***
Ночью, через пару часов после того, как он лёг, Пак проснулся от тревожного сна, что неоднократно снился и раньше. Этот сон начал приходить к нему либо после убийства, либо после того, как пропал Юнги — точно он не мог вспомнить, так как эти события произошли одно за другим. Снились ему железные птицы, летящие по небу. Они не делали каких-то страшных вещей, не бросались на него. Лишь парили в облаках. Чимин не мог понять, что это, к чему этот сон. Каждый раз, как ему приходил этот образ во сне, парень просыпался в холодном поту. Как-то раз, когда они с Юнги проводили время в его доме, Чимин решил спросить у старшего об этом сне. Произошло это около месяца назад. Чимин читал какую-то книгу, на его губах играла лёгкая улыбка, а Юнги массировал его ступни, принося своими действиями наслаждение. Ладони старшего спускались по икрам, пребывавшим в лёгком напряжении после танцев, пальцы проходились по акупунктурным точкам на ступнях. Периодически Мин оставлял лёгкие поцелуи на лодыжках и на голени, под коленкой, заставляя щёки Чимина за раскрытой книгой рдеть. — Как думаешь, хён, железные птицы существуют? — выглядывая из-за книги, задал свой вопрос Чимин. — Это как? — Юнги озадаченно посмотрел на него, прекращая ненадолго массировать ступни. — Не знаю… плывущие на небе, как птицы, но из металла, — он положил книгу раскрытыми страницами вниз себе на живот. Юнги опустил его ступню между своих скрещенных ног, но непроизвольно продолжал поглаживать его обнаженную лодыжку, чуть щекоча. — Созданные человеком или сами по себе железные? — чуть прищурившись, спросил он. Чимин сел на футоне, чтобы оказаться ближе к Юнги, и взял его руку в свою, переплетая с ним пальцы. — Не знаю… — растерянно протянул он вновь. — Они что-то перевозят? — Юнги напрягся, сжал легко его пальцы в своей руке. — Нет, наверное, они просто летают по небу. Мне снятся они… Я не видел ничего подобного и не читал об этом никогда, — отозвался Пак. Его смутила напористость Юнги и его напряжение. Что он сказал не так? — Хён? — Нет, — ответил ему Юнги, выныривая из своих мыслей. — А может и существуют… Есть ведь жуки и животные в толстой броне, наверное, и птицы такие бывают. Сказав это, Юнги подобрался к нему поближе на четвереньках, и потянулся к младшему с игривыми поцелуями — в губы, поочередно в щёки, в нос, в висок, а затем снова в губы. Легонько, дразня и не углубляясь. Жуки в броне. Чимин поднялся с постели, в оставленной на сундуке лампе ещё горела свеча. Он взял светильник в руки и подошёл к столику, на котором он оставил принадлежности для рисования. Взял в руки баночку с красной краской — кармином. Эту краску делали из кошенили, самок насекомых, живущих на корневищах злаковых культур. Выглядело это насекомое не самым приятным образом, но имело яркий красный окрас. Чимин опустил палец в баночку с кармином. Отставил её, растёр между пальцев налипший порошок. Чимину показалось тогда, что Юнги что-то мог знать о значении этого сна, но не стал ему этого говорить по какой-то причине. Он неоднократно пытался уловить образ этих птиц на бумаге, но у него не получалось этого сделать. Будто их целостного образа он никогда и не видел. Чимин, поняв, что не сможет сейчас уснуть, сел за стол, подобрав колени к груди. Обратил взгляд к окну, за которым было ночное небо с россыпью звёзд, укрытое частично облаками. Краска на пальцах ему напомнила о том дне, когда он защитил их с Юнги от наёмника. О дне, окрашенном кроваво-красным. Сейчас он затруднялся сам себе ответить на вопрос, почему не рассказал Юнги всё сразу. Наверное, хотел оградить его от травмирующих воспоминаний. Память об этой трагедии разрушала его изнутри, и он не хотел такой же участи для Юнги, стремился сохранить неведение Юнги ценой собственного благополучия. Тем не менее, когда старший вынудил рассказать об этом, Чимин ощутил огромное облегчение, ведь все эти годы он жил, заперев глубоко воспоминания об этом дне, не позволяя никому даже краем глаза взглянуть на монстра внутри себя. Меж тем, эта тьма уничтожала его изнутри, напоминала о своей больной природе. Другим это могло показаться такой мелочью, но Чимин так отчаянно ждал, пока кто-нибудь уверит его в том, что он — хороший человек, а не чудовище. Когда шестнадцать лет назад в дом семьи Мин ворвались бандиты, Чимин играл в одной из комнат один с любимой головоломкой; Юнги тогда был занят чем-то, наверное, уроками. Когда за дверями комнаты начался грохот и крики, Чимин испугался и спрятался под стол. Его быстро нашёл один из наёмников; едва он занёс своё оружие над его шеей, в голове у этого человека что-то перемкнуло. Наёмник оставил кинжал и начал недвусмысленно трогать его. Как тогда он видел эту картину своими глазами, посекундно. Он пытался вырваться, несмотря на оцепенение и ужас, охватившие его. Наёмник схватил его запястье и заставил рукой накрыть его живот и спуститься ниже. В этот момент дверь в комнату едва слышно скрипнула. В комнату вбежал Юнги и тут же, увидев рядом с ним наёмника, бросился на этого человека с его же кинжалом, но, ожидаемо, потерпел неудачу. В потасовке они разгромили мебель и побили хрупкий фарфор. Наёмник замешкался в погоне за Юнги, который с достаточно глубоким порезом на руке пытался его отвлечь, и в этот момент Чимин с небывалой решимостью защитить старшего схватил с пола осколок вазы. Дальше всё было как в тумане — ему было необыкновенно страшно вспоминать об этом. Он помнил только свои руки в крови. Следующее, что он помнил, — это как Юнги его обнимал, пытаясь до него достучаться. Это был сущий кошмар. Чимин широко раскрытыми глазами уставился в шершавую поверхность дубового стола. Он спешно стёр ладонями солёную водицу со своих щёк и век, встал из-за стола и пошёл в постель. Рухнув на кровать, укрылся одеялом, силясь привести дыхание в норму и унять бешено выстукивающее удары сердце. Сейчас и тени от предметов быта на стенах его пугали. За всю ночь у него так и не получилось сомкнуть глаз. Под утро он услышал музыку и вышел из своей комнаты. Через коридор попал на террасу, припорошённую тонким слоем снега. Там, накрывшись одеялом, поджав под себя ноги, в соломенном кресле сидел Ким Сокджин и перебирал струны китайской лютни. — Я вас разбудил, господин Пак? — спросил Ким, не прекращая наигрывать какую-то мелодию. — Нет, мне не спалось, — ответил Чимин. — Могу я присесть рядом? — спросил он, глянув на пустующее кресло рядом. Ким разрешил ему, и Чимин присел в кресло, ёжась от холода. На подлокотнике висел плед, он накрыл им свои плечи. — Господин Пак, я дам вам один совет. — Давай, — Чимин неотрывно смотрел в одну точку посреди двора за перилами террасы. — Чтобы найти гармонию внутри себя, вознеситесь над невзгодами жизни, поймите, что всё тщетно. Очистите свою душу… — артист перестал наигрывать мелодию на лютне и накрыл шёлковые струны ладонью. — Ища возмездия за лёгкие обиды, вы делаете их более глубокими для себя. — Я не понимаю твоих намёков. Наверное, я слишком глуп для твоих сказок, — отворачиваясь от вида двора, сказал Чимин Сокджину. — Нет, вам просто пока нужно указать направление мысли, тем не менее, вы вольны понимать эти слова, как хотите. Я не кукловод, а лишь глупый сказочник… — улыбнувшись, ответил Ким, и продолжил: — Месть — не лучший из возможных путей, ведь вы не знаете всей правды. Вознеситесь к Солнцу… И познайте, что человеческая нищета — это далеко не всё, что есть в этом мире. — Значит я сперва узнаю правду. — Никто не узнает всей правды, пока не вознесётся. Забудьте о своих обидах, не пытайтесь воспрепятствовать неизбежному, иначе поплатитесь счастьем обыденной жизни. Дураки узнают обо всём на своём опыте, умные люди умеют слушать легенды. Любое действие влечёт за собой последствия. — В чём смысл этой обыденной жизни? — В обыденности нет ничего скверного, господин Пак, я не раз говорил об этом своим друзьям. Примите тот факт, что вы — посредственность и радуйтесь этому, благодаря каждый день, прошедший в спокойствии. Роль героев уготована другим. Из-за действий тех, кому не суждено стать героями, страдает множество других людей… Чимин раздосадовано усмехнулся, сжимая подлокотники соломенного кресла. — Тебя спрашиваешь про Запад, ты отвечаешь про Восток… — Наверное я просто опоздал с этими словами, господин Пак. Вы чувствовали себя когда-нибудь героем? — Каждый день я проживаю роль героя трагической пьесы, — еле слышно отозвался он, потупляя взгляд на свои пальцы, перебиравшие завязки пижамы. Сокджин поднялся со своего кресла, оставил в нём лютню и присел на корточки перед Чимином. — Могу я посмотреть на ваши ладони? Чимин кивнул ему, и артист взял его руки в свои. В полумраке раннего утра он, приблизив своё лицо к его маленьким ладоням, пытался разглядеть знаки судьбы в пересечении линий. Ким водил по ним пальцами, а Чимин в это время неотрывно следил за его выражением. — Похоже, я ошибался, — заглядывая снизу вверх в глаза Чимину, проговорил Сокджин. — Вас ждут испытания… Совсем скоро вам придётся столкнуться со вторым по счёту главным испытанием в вашей жизни. Чимин резким движением отнял свою руку из пальцев Кима и отвел взгляд в сторону, лишь бы не смотреть в его глаза. Взгляд у артиста порой был такой… пронзительный, отчего он непроизвольно вздрагивал каждый раз, как с ним встречался. Его встревожило предсказание Кима. — Откуда тебе знать, что будет?.. — Вы мне поверите, если я скажу, что имею отношение к шаманам? Всё-таки я собиратель сказок, и множество историй приходит из их кругов, — смягчив тон, пояснил Ким, а затем, резко посерьёзнев, заговорил вновь: — не жалейте себя… Ведь вы, возможно, не познали ни крупицы того горя, что испытали другие. — Какое мне дело до горя других?***
За пару дней до испытаний к нему пришёл Тэхён. — Гарнизон выдвинулся в путь до северной границы, — сообщил ему Ким, как только разместился в кресле. — Я видел тебя в списках на прослушивания. Я тоже попытаюсь. — Желаю удачи. Будет здорово, если мы оба пройдём, — бесцветно отозвался он. Тэхён уловил сниженное настроение друга и поднялся со своего кресла. Обойдя стол, обнял сидящего Чимина со спины, положил ему на макушку свой подбородок. — Ну Чимин-а, взбодрись. Всё будет хорошо. — Просто сообщи мне сразу, если что-то узнаешь. — Чимин-а, — протянул Тэхён, — я обещаю, что передам тебе любые новости, но только если пообещаешь, что переживешь что бы там ни было… Я понимаю, что для тебя это важно, но… — Тэхён замолк, очевидно, не найдя подходящих слов для выражения своей мысли. Чимин высвободился из его хватки и отъехал на стуле назад. Резко подскочив, вплотную приблизился лицом к лицу друга. Его грудь часто вздымалась от дыхания, брови были сведены к переносице, а губы поджаты — Чимин, кажется, уже не раз прямо высказывался о