Гробницы Солнц! Миров погибших Урна! И труп Луны, и мёртвый лик Сатурна — Запомнит мозг и сердце затаит: В крушеньях звёзд рождалась жизнь и крепла,
Но дух устал от свеянного пепла, — В нас тлеет боль внежизненных обид!
Максимилиан Волошин — Corona Astralis
Отныне умбра и гуммигут, охра и кармин были его товарищами. Чимин нашёл приют в общежитии Сонгюнгвана и всего себя отдал учёбе, бытовым обязанностям и рисованию. Около пары недель назад он покинул дом семьи Ким. С тех пор он спал на выделенной ему койке в комнате на двенадцать человек — таких же, как и он, студентов, чьи родственники либо живут в дальних провинциях, либо пожелали в целях воспитания отдать своих детей под надзор конфуцианских учителей. Чимин и ранее проводил время в окружении однокурсников, с ним в одном классе учился и Тэхён. Однако жизнь в Сонгюнгване вывела его отношения с однокашниками на несколько иной уровень. Его не любили за все качества, что в нём ценили учителя: талант, относительная прилежность, вежливость и миловидность. Огромную роль в неприятии Чимина в рядах местных жителей играла безродность Чимина. Выходцы из домов с самой древней историей постоянно задирали Чимина, о чьих родственниках вся знать только слышала, но не имела чести лично наблюдать и общаться. Как-то раньше учителей студенты прознали, что Чимин по собственной воле ушёл из дома, а считалось это поступком самым вопиющим. Оскорбил свой дом и опорочил сам себя непослушанием — его должны были просто загрызть, не будь у Пака предрасположенности к дипломатии, дипломатии кулаков в том числе. Как-то он сошёлся с обидчиками на том, что возьмёт на себя часть их обязанностей в обмен на молчание. Вероятно, в Сонгюнгване совсем скоро узнают о его побеге из дома и поставят вопрос об отчислении, но пока у него была возможность, жить он будет тут. Тэхён ему помогал в деле защите чести, плевав на всякое товарищество с местными обитателями. За Чимина он теперь был горой вопреки увещеваниям оного, решившего взвалить весь груз взрослой жизни на свои плечи. Тэхён одаривал Чимина сладостями и несъедобными подарками, постоянно, когда у Чимина была возможность выходить, звал его на прогулки. Просил переехать в дом Мин, тем более, что совсем скоро работы по восстановлению разорённого поместья будут окончены. Чимин принял на заметку подобную возможность, но на кураже идей о перемене своей жизни решительно не желал садиться на шею людям в другом доме. У Минов он уже жил, жаловаться ему было не на что, но в дом, воспитавший их с Юнги, смелости вернуться не было. В двенадцатую ночь в Сонгюнгване — очередную, наполненную кошмарными сновидениями, своим ворочанием на постели он довёл деливших с ним комнату парней. Прежде, чем содержимое ночного горшка одного из них оказалось на его постели, Чимин успел выскочить из-под одеяла и всыпать одному из своих обидчиков. Завязалась драка. Ожидаемая обеими сторонами, всем было очевидно, что радикализация конфликта — вопрос времени. Клубок змей извергал Чимина из особого круга посвященных в гадкие толки и недостойные делишки, как чужеродный элемент. В драку вовлеклись новые лица, пара из которых встала на защиту Чимина, но быстро охладела к потасовке, потому что за это дело в их местах жестоко наказывали. В итоге в бою остались трое на одного, и преимущество было явно не на стороне Пака. К претензиям по поводу того, что не давал спать, примешались новые факты, местами выдуманные больной фантазией. Из комнат высыпали во двор, на холодную ноябрьскую траву, где драка приняла совсем хаотичный, но ещё более ожесточённый характер. Чимин перевернулся на спину, во рту ощущался вкус собственной крови. Языком провёл по зубам, проверяя наличия у себя всех тридцати двух. В этот раз пронесло. Обидчики с громким грохотом дверей вернулись в комнату, готовые возобновить спокойный сон без помех в виде Пак Чимина. Из глубин его грудной клетки вырвался сдавленный кашель, подбитая печень под боком отозвалась на это действие резкой болью, заставляя скрутиться на сырой земле. Щеки коснулась, как он думал, капля дождя, но когда он обратил свой взгляд к тёмному небу, в котором не было видно луны, то понял, что застал первый снег этой зимы. Поднял ноющую руку с содранными костяшками в попытке дотянуться кончиками пальцев до небосвода. С давних времён в Корее было множество традиционных представлений, связанных с моментом выпадения первого снега. Согласно одному из них, если цветками понсонхва девушки красили ногти, и краска сохранялась до первого снега, это означало, что они встретят свою настоящую любовь. У Чимина в этот момент на и под ногтями была только земля и кровь его обидчиков. За недостойное учёного ума поведение не было стыда, он уже пал. А приметы ему были не нужны, свою настоящую любовь он встретил ещё давно. При мыслях о Юнги вновь защипало глаза, и он возвёл глаза к небу, опуская руки на своё побитое туловище. «Видишь ли ты сейчас это небо, хён, или тебя уже нет в живых, просто весть ещё не дошла до Ханяна? Ах, ведь ты ещё, должно быть, даже не добрался до Севера, какой же я дурак. Так мало времени прошло. Значит мы видим с тобой одно небо, одни луну и звёзды». Он задавил в себе слёзы и ком, подступивший к горлу. Чтобы не заболеть, пора было вставать и уходить с холода, но в комнате его явно не ждали, с таким трудом изгнав вон. Не найдя ничего лучше, он ушёл в библиотеку и пристроился там среди книжных полок.***
