***
— Юнги, хён! Мин услышал над собой ласковый, высокий детский голос. Он нашёптывал его имя. Маленькие руки обхватили его голову и взъерошили волосы. Юнги раскрыл глаза и увидел перед собой озорную улыбку Чимина — пухлощёкого, запыхавшегося, совсем маленького. — Ты уснул, и весь в туши! — пролепетал тот своим звонким детским голоском. Юнги нашёл в своих маленьких руках тетрадь. Он сидел в комнате, спиной прислонившись к стене. Пока он не уснул, он что-то писал. Чимин облизнул пальчики и потянулся к его щеке, чтобы стереть тушь, но Юнги не позволил ему коснуться себя и взял его за руку. — Я сам, — пробурчал он и принялся тереть ладонью щёку. — Здесь? — спросил он Чимина. — Левее. — Тут? — Ниже-е, — протянул Чимин и залился звонким смехом от того, что Мин никак не мог найти разводов туши на лице. Дверь в комнату приоткрылась, и Юнги увидел незнакомую женщину. Она подошла к ним и встала, уперев руки в бока. — Айгу-у, Юнни, ты что, заснул? — женщина по-доброму усмехнулась и присела на корточки рядом. — Да ты перемазался в туши. Чимин-а, почему ты не сказал хёну, что он испачкался? — Я ему сказал, — надув губы, проговорил Пак. — Госпожа Сон, он не дал мне себе помочь! — Чимин принялся оправдываться. — Ну ты как всегда! Мой самостоятельный, — она рассмеялась, наклонив голову на бок, а затем протянула руку к лицу Юнги и стёрла чернила с его щеки большим пальцем белых, нежных рук. Юнги увидел своё детство, маленького Чимина и свою настоящую мать… Но различить черт её лица на смазанной картинке из воспоминаний он не смог. Удалось вспомнить лишь её ласковый голос, добрую улыбку и чувство всепоглощающей любви к женщине, когда он встречался с ней взглядом. Он помнил, какими тёплыми были её глаза, и их чёрный цвет, делавший её взгляд невинным. Про такие глаза говорили «как бусинки».***
Скопившаяся в уголках глаз влага сорвалась вниз, и, пересекая переносицу, капнула на отвратно пахнущие деревянные доски, пыльные и усыпанные подгнившим сеном. Он лежал на боку, связанный по рукам и ногам. Было уже затемно. Пол под ним дребезжал и трясся. Оглянувшись, он понял, что лежит в телеге. Напротив него, опёршись спиной о каркас телеги, сидел Чонгук. Его глаза были закрыты, но пот, смешиваясь с кровью, выступал на его лице. Он загнанно и тяжело дышал. Мин не мог сказать, был ли он в сознании, но по его виду было ясно, что Чон страдает от полученного в бою ранения. Юнги перевернулся на другой бок и увидел ещё одного лейтенанта за собой. Тот крепко спал… Как мёртвый. Юнги кое-как гусеничкой подобрался ближе к генералу Чону. — Генерал, — позвал он его. Чонгук медленно приоткрыл заплывшие веки и с трудом сосредоточил на нём свой взгляд. — Лейтенант, — послужило ответом. Юнги коротко, ободряюще улыбнулся Чонгуку. Он спросил, что с ними будет. — Нас забирают в плен, — судорожно выдыхая, Чон поднял взгляд к бескрайнему усыпанному звёздами небу над ними, — самых дельных. Остальных убили, если они не успели сбежать. Я дал центральному и левому флангу команду уходить. — Правый почти полностью вырезали, — Юнги видел это. Чонгук кивнул ему, сжав челюсти. Он прикрыл глаза, болезненно сморщившись, — то ли от боли, то ли от осознания того, какая вина лежит на нём лично за эти смерти. Юнги на локтях подполз к нему и уселся рядом, спиной подпирая край разбитой телеги, подбрасывавшей их вверх на каждом камешке на дороге. В затылке саднило, волосы в этом месте тянуло. Видно, ему разбили затылок, но кровь успела свернуться. Всё тело ныло от изнеможения, но Чонгуку было явно хуже. Как же так случилось, что непобедимый воин пал перед врагом? — Вы ранены? — больше констатировал, нежели спрашивал Мин. — Затылок, и... — жмурясь от боли, проговорил Чон, а затем связанными руками указал себе на живот справа, — Джэбэ, — сказал он. Броня указанном им месте была повреждена, а ткань под ней залита кровью. Больше Мин не смог разглядеть в потёмках. Только Джэбэ удалось его ранить. Юнги наклонился вниз и связанными руками потянулся к ране. Кровь необходимо было срочно остановить, иначе Чон будет и дальше слабеть. К тому же, рану было бы неплохо промыть. Юнги так и сказал ему, заведомо понимая, что дикарей это вряд ли озаботит. Чонгук сказал ему, что пока они не доедут до стоянки, с ним возиться никто не будет. Некоторое время они ехали в тишине, прерываемым лишь болезненными вздохами генерала. Вскоре он задремал. Увидев это, Юнги уложил его голову себе на плечо, чтобы было удобнее. Чонгук не просыпался вплоть до самой стоянки. Когда они добрались, было уже глубоко за полночь. У Мина было много времени, чтобы всё обдумать. В том числе и то, что у него был шанс уйти, но он, не думая, бросился защищать Чонгука. Он был ему обязан жизнью, но думал теперь, что сделал бы это, даже если бы Чон его не спас во время первой атаки. Просто потому, что мог. Касательно плена он ничего не загадывал и предпочитал