том, что не терпит подобных разговоров. Все в последнее время бросились поучать его жизни (даже Ким Сокджин!), но никто и не попытался поставить себя на его место. Чимин всю жизнь делал что-то не так, и, даже, наконец, избавившись от оков министра Кима, продолжает быть объектом осуждения. Заботятся, переживают — это хорошо, но в гробу он видал их заботу, если им не хватает ума принять его таким — импульсивным, но целеустремлённым, влюблённым, живым. — Оставь меня!.. — Пойми меня тоже! Я не хочу тебя потерять по своей же вине, если принесу с собой не те вести! Мне тоже будет непросто говорить тебе о чём-то плохом! Ты мне дорог! — Тогда дай мне связаться с твоим другом, который эти сведения получает! Тэхён уставился на него странно, сразу же прикрыв рот. Отвернулся и проговорил сдавленно: — Не могу, прости, Чимин-а, — понурившись, отказал Тэхён. — Хорошо. Я всё тебе буду передавать, — сдался он наконец.***
На испытания Чимин шёл воинственно настроенным. Хваюн с утра помогла ему привести себя в наилучшую форму: они скрыли его синяки под глазами с помощью пудры, чуть подрумянили щёки и подкрасили губы. Девушка помогла ему с причёской и выбором украшений к его наряду — лёгким и летящим светлым шёлкам, что струились по телу. Верхний халат его одеяния был светло-серый с вплетением сияющих серебряных и золотых нитей. В движении такая ткань смотрелась особенно красиво. С мастерством кисен в создании эффектных образов и причёсок, по крайней мере визуально он уже будет заметно выделяться среди конкурсантов. Основная масса его волос была распущена, только часть прядей была собрана в косы и закреплена на затылке серебряной заколкой с нефритовыми вставками. Его чёлку с пробором чуть на бок Хваюн уложила с помощью сахарной воды. Чтобы не замёрзнуть, сверху он надел пальто из плотного серо-голубого цвета шёлка и светлую мантию с соболиной опушкой на капюшоне и на спущенных плечевых швах. Мантия была с заметным красным шёлковым подкладом. В руки он взял муфточку из меха, которую ему одолжили кисен, чтобы согреть руки — всё-таки ему предстояло и рисовать, и играть на струнах, а замерзшими пальцами делать это было бы затруднительно. Суть испытаний была следующая: претенденты в группу деятелей искусств собирались на одной из площадей дворца и состязались между собой в танцах, пении, музыкальном мастерстве, рисовании и стихосложении. Конкурсанты были вольны избрать любую из категорий, могли они участвовать и во всех сразу. Им давалось определенное время, вернее — один час на создание изображения и полчаса на сочинение стиха на задаваемую в момент начала состязаний тему. Для танцовщиков и музыкантов правила предписывали исполнение хореографии или музыкального произведения по выбору. Победители в категориях выбирались самим кронпринцем Ли Хосоком и группой анонимных судей во избежание риска их подкупа. Последнее и решающее слово оставалось за наследником престола. Чимин решил участвовать в нескольких категориях сразу — игре на музыкальном инструменте, рисовании и танцах. Основной упор он делал, конечно же, на рисование — это было его ремесло. Претендентов оказалось достаточно много. Как и в случае с официальными должностями, семьи и кланы рассматривали эти испытания как отличную возможность для своих отпрысков войти во дворец, а значит — обрести влияние и власть. Собственно, и Чимин был честен относительно своих мотивов. Первыми соревновались между собой живописцы. Их рассадили в крытом павильоне для торжеств на приличном расстоянии друг от друга по всей его площади. Каждому выдали бумагу, тушь и краски. Все замерли в ожидании оглашения темы. Многие сверяли своих соперников надменными взглядами, множество упорно смотрели на Чимина — видно, он сыскал определенную славу и оскорблял некоторых уже одним своим присутствием. В зал вошёл кронпринц. Он оглядел всех присутствующих, уселся в кресло перед конкурсантами и объявил тему рисунка. Каждый обратил свой взгляд к бумаге. Наследник престола выразил тему одним словом: «Свобода». Он не дал никаких пояснений, и по залу прошлось напряжённое пыхтение. Между рядов склонившихся над низкими столиками юношей ходили проверяющие, выискивавшие недобросовестных конкурсантов. Подлог холста, срисовка и другие ухищрения грозили исключением из испытаний. Чимин, как только услышал тему, обнаружил себя в состоянии абсолютного ступора. Он уставился в пустой холст, словно ожидая, что зернистая бумага сама подскажет ему сюжет для картины. Свобода — он никогда не задумывался о свободе всерьёз, только заучивал мысли куда более сведущих в этом вопросе древних мудрецов. Что была для него свобода и что была свобода для кронпринца? Очевидно, это была проверка не только на художественные способности, но и на ценности. Первые участники уже начали сдавать готовые художества, а Чимин ещё не сделал и первого штриха. Он только размешивал тушь и усердно думал. Он окунул кисть в тушь. Будто сам собой на холсте вырисовался диск солнца, прикрытый частично полной луной. Окружили светила горные вершины и леса, а в центре холста стоял одинокий отшельник. Свобода — это тягость и благословение. Отшельник под луной, наблюдая мистическое явление, не страшится его, потому что ему ничего более не страшно в этом мире... Такой смысл он попытался вложить в рисунок. Чимин закончил за пару мгновений до того, как принц пробил в гонг, знаменуя окончание