***
— Перегруппировка! — донеслось до сознания, и картинка перед глазами прояснилась. Юнги повернул голову и увидел лицо Чонгука так близко, как никогда не видел. Его профиль, выдающийся нос, искажённое ожесточением лицо. Он держал его за талию, а выбитое плечо Мина уложил на своё. Он нёс Юнги на себе, выставив вперёд руку с мечом, защищая обоих. Расфокусированным взглядом Юнги нашёл меч во второй своей руке. Он не выпускал его даже несмотря на срыв. Костяшки на этой руке побелели от напряжения. Мин ослабил хватку на мече и почувствовал ноющую боль в пальцах, ладони и кисти руки. — Генерал Чон… — растерянно протянул Юнги. — Идти можешь? — не глядя на него, спросил Чонгук. — Да. Генерал отпустил его и Мин, пошатнувшись, упёрся в землю обеими ногами. Голова всё ещё была тяжёлая, а всё тело ныло от невыносимой усталости. Чон свистом подозвал к себе лошадь и вскочил на неё одним рывком, когда та подоспела. Он протянул свою раскрытую ладонь Юнги, чтобы он сел на лошади позади него. — Мы отступаем, — пояснил Чонгук, — нужно отдохнуть и обдумать стратегию. Они достигли лагеря за несколько минут. Чонгук помог ему спуститься с лошади и, придерживая его, отвёл в шатёр, где дал воды, чтобы он мог умыться и утолить жажду. Там их ожидали другие люди из командования. Мин распластался на сундуке и жадно припал к кожаной фляге, только сейчас осознав, насколько во рту всё пересохло. Кровотечение из подбитой щеки не останавливалось, и он сплюнул на землю, прополоскав рот водой. А Чонгук… Хоть и был залит кровью с головы до ног, действовал уверенно и двигался так, будто не было этих изнуряющих часов ожесточённых сражений, в которых тот лично положил чуть ли не треть состава вражеской армии. Мин понимал ныне, после битвы, как в столь молодом возрасте Чон стал генералом. Чин его отца хоть и сыграл в этом решающую роль, тем не менее, Чонгук был достойным своего имени. Настоящим воином из исторических саг… Но он не помнил его имени в исторических хрониках. Возможно, память подвела, а может что стрясётся с ним в будущем. Юнги, подумав об этом, замер с полным воды ртом и уставился в пустоту расфокусированным взглядом. Мурашки пробежали по позвоночнику. Ему нужно избавляться от привычки сравнивать увиденное со словами из учебников. — Это люди Джэбэ. Хорошо, если нам удастся его взять. У нас больше потерь, но и их силы на исходе, — поведал всем собравшимся Чон. — Позвольте возразить! — прогремел комендант. — Нас не хватит на ещё одну атаку. Нужно отступать. — Господин Чхве, я здесь генерал, — коротко взглянув на коменданта, возразил Чонгук. — Силы конницы практически равны. Мы должны взять их в круг и не позволить им сделать этого первыми. Тогда победа будет у нас в руках. Юнги закашлялся, ненадолго привлекая внимание всех присутствующих. Комендант смерил Чонгука напряжённым взглядом и, явно не одобряя позиции того, согласился. Неясно, генерал Чон отдавал сейчас распоряжения или молодой парень на закате пубертата. Второй точно бы не принял поражения… А за первого должны были говорить его амбиции. Юнги не горел желанием пускаться в очередной мозговой штурм и предлагать что-то иное. Его и не спрашивали, поскольку его контузия самым очевидным образом давала о себе знать. На себя Юнги было страшно смотреть — столько крови на его руках ещё не было… Всё-таки огнестрельное оружие даёт более чистый результат. И наверняка менее болезненный для жертвы. Как укольчик — раз, и всё. Отчасти он был согласен с Чонгуком — бежать сейчас было бы трусостью и делом сомнительным — их могли догнать и перебить. С другой стороны… Он был не в том ранге, чтобы сказать однозначное «да» и понести ответственность за все последующие жертвы. Чонгук покинул шатёр, и Юнги вышел следом за ним, почувствовав, наконец, что его ноги могут уже увереннее ступать по земле. Оставаться там было не лучшим решением — он чувствовал на себе тяжёлые взгляды. «Ну их всех к чёрту» — подумал Юнги. Он остановился рядом с Чонгуком, который сухой тряпкой проходился по своему седлу. Нужно было поблагодарить Чонгука за