не накручивать себя заранее. Он думал, что всё не так плохо. Он жив-здоров, всегда был шанс спастись из плена, шанс того, что за Чонгуком придут чосонцы. Очевидно, нужно было выбираться, но в одиночку ему это вряд ли удастся. Чонгук мог их вытащить, но он был ранен, ему потребуется время на восстановление. Ранее Мин никогда не оказывался в такой ситуации, чжурчжэней видел впервые, оттого и не представлял, что с ними будет дальше. Никаких военных секретов Юнги-лейтенант не знал, а как сержант южнокорейской армии, вряд ли предкам маньчжуров и туче других этносов мог быть полезен. — Генерал, — позвал Чонгука Юнги, когда телега остановилась, и военнопленных, которые шли весь путь за телегой, начали выводить из строя. Они прибыли в небольшой посёлок у опушки леса, с деревянными домишками, кое-где — огромными юртами, небольшими палатками. Чонгук проснулся и скользнул усталым взглядом по лицу Юнги. До скрипа сжав зубы от боли в боку, он сел прямо и огляделся вокруг. К ним подошёл облаченный в тяжёлый доспех из пластин воин, разрезал веревки на ногах, начал кричать на них на своём языке и махать руками, заставляя выбираться из телеги. Один из лейтенантов так и остался лежать — из-за ухабистой дороги в пути его перевернуло на спину. Юнги, когда выбирался, заметил взгляд остекленевших глаз этого воина, направленный в бесконечность. С десятком других солдат их бросили в сарай и накрепко заперли. Чонгука тут же обступили корейцы со своими вопросами. Юнги бы и сам хотел знать, что, как и куда, но им оставалось только ждать. Мин вывел Чонгука из толпы чосонцев, оглядел всех твёрдым взглядом и оборвал на корню все дальнейшие расспросы двумя фразами: — Генерал ранен. Пока ждём, что будет дальше, и не теряем спокойствия. Большего он и не мог сказать, а что-то обещать… В общем, его фантазия была не настолько развита. В сарае не было воды, только вёдра для испражнений. Не было и еды, но хотя бы было сено — на нём было можно спать. Всяко лучше, чем на промёрзшей земле. Им не дали много времени обосноваться — за Чонгуком вскоре пришёл чжурчжень и вытолкал того из сарая, а следом, смерив Юнги грозным взглядом, он, по-видимому, вспомнил, что их брали вместе, и выдернул и его из сарая на мороз. С грохотом замков дверь в сарай с военнопленными за ними закрылась. Их провели в одну из юрт в центре поселения. Пропустили вперёд и бросили на колени рядом с очагом. Юрта изнутри была завешана шкурами, в том числе и тигровыми, цветастыми коврами. Внутри был крупный дубовый стол с креслами, топчан перед очагом, на котором восседал Джэбэ. Главарь наёмников был крепок и высок, на лице выдавался мясистый нос и толстые надбровные дуги. Он носил бородку и усы, голова была выбрита. Глаза его были глубоко посажены, отчего под ними залегала придающая мрачного виду его облику тень. Чонгука покачивало из стороны в сторону — он потерял много крови и был настолько изнемождён, что держаться у него уже не было сил. Джэбэ их оглядел строгим взглядом, следом криво усмехнулся и упёр руки в широко расставленные колени, по-хозяйски рассевшись на топчане. Он был в шубе, надетой на рубаху; успел снять с себя всю броню. Они с Чонгуком вступили в длинный диалог. Джэбэ часто называл Чонгука не иначе, как «ярха». Юнги не было суждено понять ни единого слова на этом языке, поэтому он лишь ждал, пока это закончится, вперившись взглядом в рисунок ковра под собой. Сначала тон беседы Чонгука и Джэбэ был достаточно дружелюбным, но Джэбэ быстро сбросил личину гостеприимного хозяина и принялся допрашивать генерала в жёсткой форме. Он не прикладывал рук, уважая полученные противником в честном бою ранения. Чон нужен был ему живым. Он задавал ему свои вопросы, а Чон обычно отвечал на них кратко и категорично. Джэбэ быстро терял терпение; через несколько минут он уже возвышался над воинами и твёрдым взглядом и громогласностью голосовых связок пытался давить на пленных. С рыком он неожиданно и резко схватил Юнги за ворот и потянул на себя. Мин упал руками на землю и оглянулся на Чонгука. На лице генерала промелькнуло… сожаление? В следующий же миг Юнги ощутил удар носа сапога в живот. Джэбэ принялся избивать его, надеясь, что Чонгук расколется. Джэбэ бил на протяжении нескольких долгих минут, пока лицо лейтенанта не превратилось в месиво. Главарь наёмников отбросил его, и Юнги скрутился на узорчатом ковре, захлебываясь собственной кровью. Изо рта кровь проливалась на этнические узоры, исполненные какой-то местной умелицей. Кровь хлестала и из разбитого носа. Живот, по которому пришлось несколько особо мощных ударов, натужно болел, а внутренние органы, казалось, разрывало на части. Юнги понял, что не ел ничего уже почти сутки, и подбитый желудок начало ещё и покалывать. — Раз он брат тебе, ярха, — начал Джэбэ, но закончил он по-чжурчжэньски, так и не найдя в своём ограниченном словаре подходящих выражений на понятном