испытания. Пак сдал свой лист и вышел из павильона. С тяжелым сердцем вздохнув морозный воздух, подпер лопатками красную колонну. Он заметил подошедшего к нему Ким Намджуна. Вот уж кого он не ожидал увидеть здесь. Поприветствовал его, не скрывая своего удивления. — Как отец тебе позволил прийти сюда? — спросил его Чимин следом. — Я не просил его разрешения, — ответил Ким. Это означало, что Намджун, минуя мнение отца, пришёл на испытания по стихосложению. Чимин не ожидал от него такого бунтарства и внутренне радовался, но при этом и беспокоился о хёне. Министр Ким не прощал обид и не терпел непослушания… Тем страннее казалось то, что он так легко оказался готов простить самого Чимина. Оставалась под вопросом возможность мести Кима старшего за отказ подчиниться во второй раз. Чимин не сомневался в его успехе, но пожелал ему удачи, желая подбодрить. Намджун прошёл в зал, из которого ранее вышел Чимин, и приступил к испытаниям. Чимин следил за его напряжённой спиной издалека, пока не почувствовал чужой хватки на своей руке. На испытания ожидаемо пришёл и Тэхён. Они поздоровались и молча вместе принялись наблюдать за ходом соревнований. Точно так же, как и художники ранее, конкурсанты по удару гонга сдали свои четверостишия по прошествии получаса. Следом они вместе с Тэхёном прошли в зал, где конкурсанты один за другим должны были продемонстрировать небольшой кусок музыкального произведения. Кронпринц и судьи слушали юношей и со знанием дела обсуждали их навыки. Тэхён блестяще сыграл эпизод из своей любимой песни, тут же получая положительный отклик со стороны судей — те довольно закивали и даже расщедрились на аплодисменты. Чимин сыграл на каягыме и тоже понравился кронпринцу и другим членам коллегии. Затем настал момент соревнований в танцах. Конкурсанты один за другим давали оркестру указания и исполняли хореографический номер под музыку. Когда пришёл черёд Чимина, он скинул с себя пальто и, в волнении встряхнув красными веерами в своих руках, подошёл к музыкантам и попросил их сыграть песню для своего танца. Он ступил на паркет посреди зала. Сложил веера на полу и, не поднимаясь с колен, извлёк из-за пояса красную ленту, которой накрыл свои глаза. Затянув концы ленты в узел на затылке, он поднялся и замер в позе с раскрытыми веерами в руках, занеся их над головой и перед своим лицом, прогнувшись в спине. Изящно изогнутые кисти его рук легонько потряхивало. Музыка, ему казалось, слишком долго не начинала играть, а на деле прошли считанные секунды. До того как он закрыл глаза, видел то, как все вокруг смотрели на него с неприязнью, но эта была суть конкурса — все они были соперниками Чимину, и он, понимая это, старался не обращать ни на что внимания. Он видел, как его жест с повязкой удивил всех вокруг, но они с Хваюн именно на это и рассчитывали. С первой нотой трогательной мелодии его руки с веерами взмахнули крыльями. Чимин прокрутился вокруг своей оси, словно мотылёк с трепыхающимися крылышками, поочередно вознося раскрытые веера в своих руках. Веерам вторили движения бросающих отблески золото и серебро тканей одеяний. Он замер, одним махом складывая веера, и минорная нота сменилась ритмичным шумом, звоном и грохотом. Вторя музыке, он пустился в свой отчаянный и полный изящества танец — так, будто перед глазами не было полной, дезориентирующей в пространстве темноты. Вытягивая носок в прыжке, он занёс ногу и раскрыл веера. В танце он был подобен одновременно и грациозному лебедю, и крадущемуся тигру, готовому схватить свою добычу. Изменяя догму танца до неузнаваемости, он приблизился к совершенству, выражавшемуся в подобии самой природе — стремительности горного потока, горению закатного солнца и мерцающей в чёрной ночи луны, змеиной грации и павлиньей роскоши. Чимин отдал всего себя танцу. Грудь его тяжело вздымалась после его изнуряющего выступления, но внутренне он был гармоничен и доволен собой, так как знал, что выложился на полную. Сняв с глаз ленту, не глядя ни на кого вокруг, он покинул площадку и встал в сторонке, чтобы восстановить дыхание. К нему через толпу пробрался Тэхён и обнял его сбоку. — Ты был лучше всех, — сказал ему друг, оглаживая вздымающуюся спину. Чимин посмотрел на друга, вложив во взгляд всю благодарность, а затем обернулся к судьям. Кронпринц смотрел на него совершенно завороженный.***
Когда испытания закончились, уже стемнело. Намджун, по всей видимости, сразу же после своего выступления ушёл в министерство — работа не ждала. Всех участников созвали в зал для оглашения результатов состязаний. Кронпринц поднялся со своего кресла и взял в руки бумагу с окончательными результатами, вынесёнными коллегией судей во главе с ним. — Как вам известно, — начал Хосок, — из более чем полусотни конкурсантов суммарно по всем категориям будет выбрано только 7 человек. Однако, — он затих и оглянул всех присутствующих, — так как многие участники соревновались сразу в нескольких категориях, есть молодые господа, которые показали выдающиеся навыки и стали лидерами одновременно в нескольких видах искусства. Мы зачитаем первые, вторые и третьи места во всех категориях, а затем огласим финальный список. Итак, живопись. Первое место — принц Ли До. Второе место — Дун Сунпо, сын министра культуры, третье — Чжан Чжуэй, младший сын посла Империи Мин. Чимин уставился в пустоту впереди себя. Не услышав своего имени, он