оказанную помощь, но он просто не представлял, как подступиться к этому человеку… Плюнув на всё, решил расправиться с этим просто и сразу, на месте: — Спасибо, генерал. Вы мне жизнь спасли. — Не за что, лейтенант… — проговорил Чон и прекратил натирать до блеска своё седло, неожиданно развернувшись к Юнги лицом. Он, как и ранее, нахмурил свои густые брови, одна из которых была рассечена в битве, прежде чем заговорить о чём-то. — У тебя контузия… Я видел это у солдат, повидавших самые страшные сражения. На лице Юнги брови вверх взметнулись от неожиданного сочувствия Чонгука к нему. — Если считаешь, что ты в силах, можешь пойти в эту атаку. Если нет — я пойму… — Генерал… — от неожиданности Юнги и не знал, что ответить. У него действительно была контузия. Чонгук как опытный воин разглядел это в нём. И Мин был ему за это благодарен. Но вместе с тем, он хотел показать, что он не бесполезен на поле боя. И себе, и Чонгуку, и всем людям в этом чёртовом средневековье. Поэтому он сообщил Чонгуку, что пойдёт в новую атаку. Тот с пониманием кивнул в ответ. — Я тебе честно скажу, что шансы на победу невелики, — зачем-то продолжил говорить с ним генерал. — Почему мы не отступим и не пойдём в атаку в следующий раз? — решился узнать Юнги. — Потому что следующий раз может настать ещё нескоро… Но мы должны дать ему понять, что не лыком шиты. — Никто вас не поймёт, — перефразировал для себя Юнги его замысел, поражённый, встретившись взглядом с Чоном, который в подтверждение его слов лишь опустил голову. Реальная причина второго наступления никем не будет понята. И Мин её не понимал, — «не лыком шиты?» Разве показ яиц стоит ещё нескольких сотен погубленных жизней? Но отчего-то хотел верить Чонгуку… Не станет же он намеренно губить их войско? Значит, и смысл в этом действии имеется. — Объясните мне всё, генерал. Я не стану вас осуждать. Я не в том положении… Юнги не нужен был следующий раз. Он хотел вернуться в Ханян. Чтобы продолжить распутывать этот клубок тайн. Чтобы провести с возлюбленным, возможно, жизнь. Отчего-то всё это время ему казалось, что Чимину без него приходится туго. Он оставил его беззащитным ради войны, в которой он не хотел участвовать. Отвоевал своё. При этом состояние боя уже ощущалось так естественно, будто он всю жизнь занимался этим, и страх, что был в самых первых битвах, поутих. Видно, это и было тем, что называл военным опытом. Ненадолго промолчав, в конце он добавил: — Я согласен с вашим планом. — Потом, — бросил ему Чон, замявшись на месте с понуренной головой. Так же, не глядя на него, он ушёл прочь — готовиться ко второй атаке. Снова это «потом», которое, возможно, никогда не настанет. Юнги приходилось много ждать в этой жизни. Подождёт он и вновь, если таковы условия Чонгука. Одно радует — они, наконец, переговорят, если выживут оба в огне второго наступления. Где-то вдалеке чжурчженьское войско зализывало раны, а по полю боя, словно коршуны, за компанию с реальными птицами, поедавшими мёртвую плоть, кружили всадники. Они подбирали ценное. Своё и чужое. Около полудня они пошли в запланированную атаку. Враги сами пустились вперёд, желая отогнать чосонцев к границе, поэтому, как оказалось, план Чонгука имел какое-то разумное зерно: на них и так бы наступили. Юнги получил новую лошадь и старался быть бережнее — подбитое плечо и грудь ни на секунду не переставали давать о себе знать. Чонгук, залитый кровью врага, разбивал эшелоны, пробирая себе путь к центру, где на мощной лошади отдавал свои распоряжения столь же мощный всадник. Мин рассудил, что это и был Джэбэ. Отчего-то одно это имя внушало трепет, а вместе с ним и интерес.***