всем языке. Вытерев Минову кровь с рук о свою грязную рубаху, он подошёл к Чонгуку. Нагнулся к нему, заглянул в глаза. Положил руку Чону на загривок, прижимая растрёпанные волосы длиной до плеч. Продолжил что-то говорить, будто убеждал в чём-то. Юнги в это время перевернулся на живот и кое-как сумел подняться на руках и сесть на колени. Помутившимся взглядом нашёл этих двоих. Джэбэ оставил Чонгука и пошёл к нему. Мин закрыл глаза и напрягся всем телом, ожидая новой порции ударов, но Джэбэ лишь потрепал его по волосам и бросил в лицо грязную тряпицу. Следом выпроводил их из своей юрты, по-корейски сказав: — Идите. Юнги с генералом затолкали в другую избу, где было два сундука, укрытых матрацами. Внутри был очаг, над которым кашеварила пожилая женщина с улыбчивыми глазами, в уголках которых залегли глубокие морщины. Она была в платке, на цветастом платье у неё было нашито множество бренчащих монеток. — Хала, — произнесла женщина. Уловив на побитом лице Юнги недопонимание, ткнула себе в грудь. — Одно из её имён, — пояснил Чонгук и упал на один из сундуков. Запрокинув голову, он сдавленно прошипел и потянулся рукой к ране. Старушка подвела пошатывающегося Юнги ко второму сундуку и помогла сесть. Он ткнул тряпку себе под нос, из которого продолжала хлестать кровь. Женщина поднесла ему таз с водой и оставила его рядом на сундуке. — Хала, — окликнул её Мин, прохрипев. Он накрыл рукой свой правый бок, следом пальцем указал на Чонгука, который почти сразу задремал. Женщина поняла его жест, забрала таз и пошла к Чону. Сняла с генерала броню и развязала рубаху, открывая доступ к резаной ране. Она принялась её промывать, а следом и перевязывать. Юнги, спокойный теперь за генерала, смог смыть с лица кровь и быстро провалился в сон, засунув предварительно в ноздри по кусочку тряпки, чтобы кровь остановилась.***
Семнадцать лет назад. — Папа прислал мне подарок. Смотри, хён, какая красота! Юнги сидел за столом и рисовал. Получалось у него скверно оттого, что он неправильно держал кисть. Писать он наловчился, а вот ровные штрихи тушью ему не давались. Но Юнхан сказал ему, что необходимо научиться рисовать. Юнги не задавал вопросов, а лишь хотел, чтобы мама, папа, братья и сестра им гордились, поэтому упорно продолжал учиться выводить хотя бы ровные круги. Он был уже в отчаянии от того, что ничего не получалось, но в комнату ворвался Чимин и начал ему хвастаться новенькой игрушкой. Подлез ему под руку, обсмеял его рисунок. Ну что за невыносимый, шкодливый мальчишка этот Пак Чимин? — Я занят! Не отвлекай меня, — Юнги, развернувшись, принялся отпихивать Чимина от себя. — Ну хё-он, тебе же нравятся красивые вещи! — Чимин встряхнул игрушкой у него перед носом. — Это же из Китая! Юнги отбросил от себя кисть и надул губы. Недовольно пыхтя, взял из рук Чимина игрушку и принялся её рассматривать под разными углами. — И что это? — Джин сказал, что это очень дорого. И что это головоломка! — Зачем ты общаешься с простолюдином? Он несёт всякий бред… — Но это и правда головоломка, смотри, оно крутится, — в подтверждение своих слов Пак потыкал пальцами в дырочки, вращая шарик внутри. — Может спросить Его Величество, когда мы вернёмся во дворец? Он самый мудрый в королевстве! Наверняка он знает, как решить эту штучку… Юнги скуксил недовольное лицо и встал из-за стола. Он уселся на топчан, за ним на подушки прыгнул и Чимин. — Не надо отвлекать короля от важных дел… — пояснил Мин и принялся ворочать шарики в разные стороны, пытаясь решить эту загадку. — Так вот что это был за шарик, — охрипшим голосом проговорил Мин в пустоту, раскрывая глаза. Он с шипением вытянул из ноздрей куски тряпки, успевшие присохнуть к коже, и отбросил их в сторону. Явственно ощущалась боль и припухлости на лице. Болел нос, болели дёсны, болел каждый участок на теле. Веки распухли, и с одной стороны лицо настолько разнесло, что тем глазом он видел меньше — фингал закрывал обзор. С болезненным кряхтением он поднялся и сел на сундуке. Чонгук спал, отвернувшись лицом к стене. Он был обнажён по пояс и укрыт сверху шкурой. Всё ещё была ночь — под дверью не было полоски света, через щели в закрытых ставнях не проступали лучи солнца. Юнги хотел было обратить взгляд к стрелкам часов, но не обнаружил их на запястье. Скрали в какой-то момент. С досадой он усмехнулся. Со стороны Чонгука послышалось шуршание, следом за звуками Мин поймал и взгляд генерала, направленный на него. — Спите, генерал. Видно, ещё ночь. — Не спится, — Чонгук развернулся в его сторону и подложил под голову локоть, устраиваясь головой поудобнее. Никакой подушки, ясное дело, не было. — Расскажете, о чём вы говорили с ним? — предложил Мин. Поёжился, подбирая ноги к себе. Было холодно, в этой позе он надеялся хоть немного согреться. Чонгук взбросил подбородок, посмотрев на Юнги, затем в нерешимости замер с приоткрытым ртом. — Много чего