ощутил колоссальное расстройство, поскольку был уверен в своих навыках рисования, но, по-видимому, смысл, вложенный им в рисунок, не пришёлся судьям по душе. Либо же он имел настолько дурную репутацию, что никто и не собирался его оценивать. Тэхён под боком его легонько потряс за руку. По крайней мере, у него ещё оставался шанс быть выбранным в других двух категориях. В стихосложении первое место одержал Намджун, что было ожидаемо — он был начитанным и обладал большим литературным даром, да и государственный экзамен кваго включал в себя стихосложение как дисциплину, а Намджун сдал его с первой же попытки. — Далее, — продолжал Хосок, — Музыканты. Первое место — Ким Тэхён, эмм… — Хосок застопорился и приблизил к себе лист, — Ким Тэхён из Андона, что бы это ни значило. — Он из семьи Мин, — подсказал судья, сидевший по левую руку от принца. — Второе — принц Ли До. Третье — принц… принц? Я не знаю такого принца. — Принцесса! Ли Сонкён! — послышался из толпы звонкий девичий голос. — Ты что здесь делаешь? Ты же женщина! Почему я тебя не видел?! — возмутился Хосок. — Ты выходил, когда я выступала, — насупилась девушка и сложила руки на груди. Она была одета в мужскую одежду, и судьи, видимо, даже не признали в ней женщину. — Охрана! — вскрикнул Хосок, — выведите её! По залу разнеслись смешки. Один из молодых людей вышел вперёд и закрыл собой девушку, не позволяя страже увести её. Это был Ли До — её брат, точная копия. Они были детьми королевы Мин, а значит и племянниками Юнги. Отдалённо, внешне они напоминали и Юнги, и Мин Джэ — главу клана и их дедушку. — Мы разберёмся с этим чуть позже, — как небывало, продолжил он. — Так, теперь певцы. Ну, тут наш китайский сын посла, — разглядывая бумагу, бросил он, — потом опять принц, потом Пак Чимин… А, прошу прощения, я не туда посмотрел. Так, заново. Всем известный Бэ Ён, Чжан Чжуэй и Ли До. У Чимина на мгновение сердце остановило свой ход. Он замер в ожидании оглашения последней категории. — Танцы. Первое место — Пак Чимин. Второе место, видимо, опять принцесса Ли Сонкён, третье место — Хван Вонбин, сын главы торговой палаты. Тэхён обнял Чимина крепко и радостно заверещал ему на ухо в общем шуме толпы. — Это значит, что ты, я и Намджун-хён будем все вместе! — пролепетал Тэхён. Чимин глубоко выдохнул и улыбнулся другу. Отлегло, но изнутри всё ещё подгрызало чувство досады из-за проигрыша в состязании между живописцами. — Теперь я оглашу финальный состав. Я оставил за собой возможность выбора любых комбинаций, но первым местам гарантировано попадание в группу. Итак, принц Ли До, сын министра финансов Ким Намджун, Ким Тэхён из семьи Мин, Пак Чимин и великолепный Бэ Ён, поразивший нас всех своим голосом — это первые пятеро. Далее, — Хосок выдержал драматичную паузу и продолжил, — Чжан Чжуэй, сын посла империи Мин. И, как ни стыдно это признавать — принцесса Сонкён, осмелившаяся сюда прийти. Поздравляю!***
Морозный воздух выжигал лёгкие изнутри. Снег под ногами давно превратился в грязное месиво, оседающее на чёрной коже солдатских сапог из-за нескольких ровных строев пеших войск, всадников и обозов впереди. Юнги ехал на гнедой лошади, погружённый в свои мысли, и пытался не заснуть, полностью и до костей продрогший. Не просто так говорили, что зима будет суровая. Он обернул вокруг себя какое-то подобие шарфа, но по ощущениям, уши уже были близки к тому, чтобы отвалиться от головы. Кожа на щеках была раздражена из-за снежной бури, поднятой суровыми горными ветрами. Уже около недели они были в пути к Северной границе. До этого Юнги почти с месяц провёл в крепости Намхансансон, что к юго-востоку от Ханяна. Там Чон Чонгук и ещё один генерал, возглавляющий этот поход выжимали из него душу изнурительными тренировками с мечом. Юнги посмотрел в сторону и увидел Чонгука, который ехал с ровной спиной, и, кажется, ему этот холод был нипочём. Он смотрел вдаль и, наверное, думал о чём-то своём. Мин так и не понял, что он за человек такой, несмотря на то время, проведенное с ним бок о бок. Не определился Юнги и с прозвищем для него. Второго генерала он про себя прозвал «Толстый», потому что он был низок и, очевидно, не худощав. Юнги — надо отдать должное королю — сделали не каким-то рядовым, который должен стоять с палкой над толпами ничего не понимающих крестьян, сосланных в полк, а членом их с генералами штаба. Его карьерный взлёт — от младшего сержанта южнокорейской армии до лейтенанта чосонской армии — был стремителен и беспощаден до смешного. Так он вознёсся до чина 9-го ранга, но заочно. Судьба снова связала жизнь Юнги и с войной, и с Севером. Всё, что с ним происходило, наилучшим образом иллюстрировало выражение «от судьбы не уйдешь». А ведь он радовался, что его война окончена! Так просто жизнь его обвела вокруг пальца, вновь напомнив Юнги о его месте. По свойственной человеку наивности он думал, что смог уйти от своей судьбы, но вот всё, что он имеет: тяжелый меч в ножнах, синяки от седла на заднице и обмороженный нос. Бонусом идёт риск умереть в первом же сражении и больше никогда не увидеть родных Чиминовых глаз. Не узнать, кто он, чёрт побери, такой. По Чимину он дико скучал, и так отчаянно хотел к нему вернуться, впервые в жизни полюбив, как он считал, по-настоящему. Жизненный опыт за плечами позволял принять этот факт его абсолютно безумной любви к младшему, но ни капли не облегчал горечи от