Чимин посчитал, что ему повезло. Его обидчикам поручили несколько томов штрафного чтения, уборку всего комплекса и по десять ударов палками в назидание за драку. Его же просто выставили с вещами на улицу. Узнали наконец, что он сбежал из семьи. Таким, как он, явно не было места в Сонгюнгване — доме учёных умов и месте, где главной целью являлось взращивание всяческих добродетелей. Следуя логике, Чимин не нашёл места для своего нового приюта более подходящего, чем дом кисен. Там были комнаты, которые за небольшую плату мог снять любой. Часто этой возможностью пользовались путники. Раз весь мир считает его павшим, то лучшего местожительства и придумать нельзя. Если и отсюда его выгонят, пойдёт на улицы, как он подумал. Потом одёрнул себя, поняв, что чрез меры драматизирует своё положение. Всё же он ещё был дворянином, хоть и потерявшим всякое уважение окружающих за свои поступки. Реабилитироваться у него была возможность, но для этого нужно было броситься в ноги к господину Киму, к которому он ещё питал глубокую обиду. В доме кисен было весело жить. Каждый вечер происходило что-то интересное, обитатели злачного места спали порой до самого вечера, к такому режиму пристрастился и Чимин. Кормили в доме кисен жирной, сытной пищей, приготовленной на скорую руку. Чимину нравилось недиетическое питание, как дорвавшемуся до запретного ребёнку. С накопленных денег и стипендии он мог себе позволить многое, иногда ходил в город (наконец, без довеска в виде слуги) и закупался закусками у уличных торговцев. Неограниченный доступ к алкоголю стал ещё одним плюсом сожительства с опустившимися и бездуховными. По вечерам играли музыку и спектакли, читали стихи куда менее возвышенные, чем их заставляли писать в Сонгюнгване. Помимо него там месяцами жили и другие представители опустившегося дворянства, но их он откровенно побаивался. Видя, к чему может привести разгульный образ жизни, понимал, что надолго здесь лучше не задерживаться, но душевную боль подобное времяпрепровождение заглушало наилучшим образом.***
В один из вечеров он сел за стол у сцены за ширмой порисовать под звуки музыки, настраивающие на позитивный лад. Девушки исправно заглядывали за ширму, чтобы убедиться, что его рюмка на столе полна, а компания на ночь ему не нужна. Одной из них не понравилась отстранённость Пака и она, не принимая возражений, подсела к нему за столик и принялась следить за движениями кисти по бумаге. — А господин неплохо-то рисует, — заметила она. — Спасибо, — коротко отозвался Чимин на её похвалу и поднял взгляд на девушку, только сейчас отметив, что она довольно юна и миловидна. — Мне не нужна компания, — повторил он в очередной раз. — А если я просто с вами посижу? Не станете прогонять? Я буду вам исправно подливать, — не сдавалась кисен. — Ну ладно, — отчего-то она ему понравилась, и Чимин решил позволить ей смотреть, как он рисует, раз ей интересно. — И как тебя зовут? — Хваюн, — ответила она и подлила Чимину соджу. Заодно налила и себе рюмку. — А настоящее имя как? — почему-то стало интересно ему. — Пак Гюри. — Я тоже Пак, — отложив кисть на подставку, отозвался он и улыбнулся девушке. Она улыбнулась ему в ответ простой, невинной улыбкой. — Из каких мест твой род? Она заливисто засмеялась, услышав его вопрос, Чимин озадаченно посмотрел на неё. — Нет у нас, простых людей, такого понятия, как род, — пояснила она причину своего смеха. — А у господина откуда? — Мильсон… — ответил он, а затем зачем-то добавил: — Но родителей я не знаю. — Как же так получилось? — отпивая, спросила Хваюн. — Я воспитывался в разных семьях с детства, а из последнего дома я ушёл, — не вдаваясь в детали своей биографии, рассказал Чимин. — Ах, так вот почему вы у нас поселились… — протянула она. Похоже, видела его не в первый раз в стенах этого дома. — А что случилось в том последнем доме? Чимин задумался, а стоит ли ему выкладывать случайной кисен свою подноготную, но главное — зачем. Она выглядела заинтересованной, постоянно заглядывала в его рисунок, отчего Чимин тушевался. Он давно не общался с обычными людьми по-дружески, четыре дня он провёл почти молча, не видел ни Тэхёна, ни кого-либо из знакомых, поэтому охота поговорить у него была. К тому же с кисен он никогда не общался, поэтому и у него возник к ней интерес. Выглядела она для этого места довольно невинной, если не смотреть на её откровенные одежды. Худенькая с тонкими, словно веточки, руками, круглолицая, розовощёкая, с большими чёрными, немного кошачьими глазами. — Господин в том доме — мой дальний родственник, я… Кое-что случилось, и, в общем, стало последней каплей, и я ушёл, потому что чувствовал там себя чужим, — кое-как объяснил он. — А ты как здесь оказалась, Пак Гюри? — Тсс, — прошипела она, приложив пальчик к губам, и нагнулась к нему через стол. — Нельзя меня звать этим именем. Хваюн я, Хваюн, — получив со стороны Чимина кивок, она начала свой рассказ. — Я ханянская, но последняя дочь в семье рыбных торговцев. У них денег меня содержать не было, вот и отдали сюда. А я танцевала с детства, прижилась тут. — Что ты танцуешь? — Чимин подпёр подбородок рукой и взглянул на собеседницу. — Танец с мечами — мой любимый, — любовно отозвалась она. Чимин восхищённо присвистнул. За танец с мечами брались немногие люди — это было опасное, но безумно завораживающее ремесло. Только сейчас он заметил у неё свежие небольшие царапины, рассыпанные на пальцах, и её занятие танцем с мечами это объясняло. Она зарделась и по-лукавому улыбнулась Чимину в ответ на его восхищение. Вся извивалась, изображая, как ей это льстит. — А что у вас случилось, что стало последней каплей? Сильно недоброе? — спросила она после. Чимин опустил взгляд на свой рисунок и поджал губы, погрустнев. Он открыл было рот, но в нерешительности не смог издать и звука. Не знал, как описать то, что произошло. Хваюн, видя его смятение, подсела к нему рядышком и заглянула в глаза, а потом опустила взгляд на рисунок, который теперь могла разглядеть не вверх тормашками. — Славный у вас рисунок получился, господин Пак. — Спасибо… — силясь не расстраиваться ещё больше, тихо проговорил он и посмотрел на Хваюн. Помотал головой из стороны в сторону в ответ на её вопрос, всё ли с ним хорошо, и решил рассказать всё. — Это мой хён, мой друг, — поймав в её глазах понимание, добавил: — Мой мужчина. — Красивый у вас мужчина, как и вы, господин. Даже такой побитый. Кто вас так? — она коснулась его скулы, на которой ещё держалась побагровевшая корочка ссадины. — Неважно, наверняка они все неправы, — заключила она, взмахивая рукой, отгоняя от себя и от Пака эти мысли. Чимин закивал и усмехнулся тихонько, касаясь своей ссадины, а затем продолжил: — Его на войну отправили… на Север. А он только недавно вернулся издалека ко мне, спустя пятнадцать лет, мы