Со дня визита бывшего воспитателя, чуть не обернувшегося бедой, прошло около двух недель. Может быть больше. Пак сам себе затруднялся ответить — сутки сливались в одну сплошную клейкую массу; короткий световой день только потворствовал этому внутреннему ощущению. По признанию его служанки, и по улицам люди все ходили, как сонные мухи. Чимин на улице уже давно не был… До того как болезнь скосила его, он выходил только во двор, и то ночью — смотрел на луну подолгу или срывался на весь свет там же, чтобы не разбудить Хваюн. Что страшного было бы, разбуди он служанку? Так повелось, что Хваюн была ему больше, чем служанкой, — она была его подругой, а все слова любви, поддержки, жалости наконец, ранили больнее ножа. От неё и от Тэхёна, от Намджуна. На какую-то долю он чувствовал свою вину перед ними. Он пытался убежать от зависимости от других людей, но оказался ещё более беспомощным, чем когда-либо. Все с ним снова носились, как с ребёнком или пожилым родственником — не только целовали в лобик, меняли примочки и кормили кашей, но и отмазывали перед уголовным судом за вещи, коих он не совершал. Правосудие так и не пришло по его голову. Заседание перенесли ещё на две недели, дело не двигалось. За него где-то там хлопотал Ким Сокджин и семья королевы. Пак понимал, что те, скорее всего, попросят что-то взамен, но не представлял, что бы он мог им предложить. В остальном он был не против такого расклада, ведь сразу избрал их в союзники. Он не думал в этот момент отчаяния, что, если полагаться на помощь тех, кто сильнее тебя, итог может быть неутешительным. Юнги бы наверняка подсказал ему, как правильнее, но хёна не было рядом. Приходилось учиться всему самостоятельно и делать первые шаги в этом жестоком мире, ударяясь, падая иногда в грязь лицом. С ним рядом денно и нощно была только Хваюн, которая готовила, убирала, стирала, лечила. В общем-то восполняла весь функционал множественной прислуги из дома Кимов в одиночку. Но пока Хваюн у него служила, кое-что ему не давало покоя. Чимин пошёл на поправку, чем удивил всех присутствующих при его приступах. Казалось бы, сто несчастий, свалившихся на него за столь короткий срок, и серьёзность воспалительного процесса под рёбрами не оставляли ему и шанса выжить даже при той крепости организма, что была у молодого парня. Но он выкарабкался, казалось, назло всему свету. Он всё ещё много спал и мало ходил — физически было тяжело порой даже встать с постели, но врач ему назначил короткие прогулки при условии того, что одет он будет тепло. Так, Чимин нашёл в себе силы выйти во двор и увидеть белый свет, но с удивлением не обнаружил в их с Хваюн пожитках мантии, что одалживал бывало у неё. — Хваюн-а, — позвал Чимин служанку громко — так, чтобы услышала из своей комнаты, но ослабленный болезнью голос сорвался, и он прочистил горло, осев на пол с тряпками в руках. Шелка, хранящиеся в сундуках, начала есть моль… Противного жухло-серого цвета крылышки насекомого были рассыпаны по дну сундука. Но то были вещи летние. — Что, молодой господин? — раскрывая дверь в комнату, спросила девушка. — Где соболиная мантия? С красным подкладом. Ты что, её носишь? — осторожно задал он свой вопрос, поражаясь тому, как, должно быть, странно выглядит Хваюн на рынке в такой шикарной мантии. Больше, насколько ему было известно, она никуда и не ходила. Хваюн прикрыла рот, вытягивая губы в тонкую линию. Она поспешила спрятать свой взгляд — развернулась к двери лицом, чтобы её закрыть, и после прошла мимо Пака в центр комнаты. — Я продала её, — ответила, наконец, девушка. — У нас перестало хватать денег? Пришлось дать взятку? — удивлённый, начал он осыпать её вопросами. — В чём дело? — Это моя мантия, господин Пак, она принадлежала мне, и я её продала, — отрезала она и села на укрытый для тепла циновками пол рядом с ним. Она принялась разворошенные им вещи складывать обратно, перед этим покопавшись в сундуке, выудила снизу серый ватник. — Если хотите выйти, вот пальто, тёплое. Да, видок не очень, но и красоваться здесь не перед кем… — Зачем ты её продала? Я бы выкупил её у тебя. Тебе нужны деньги? — не прекращал он расспрашивать. — Господин Пак, — оборвала она его. — Ложитесь в постель. Сегодня холодный северный ветер дует, на улице метель. Думаю, вам лучше пока посидеть в тепле. Чимин опустил руки, сжимавшие убогий на вид ватник и проводил вышедшую из комнаты девушку настороженным взглядом. Он не взял из поместья Ким много вещей, потому