя, просто рассматривал его лицо. В тусклом свете свеч и бумажных фонарей его медово-карие радужки казались почти чёрными, а на смуглую кожу ложились мягкие тени, выделявшие линии прямого небольшого носа. Когда он закончил жевать редьку, его белые зубы начали покусывать кожицу на пухлых, словно плод хлопчатника губах. Вечером воздух оставался перегретым. Из-за жары, градуса на дне рюмки и многослойных одеяний Мин почувствовал дискомфорт и потянулся к вороту ханбока, чтобы оттянуть его сзади на шее и дать воздуху проникнуть внутрь и хоть немного охладить спину. — Может, расскажешь что-нибудь ещё про детство? — как опытный психоаналитик, попросил Юнги и, устало вздохнув, коротко зевнул. Разморило. Он зарылся одной рукой в отросшие волосы на затылке, а другой подпёр щёку. — Про нас с тобой? — Про тебя с маленьким Мин Юнги, — поправил его Мин. — Прости, сам иногда думаю, что завидую этому малому. Чимин уставился на него, загородив пальцами с зажатой в них рюмкой приоткрывшийся в озадаченности рот. — Не надо ему завидовать, и, знаешь, не нужно ничего вспоминать, — резко отозвался Чимин, отставив от себя рюмку с выпивкой. — Если ты дашь мне шанс, мы создадим новые воспоминания. С чистого листа. — А если я скажу тебе, что всё вспомнил? Что ты мне скажешь на это? — Юнги внимательно следил за сменой эмоций на лице младшего. — Я скажу, что мне очень жаль. И я очень благодарен… И… — Чимин застопорился и уронил голову. Он попытался отгородиться от Юнги длинной чёлкой, упавшей на его лицо, а затем и вовсе подхватил пряди, скользнувшие через его пальцы. — Кажется, разговор зашёл не в то русло, — озвучил свои мысли Юнги и поднялся с места. Импульс побудил его подойти к младшему, сесть рядом с ним и обхватить его мелко подрагивающие плечи рукой, заставляя его лицо скрыться в изгибе шеи. — Не стесняйся, знаешь, сколько я выплакал слёз за последние несколько дней? Слышишь? В ответ раздался тихий всхлип, Чимин слабо ему кивнул. — Пойдëм-ка домой. Чимин бросил кожаный мешочек со звенящими монетами на стол и поднялся, придерживаемый старшим. На выходе из таверны они встретились со слугой из дома Ким, который уже ждал их, чтобы сопроводить до поместья. Юнги не дал Чимина в руки тому и придерживал нетрезво плетущегося парня за талию сам на протяжении всего пути. Чимин вцепился в ткань ханбока на спине Юнги и развернулся в его руках, приблизившись к лицом лицу. Полуприкрытые глаза смотрели с мольбой, а пальцы пробрались под широкий рукав надетого на Юнги одеяния, и огладили длинный, кривоватый рубец на его запястье. Пухлые губы поджались, а нетрезвые глаза увлажнились. — Не оставляй меня, хён, я не выдержу этого во второй раз. Юнги всмотрелся в лицо повисшего на нём парня. Душераздирающий в своём отчаянном желании не отпускать его по неизвестным Мину причинам. Как Юнги мог отказать, когда на него смотрели так, будто их связывала незримая красная нить? Он перехватил младшего крепче в своих руках и одним взглядом твёрдо заверил: не бросит, даже если придётся взять Пак Чимина с собой в 1951-й.