вынужденной разлуки. Не было ни дня, когда бы он ни думал о Пак Чимине. О его открытой душе и тёплых объятиях, способных спасти даже от этого лютого холода. В груди болезненно ёкало каждый раз, как он вспоминал о нём. Это — нормальное явление для первых месяцев и лет романтических отношений, и тем болезненнее, когда вынужденная разлука давит на и так ослабленное сердце. Но надо отдать должное этой боли — из-за неё у него не оставалось сил на рефлексию новости о собственном происхождении. Он принял его как факт. Родной пятнадцатый век — это легко принять, если в этом пятнадцатом веке есть Чимин. Оставалось только надеяться, нет, — сделать всё возможное, чтобы вернуться. Несмотря на все трудности, он иногда ощущал такое яростное воодушевление, что был готов на всех порах мчать до границы, а затем и обратно, чтобы лично бросить головы изменщиков к ногам возлюбленного, но Чимин такой жест вряд ли бы оценил. С войны тяжело возвращаться. Юнги слышал об этом из уст отца и отцов своих товарищей. Ты — уже не ты, а совершенно другой человек, которого порой и родные не могут узнать… Чимин узнал Юнги спустя пятнадцать лет и один год войны, должен узнать и после этой их кампании. У Юнги за монотонной ездой было много времени на философию. Пятнадцатый век ранее представлялся ему далёким, диким средневековьем, но на деле — люди в нём были абсолютно такие же. Молились богам и совершали разные ритуалы, когда были не в силах дать чему-то разумное объяснение или повлиять на какие-то вещи. Ужасные войны двадцатого столетия, тоталитарные режимы — вот, что есть настоящее средневековье. Самые мрачные годы человеческой истории по сравнению с этими событиями были лучом света. Однако же жестокость человека — вещь вневременная. Как и любовь, которую ему посчастливилось познать. Всем мужчинам, говорила его тетка со стороны отца, в своей жизни нужно пройти войну. Какая же невыносимая дура была его тётка! Любовь безусловная и искренняя, с уважением к другому или другой — вот без чего мужчина не может себя определять. И без разницы — романтическая эта любовь или любовь к другу, родителям, любому ближнему. Хоть всему человечеству — не было бы этих ужасных войн, познай каждый хоть крупицу того, что Юнги чувствовал к Чимину. Они были предначертаны друг другу так же, как и Юнги был предначертан войне. Всё вокруг казалось таким тщетным. Он и раньше принимал судьбу, но теперь мог понять, что он — крупица, и люди все — пыль, и в этом симбиозе единственное, что имеет значение — это твоё счастье и счастье твоего ближнего. Так и творится жизнь. Он заулыбался сам своим мыслям. Возможно, он был не слишком здоров, раз поток сознания отнёс его к таким думам… Подхвати он воспаление лёгких, не оклемается ведь. Или туберкулёз, которого ему так удачно удалось избежать во время службы в 1950-м. Он сквозь толщу странных, смешанных мыслей и свист ветра услышал, как кто-то зовёт его по имени. — Мин Юнги, — подведя к нему свою лошадь, повторил Чонгук. — Младший сержант Мин Юнги, — бездумно поправил его Юнги по давней привычке из двадцатого века. Он так делал, когда Джихён в строю звал его хёном. Осознав свою оплошность, он поспешил исправиться. — То есть лейтенант. Чонгук странно посмотрел на него, выразительно выгнув бровь, а потом пояснил, зачем он его окликнул: — Проверяю, не умер ли ты. — Спасибо за беспокойство, генерал, — отозвался Мин. Он бы усмехнулся, если бы это не было сложно в такой ветер и холод. — Погодка сегодня так себе, может остановимся в ближайшей деревне? — Форпосты на границе не справляются. Вот-вот восставшие прорвут линию обороны, у нас нет времени на отдых, лейтенант, — криком пояснил ему генерал по прозвищу Толстый, неожиданно появившийся по другую руку от Юнги. Юнги согласно кивнул ему и вернулся к созерцанию зада чужой лошади, едущей перед ним и спины самого всадника. Клонило в сон. Он широко зевнул и вновь предался воспоминанием о том-сём. В воспоминаниях он пытался найти те кончики нитей, ведущих к его детству, которое он совсем не помнил.***
— Ну что, господин Пак, я могу вас поздравить? — Сокджин поприветствовал его в столовой дома кисен и с широкой улыбкой пригласил сесть за стол. Перед артистом выросла целая гора сладостей и фруктов, а также несколько красивых бутылок алкоголя. — Сливовое вино для вас. Небольшой праздничный банкет, — пояснил артист, видя замешательство Пака. — Спасибо, — скромно прожевал слова благодарности Чимин, — но я проиграл другим живописцам. Я не могу понять, почему, ведь я видел, какие рисунки сдавали другие конкурсанты… — возможно Чимин был излишне самонадеян, но с проигрышем в этой категории он смириться никак не мог. — На это может быть множество причин. Я видел ваши художества, вы достойно рисуете. Возможно, имеет место быть подкуп людей, судивших работы. Возможно, по мнению судей вы не так поняли указания и вложили в свою работу не тот смысл, что, конечно, абсолютно возмутительно — как кто-то может говорить, как правильно! — картинно возмутился Сокджин. — Мой танец был куда более провокативным, нежели рисунок… — Тохвасо, Академия художеств, сейчас очень ограничивает фантазию художников. В числе судей был её основатель и глава. Поинтересуйтесь у наследного принца, в чём дело. Он в общении очень приятный молодой человек, — закусывая сливой, отозвался Ким. — Я вам советую себя не ограничивать никогда. — Вы мне вчера