в детстве жили в одном поместье. — Видно, вы его очень любите. Я сразу заметила, какой вы грустный, вот и решила подсесть, — призналась Хваюн и приобняла Чимина, начав легонько похлопывать его ладошкой по спине. — Не буду обещать, что он вернётся, потому что этого никто не знает, — произнесла она болезненные, но честные слова. — Однако подумайте, каково ему без вас там? Возьмите себя в руки, чтобы встретить его в достойном виде. Знаете, какие мужчины разбитые с войн возвращаются? Я не раз видела, они не говорят, но им очень тяжело там, — её манера речи вдруг поменялась. Она произнесла важные для Чимина слова, явив мудрость, что была не по возрасту молодой девчонке без образования. Наверняка Чимин её такую единственный видел, от этого еще больше проникаясь к ней дружеской симпатией. — Ты очень мудрая девушка, — собравшись, проговорил он и улыбнулся. — Да я не молода уже, вид обманчив, — отмахнулась она. — Двадцать три мне уже. — Да? Ты ровесница моего хёна… А выглядишь на шестнадцать, — не скрывая своего удивления, ответил он. — Послезавтра к нам Ким Сокджин возвращается, спускайтесь посмотреть представления. Я тоже танцевать буду.***
Чимин, возвратясь в свою комнату этим вечером, благодаря знакомству с Хваюн чувствовал себя куда лучше, чем обычно. После того как зажёг подсвечники, присел на скрипнувшую расправленную кровать и уставился на свой рисунок. Юнги на нём был погружен в чтение какой-то книги, на лице у него была та самая маленькая улыбка, которая Чимина всегда умиляла. Несмотря на схематичность наброска, вышло, как ему казалось, очень похоже — он даже не понял сперва, как у него получилось так хорошо нарисовать портрет, да ещё и по памяти, а не с натуры. Сбоку Чимин оставил стихотворение, которое рассказал ему Сокджин во время их последней встречи. Почему-то оно показалось ему к месту на этой картинке.«От всех сует мирских я отрешился
И небом мне ниспослана Луна»
На место отчаянию пришла тёплая ностальгия. Приятным мёдом на душе растекались воспоминания о проведённом вместе времени. Он, наконец, почувствовал впервые с момента расставания, что может вздохнуть полной грудью. Он встретит Юнги обновлённым, и больше не будет его расстраивать своей грустью. Он станет для него опорой. Старший не рассказал Чимину в ночь перед аудиенцией, в чём была причина его срыва, а Чимин не стал допытываться, потому что было очевидно, насколько старшему тяжело об этом думать. Чимин должен быть сильным, чтобы Юнги мог доверить ему любые свои секреты. Без обязанностей быть хорошим в доме Ким, жениться на какой-то случайной девушке, свободный, он сможет быть с Юнги рядом до конца их дней, и никак иначе. Слова Хваюн о том, что скоро в столицу вернётся Сокджин, который, по-видимому, отбыл после их разговора в очередные путешествия, он запомнил. Чимин всё ещё был нацелен ввязаться в дело мести, и артист как никто другой мог быть ему полезен в этом, ведь он был предан королеве — это не было секретом ни для кого. Объединение с королевой выглядело, как возможный выход, но Чимин не мог предоставить ничего, кроме хороших навыков стрельбы. Идея об убийстве короля собственными руками больше не вызывала того куража, который он испытывал в худшие моменты, она вызывала скорее вопросы к своему здравомыслию, но поставить себя на поле этой большой игры он всё ещё намеревался. Как в игре в бадук. «Мысли глобально» — как-то во время игры посоветовал ему Намджун. Вот он и мыслил.***
На следующий день Чимин спустился в зал к завтраку в обеденное время. Для обитателей дома кисен это время ещё считалось ранним утром. Не все последствия кутежа ещё были прибраны. Чимин не имел обыкновения засиживаться допоздна и ложиться на рассвете, но гости дома так сильно шумели, что уснуть в человеческое время было просто невозможно. Чимин принялся за завтрак, который ему тут же подали за щедрую оплату выше фиксированного чека. Завтрак состоял из жареной в масле рыбы и склеившегося в комки риса, а также чая со странным привкусом, к которому он уже привык. Когда он поднимался к себе в комнаты, на лестнице встретил сонную Хваюн. На ней не было косметики, и она уже чуть больше смахивала на свой возраст. Волосы её были убраны в косу, на ней был совершенно обычный ханбок, какой носили женщины среднего класса. Без лоска, созданного для клиентов, она выглядела более по-домашнему, но всё равно очень даже очаровательно. Её взгляд придавал ей какой-то манящей красоты. — О, господин Пак, — проговорила она и широко зевнула. — Давайте сегодня вместе прогуляемся до рынка, если вы не заняты? Чимин не имел никаких планов на сегодняшний день, поэтому с охотой согласился. Через час они встретились у выхода из дома. Хваюн переоделась и накрутила прическу, прихватила с собой шляпу. На улице было ощутимо холодно, а изо рта даже шёл пар, поэтому на ней была мантия, а Чимин надел длинный жилет с меховой оторочкой. — Спасибо за вчерашний разговор. Я почувствовал себя лучше благодаря тебе, — сказал он Хваюн, когда они выходили на оживлённую улицу. Он чувствовал себя странно, выгуливая по городу в сопровождении девушки из дома кисен. По её наряду сразу было понятно, кто она, а по нему было видно, что он дворянин. Должно быть, все окружающие странно думали о них двоих, но в конце концов, Ханян был большим городом — чего здесь только не встретишь. — Не за что, господин Пак, я рада, что смогла вам помочь! Уже придумали, что будете делать дальше? — Пока планы туманны. Но я бы хотел поговорить с Ким Сокджином… Хваюн выразительно на него посмотрела, а затем оглядела прохожих вокруг. Она подошла к нему ближе и проговорила тихо, привставая на мысочки: — Есть много людей, желающих с ним пообщаться. Вам, я думаю, он не откажет. — На самом деле, я уже имел удовольствие с ним общаться… Хваюн вскинула брови в неподдельном удивлении и неожиданно взяла его под руку, уводя дальше по улице. — Хорошо. Завтра сразу же после празднества я отведу вас к нему, каков бы ни был ваш интерес, — заговорщически проговорила она и улыбнулась ему широко. — Ох, господин Пак, жизнь только начинается. Наш возраст — время для самых