***
Собрание закончилось. Чимин отказал Тэхёну в прогулке, сославшись на занятость. Вместо этого они с Сокджином и Хваюн отправились в дом кисен. Ким любезно предложил дождаться начала творческого вечера у него в комнатах, пока Хваюн занялась своими делами. Чимин послушно присел за стол, принявшись отсутствующим взглядом наблюдать за процессом нанесения грима и переодеванием. — Как ваше самочувствие? — спросил Сокджин, скидывая с себя рубаху и оставаясь обнажённым по пояс. Он прошёлся мимо Пака, по направлению к широкому шкафу с костюмами. Чимин непроизвольно зацепился взглядом на его стройное, скульптурное тело. Высокий рост, узкая талия, длинная крепкая шея, подкаченные руки и широкая грудь, впечатляющий размах плеч… Сокджин был известен всей стране не только своим талантом, но и потрясающей внешностью, что не ограничивалась одним лишь лицом. Он был красив без всяких «но», без изъянов. Ненароком проскользнула мысль о том, что Чимин ничего не знал о личной жизни артиста, как будто её и вовсе не было. Чимин почувствовал себя неловко и скукожился на стуле, поджав, как ему казалось, куда менее красивые плечи. — Нормально, — не задумываясь над ответом, отозвался Чимин. — В предвкушении перед сегодняшним вечером? — обернувшись к нему, спросил Ким. Чимин растянул губы в очевидно фальшивой улыбке. Предвкушением его состояние вряд ли можно было назвать… Он не хотел идти сюда, это было ему в тягость. Собирая деньги в конверт перед выходом из дома, Пак понимал, что он ничем не лучше министра Кима. — Хочу разделаться с этим поскорее… Они сошлись на том, что Чимин передаст деньги одной из кисен, которая пригласит Ханянского комиссара к себе на ночь. Она и передаст ему взятку, сохранив инкогнито Чимина, а как дело будет закрыто, комиссар сможет получить вторую часть денег. Сокджин согласно промычал в ответ и вытянул из шкафа почти плоский деревянный ящик — в таких хранили дорогую одежду. Он поставил ящик поверх укрытой цветастым покрывалом постели и открыл его. Чимин, покусывая губы, решился завести разговор о Хваюн, которая ещё недавно хотела идти к артисту на поклон и просить вольную. Она так не сказала, кому из них служит, но Хваюн Чимину была нужна. Без неё теперь он был мало на что способен. — Хваюн должна дому кисен? Я покрою её долги. Сокджин развернулся к нему и пожал плечами, спокойно отвечая: — Она вам рассказала? Хорошо, я вам направлю счёт. Чимин настороженно нахмурился. В голове крутилась одна лишь мысль: «так просто?» Нет уж, в это он не поверит. Между ними явно происходит что-то, о чём Чимину не хотят рассказывать. — Я её господин, — добавил Пак, стараясь придать своему голосу твёрдости. Сокджин к этому моменту развернулся обратно к кровати и методично стряхивал пылинки с ткани. Ким проигнорировал реплику Чимина, отчего дворянин ощутил неловкость и перехотел говорить что-то ещё. С минуту он просидел в тишине, погружённый в свои мысли, и рассматривал карту Чосона, висевшую на стене рядом, пока его не отвлёк голос артиста. — Что вы почувствовали в тот момент, когда убивали своего опекуна? Чимину показалось, что он ослышался. Взбросив голову, он уставился промеж оголённых лопаток Кима, неспешно и аккуратно разворачивавшего роскошные одеяния на постели. — Прости? — переспросил он. — О чём вы думали в момент убийства? Чимин замер с приоткрытым ртом, переваривая полученный вопрос. В следующий же миг он подскочил на стуле. Внутри взбурлило негодование такой силы, что дыхание спёрло. — Что ты!.. — прокричал Чимин, но не