было. — Ну, что с нами будет? — подтолкнул его Мин. — Корейцев они угонят в рабство. Здоровые будут воевать в авангарде. Не корейцев примут в свои ряды… — Разве среди нас есть не корейцы? — удивленно спросил он. — Я не кореец, лейтенант. Юнги впал в ступор, затем отпустил ноги, садясь прямо на сундуке. Он нахмурился. — В каком смысле вы не кореец? — Я из племени Одоли. Они из Маолян, но разницы в плане языка особой нет, — Чонгук опустил взгляд. — Можешь со мной уже на «ты». Юнги встал с сундука и пошёл к Чонгуку, прихрамывая на правую ногу — под колено пришёлся удар Джэбэ. Он сел рядом, готовый выслушать решившегося на откровение генерала. — Чон Мучжон подобрал меня во время одной из военных кампаний и вырастил, как чосонского воина, но по крови я Одоли. Мне было около семи. Я был беспризорным мальчишкой, шатался по степям. Не думал о будущем, только о том, где найти пропитание. Я потерял родителей в межплеменном конфликте, когда был совсем мал, в ту же весну Одоли ушли за Тумэн. Так я остался один. — Поэтому ты хорошо знаешь язык. — Поэтому король отправляет меня бороться с чжурчжэньской угрозой, — подтвердил Чонгук и, скрипя зубами, приподнялся на постели, сел рядом с Мином на сундуке. — Джэбэ уговаривал меня присоединиться к ним по доброй воле, но я отказал. — Кто об этом знает? — Только король. Может быть, другие догадывались, я не знаю. — Что это за слово, которым он тебя называет? — Ярха — леопард. Мин коротко кивнул, подумав, что это прозвище Чонгуку хорошо подходит. — А что Джэбэ имел в виду, когда сказал, что я тебе брат? — Ты ведь меня пытался спасти. Он сказал, что ты… — Чонгук зажевал слова, пытаясь подобрать нормальное объяснение, понятное Мину. — Знаешь, что такое нимат? — когда Мин покачал головой, Чонгук продолжил: — Когда охотник оставляет часть своей пищи следующим, кто будет после него, своим сородичам, соседям. Обычай помощи ближнему. Ты мне помог, я сказал, что тоже помог тебе. Сказал, что чувствую себя корейцем и служу королю, значит брат тебе, а не ему. — Я польщён, генерал, — с усмешкой ответил Мин, затем совсем тихо добавил: — Есть возможность как-то отсюда уйти? — Я сам об этом думаю. Юнги знал, что ни он, ни Чонгук так просто не сложат руки и не останутся среди чжурчжэней. Нужно было попытаться сбежать даже ценой своей жизни. — Твой друг был очень расстроен тем, что ты уезжаешь, — некоторое время спустя заметил Чонгук, прерывая образовавшуюся тишину. Мин в удивлении вскинул голову, снова обратив всё своё внимание на генерала. Он имел в виду Чимина? Вероятно, ведь именно он стал свидетелем их полному слёз и обещаний прощанию. Неужто настал его черёд откровенничать? — Да… Поэтому я должен вернуться, — закивал Юнги. — Вы очень близки, — констатировал Чон. — А у тебя нет таких людей? — Нет, — ответил Чонгук и посмотрел в потолок. На его лице на какое-то мгновение промелькнуло сожаление. — Кроме отца у меня никого не было… А отец был не то чтобы образцовым родителем. Юнги сочувственно похлопал его по обнажённому плечу. — У меня тоже не было особо близких людей. До недавнего времени… Но у меня были какие-то друзья. Боевые товарищи. Возможно, тебе стоит оглядеться… Тебя окружает много достойных людей, с которыми ты бы мог делиться и радостями, и печалями. Неужели нет людей, с которыми ты бы хотел сблизиться? — Может быть и есть, но разве можно просто так взять и довериться кому-то? Все эти отношения — помеха работе. — Это непросто, — подтвердил Юнги. — Будут взлёты и падения, но все преимущества перевешивают эти недостатки. Жизнь тяжела, а когда есть те, с кем можно хотя бы просто поговорить, как мы сейчас, становится немного легче. Чонгук не стал ничего отвечать и подтянул шкуру к подбородку, чтобы согреться. Юнги с тяжёлым вздохом поднялся с сундука и похромал к себе в постель. — Может быть ты примешь его предложение и разузнаешь тут обо всём? — ложась, спросил он. Чонгук снова отвернулся к стене, видимо, обнаружив в себе желание поспать ещё немного. — Я не буду давать клятвы, которую не смогу сдержать, — резко ответил Чон. — Они не задержатся тут надолго, пойдут дальше. Тогда и попробуем сбежать. Мин закивал и ничего на это не ответил. Хотелось курить, спать не очень… После снов он, как обычно, чувствовал необъяснимую тоску, а грустить поводов у него и так было немало. Он задумался над рассказанной Чонгуком историей и проникся к нему некоторым сочувствием. На какое-то время он задержал взгляд на укрытой одеялом спине Чонгука. — Ты слишком громко думаешь, — донеслось с его стороны. Мин неосознанно заулыбался, задумав маленькую пакость. — Как на твоём языке называют Чосон? — Сол-хо. — А хуй? — Тико. Всё, что нужно узнал? — проворчал генерал и поплотнее укутался в одеяло. Юнги негромко засмеялся. Под дверью появилась полоска света. Рассвет был не за горами. Генерал вскоре вновь уснул, а Юнги был занят тяжёлыми мыслями уже