увлекательных приключений… В которые необходимо взять с собой самые прекрасные наряды и украшения. Как, например, вот, — она остановилась у лавки, в которой продавали украшения из разных материалов, и протянула ему черепаховую заколку. — Вашим волосам она очень пойдёт. Чимин взял заколку из её рук. Украшение было лаконичным, но качественно выполненным. — Тогда и ты выбери себе что-нибудь, — с улыбкой проговорил Чимин. Он отдал продавцу, который странно на них посмотрел, деньги за два украшения — для себя и Хваюн, и они пошли по улице дальше. — О небеса! Чимин-а! — раздалось за его спиной. Чимин обернулся и увидел посреди улицы Тэхёна. Ким держал за руку мальчика в смешной шапке на завязках. В мальчишке он узнал Хви. По-видимому, Тэхён теперь вообразил себя его отцом, иначе это объяснить было нельзя. Для дворового Хви был слишком хорошо одет. Чимин с Тэхёном подбежали к друг другу навстречу и крепко обнялись. — Чимин-а, — заныл Тэхён. — Я тебя повсюду искал! Куда же ты пропал, мне ничего не сказал! — Тэхён оглянул Чимина и обладил его плечи. — Что у тебя с лицом? — взволнованно отозвался он и вновь взял Хви за руку, чтобы он никуда не убежал ненароком. Тэхён заглянул за спину Чимину и увидел остановившуюся рядом Хваюн. Как и все, кто видел их вместе, он смерил её странным взглядом. — Да так, парни из Сонгюнгвана постарались… — отмахнулся Чимин, и, проследив за взглядом Тэхёна, подвел Хваюн ближе. — Хваюн, — поклонилась она Тэхёну. — А… э? — Тэхён, очевидно, не нашел слов, чтобы задать вопрос и никого не обидеть. — Подруга, — ответил Чимин. — Я живу в доме кисен. Тэхён картинно взялся за сердце и охнул. — Как же так, — запричитал Тэхён. — Говорил же тебе, переезжай к господину Мину. Он в тебе души не чает… К тому же, он плох совсем стал, отъезд Мин Юнги по нему сильно ударил. Он даже не орёт на меня. Чимин-а, такой мрак дома, давай перебирайся к нам, — затараторил Тэхён, принявшись трясти друга за руки. Чимин огладил его руки и заглянул другу в глаза. Хваюн переглянулась с маленьким Хви и присела перед ним на корточки. Выудила откуда-то леденец в бумажной обёртке и протянула его ребёнку с разрешения Кима. — Спасибо за беспокойство, Тэхён-а. Мне нужно время прийти в себя и придумать, что делать дальше. Я теперь нерукопожатный, этот вопрос нужно обсудить лично с господином Мином. — Да кто ему слово поперёк вставит, Чимин-а, подумай! Нерукопожатный! Придумал ещё! Бирюком теперь жить? — Тэхён-а, меня со скандалом выгнали из Сонгюнгвана, ты же сам это знаешь. Он сам может не захотеть этого, — резонно возразил Чимин. — Пойдём присядем куда-нибудь, — он оглянулся вокруг, заметив к ним повышенное внимание прохожих. Они зашли в какую-то таверну и присели за стол в углу. Заказали чай и лёгкий перекус. Тэхён с Чимином продолжили свой разговор. — Как Чалли? — спросил Чимин. — Я забрал её к нам. Скучает по тебе. — И как ты только понял, что она по мне скучает? Тэхён что-то неразборчиво промычал, подцепляя палочками кусочек тофу и отправляя его себе в рот. Хви жевал паровую булочку и смотрел большими глазами вокруг. Когда Хваюн отлучилась, Тэхён нагнулся через стол и тихо заговорил с ним вновь: — Я за тебя боюсь. Скажи мне, что ты не задумал ничего дурного… Чимин его заверил, что сто раз подумает, прежде чем что-либо делать, но его ответ не устроил Тэхёна, и он принялся увещевать его дальше. — Ты сам признал, что натворил дел, Чимин-а, — он отложил палочки и взял друга за руки. — Оглянись назад и посмотри, что ты наделал. И всё ради него? Да вы с ним и полугода не знакомы. Пока не поздно, возвращайся в свой дом или переезжай к нам. Я смогу убедить господина Мина… Чимин болезненно отреагировал на слова Тэхёна. Свёл брови к переносице и попытался освободить свои руки. — Ты не ведаешь, Тэхён, — он постарался прозвучать не слишком резко. — Ты правда не знаешь всей сути, мы росли с ним вместе… — Чимин-а, — прервал его Тэхён, вновь хватая его руки и обеспокоенно заглядывая в глаза. — Подумай о своём будущем. — Давно ты стал задумываться о таких вещах? — продолжил атаковать его Пак. — Я считал, ты как никто другой способен меня понять… Подумай о своей семье, что бы ты сделал для них? Тэхён нахмурился и напрягся, не выдержав сравнения. — Я не хочу с тобой ссориться, — он предпринял попытку его остановить. — Я хочу тебе помочь. Ты ввязываешься во что-то нехорошее… Зачем водить дружбу с этими людьми, Чимин-а? Плевать на репутацию, но вспомни о своей совести… В конце концов, о Юнги, раз он тебе так дорог. Что бы он подумал, узнай о твоём положении? Чимин поднялся из-за стола, следом подскочил и Тэхён. Ким нервно облизнул губы и вышел из-за стола, приблизившись к другу. Накрыл своими ладонями его плечи, успокаивающе поглаживая. — Я понимаю твою боль, Чимин-а, я также понимаю, что ты сейчас склонен к неосторожным поступкам. Просто помни, что я рядом… Я всегда готов тебе помочь. Но я не хочу видеть, как ты страдаешь ещё больше из-за своей глупости. — Тэхён, — остановил он его. — Мы уже давно в этой игре. Открой глаза, взгляни, в каком месте ты живёшь. Тэхён насупился и глубоко задумался после слов Чимина. Пак не ожидал, что вызовет у него своими словами такую глубокую рефлексию. Он приобнял друга утешающе, поцеловал его щёки поочерёдно и распрощался с ним и с маленьким Хви. Они договорились о встрече через пару дней, памятуя о старой дружбе, но и тот, и другой теперь ощущали, что они теперь были по разные стороны баррикад. Встреча в таверне с горьким привкусом небольшой ссоры на почве непонимания была окончена, и Пак вышел на улицу, встретил Хваюн, которая ожидала его там. — Мы закончили. Пойдём, — заявил он. Хваюн понимающе улыбнулась, щуря кошачьи глаза, и они пошли в сторону дома кисен.***