найдя слов, пошел прямо к артисту. Тот отбросил наряд на постель и развернулся к нему, сложив руки на груди. — Как ты смеешь спрашивать такое?! — Вы думали, будет легко? — …Нет! — Поймите, что вам придётся переступать через себя вновь и вновь, пока вашим близким угрожает опасность, и вы остаётесь их слабым местом. Чимин свёл брови к переносице, болезненно скривившись. Злость не отпускала его, а слова Сокджина были, как ножом по сердцу. — Да, вы — слабое место молодого господина Мина, — повторил Сокджин, укладывая руки на плечи Чимина. — Чтобы выжить в этом мире, приходится идти по головам. Прекратите жалеть себя. Сокджин отпустил его и продолжил разбираться с нарядом — пурпурным халатом с вышивками золотой нитью и драгоценными камнями. Некоторое время спустя он добавил дров в разгоревшийся внутри Чимина костёр обид, чётко и спокойно выговаривая: — А то аж тошно… Чимин ощутил, как щиплет глаза от накатывающихся непрошенных и неуместных слёз. — Тебе тошно? — его голос дрогнул, — Представь, каково мне от себя… — Ты пытаешься вызвать у меня жалость? Тебя жалеть я точно не буду. Ты, кто и дня не прожил в той бедности, в какой я провёл полжизни. Ты, кому всё досталось просто так…! Чимина оскорбила чужая фамильярность, а его слова окончательно выбили землю из-под ног. — Я… — Чимин не нашёлся что ответить. Вместо этого он, превозмогая обиду, устремил свой взгляд прямо в глаза артисту, в которых не нашлось и капли раскаяния за сказанное, лишь презрение. Между нахмуренных бровей залегла вертикальная морщинка, а руки сжались в кулаки. — Ты пытаешься на меня повесить вину? Или на третьего принца? Не забывай, что всё это ты делал по своей воле. Тебя никто не принуждал, — Сокджин выпрямился, и коротко глянул на Чимина сверху вниз, слегка закинув голову, прежде чем развернуться обратно к своему наряду. Чимину нечего было сказать в своё оправдание, потому что всё, что сказал артист, было правдиво от и до. Ему было грех жаловаться на свою жизнь… Тому же Юнги должно быть сейчас куда хуже. Да, он был слаб. Но Сокджин повёл себя с ним неподобающе. Чимин спрятал свой взгляд от уничтожающих его глаз Кима. Разжав кулак, занёс раскрытую ладонь, но Сокджин остановил его, схватив за запястье. Чимин взбросил голову, сдавленно прошипев. Когда артист выпустил его руку, Чимин всё-таки влепил Киму пощёчину. — Не. Забывай. О рамках! — с расстановкой, срываясь на крик, выдал Чимин. Сокджин опустил голову в лёгком поклоне, цепляя на лицо привычную фальшивую улыбку, что выглядела на алеющем от удара лице как издёвка. Ким отошёл к двери и прислушался к звукам из коридора — гомону и топоту каблучков — и произнёс: — Вечер начинается. Вам пора. Хваюн приведёт девушку по имени Мисо́, передадите деньги ей, — проинструктировал Сокджин, открывая перед ним дверь.***
— Ну что там с убийством министра финансов, господин комиссар? Почему поиск виновных затянулся? Прикрывшись стопкой с соджу и рисовым хлебцем, Чимин взглянул на мужичка в форме, сидевшего за большим столом с другими представителями правоохранительной системы Чосона. Пак действительно не хотел за ними подслушивать. После того как он отдал Мисо конверт с взяткой, он спустился в зал, чтобы основательно заглушить все неприятные мысли и эмоции алкоголем и атмосферой гульбы. Полицейские заняли большой столик неподалёку от него, когда Чимин уже шёл по второму кругу. Чимин не вслушивался в их беспорядочные и порой даже мерзкие разговоры, только пока Ханянский глава полиции не завёл тему об убийстве. — Никто