касательно своей судьбы. Пока Хала не пришла с двумя порциями похлёбки на завтрак, он много размышлял о возможных способах побега, о Ханяне, отце, настоящей матери, которую совсем недавно вспомнил. В самый неподходящий для этого момент к нему в руки попали новые осколки воспоминаний, кусочки паззла, которые пока не складывались в полноценную картину. Ему не оставалось ничего, кроме как ждать, пока эта дверь, прячущая за собой его воспоминания из детства, не приоткроется вновь. Чжурчжэньская старушка Хала проверила его побои и сделала перевязку Чонгуку после того, как они поели. Мин накинулся на похлёбку, как оголодавший зверь, а злаковому хлебу он был до слёз рад — в Чосоне такого не делали, а в Корее его было сложно найти где-то кроме Сеула. После того как они поели, Хала дала им по кусочку глины и показала, что её нужно засунуть в рот. Юнги скептически к этому отнёсся, а Чонгук пояснил, что это смолка, которую нужно жевать, чтобы зубы не болели. — Может Хала сможет нам помочь? — высказал свою идею Мин, когда женщина ушла, с кислой миной перекатывая на языке смолку. — А ты бы помог? Если бы был на её месте. Я бы — нет, — не оборачиваясь, ответил Чонгук. Он, придерживая больной бок, со свечой в руке осматривал двери и ставни. Грубая деревянная дверь не поддавалась — от толчков снаружи бренчал тяжёлый замок. — Попробуй с ней поговорить, может она хоть как-то сможет помочь. Юнги хотел, чтобы Чонгук как-нибудь поучился дипломатии и поспособствовал решению вопроса путём переговоров. У них не было никакой информации, а Чонгук совершенно не умел её добывать не кулаками. Так уж получилось, что только генерал имел возможность говорить на их языке. Юнги подошёл к Чонгуку и сел перед ним на корточки. — Ты же знаешь чжурчжэньский! Поговори с ней, — снова настоял Мин. — Хотя бы узнай, когда они покинут деревню. Чонгук уронил голову и поджал губы, тяжело вздыхая. — Давай я буду говорить, а ты — переводить? — нашёл он выход. Когда Хала пришла их кормить вечером, Юнги окликнул её по имени. Женщина, собиравшаяся было уже выходить, испуганно на него посмотрела. Юнги поднял руки кверху и коротко улыбнулся, желая показать ей, что не задумал ничего плохого. Он кивнул Чонгуку, готовому переводить, и начал издалека: — Это ваш дом? Чонгук на его вопрос показательно нахмурился, одним взглядом спрашивая «какого лешего?». — Она говорит, что здесь держали коров, но вся скотина от холодов померла, — передал её слова Чон и развёл руками. — Очень жаль, надеюсь, у вас осталось чем заработать на пропитание. — Говорит, что шьёт одежду и делает ковры, а муж выделывает шкуры, но сейчас ушёл в запой. — Значит она в этой деревне постоянно живёт? После того как Чонгук её спросил, она кивнула, чуть насторожившись. — И часто тут воины останавливаются? — Достаточно часто, но так много пленных давно не было. Спрашивает, всё ли у нас хорошо. Не холодно там, еда… — Еда замечательная, но холодно по ночам, — легко улыбнувшись женщине, сказал Мин. С его распухшим и в синяках лицом это наверняка выглядело немного устрашающе. Женщина показала жестами, как укутывается в одеяло, и поспешила было на выход, но Мин её окликнул и взял осторожно старушку за руки. Погладил её ладони, убеждая, что им и так её стараний достаточно и больше ничего не нужно. — Не стоит, ведь нас скоро повезут дальше. Чонгук, услышав её ответ, сощурил глаза на миг. Юнги, увидев это, понял — раскололась. — Говорит, нам ещё четыре ночи тут морозиться. Что сказать? — Скажи, чтобы помогла нам убежать. — Ты что, смеёшься? — прошипел резко Чонгук. — Как ты себе это представляешь?! Юнги промолчал. Чонгук развернулся к Хале и, вздохнув сокрушённо, перевёл для неё слова Мина. Реакция женщины не заставила себя долго ждать — она оглядела их своими широко распахнутыми глазами и замахала руками. Покачав головой, принялась отмахиваться, пока не вышла из избы. Мин с Чоном на пару проследили, как закрывается за ней дверь. Забренчал замок снаружи. Юнги на себе поймал рассерженный взгляд Чона из-под сведённых к переносице бровей. — Ну что, гениальный сыщик? — хмыкнул Чонгук. — Зато мы узнали, когда они уходят из села. А над побегом она ещё подумает… И может быть чем-то поможет, — серьёзно ответил Юнги, следом отходя к дальнему углу избы, чтобы лицом к стене справить малую нужду. — Опять? У тебя что, недержание? Тут дышать уже нечем, — показательно помахав рукой перед носом, проворчал Чонгук. Когда Мин натягивал штаны, замки снова забренчали. За ними пришёл грозного вида чжурчжэнь и снова повёл их в большую юрту Джэбэ. — Допросился? — резко пристыдил его Чонгук. Но, как оказалось, Джэбэ вызвал пленных не из-за их разговора с Халой. Когда Чона и Мина поставили перед главарём наёмников на колени, тот раскрыл перед ними свою мощную ладонь. В ней лежали часы Юнги.***