что не мог уместить всё в одном сундуке. У него была зимняя жилетка и теплые турумаги, но в мантии он чувствовал себя комфортнее и теплее. Но более всего насторожил именно факт продажи. Неужто копит себе на приданое? Так зачем продавать, если вещи тоже считаются? Неужто кому-то задолжала? А может дом кисен всё никак её не хочет отпускать… И Ким Сокджин имеет к этому прямое отношение. В сундуке он увидел свои веера, с которыми танцевал перед кронпринцем и стаей нечестных судей. Мандаринового цвета пёрышки свалялись в кое-каких местах, но усеянные ими веера оставались по-прежнему очень красивыми, особенно в движении. Чимин взял один из вееров в руку, развернул его и всмотрелся в него внимательнее, подняв к свету. На деревянной ручке веера, покрытой чёрным лаком, был высечен иероглиф «плод». Эти веера были ещё у него в детстве. Подарок отца, который хотел, чтобы он танцевал. — Странно… Почему плод… — вслух протянул он, задумавшись, сложил веер и убрал его обратно в сундук.***
Под вечер к нему пришли Намджун и Тэхён. Они вручили ему корзину сладостей и пару лунных пирогов. В преддверии Нового года не оставили его в одиночестве с Хваюн. Они выпили немного и побеседовали на отвлечённые темы. Товарищи не скрывали радости от того, что Чимин, наконец, начал приходить в себя. Ни про суд, ни про что-либо ещё из списка забот Пака они не говорили, но всё это время Чимин не мог избавиться от мысли о том, что отец Намджуна пытался с ним сделать. Он терзался раздумьями о том, что было бы лучше — рассказать ему об этом или оставить в неведении… Но в итоге решился высказаться, когда они проводили Тэхёна в путь до дома. Всего, что произошло в тот день, он решил не рассказывать, а лишь обозначить факт неожиданного визита. — Хён. Твой отец приходил… — начал опасливо говорить он, поёрзав на подушке. — Я знаю, — отставив стопку с напитком, ответил Ким. — Я хотел поговорить с тобой об этом… Он не церемонился с тобой, верно? — с досадой он усмехнулся. Чимин поджал губы и закивал. Нервно начал теребить ленту на конце косы, в которую были заплетены его волосы. При одной мысли об этом визите его пальцы начинали подрагивать, а ладони — потеть. Не церемонился — это мягко сказано, но Намджуну будет неприятно услышать всю правду, а его реакция была непредсказуема. — На самом деле… Прости ты его, дело бы закончилось на этом. Чимин уловил в его интонации упрёк и резко нахмурился. — И что теперь? — Под него все роют. Скорее всего его ждёт отставка… Но он не делал ничего плохого, он отлично справлялся с обязанностями министра и не брал взяток. Все приписанные им тебе преступления с лёгкостью навешают на него. Семья… под угрозой. Я тоже… — вздохнул Ким. — Его величество уже отстранил его от дел Тайного совета. — А что с моим судом? — Чимин-а, я не знаю, — ответил ему Намджун, а затем продолжил говорить, будто суд Чимина — это какая-то мелочь, не стоившая и упоминания в разговоре. — К нам в особняк приходили. Изъяли документы. Вероятно, не будет никакого суда. Дело набрало обороты. Намджун замолчал и подсел ближе, нагнувшись через стол, добавил уже тише: — Это уже политическое дело, Чимин, — он вздёрнул подбородок и направил на него свой напряженный взгляд. — Скажи мне, что ты не объединялся с Королевой Мин. Это опасная затея… — Я ничего не предпринимал. Вероятно, её группировка просто использует мой случай, — извернулся он. — Чимин-а, в этой ситуации тебе не выйти сухим из воды. Ты ввязался в интриги. Это всё артист Ким, я прав? — тон его голоса ожесточился. — Так мне нужно было ему простить… Всё, что он сделал? Не губить и его, и твою карьеру, которая, кстати, тебе совсем не сдалась? — атаковал в ответ. — Да. — Ты хоть знаешь, что он пытался сделать, когда пришёл сюда? — видит Хванин, Чимин не собирался этого говорить, но слова Намджуна стали как ножом по сердцу. Его губы начали дрожать, и он почувствовал, как горечью оседают на языке, слова, которых он не хотел говорить. Слова, готовые вот-вот сорваться с уст. — Что? — Он пытался мной воспользоваться. Сердце ещё до