не видел убийцу, — ответил Каннынский Комиссар Ханянскому. — Даже удивительно! Нападавший явно не был профессионалом. Тринадцать колотых ран в области живота! — Небось кто-то из слуг. Никто бы не стал подзывать неумёху, чтобы с ним расправиться, — встрял неизвестный, но высокопоставленный человек. — Эх, вот так! Служишь двадцать лет королю, а потом тебя — бац — и нет!.. — высказался один из собравшихся, сокрушённо покачав головой, но тема разговора за столом резко сменилась, и все присутствующие уже хохотали над какой-то сплетней. У Чимина внутри всё похолодело. Трясущейся рукой он опустил стопку на стол. Вжав голову в плечи, напряженно оглянулся вокруг, пытаясь боковым зрением уловить лица комиссаров… Никто не смотрел на него, но ему казалось, что он под их подозрением — зачем ещё они стали бы обсуждать убийство при нём? Чимин был до смерти напуган, ещё больше страшил тот факт, что он не смог взять под контроль реакции тела и выдавал себя с потрохами. Даже если они его не подозревали, своим присутствием он мог напомнить, что есть такой Пак Чимин, а мотив додумать несложно… Он опоздал с взяткой, да и деньги не гарантировали, что он останется чист. Ощутив тяжесть в груди, Чимин спрятал лицо в ладонях. У него вырвался нервный смешок, губы растянулись в безобразной улыбке. Руки блуждали по лицу, пока ноги отнимались, и тело отказывалось прямо сидеть на стуле, а вдыхание воздуха давалось всё труднее. Он бросал нервные взгляды в сторону комиссаров ровно до тех пор, пока обзор не загородила яркая юбка. Убрав руки от лица и подняв взгляд, он увидел перед собой Хваюн, одетую, как кисен. — Господин Пак, успокойтесь, — тихо проговорила девушка, наклоняясь к нему. — Хотите уйти? Чимин быстро закивал ей, закрывая рот, из которого так и рвался наружу истерический смех. — Айгу-у, господин, да вы напились… — наигранно возмутилась она, помогая Чимину встать и отводя его к лестнице. Чимин не был пьян, он был в истерике. Когда она завела его в один из пустующих номеров, Чимин бросился к кровати, падая на спину. — Они видели меня! — дав волю эмоциям, вскрикнул он, следом громко засмеявшись. — Да, да, я получу за всё, что сделал! Это будет справедливо…! Тут же поднявшись, обеспокоенно замельтешил по комнате. Накрыв грудь ладонью, пытался отдышаться, но подступившая к горлу и только нарастающая истерика не давала ему это сделать. — Господин Пак! До Чимина не доносились её слова. Его охватила безумная смесь из страха и раскаяния, будто вообще только сейчас пришло осознание, что он в действительности совершил. Он принялся оттягивать до скрипа тканей ворот на шее, пытаясь вздохнуть полной грудью. Пощёчина Хваюн помогла прийти в себя. Чимин поднял остекленевший взгляд на девушку, ударившую его. Он схватил её за запястье и дёрнул на себя, прошипев следом: — Не распускай свои руки со мной, — отбросив её руку, он развернулся и пошёл к столу, с громким хлопком припечатал ладони к его поверхности, и следом твёрдо наказал: — Доложи мне, как всё пройдёт.***