Чимин напился, успел протрезветь за какое-то время и после этого напиться снова. В этот вечер никаких празднеств не было, поскольку все кисен готовились к завтрашнему дню и приезду Ким Сокджина. Только пьяницы и девушки сновали по коридорам. Атмосфера была та ещё. В этот день Чимин понял, что погорячился, когда, следуя первому впечатлению, счёл это место веселым. Слипшийся рис теперь казался отвратительным, а питьевая вода — гадкой мутью. Чимин неосторожно влился в какую-то компанию, найдя в неприглядных лицах таких же как и он пьяниц новых собеседников; от их разговоров стало тошно и плохо. От позитивного и решительного настроя, что был у него ещё утром, казалось, не осталось и следа. Опустившиеся учёные в летах, дворяне в изгнании и проигравшиеся в азартных играх мужики, настойчивости отказать которым у него не хватило, своей болтовней и сальными шуточками отбили выложенную по крупицам охоту жить. На нетрезвых ногах и с тяжелой головой он вернулся в комнату. Оттирал лицо холодной водой минут десять к ряду, силясь вернуть себе здравый вид и рассудок. Подумал о Юнги, когда уткнулся лицом в собственное полотенце, обретшее без стирки затхлый запах, и малодушно расплакался; ему пришлось снова умываться. Израсходовал всю воду, пошёл просить себе ещё кувшин. По дороге к экономке он упал на скользкой лестнице, проехав на заднице пару ступеней. Чуть не расплакался снова от досады, но побоялся угрожающего вида мужика, ждавшего у начала узкой лестницы, чтобы пройти наверх, поэтому быстро поднялся на ноги, отряхнулся и покончил с задуманным. Вернувшись в комнату, стянул с себя верхний слой одежды и завалился на постель, но вдруг почувствовал неизъяснимое желание присесть на пол у кровати и погрустить там, что он и сделал. Из-за пазухи он достал монетку, которую ему на прощание дал Мин, и принялся её разглядывать под огоньком свечи. Мин Юнги для него значил многое, и пусть кто-то скажет, что Чимин от того зависим, он с этим согласится без попытки это отрицать. На Юнги, тем не менее, его жизнь не заканчивалась, и целью своего путешествия он избрал не только возвращение любимого. Он хочет найти прежде всего себя. Погрузившись в воспоминания, не сразу заметил, как всё ещё слегка нетрезвый ум его возвратил к моментам близости с Юнги, и так по-дурацки почувствовал желание, удовлетворить которое кроме него самого мог только один человек. Тихое мычание, переходящее в скулёж, вырвалось из глубин грудной клетки. Он постарался задавить стон; так стыдно было делать это с собой и в подобном месте, даже несмотря на то, что каждую ночь, как, впрочем, и сейчас, за стенами раздавались куда более непристойные звуки. При всём желании, даже если бы кто-нибудь прислонил ухо по ту сторону двери, никто бы не услышал, как он в одиночку стыдливо самоудовлетворяется, но он всё равно был бдителен. Чимин упёрся лбом в стену, опуская взгляд вниз на свои руки, сжимающие налитый член, когда рассудок вновь выудил воспоминание о всегда чуть холодных пальцах, оглаживающих талию, спускающихся к основанию бёдер, приходящихся по самым чувствительным местам, надавливающих на вход… Он повторил траекторию этих движений в точности, чуть приподнимаясь на коленях на пыльном полу. Так не хватало нежных и чувственных поцелуев Юнги. Пришлось сильно прикусить губу, чтобы одёрнуть себя и не пыхтеть совсем уж сильно. Он опёрся рукой о стену, поднимаясь о четвереньки, отставил зад, в этот момент он словно мог почувствовать руки Юнги, оглаживающие его ягодицы, то сжимая, чуть разводя. Пальцы, кружащие, оглаживающие, погружающиеся всё глубже. Ему бы что потолще, погорячее сейчас не помешало. Крупный член Мина, например. Чимин одёрнул руку и слегка стукнулся лбом о стену — о чём он только думает! Сдёрнул с сундука полотенце и воспользовался им не по прямому назначению, тихонько выстанывая на пике. Чимин сел на пол и с ненавистью отбросил от себя изгвазданное семенем полотенце.***
На следующий день, ближе к ночи публичный дом заполнила толпа гостей, пришедших посмотреть на выступление Ким Сокджина и других артистов, напиться и найти себе компанию на ночь. Чимин вновь занял место за столиком у сцены, но в этот раз попросил убрать ширму и не взял с собой красок. Он хотел посмотреть на Хваюн и Ким Сокджина, а потом и встретиться с последним. Чимин не представлял, о чём будет с ним говорить. Начал сомневаться и колебаться, однако, вспомнив о своих планах, с решимостью спустился вниз к началу мероприятия. В последнюю их встречу Ким пришёл к нему с пониманием ситуации. Даже если Чимин не сможет объясниться и струсит, он уверен, что артист его поймёт. Кроме того, он хотел поговорить с Сокджином и о тайнах, известных, наверное, одному ему. Оказалось, много таинственных вещей предшествовало настоящим событиям, и Пак был намерен в них разобраться. Заиграла ритмичная музыка — барабаны и духовые. На сцену в такт ударам барабанов мягкой поступью вышла Хваюн в чёрном одеянии с золотыми рукавами. На ней была шляпа с яркими перьями, подобная той, что носят королевские стражники. Она поочерёдно взмахнула руками, демонстрируя по обоюдоострому лезвию сабель в каждом из них. Грация и опасность были сутью этого танца. Смертоносность и раскрепощение в танце женщины были подобны воинам. Она извивалась и выгибалась, следуя сложной мелодии, как кобра, в свете фонарей в её руках блистали своей остротой лезвия, готовые в любую минуту поразить незримого противника. Она была технична в своих движениях, превосходно умела слышать музыку и владела своим выражением лица, очаровывая зрителей лёгкой улыбкой. Следом на сцену вышли танцовщицы с веерами, затем свой номер показали шуты и кукольники, сыплющие непристойными шутками, а после на сцене появился Ким Сокджин, и захватил её, как и всё внимание зрителей. Он сыграл на каягыме с оркестром и без, спел несколько песен, а следом рассказал былину. Чимин его рассказ слушал вполуха, занятый переживаниями по поводу предстоящей встречи с артистом. С какое-то время он неотрывно смотрел сквозь сцену, но отвлечься его заставил неожиданно объявившийся перед ним Намджун. Он подсел к нему за стол, закрывая обзор на сцену своей крупной фигурой. Чимин проследил за его движениями, заломив брови. В душе он был рад видеть хёна, но умом понимал, что тот пришёл не просто его проведать и сейчас начнёт его уговаривать вернуться домой. — Ну как ты тут? — начал он, заглянув Чимину в глаза. Чимин прервал зрительный контакт, взглянув в сторону сцены. — Чимин… Думаю, ты