Все призывали не бить в колокола раньше времени. Чонгук мог скрыться, в худшем случае — попасть в плен. Весть о провале наступления пришла в Ханян ещё до того, как на Севере успели пересчитать пропавших и погибших. В спешке отправили весть лишь о самом главном, то бишь о пропаже генерала. Поэтому Юнги мог быть в целости и сохранности, и Чимин себя этим утешал, не позволяя отчаянию завладеть разумом. Отчаянию не дал себя охватить… А злости стало только больше. То, чего он так боялся эти месяцы, возможно, случилось, да ещё и недели назад, потому что обмен новостями затягивался из-за больших расстояний и непогоды. А Чимин жил себе… Думал каждый день, но, возможно, спокойно пил себе чай и ел печенья, пока старший умирал на поле боя. Когда Пак доходил до мысли о том, что хён может быть мёртв, он приходил в праведный гнев. Хотелось взвыть, а следом — свернуть пару шей. Время страха и бессилия прошло. У Чимина были свои заботы. Он начал выходить на короткие прогулки. Хваюн его держала под локоток каждый раз, но он стремительно набирался сил и был готов приступить к своим обязанностям во дворце и вне его. Сокджин намекнул в один из своих визитов, что наклёвывается одна задачка, и с Чимином скоро выйдут на связь. Пак был заинтригован и предвкушал нечто серьёзное, вместе с тем разумно опасаясь последствий. Подошёл день собрания во дворце, и Чимин решил, что пойдёт. Тело всё ещё не было готово на подвиги, он продолжал покашливать, но по сравнению с тем, что было с ним в пик болезни, Чимин был живее всех живых. Хваюн собрала его, натянула на голову меховую шапку и повязала вокруг шеи шарф. Заранее озаботилась тем, чтобы к дому подъехал извозчик в обозначенное время. Чимин перехватил в руках короб с перекусом, сел в кибитку и приказал поезжать в Кёнбоккун. В задней части комплекса находился малый зал для церемоний. Камерное местечко в гуще яблоневых садов, недалеко от воды. Озерцо всё ещё было покрыто тонким слоем льда, но снежок на дорожках подтаял. Всё красиво и аккуратно. Пак в детстве был только во дворце в Кэгёне, поэтому по пути беспрерывно ворочал головой, стараясь всё здесь рассмотреть. После того как его проводили к зале, он замер на пороге, оглядывая всех присутствующих. К счастью, Намджуна не было, он надеялся, что тот и не придёт. Из-за того, что между ними произошло, Пак не был уверен, что сможет при нём делать вид, будто всё в порядке. В зале помимо всех, кто прошёл состязания (за исключением Намджуна), был кронпринц, Ким Сокджин, пара служанок, евнух. Стража осталась за дверями. Молодёжь пила чай со сладостями, когда Чимин появился на пороге. Следов бурной творческой деятельности в зале не наблюдалось. Первым его заметил Хосок. Он энергично начал звать его за стол, приговаривая: — Ох, Чимин-щи, мы рады, что ты наконец смог к нам присоединиться! Мы все молились за твоё здоровье. Садись, садись, попробуй юэбины. — Господин Чжан говорит, они исцеляют от всех болезней, — заметил Тэхён. Чимин коротко улыбнулся другу и поклонился всем, отдал верхнюю одежду служанке и под внимательными взглядами присутствующих прошёл за большой круглый стол. Он сел между Тэхёном и третьим принцем Ли До. С Тэхёном они обнялись. Рядом с третьим принцем сидела его сестра Сонкён, затем китаец Чжан Чжуэй, Ким Сокджин, кронпринц и, наконец, певец Бэ Ён. Хосок представил его товарищам. — Мы обсуждали дела на границе, — ввёл его в курс дела кронпринц и надкусил сахарное печенье с шапкой крема. Пак почувствовал себя неудобно. Поёжился на стуле и нашёл взглядом поданную служанкой чашку — от неё шёл пар, пахший жасмином. — Империя Мин озадачена сложившейся ситуацией, — отозвался китаец Чжан. Он говорил с сильным акцентом, но речь его лилась легко и непринуждённо как ручеёк. У него был тонкий голос. — Ходят разные слухи. Говорят даже, что генерал Чон предал короля и повёл войска на верную смерть, а сам сбежал, — высказался Бэ Ён. — Да быть того не может, говорю тебе, — пошёл наперекор кронпринц. Чимин поднял голову и заметил на себе заинтересованные взгляды детей королевы Мин. Ли До ему улыбнулся мягко и рукой указал на желейные пирожные со свежими ягодами, сказав, что они очень вкусные и буквально тают во рту. Тэхён подтвердил, что они хороши, и ненадолго беседа сосредоточилась на обсуждении сладостей. Чжуэй сказал, что, оказавшись в Нанкине, первым делом они должны отведать миндального желе. — Право, хватит обсуждать восстание, — протянула Сонкён, когда они вновь вернулись к этой теме. — Почему бы не поговорить о чём-нибудь другом? — Давайте на этом закончим обсуждение войны, из нас никто в этом и йоты не смыслит, — с широкой улыбкой ответил Сокджин и притянул к себе тарелку с квадратиками сливочной помадки с орешками и конфетами из сиропа со сладкой начинкой. Сын китайского посла потянулся через стол к блюду с засахаренными фруктами на шпажках. Чимин передал ему блюдо, так как сидел ближе всего. Чимин не стал цеплять на лицо маску дружелюбия и сидел