Мин всерьёз размышлял над словами Джэбэ, а в голове прочно засели слова Чонгука: «Это объясняет всё, что с тобой произошло». Поиски ответа на вопрос, как ему удалось сюда попасть, действительно отошли на второй план ещё давно. Мин Мирэ, она же Ким Чхона, должна была знать всё, но она осталась в двадцатом веке, если ей вообще удалось выжить. Факт был в том, что с её помощью он перенёсся из Чосона в двадцатый век, а обратно отправился уже сам, причём, как сказал Джэбэ, для того чтобы это провернуть, был необходим ритуал. Мог ли Юнги путешествовать из любой точки или необходимо вернуться в храм в Хванхэ? Что это за ритуал? Всем ли дано проходить сквозь время? Если он согласится отправиться с Джэбэ, возможно, люди, про которых вождь рассказывал, дадут ответы на все эти вопросы. С другой стороны, бросить всё, исчезнуть снова на неопределённый срок он не мог. Он дал Чимину обещание вернуться, он должен был его сдержать. Он не хотел этого признавать, но он колебался. — Юнги. Он продрал глаза (точнее, один, второй всё ещё был заплывший) и перевернулся на спину. Чонгук сидел у сундука, на котором он дремал, и тормошил его за плечо, призывая проснуться. — Что? — Бежим. Сейчас, — торопливо прошептал Чонгук. У Юнги расширились глаза. Он резко подскочил на постели, из-за чего почувствовал сильное головокружение, и схватил Чонгука за плечо, чтобы усидеть. — Чего? Почему сейчас? — Я посчитал. Сегодня день основателя. Кроме стражи, все ушли на празднование. Юнги болезненно нахмурился, ощутив разрастание тревоги в груди. Ему придётся принять решение прямо сейчас — остаться или вернуться в Ханян, но он не был готов это сделать. — Как мы справимся со стражей? — спросил Юнги. Чонгук ткнул ему под нос кресало. Юнги, чтобы почти в абсолютной темноте понять, что это, пришлось рукой ощупать этот предмет. — Откуда? — Хала оставила у очага. Они поделили эту необъяснимую эйфорию на двоих, засмеявшись одновременно. Старушка-маолян помогла, чем смогла. Юнги не видел его лица, но по интонации понимал, что Чонгук улыбается так широко, как тот весьма редко делал. Юнги хотел улыбаться так же, но не мог, быстро затихнув, потому что изнутри подгрызало чувство вины за то, что он вообще вынужден делать этот выбор. Его тянуло в Ханян… Он не хотел идти с Джэбэ. Он хотел знать, что случилось пятнадцать лет назад, и почему мать его забрала с собой, какую роль в этом сыграл Мин Джэ. Юнги скучал по Чимину и дал ему обещание вернуться. Он должен был помочь Чону сбежать. Но он хотел узнать правду о перемещениях во времени, и это была единственная и последняя возможность добраться до неё. — Ты думаешь над тем, чтобы остаться? — серьёзно спросил его Чон, прерывая образовавшуюся тишину. — Я не знаю, Чонгук. — Думай. Либо сейчас, либо никогда. — Я хочу домой… — И где твой дом? Мой в Ханяне… Я свой выбор сделал, сделай и ты.***
Чонгук повалил сундук на бок, так, чтобы встать на него и суметь дотянуться до балок крыши, с которых свисало сено, служившее утеплителем. — Для розжига, — пояснил Чонгук. — Кто тебя учил так профессионально сбегать? — восхищённо присвистнул Юнги. — Ты забыл, что я был беспризорником? — ухнув от боли, Чонгук спрыгнул с сундука, удерживая в охапке кучку сена. Чонгук с Мином разложили сено у порога. Кучка быстро вспыхнула, заставляя отшатнуться обоих. Юнги взглянул на подсвеченное тёплым светом пламени лицо Чонгука, задумавшись о том, что ранее ему сказал генерал. Он сделал свой выбор… Юнги же теперь должен был решить окончательно, действительно ли он ему «брат» или Мин принадлежит к двадцатому веку. Идти на попятную после розжига сена было уже поздно, но Юнги чувствовал горечь на языке, не до конца уверенный в правильности своего выбора. Он отрезал себе отходные пути… Но сохранял внутри надежду на то, что ему ещё удастся всё выяснить и закрыть этот гештальт. Оба приложили отрывки смоченной в воде рубахи к органам дыхания, замерев в ожидании. Когда страж раскрыл дверь, пленники набросились на него, перескакивая через языки