понимаешь, о чём я хочу с тобой поговорить. — Хён, — с мольбой он посмотрел на Кима, — я не вернусь. — Что случилось? — чуть наклоняясь вперёд и стараясь быть предельно деликатным, спросил Намджун. — Да, жизнь в поместье была не сахар, но ведь всё это… — он окинул взглядом помещение зала со сценой, — куда хуже, — закончил он. — Хён, — повторил Чимин и взял руку Намджуна в свои ладони. — Мне пришла пора идти своей дорогой. Не проси меня вернуться, я не вернусь. — Отец тебя просит, — сказал Ким и продолжил, видя удивление на лице Чимина. — Он готов признать, что погорячился и просит тебя вернуться в дом. Чиминово удивление сменилось настороженностью. Нет, он не был готов бросить всё и тут же вернуться к существованию в домик на углу сада поместья семьи Ким. По крайней мере, точно не сейчас. Памятуя о той решимости, с которой он покинул поместье и о сложности тех дней, которые он провёл в Сонгюнгване и в доме кисен, Чимин отчётливо понимал, что у него есть цель, несовместимая с былым образом жизни. Чтобы обрести внутреннюю гармонию, он должен пройти этот путь самостоятельно. В доме Ким он не узнает, кто он такой — для этого ему нужно было оказаться во дворце. В доме Ким никто не поможет ему вернуть Юнги. В доме Ким никто не пойдёт против короля. Чимин бросил взгляд в сторону сцены, на которой Сокджин наслаждался овациями публики и раскланивался, готовый уйти со сцены. Для Пака это означало то, что ему также пора покидать зрительский зал. — Нам нечего обсуждать, хён… — поднимаясь, выдохнул он. — Буду рад тебя увидеть ещё, а сейчас мне пора идти. — Зачем же? — Намджун вскочил следом. Он остановил Чимина, взяв его под локоть. — Пожалуйста, не делай больше глупостей… — Намджуни-хён, — Чимин взял его руку в свою и пронзительно взглянул ему в глаза, — тебе тоже пришла пора идти своим путём. — Что за глупый подростковый бунт?! — неожиданно вспылил Намджун. — Ты знаешь, каких трудов мне стоила учеба, экзамены, этот пост… Я защищал тебя перед отцом, а теперь ты просто сбегаешь? Что ты будешь делать, когда деньги закончатся? Чимин сжал челюсти, понимая, что его хён отчасти прав. Он огладил крепко схватившую его за запястье руку. — Я знаю и поэтому хочу для тебя только лучшего… — Ты неправильно поступаешь. Это неуважение к семье, что тебя приютила! Намджун перешёл в атаку и так известными Чимину фактами. — Значит я буду неуважительным и неправильным, — ответил ему Чимин и, пресытившийся этим разговором, выдернул свою руку из его хватки и ушёл прочь из зала. У лестницы на второй этаж он встретил ждавшую его Хваюн. — Господин Пак, — она коснулась его руки, улыбнувшись, — пройдёмте в покои. Он поднялся вслед за ней, и она провела его через коридоры к Ким Сокджину. Ярко освещённая фонарями комната в пёстрых оттенках так подходила характеру артиста, но Чимин в своём одеянии эфирного небесно-голубого оттенка совершенно не вписывался в этот антураж. Он оглянулся вокруг, подмечая, что комната намного больше той, которую он снимает, и выглядит более обжитой, что естественно, но в то же время интерьеры были слишком уж яркими, будто одна большая театральная декорация. Хваюн отодвинула ему кресло, стоявшее у круглого стола, и пригласила сесть в него, а потом и подала вина, чтобы господин Пак расслабился. — Рад вас видеть в наших стенах, — неожиданно раздалось над его головой Сокджиново приветствие. Он вздрогнул, когда артист, вставший за его спиной, положил свои руки ему на плечи, и вжался в стул. И когда он только успел войти? — Вижу, вы подружились с Хваюн… У вас особая любовь к рождённым под луной. Чимин развернулся к нему и посмотрел снизу вверх, здороваясь. Ким ему поклонился, следуя правилам этикета. Сокджин переоделся после выступления и распустил волосы. На нём был распоясанный халат ядовитого пурпурного цвета. — Сразу скажу, что вы умилительны в своей любви к нашему общему другу, — обыденно бросил Ким, пододвигая второе кресло к столу. Чимин не мог понять — ему возмущаться из-за того, что Ким назвал его умилительным или попробовать спросить, с каких пор Юнги приходится артисту другом. — В мальчишке, который жил среди волков, сложно разглядеть блистательную звезду, но, тем не менее, звёзды на небосводе и днём и ночью сопровождают и Луну, и Солнце, — произнеся это, Ким присел за стол, забросив руки на подлокотники. — О чём ты говоришь? — прищурившись, спросил Чимин. Он обернулся на улыбчивую Хваюн, которая мягкой поступью подошла к столу и подлила им обоим вина. — Даже как-то грустно от того, что вы меня не помните. Но, с другой стороны, вместе мы прожили совсем немного и играли не так часто, как того бы хотелось. Я ведь жил в поместье семьи Мин, когда был таким же мальчишкой. Чимин подозрительно на него посмотрел, вгляделся в красивое лицо артиста. С большим трудом он принялся вспоминать его среди всех детей, с которыми жил в детстве в одном месте — и королевских, и отпрысков знати, и дворовых. Но предположение смог сделать только по имени артиста, потому что увязать мальчишку-дворового — грязного и в нищей одежонке, и блистательную звезду, чьё имя знает вся страна, он не мог… как Ким и сказал ему. — Джин? Ты Джин? — его лицо озарила догадка. — Так только вы оба меня звали, — Сокджин улыбнулся, услышав своё детское прозвище. Чимин, ошарашенный, уставился на дно своей рюмки. Сокджин действительно, как блистательная звезда, знал их секреты, но что самое удивительное — спустя пятнадцать лет они встретились все снова в тот день в доме кисен. Сокджин, должно быть, торжествовал, видя, как поднялся он, и как пали они оба. Те, на кого были обращены все взгляды и надежды, ныне бедствуют, а тот, кому не суждено было и одного чжохва подержать в руках, — теперь знаменитость и фигура в политике. Чимин долго обрабатывал эту информацию, а потом, взбросив голову, с мольбой посмотрел на артиста. — Значит ты должен меня понять как никто другой… — Это значит лишь то, что и вы, и молодой господин Мин порядком задолжали мне, ведь я спасаю жизнь отпрыска семьи Мин уже второй раз. — В каком смысле? — Пусть лучше он вам расскажет про первый раз, а про второй я