признания зашлось быстрым ритмом, а после того, как он произнёс роковые слова, и вовсе на миг остановилось. Он задышал глубоко, из-за чего закашлялся и прикрыл рот смятым платком, устремляя свой взгляд в сторону. Чимин не хотел видеть, как Намджун смотрит на него. Не хотел видеть, как невесёлая нервная ухмылка появляется на его лице, как брови устремляются к переносице и Ким в неверии качает головой. — Что за бред, Пак Чимин? — Намджун подскочил на ноги и возвысился над ним. Обойдя стол, он присел на колено перед Паком и схватил его за плечо. Чимин не смотрел на него более и пытался избежать взгляда глаза в глаза. — Что ты вообще несёшь? Какого демона? — хватка Намджуна на плече усилилась, и он встряхнул Чимина. — Не смей спекулировать на таких жестоких выдумках! Ты ничем не лучше, чем он! Заимей гордость… — Я не лгу. Но я и не говорил об этом никому… — А она? Твоя девка? Это Ким Сокджин всё придумал?! Чимин дёрнул плечом, чтобы Ким его отпустил, и в конечном счёте сам отбросил его руки. Посмотрел в глаза напротив — в их взгляде было неверие, разочарование, гнев — соединение самых ярких эмоций. Ким схватил его под локоть и рывком заставил подняться на ноги. Чимин безумно устал. Он не хотел никому ничего доказывать. Он знал, что Ким ему не поверит и будет защищать своего отца, свою семью. Чимин не был частью этой семьи. Сын был готов простить родителю любые грехи. Кимы всегда были преданы власти и себе. Своим союзникам. Чимин выпал из этой круговой поруки… И разрушил своими руками братскую связь. Возможно, Намджун подумает трезво, когда остынет, возможно нет. Чимин не знал никогда привязанности к родителю. Ему было не к кому привязываться, кроме как к Юнги. Он бы сам наверняка простил бы Мину всё что угодно. — Хённим, тебе будет лучше сейчас уйти, — проговорил Чимин и изнемождено вздохнул. — Тебе нравится всё это внимание к себе, да? Почувствовал, что что-то можешь в этом мире?! Это мой отец, Чимин! Ты погубил нашу семью! Мой клан! — стал кричать на него Ким. — Намджун, прошу, оставь меня! Я всё сказал, что мог. Я не хочу его прощать. Это моё право! Пусть он поплатится за всё, что сделал… Я уверен, что вселенское и меня когда-то проучит за мои деяния… Да и какой смысл мне публично обвинять его в этом?! Моя репутация и так ниже некуда! — Мысли, я вижу, тебе с трудом даются. Болезнь отравила твой рассудок, — Намджун сказал как отрезал. Он отвернулся от Чимина и принялся собираться домой, игнорируя его нахождение в комнате. Нашёл на сундуке шляпу и пошёл на выход обуваться. А перед тем, как уйти, посмотрел на него, стоя уже на выходе и сказал: — На меня можешь больше не рассчитывать.***
— Лучик солнца снова коснулся вашего прелестного личика, господин Пак, — с этими словами Сокджин перегнулся через столик и ткнул его легонько пальцем посреди лба. Чимин отбросил его руку от себя и недовольно нахмурил брови. — Не позволяй себе лишнего. — И в мыслях не было… Так вы хотите, чтобы я восстановил всю последовательность событий для вас? И что-то ещё? — Ты же зачем-то проделал столь долгий путь до сюда. Ким в ответ ласково и немного устрашающе улыбнулся и отхлебнул чаю из пиалы. Отложив её, он начал свой рассказ, так, словно это была очередная причта. Чимин внимательно его слушал. — Королевский советник, господин Шин потребовал, чтобы министр Ким извинился перед вами за все злоключения, что он по уверению ваших защитников допустил в отношении вас, — уловив удивлённый взгляд Чимина, Сокджин пояснил следом: — Да-да, мы с молодым господином Кимом, пока он был на вашей стороне, взяли на себя смелость привлечь очевидцев. Я вложил эти слова в уста нужному человеку, вероятно, они дошли до короля. В общем, поскольку вы не пошли на досудебное соглашение, стало очевидно, что ваша обида столь велика, что эта ситуация порочит облик министра. Его отстранили и сослали в родовое поместье в Канвондо… — Получается Намджун мне помог, а я уничтожил его семью… Чимин много думал об их с Намджуном разговоре, обвинял себя в поспешности и болезненно воспринимал разрыв их