пламени, и оглушили чжурчжэня ударом головой об стену. Чонгук ловким движением выхватил нож, висевший у стражника на поясе. Оба взялись за руки и помчались в сторону леса, оставляя за своими спинами горящую избу и чжурчжэньскую деревню. На огонь начали сбегаться люди. Они видели, как часть вооружённых воинов пустилась за ними, из-за чего приходилось бежать, что есть сил. — Туда! — шикнул Юнги Чону, который от изнеможения уже начинал запутываться в собственных ногах. Юнги дёрнул его за собой с дороги, и они оба, упав, покатились по склону вниз, пропадая из зоны видимости преследователей. Сдавленно простонав, Юнги перевернулся на живот и протёр глаза и рот от налипшей на лицо грязи и травы вперемешку со снегом. Чонгук лежал на боку, чуть поодаль и не двигался. Они прокатились по склону довольно далеко вниз, цепляясь за ветки и прыгая по кочкам, отбившим все внутренности. Юнги подполз на животе к Чону и перевернул его на спину. Чонгук медленно раскрыл глаза и взглядом нашёл в темноте его лицо, следом широко улыбнувшись губами с запёкшимися на них корками. — Оторвались? — спросил он шёпотом, а затем закашлялся, накрыв рукой бок — там была полученная ещё в сражении рана. Юнги, оглянувшись вокруг и прислушавшись к звукам, кивнул. — Генерал, ты можешь идти? — Да… Идём на юго-запад… Больше ничего не остаётся… Только дай полежать немного, ради Небес… Мин повалился рядом с Чонгуком, и они пролежали так какое-то время, глядя через ветви могучих сосен на ночное небо с редкими звёздами. Где-то вдали слышались крики деревенских, пытавшихся потушить пожар, и стражи, ищущей беглецов, но чосонцы успели уйти достаточно далеко и залечь за каким-то подобием холмика, за который их забросила сила гравитации. Когда крики утихли, они решили выдвигаться в путь. Юнги помог Чонгуку подняться на ноги, подхватив его под плечо.***
Под утро оба уже еле переставляли ноги от усталости, холода и полученных увечий. Решили сделать привал. Зажгли костёр и договорились, что будут спать по очереди. Юнги позволил Чонгуку заснуть первым на импровизированном ложе из веток, для тепла усевшись у него под боком. Пока он грелся, роняя голову от изнеможения, и ковырялся палкой в костре, чтобы не потухло, он не думал ни о чём, кроме тёплой постели. Попутно оттирал замёрзшие до онемения пальцы ног. Больше сил ни на что не было. Побег вдвоём был единственной возможностью вернуться в Ханян, но теперь они рисковали умереть от холода или быть съеденными дикими животными. У них не было оружия кроме небольшого ножа и дурацкого кресала, не было тёплой одёжки, и в целом, казалось, что ситуация патовая. Когда Чонгук проснулся, Юнги с величайшим удовольствием позволил себе уйти в состояние глубокого сна. После того как Юнги отоспался часа за полтора, они продолжили блуждать по лесам, ориентируясь по мху и солнцу. Когда они вышли на дорогу, им попался одинокий мужик на телеге, запряжённой престарелой кобылой. Мужик согласился их подвезти, и Чон с Юнги почти что с ликованием запрыгнули в телегу, где обнаружились и лепешки для перекуса, и брезент, под которым можно было укрыться от ветра. Перекусив, они без задней мысли уснули плечо к плечу.***