вам скажу лишь то, что пусть и по частям, но в Ханян с Севера молодой господин вернётся. — Как ты смеешь мне это говорить?! Ты обнаглел! — возмутился Чимин, только представив описанную Кимом картину. — Вы ведь пришли со мной обсудить что-то, а не пытаться приструнить зазнавшегося простолюдина? Я правильно понимаю, что вы хотите найти союзников? Так вот, скажу я вам, эта игра — не для вас. Вы слишком мягкосердечный, и пока это место не убило в вас последнее, что осталось от вашей чистой души, вам лучше будет вернуться к удобному существованию. Что вы можете предложить? У вас ведь ничего нет своего… Чимин стушевался, затем понурил голову, и от боевого настроя не осталось и следа. Идеальная осанка сменилась зажатой позой. Он закусил губы, чтобы не расплакаться и не опозориться перед ними окончательно. Хваюн подошла к нему, встав сбоку от его кресла, огладила его опустившиеся плечи. — Не переживайте, господин Пак, выход всегда есть, — проговорила она тепло. — Я твёрдо намерен… Что-то сделать. Я хочу отомстить за всё, что нам пришлось пережить… И я хочу узнать, что случилось с моими родителями, — «Ведь король попытался забрать Юнги у меня уже во второй раз, а меня лишил моих родителей уже давно, и обрёк на жизнь в неведении», — подумал Чимин и продолжил свой монолог: — В чём смысл сохранять в себе это доброе, если оно никому, в том числе и мне, не сдалось? — Чимин посмотрел на артиста и нагнулся к нему через стол. Взял его руки, покоившиеся на столешнице, в свои, и легонько сжал. — Прошу, господин артист, помогите мне. Улыбнувшись мягко, артист понимающе закивал и высвободил свои руки, огладил подрагивающие ладони Чимина, а затем скользнул под свой рукав и вынул оттуда какую-то бумагу. Он протянул её Чимину. Пак развернул листок и увидел на нём письмо из дворца о наборе талантливых дворян в круг приближённых к кронпринцу деятелей искусств. — Вы ведь смыслите что-то в музыке, танцах, поэзии и рисовании? Вот ваш шанс войти во дворец и попытаться найти ответы на все свои вопросы, господин Пак, — объяснил Сокджин. — Потому что, к сожалению, есть вещи, которые мне неведомы. Сказав это, Сокджин выудил из рукава яркий мандарин и протянул его Паку. — Мандарины с Чеджу, — пояснил он. — Угощайтесь, у меня их много. — Ты был на Чеджу? — оглядев мандарин со всех сторон, спросил Чимин. — Нет, это слишком далеко. Я купил их у торговцев, когда был у побережья. — Что ты ищешь в своих путешествиях? — Как и все мы, я ищу себя. Чимин закивал, ненадолго залипнув на пористой шкурке мандарина. От одного взгляда на фрукт такого сочного оранжевого цвета во рту скапливалась слюна и чувствовалась эта приятная кислинка на языке. Немного времени спустя Чимин спросил артиста тихим голосом: — Как думаете, мы будем вместе? — У Луны и Солнца есть шанс встретиться, — подтвердил артист. — В момент солнечного затмения они встречаются на небосводе. Последнее затмение было как раз в этом году… — Мы были с молодым господином Кимом, моим хёном, в Понхе в этот день. Там мы и встретили Юнги… — Вот видите, светила имеют влияние на нашу жизнь. Учитесь считывать знаки судьбы, и будет вам счастье, — дал ему совет Сокджин напоследок. Хваюн мягко коснулась его плеча, намекая на окончание встречи. Чимин распрощался с артистом и вышел за двери его обители. Прислонился спиной к стене и посмотрел сбоку на Хваюн, которая вышла следом. Чимин соврёт сам себе, если скажет, что именно этого он ждал от встречи с артистом. С его стороны было действительно наивным полагать, что Ким вложит ему в руки стрелы и расскажет обо всем или приведет его за ручку к родителям. Юнги тоже вряд ли объявился бы в этом кабинете по взмаху руки Сокджина. Однако у Чимина теперь был план. Через неделю во дворце будут прослушивания, организуемые по аналогичной экзаменам для государственных служащих схеме. Пак решил, что пойдёт… даже без его скрытых мотивов это — хорошая для него возможность. Наилучшая, пожалуй. — Я пойду на экзамены, — сообщил он притаившейся сбоку от него Хваюн. — У вас есть все шансы, господин Пак, — ответила ему девушка, ухмыльнувшись уголком подкрашенных алым губ. Чимин сбежал по ступеням вниз, в зал с уставлёнными выпивкой и яствами столами, со стульями, резными и бумажными ширмами, гирляндами и бархатными подушками, мужчинами и девушками с оголёнными плечами. С красными фонарями и огоньками свеч в кованых подсвечниках зал, погружённый в полумрак, был наполнен толпами народа — румяными с мороза молодыми дворянами и кисен с разрисованными лицами. Ступни прилипали к полу от смеси алкоголя, пролитого гостями этого дома по неосторожности или не случайно. Музыканты играли свою музыку как в последний раз; барабанщики, кажется, давно пребывали в трансе. Такого спешного ритма Чимин никогда не слышал — казалось, не могут простые люди так яростно бить удары и терзать струны, а только демонам под силу было навлечь на всех присутствующих на этом гульбище это безумие, охватившее и его. Ушные мембраны заметно напрягались от этих звуков, причинявших и ощутимый дискомфорт, и мазохистское наслаждение — пусть лучше тело терзается муками, а не душа. К нему вернулась его решимость, но направить он её решил в этот вечер в другое русло, чтобы, наконец, отпустить все свои сомнения, тянущие его назад. Он взял из чьих-то рук стакан, полный до краёв, и осушил его одним махом. Тут же его наполнили каким-то другим напитком. Кто же будет платить за весь этот пир? Никого из присутствующих в данный момент это не волновало; все предались этой эйфории. Чимин смог коснуться кончиками пальцев той лёгкости бытия, какую он мог ощутить только рядом со своим дорогим человеком. Сейчас ему было этого достаточно. Многие, кто пил уже часа три к ряду, пали в неравной битве, обложив своими объятыми сном телами диваны, кресла и углы. Оставались самые отчаянные. Если Ким Сокджин так действует на столицу и её людей, Чимин готов хоть каждый день выслушивать его бредовые сказки. Чимина кто-то обхватил за талию, завлекая в хоровод людей, которых он видел в первый и последний раз. И мужчины, и женщины, и переодетые и теми, и другими, люди