многолетних дружеско-братских отношений, но теперь вина его захлестнула в полной мере, с головой. Он начинал думать, что и то, что министр с ним пытался сделать, было не столь серьёзным проступком, чтобы наказывать его разрушением выстроенной упорным и честным трудом карьеры. — Подумайте сами. Это было его решение. Он наверняка, как взрослый человек и неглупый политик, взвесил все риски и не просто так пошёл против отца. Не думайте о чувствах других, если хотите в чём-то преуспеть. Примите это как данность. — Он остался работать в министерстве? — Нет, он ушёл, остался только в труппе. Он мог остаться, но на его карьере этот случай оставил бы отпечаток. — Он никогда не хотел быть политиком… — Возможно, вы ему просто помогли принять это непростое решение. Как ребёнок, он пытался защитить своего отца. Вместе с тем он освободился от его оков… Если ему хватит смелости, он ещё оценит ваш поступок. Чимин решил прекратить на этом обсуждение темы Кимов. Ему казалось неправильным обсуждать Намджуна с артистом. Ему не терпелось узнать, в каком он теперь статусе. Что он остался должен тем, кто вывели его из-под суда. — Вы, вероятно, ожидаете, что я вам скажу что-то о ваших новых обязанностях, но для вступления в агентурные сети вы ещё слишком наивны и планов на вас никаких нет, но это ненадолго, — на лице артиста проявилась лёгкая усмешка. — Просто лечитесь и возвращайтесь в труппу, мы все вас там ждём. Чимин поджал губы и потупил взгляд в пол, разочарованный. — Вряд ли я смогу когда-нибудь танцевать так же… Мне тяжело даже по дому ходить. А ведь именно за танцы я попал туда. — Вам быстро найдётся применение, — Сокджин замолк на какое-то время, а затем спросил вкрадчиво: — Вы ведь всё ещё думаете о мести? Я не знаю, как вас встряхнуть, чтобы вы начали хоть что-то делать… — он поднял глаза к потолку и оглядел его, тяжело вздыхая. Немного наигранно прозвучали его слова. Чимин глубоко задумался над вопросом Кима. Королевская власть устранила его противника в лице министра Кима, и Чимин уже не понимал абсолютно ничего из происходившего с ним. Конечно, Королева Мин и её группировка во власти сыграли в этом решающую роль, но он не был ни в чём уверен. За неимением полноты информации он оказался в потёмках, где неясно — кто друг, а кто враг. Намджун, которого он считал другом, в результате стал врагом. Из-за вины, которую Чимин чувствовал перед ним, он много думал об увещеваниях брата прекратить это дело, этот «подростковый бунт». Пак не был уверен в правильности своих поступков и шёл по миру на ощупь. Пока с него не спрашивали, в руках оставалась относительная свобода выбора, но вступи он в игру в полной мере, неясно, где окажется в итоге, и останется ли у него хоть что-нибудь за душой. Останется ли он в живых. — В смысле «встряхнуть»? — Чимин напрягся, наконец, вдумавшись в смысл слов Сокджина. — Ты не заметил, что я был при смерти несколько недель? Я не отступлюсь от своей цели. Он уже вступил в эту игру, давать заднюю поздно. Юнги не вернулся, не вернулись и его родители, король не ответил за жестокость. Это всё, что его волновало и будет волновать, пока Чимин собственными руками не вернёт, не отомстит. Сокджин продемонстрировал широкую довольную улыбку в ответ. Сделка с дьяволом была заключена. Неожиданно, с символическим стуком в комнату вошла Хваюн. Она подбежала к Паку; присев на пол рядом, она протянула ему сложенную вдвое записку. — С извозчиком пришла только что. От господина Ким Тэхёна. Чимин настороженно посмотрел на листок в её пальцах. Он потянулся к записке, но остановился на полпути. Почему с извозчиком и в срочном порядке? Почему не передал лично? У Чимина затряслись руки в волнении. Он испугался. Прикоснуться к бумаге было страшно. Он знал, что в ней содержатся новости с фронта. Он боялся обнаружить там роковые слова. Сокджин, видя его неуверенность, взял из рук Хваюн бумагу сам. Развернул её, пробежался глазами и серьёзно нахмурился, убирая дежурную улыбку со своего лица. — Нападение на чжурчжэней провалилось. Генерал Чон пропал без вести.