хмурый. Это не скрылось от пристального взгляда Ли До. — Господин Пак, как ваше здоровье? — обратился он к нему. — Более или менее, спасибо за беспокойство, — отозвался Чимин, а затем задал интересующий его уже некоторое вопрос: — А что насчёт творчества? Вы что-нибудь планируете? — На Новый Год мы выступили перед Его Величеством, в промежутке между игрой придворных музыкантов. Всем это пришлось по душе, и мы думали устроить полномасштабный концерт к возвращению генералов с Севера, но теперь, с этими новостями, всё подвисло в воздухе, — ответил третий принц. — Разве празднества не будет в любом случае? — рассудил Чимин. — Да, это так, — встрял кронпринц. — Так что мы продолжаем думать над постановкой, — он поднял глаза к потолку и поджал губы, показывая свою задумчивость. — Мне кажется, с манерой танца господина Пака мы можем показать номер, который передаст в полной мере все трудности, с которыми сталкиваются наши доблестные воины. Нужно почтить память павших в битвах. — Как насчёт танца с ножами? — предложил Сокджин и едва заметно улыбнулся Паку, глянувшему в его сторону. — У меня на примере есть человек, который мог бы нас обучить этому ремеслу. Сошлись на том, что подумают над предложением Кима. Хосок вскоре начал их выпровождать, сославшись на то, что сегодня они начали раньше, чем обычно. Чимин со смешанными чувствами поднялся из-за стола и взял из рук служанки своё пальто. Он хотел прогуляться с Тэхёном, но тот успел одеться и выйти раньше него. Чимин услышал, как его зовут по имени. Развернувшись, увидел, что у стола остался Ли До. Он стоял, бедром уперевшись в край столешницы, руки были сложены на груди, внимательный взгляд чёрных глаз направлен на Пака. В комнате остался и Сокджин. В этот момент Пак понял, что то, о чём ему говорил артист, должно вот-вот произойти. Чимин отдал свои вещи обратно служанке, и та вышла, оставляя троих молодых людей наедине. Чимин осторожно присел на край стула. — Да уж, — со смешком первым высказался Ким Сокджин. Неизвестно, что он имел в виду. Чимин предпочёл думать, что не он один не в восторге от происходящего на этих собраниях фарса. — Мы хотели поговорить с вами о делах, господин Пак, — начал принц, привлекая его внимание. Третьему принцу было семнадцать лет, но даже несмотря на юный возраст, он производил впечатление вдумчивого человека. При этом он был улыбчив, дружелюбен, лёгок в общении. Этим он был и одновременно похож, и непохож на Юнги. С Мином тоже было просто, но внешне он был порядком более холоден. От Минов До досталась очаровательная улыбка, тонковатые губы, королевскую кровь выдавали чуть вытянутое лицо, острый подбородок и тонкий нос с острым кончиком, так что и схожесть с единокровным братом, кронпринцем Хосоком бросалась в глаза. Стройное тело сохраняло подростковую угловатость. Он был чуть ниже Чимина, но наверняка должен был вытянуться в течение последующей пары лет. Чимин напряжённо на него посмотрел и кивнул, готовый слушать. — Хотел объяснить ситуацию с министром Кимом. Всё королевство уверено в том, что он был порядочным чиновником, но так уж сложилось, что самые приближённые к королю — они же и самые «честные» и «порядочные» люди в Чосоне. Но это не совсем так. Министр Ким был взяточником. — Так что вы теперь можете не винить себя за то, что поспособствовали его падению, — пояснил Сокджин. Чимин замер с приоткрытым ртом. — Ким Намджун знал об этом? — Он не замешан, насколько нам известно, — принц достал из-под стула стопку каких-то бумаг. — Сведения о коррупционных сделках, — пояснил он. — Министр использовал множество уловок для прикрытия финансовых преступлений. Известно, что некоторая часть налогов из года в год шла мимо казны, он же одобрял нечестные подряды. В доме Кимов были обнаружены целые тома чёрной бухгалтерии. Можете ознакомиться с результатами расследования. Чимин болванчиком закивал принцу, принимая из его рук бумаги с кучей цифр и схем. — Почему король просто сослал его? — спросил Пак. — Потому что он состоял в Тайном совете и был его ближайшим подчинённым, — начал объяснять ему, как ребёнку, принц. — Это бы негативно отразилось на нём, — на более доступном языке добавил Сокджин. — Могу я спросить? — получив кивки в ответ, Чимин продолжил: — Поджог в поместье Мин… Чьих рук это дело? Ли До на его вопрос покачал головой. — Скажем так: виновные никогда не будут найдены, — он наклонился ближе к Чимину. — То, что творится во дворце на протяжении многих лет, — наверное, столь же серьёзный конфликт, что и там, на Севере. Вы должны это понимать. Много людей погибло, многие из них были убиты и казнены по приказу короля. Представьте себе это как игру в карты, где противников сразу несколько, — продолжил принц, садясь обратно с ровной спиной. — Возвращаясь к Кимам: инициированная министром реформа налогообложения, как я предполагаю, тоже была нацелена не столько на