советовали совершенно другое… — Вы путаете горячее с холодным. В остальном — да, а в искусстве никогда не делайте, — Сокджин наклонился к нему с улыбкой и погладил его руку, а затем протянул к его губам кусочек яркой хурмы. Чимин подцепил его зубами и скривился от того, как ягода вязала рот. — Меньше слушайте его, — с улыбкой на устах сказала неожиданно появившаяся Хваюн. Она присела с ними за один стол и окинула заинтересованным и немного голодным взглядом богатый стол. — Подозреваю, вас можно поздравить, господин Пак. — Кстати, раз все мы здесь собрались, я могу вам сказать, — Сокджин вытер сок фруктов со своих пальцев о салфетку и притянул к себе за горлышко одну из бутылок. — Бытует такое мнение, что за каждым великим мужчиной стоит великая женщина, — он замолк и оглядел Хваюн и Чимина, заговорщически улыбнувшись. — Думается мне, господин Пак, вы скоро покинете наш приют и будете жить где-то ещё. Поэтому я отдаю Хваюн в ваше распоряжение. Вы наверняка без слуг как без рук. — А как же её ремесло? — спросил он удивленно и посмотрел на пожавшую плечами девушку. — Убийства нынче не столь востребованы, а жить на что-то надо, — простодушно ответил Ким, — да и нашей Хваюн уже двадцать три. Чтобы найти хорошего мужа, Хваюн нужно иметь хорошую историю. Служба у вас обеспечит ей лучшее будущее. Ежели она останется тут, так и помрет в девках и без денег. — Я буду вас учить танцам и готовить вам пищу. Буду следить, чтобы вы не запили, — со смешком сказала Хваюн. — Так ты ведь не рабыня, — резонно возразил Чимин. — Но всё-таки кисен, что ненамного лучше. Возьмите её себе прислугой. Ваше право, конечно, отказаться, — сказал ему Ким и развел руками. — Ладно, — согласился Чимин, все еще растерянный от неожиданного предложения, — Не то чтобы я был сильно против, но ведь и я — не верх чести в нынешнее время… — Ох, очернить вы меня точно не очерните, господин Пак. Вы ещё поднимите свой статус, — заверила его Хваюн. — Вы ведь теперь вхожи во дворец, только подумайте! — воскликнула она в восхищении. — Ну вот, поздравляю с обретением личной прислуги. Платите ей исправно и не обижайте, — Сокджин огладил плечо девушки и приобнял её легонько. Она охотно прижалась к нему. — Она мне как сестрёнка, так что берегитесь, если что не так сделаете, — Сокджин пригрозил Чимину пальцем и по-доброму засмеялся. — Душа моя, этот банкет и в честь тебя. Зови девчонок, — Сокджин потрепал девушку по волосам. Она встала и помчалась звать своих подруг.***
Совсем скоро состоялся его третий за столь непродолжительный срок переезд. На этот раз рядом с ним была Хваюн, сменившая яркие одеяния кисен на скромное платье городской девушки и целомудренную косу. Тем не менее багажа разных тряпок у неё с собой было больше, чем у Чимина. Она с задорным прищуром кошачьих глаз и широкой улыбкой говорила, что с таким успехом они могут объединить свои гардеробы. Чимин уже носил её мантии, поэтому отчасти это было осуществимо и впоследствии. С Хваюн ему было комфортно — она была возраста Юнги, всегда готова была его поддержать и ладно готовила. Он, однако, сомневался, что в дальнейшем ему удастся содержать их обоих с их страстью к дорогим вещам и качественной выпивке. Он впервые в жизни задумался о своём бюджете. За победу в конкурсе он получил денежное вознаграждение, а вступление в импровизированную трупу кронпринца гарантировало ему ежемесячное содержание. Драгоценности и жалкие остатки стипендии, что он получал в Сонгюнгване, составляли оставшуюся часть его бюджета. Ему удалось найти дом в городе в получасе ходьбы от дворца. Дом был небольшим, с соломенной крышей и скромно обставленный, но со своей кухней и хорошим термальным отоплением. К тому же в доме было две комнаты для них с Хваюн. Он всё ещё не желал ни к кому подселяться, хоть Тэхён и продолжал звать его в поместье Мин. В целом, будни текли довольно вяло. Воодушевление сошло на нет после того, как Чимин преодолел эти испытания. Боевой настрой сменился апатией. Кронпринц не спешил созывать артистов: до их первого собрания оставалось ещё две недели. Если бы не Хваюн, Чимин бы основательно запил, так что идея Ким Сокджина обернулась не столь безумной, какой она казалась на первый взгляд. Пак всё чаще задумывался о содеянном, уже с куда большей долей сожаления, чем раньше. Он действительно всё бессовестно просрал в этой жизни, хоть и был теперь вхож во дворец — с такими моральными принципами его с тем же успехом могли выставить оттуда. А теперь на попечении у него была Хваюн, за которую он отвечает. Чем он мог заработать им на жизнь? Разве что рисунками, но и рисунки его, как оказалось, не имеют никакой ценности и вряд ли будут продаваться. Он начал терзаться мыслью о том, что подставил своими поступками Юнги. Что теперь им не быть вместе, ведь он теперь — грязь, в сторону которой доблестный муж и гражданин не должен и дышать. Даже если Юнги примет его таким, он не сможет его опорочить. Не сможет остаться с ним вместе. Не позволит этому случиться. «Чудовище» Да, он чудовище — всегда им был. Уродливое создание, которое не должно было появляться на свет. Его не убили из-за Юнги. Юнги его спас, зачем? Готов был замарать свои руки, как замарал их Пак, с тем лишь отличием, что руки Пака были и так грязны, покрыты гнойными язвами. Господин Ким был прав — он не может подавать чай другим, но и господин Ким не знал о нём всей