вместе гуляли, как одна большая общность служителей хмельного бога. Музыканты им вторили; в какой-то момент в круг влился музыкант, игравший на маленьком гонге, и начал беспорядочно выбивать звон прямо под ухо у Чимина, заставляя его то кривиться от громкости, то заливаясь смехом, запинаться на ровном месте и стопорить хоровод. По другую руку от него держалась девушка, которая в один момент запуталась ногами в своих юбках и упала Чимину в объятия, выбрасывая их обоих из круга. За ними повалили другие девушки, с охотой его облюбовавшие, и молодые юноши. Кто-то из них вскрыл новую бутылку, выдергивая пробку и разбрызгивая повсюду спиртное содержимое. Кто-то прикрикнул «Ещё по одной!» Чимину, кажется, вода попала в глаз, он вытер ресницы тыльной стороной ладони и спустился по щеке, а отняв руку от лица, увидел на ней следы чужой помады. Кто его поцеловал, он бы при всем желании не разобрал, да и важно ли это было в данный момент? От духоты и плясок хотелось пить, а пить было только соджу, вино и пугающее разнообразие непонятных настоек. Как ни старался, Пак не мог придерживаться одного напитка и пробовал всё, что настойчиво предлагали. В какой-то момент некто так напился, что спутал его со спины со своей спутницей, да и неудивительно — у Чимина волосы были краше, чем у многих девушек. Незнакомец крепко схватил его за зад, отчего Чимин, развернувшись, дал чужаку по уху. Потасовки всех со всеми чудом удалось избежать, потому что покушавшийся на его мягкое место мужик упал навзничь на лавку и тут же захрапел. Чимин заливисто рассмеялся, ощущая, как и его голова тяжелеет, а ноги несут его к сцене, укрытой краем занавеса, так сильно напоминавшей в тот момент его пёстрое одеяло в домике на углу сада в поместье семьи Ким.***
Проснувшись днём, он обнаружил, что пока он спал, с него сняли два кольца и нефритовые серьги. Зарываясь руками в гнездо спутанных волос, покачиваясь и жмуря глаза от возникшей в них темноты, Чимин поднялся и сел на сцене. Он так и провёл всю ночь, укрытый занавесом, в зале, где проходил этот безумный пир. Обстановка рассказала Чимину о прошедшей ночи больше, чем собственная память. В помещении царила разруха. По огромному залу ходили служки с вениками и согнувшиеся в три погибели бабки, отпятив зад, возили грязными тряпками по полу, иногда натыкаясь на барские почти что бездыханные тела. Один чиновник в летах подскочил, когда его толкнули шваброй, и завизжал на все помещение дурным голосом. Чимина эти звуки заставили поморщиться и схватиться за занавес, чтобы не упасть. Он уткнулся лицом в свои ладони; его руки дурно пахли и были липкими от выпивки. Голова раскалывалась так, будто её вот-вот разорвёт на куски. Как по волшебству, рядом объявилась Хваюн. Она выглядела свежей, и явно не участвовала во вчерашней пирушке. Протянула смоченное водой полотенце Чимину. Он отёр им лицо, охлаждая горячие лоб и щёки. — Пора готовиться к испытаниям, господин Пак, — напомнила она о его плане. Чимин сдавленно застонал, сгибаясь к полу. Испытания были последней вещью, о которой ему хотелось сейчас думать, но до прослушиваний во дворце оставалось не так много времени, и необходимо было срочно брать себя в руки и начинать подготовку. Полдня он отмокал в публичной бане. Только под вечер начал чувствовать себя формой жизни, близкой к человеку, и то — благодаря отвару от похмелья, что разливали в этих же банях. Когда на город опустилась ночь, он вышел во двор дома кисен. Там, среди медных чаш, в которых горел огонь, его ждала Хваюн, готовая преподать урок танцев. На ней были объёмные штаны и короткое платье, закрывающее колени — почти мужское одеяние. Чимин не видел раньше, чтобы женщина так одевалась. В её руках были сабли для смертоносного танца, которому Чимину предстояло обучиться. Хваюн продемонстрировала ему короткий номер. Теперь он мог видеть её быстрые движения вблизи. Сегодня она танцевала по-другому: её целью было не удивить зрителя своей грацией, а поразить остротой лезвий в самое сердце. Закончив кружиться под одной ей слышную музыку, она опустила сабли и подошла к Чимину. — Господин Пак, давайте сперва посмотрим на ваши навыки рукопашного боя, — с лёгкой улыбкой проговорила она. — Ты предлагаешь мне с тобой драться? — глупо уставившись на неё, спросил Пак. Его внимание привлекло какое-то движение сверху. Подняв голову, он увидел, как из номеров и комнат на втором и третьем этаже высыпали девушки и юноши. Они облепили перила террасы и смотрели на них с Хваюн, изредка перешептываясь между собой. Он почувствовал какую-то враждебность, исходящую от них, — многие смотрели на него надменно, заставляя поёжиться от их неуютных взглядов. Хваюн оглядела их коротко и подошла к Чимину. Кивнув ему в ответ, она отбросила сабли в сторону и встала в стойку. Она выставила перед собой вытянутые ладони в защитной позиции, как самый настоящий боец. — Бей первой, — неуверенно сжимая кулаки перед своим лицом, сказал Чимин, и замер в ожидании атаки; он не хотел бить девушку, и не мог представить, чтобы она дралась с ним. Молниеносно и практически незаметно она подняла бедро для замаха ногой и нанесла удар стопой по его выставленным в блоке рукам. Следом она тут же с разворота нанесла следующий удар пяткой по виску — для этого ей пришлось чуть подпрыгнуть, чтобы дотянуться. Чимин постарался увернуться, но оказался недостаточно изворотлив, да и не ожидал такого от кисен. Она приземлилась, обернувшись раз вокруг своей оси. Чимин присел, схватившись за голову, и сдавленно промычал от боли. — Похмелье, я полагаю? — спросила она, усмехаясь. — Это что, искусство тхэккён? — разгибаясь, болезненно прошипел Чимин, не отнимая руки от ушибленного места. — Ты не простая кисен? — Верно. Я не сплю с мужчинами, — проговорила она, затягивая чёрный пояс на талии. — Как же ты зарабатываешь на жизнь? Ответом послужила лукавая улыбка. Он понял всё без слов — у Ким Сокджина была своя армия боевых девиц. Пак поднял голову, чтобы вновь оглядеть людей, облепивших перила террасы. Кто из них жили здесь, как кисен, а кто работали наёмниками — сходу было невозможно отличить.