снижение налогового бремени на свободное население, сколько на сведение всех налоговых потоков в один. То есть так, чтобы все налоги проходили через Казённый приказ, а уже потом распределялись по министерствам и регионам. — Перейдём ближе к делу? — наклонив голову на бок, спросил Ким с улыбкой. Ли До кивнул ему и снова начал говорить: — В то, что Ким Намджун не замешан в делах отца, мало кто поверит. Он остаётся рычагом влияния на дела во дворце и на кронпринца. Ким Намджун ушёл из министерства, потому что опасался за свою жизнь. Глаза Чимина расширились от удивления. — Он остаётся под угрозой всех неприятелей министра. Единственный выход — устранить министра Кима, чтобы исключить факт его влияния на сына. Это успокоит и самого Намджуна, и предотвратит его смерть от чьих-то рук. — Так что, если вы хотите спасти господина Ким Намджуна, придётся убить его отца, — простодушно закончил Сокджин и всплеснул руками. — Министр был нечестным человеком, не заботящимся о простом народе. Чимин замер с отчётами в руках. Он поочередно всмотрелся в лица принца и артиста. Не найдя и тени шутки на них, сглотнул вставший в горле ком нервов. Было ясно, что задача убить министра предназначается ему. Чимин выпустил бумаги из ослабевших на мгновение пальцев. При мысли о том, что придётся замарать руки, при этом убить ему предстоит не кого-то, а бывшего опекуна, сердце заходилось отчётливо отдававшимися в голове быстрыми ударами. Он мог поручить эту задачу Хваюн или найти кого-то на стороне, но у него был шанс и лично отомстить за тяжёлую жизнь и покушение на честь. Хоть это и делалось во благо Намджуна, тот не простит ему, если узнает, а Чимин не сможет больше спокойно смотреть брату в глаза. Но всё же он должен был спасти его, даже таким ужасным способом. Вспомнив и о своей решимости, и о том, каким министр был на самом деле человеком, Чимин сжал руки в кулаки и согласно кивнул. — Разве король не будет… Зол? — Министр уже какое-то время назад «отбился от рук». — Как быть с полицией? — Деньги. — У меня нет денег, — растерянно ответил он. — Вы так и не получили доступа к наследству вашей семьи? — взглянув исподлобья, спросил принц. — Какому… Наследству? — После того, как вы достигли совершеннолетия, министр должен был передать вам право распоряжаться состоянием. В отчётах указано, что он присвоил себе часть, но ваш отец предусмотрительно запретил сделки с некоторой долей. Например, домами и заведениями в Мильсоне, домом в Ханяне и верфями в провинции Кёнсан, — пояснил До. — Домами? Верфями?! Чимин подскочил на стуле и упёрся руками в столешницу, нависая над собеседниками. Спешно принялся листать отчёты, пытаясь найти там что-то из рассказанного третьим принцем. А он и ни слухом, ни духом про какое-то наследство… Это же что, получается? Министр украл его деньги и чуть не украл его… верфи? — Откуда? Откуда это всё? — Первый король передал часть государственных верфей вашему отцу за верную службу. Концы сделки с домом в Ханяне потерялись в событиях пятнадцатилетней давности. Возможно, документы сохранились в управлении в Кэгёне. Чимин рухнул обратно на стул. Бумаги выпали из его рук и беспорядочно рассыпались по столу. — И что же, мои родственники не претендуют на это наследство? — Вы один имеете право собственности на богатства семьи Пак, как первый и единственный сын. Ваши дальние родственники лишь управляли поместьями и верфями, пока вы были малы. Семья младшей дочери министра Кима управляет верфями, но все доходы с них ваши.***
Чимин покидал дворец в целой гамме чувств — начиная с шока и заканчивая негодованием. Позади следовал Ким Сокджин, он чувствовал его пристальный взгляд у себя на затылке. За полчаса он узнал о своей семье больше, чем за всю свою жизнь. Ли До основательно поработал и над преступлениями министра Кима, и над огромным состоянием Чимина, о котором он знать не знал… Чимин был в смятении; не знал, плакать ему или смеяться. Господин Ким для него уже давно умер как родственник. А он, оказывается, самый настоящий вор! Чимин, выйдя за ворота, остановился и развернулся к артисту лицом. — Ты знал?! — прошипел Чимин, приблизившись к Сокджину вплотную. — Вы думали, королева Мин будет сотрудничать с кем попало? Кому нужны слабые союзники? — с лёгкой улыбкой на губах ответил Ким. — Почему не сказал мне раньше?! Я жил в борделе! Я думал, что у меня ничего не осталось! — закричал на него Чимин, не обращая внимания на то, как прохожие начали оборачиваться на звуки ругани. — Но осталось ведь? Господин Пак, если бы не я, вы бы так и не узнали об этом. — Да ты и пальцем не пошевелил! Всё это раскопал принц! — Вас к нему привёл я. Ким убрал с лица свою дружелюбную улыбку и в ответ пошёл к Чимину. Он уложил свою широкую ладонь ему на плечо и смотрел сверху вниз так, что пыл Чимина тут же утих. Ким Сокджин был серьёзен. Он продолжил: — Никогда больше не кричите на меня.