правды. «Зачем, хён?» Лёжа в кровати, переживая очередную бессонную ночь, насиловавшую его душевными муками, он в сотый раз вспоминал те презрительные взгляды его соперников на состязаниях. Среди них чётко выделялись взгляды принца Ли До и принцессы Ли Сонкён — племянников Юнги. Он представлял, как Юнги смотрит на него так же своими глазами. Родственники были похожи между собой — оттого это было легко и особенно болезненно воображать… Он задавил рёв в подушку, чтобы не разбудить Хваюн, спавшую в соседней комнатке. Избив пропитанную ядовитыми слезами подушку, он несколько раз повернулся на постели, жадно хватая воздух. Он задержал дыхание, не желая отравлять атмосферу в комнате. К чему эта маскировка с запахами цветов? Из дерьма не слепишь розу… И тем более не спрячешь тлетворной гнили каплями эфирных масел. С ненавистью он пнул одеяло и вышел во двор дома, босыми пальцами вороша снег. Он видел наяву, как его следы на белоснежном покрове проступали кровавыми пятнами. Мороз не отрезвлял, но удовлетворял потребность в самонаказании. На улице он мог плакать, не боясь быть услышанным — окна повсюду были закрыты из-за метели. В этот момент он думал, что самолично разрушил их совместное с Юнги будущее… Своя собственная судьба без старшего рядом его не особо волновала, оттого жизнь представлялась тягостью. Был ли у него выбор, мог ли он не уходить от Кимов? Возможно, был, но и та, его прошлая жизнь, не могла называться ничем хорошим. Там он проживал жизнь мальчика для битья. Господин Ким вымещал на нём всю злость, которую не мог обратить на Намджуна, он был ненавистен главе дома сам по себе. Чимин неоднократно повторял себе непреложную истину, заключавшуюся в том, что он никому не был нужен и собственная жизнь была не мила, тем более отныне, когда он понимал, что Мину он, скорее всего, будет противен. Как же хотелось в этот момент взять тот осколок вазы, острым краем вонзившийся в шею преступника, и направить его в центр собственной грудной клетки, где на куски разрывалось бесполезное сердце. Он упал на снег и скрутился, болезненно скуля от пробирающегося под кожу вплоть до костей холода. Было так горько и так стыдно перед Юнги-хёном за то, что он полюбил именно его. Он не достоин этой любви и никогда не заслуживал и одного его взгляда. Луны в небе не было, не было и шансов надеяться на то, что из него можно вылепить что-то годное. В бурых небесах не было света. Только очаг у калитки догорал. Не сдавался ветру и снежной буре до последнего. Чимин был готов сдаться. Он закрыл лицо руками, но чувствовал и слышал, как Хваюн его тянет на себя и просит вернуться в тепло. Она присела на футон рядом с ним и серьёзно заглянула в глаза. — Господин Пак, я вызываю шамана завтра же. Вам плохо. — Я в порядке. Я согрелся, — ответил ей Чимин, избегая её карих радужек в свете одинокой свечи в её руках. Его всё еще немного потряхивало, но он почти согрелся, укрытый пуховым платком и одеялами. — Я не о том. Вы больны душой, — она постаралась сказать это мягчайшим из возможных образов, оглаживая тёплой маленькой ладонью его скрюченную спину. Её пальцы надавили слегка на его рёбра. Она не могла не заметить, что он плохо ест, ведь не доедал её стряпню и на самом деле не мог сказать, хорошо она готовит или нет, потому что не чувствовал вкуса пищи, а потреблял, что дают, потому что так надо. Уже в доме кисен он подсел на регулярные пропуски пищи, стараясь привести себя в форму, пригодную для ладного танца. Что ж, это сработало — он прошёл прослушивания именно благодаря этому танцу. — Я знаю. «Что я псих» — Нет, вы не знаете, — она резко потянула его на себя за плечи и отставила свечу на пол, следом снова хватая его руки. — Вы думаете, что вы какой-то не такой, на самом деле вам нужна поддержка. С вами всё хорошо. Вы нормальный, но немного приболели. — Зачем ты обращаешься ко мне на «вы»? Хваюн… Нуна… в сундуке деньги, которые я выручил. В бархатном мешочке драгоценности. Забирай всё и уходи. Он высвободился из её объятий и постарался отвернуться, но забыл, что Хваюн — мастерица боевых искусств. Она своими тонюсенькими, но сильными руками не дала ему от неё отползти и потянула на себя, заставляя упасть себе в объятия. Он уткнулся ей в грудь… впервые в жизни ощущая что-то похожее на материнские объятия. Когда Намджун и его сёстры были маленькими, когда Чимин видел, как госпожа Сон была с Юнги, ему всегда было интересно, каково это — когда тебя обнимает мать. Что чувствует ребёнок в это время? Есть ли у них особая ментальная связь? Он лбом уткнулся ей в плечо, взвыв от откровения, случившегося с ним. От неё приятно пахло её стряпней и горячим молоком. Только от Юнги он чувствовал большее тепло… Она обнимала его и как мать, и как сестра, и как лучший друг. Тэхёнова боль не была настолько глубока, чтобы он его понял на этом уровне. Что было в этой жизни с Хваюн, что она так глубоко его смогла разглядеть? Или это и есть пресловутая женская магия? Так почему все вокруг твердят, что женщины нечестивы? Она укачивала его, как младенца в своих руках и гладила его волосы, пробуждая давно забытые воспоминания из глубокого детства. У него были родители. Ключевое слово — «были». Да сплыли… И в этом неведении он из года в год изводил себя. Что, если они его бросили, раньше других разглядев в нём монстра? Почему не взяли с собой в чёртов Китай? Почему обрекли на насилие?