— Молодой господин, — умоляла его женщина. — Пойдём, не упрямься, ты! — С какой стати я должен идти с тобой?! Я хочу домой! Мама-а! Папа-а! Юнхани-хёни-я! Чимин-а! Юнги забился в истерике, стараясь вырваться из хватки женщины, но Мирэ его крепко удерживала поперек живота, оттаскивая всё дальше по тропинке в лес. — Заткнись! Ты хочешь сдохнуть? — Нет! — Тогда заткнись и иди за мной, чтобы выжить! — С ними всё будет хорошо? — Да, если ты, чёрт тебя дери, перестанешь орать! — Стерва, отпусти меня! Женщина ударила его раскрытой ладонью по щеке и схватила за руку, резко дёргая за собой. — Либо ты идёшь со мной, либо подыхаешь от голода здесь, — твёрдо пригрозила она, оттаскивая его всё дальше по горной тропе вверх. Юнги затих, глотая горькие слёзы. Он поддался, продолжив плестись за ней, постоянно оглядывался назад, туда, где осталась его семья, где практически на его глазах был убит его старший брат, где был слышен истерический плач матери и мольбы отца не трогать младших детей… Чхона увела его из дома, спасая от гибели, и забрала с собой в двадцатый век. Юнги вспомнил это, теперь отчетливо и в деталях, но кое-что не давало ему покоя. Было что-то ещё, но он никак не мог вспомнить, что именно. Его резко выбросило из сна в реальность. Сердце гулко колотилось в груди, а глаза были на мокром месте… Будто он пережил весь этот ужас вновь. Но вокруг не было того леса, не было и Мин Мирэ-Ким Чхоны… Только Чонгук, проснувшийся из-за того, что Юнги выдернул своё плечо из-под его головы, когда он резко подскочил из-за кошмара. Всё ещё немного сонным взглядом Чонгук спешно осмотрелся вокруг, но, не заметив причин для беспокойства, схватил Мина за плечи. — В чём дело? — Кошмар приснился… — растерянно протянул Юнги, уставившись невидящим взглядом в днище телеги. — Перепугал, — вздохнув с облегчением, проговорил Чон, ложась спиной обратно на каркас телеги. Мужик на дрожках обернулся на них и жестами с криками на чжурчжэньском приказал слезать с телеги, указывая на лошадь, которая вся выдохлась, пока везла трёх пассажиров. Юнги с Чонгуком сошли на обочину и проследили оба, как телега медленно удаляется вдаль, оставляя их одних на пустынной дороге у черта на рогах. Чонгук широко зевнул и размял плечи, следом хватаясь за бок. Они оглянулись вокруг и неспешно побрели дальше по дороге, решив, что чжурчжэньские наёмники настолько далеко за ними не стали бы следовать. — Как твоя рана? Хочешь, я посмотрю? Наверняка новую перевязку уже пора делать… — Всё нормально, лейтенант. Просто давай доберемся до границы как можно скорее, — ответил Чонгук, отнимая руку от места ранения. — Ты винишь себя за это? — спросил Мин, имея в виду провал второго наступления, прерывая образовавшуюся на несколько минут тишину. — Да, — после недолгой паузы ответил ему Чонгук, посмотрев ему в глаза. — Нас и так собирались нагнать и разбить. Не вини себя. Понимаю, что это сложно, просто имей это в виду… — Спасибо, Мин, — Чонгук слабо ухмыльнулся краешком губ. Мин протянул генералу свою руку, и Чон с лёгким смешком стукнулся с ним кулак о кулак. Какое-то время они шли молча по дороге. Пауза в разговоре никого не смущала. Они оба устали, и говорить о чём-то, чтобы заполнить эфир, нужды не было. Только некоторое время спустя оба заскучали, и Чонгук решил спросить Юнги: — Не расскажешь, что Джэбэ имел в виду? — Ты ведь всё королю доложишь, — отозвался Юнги. — Это не доложу, — остановившись, серьёзно проговорил Чонгук. Они переглянулись, и Юнги понял по его лицу: действительно не расскажет. — Понимаешь, это сложно. — Сложнее, чем то, что я чжурчжэнь? — Ага. — И что, ты никому не рассказывал? Даже своему другу? Юнги закивал с понуренной головой. Он действительно не думал, что расскажет это раньше кому-то другому… Чимину он всецело доверял, но до сих пор понимал, что не был готов поведать ему о своём прошлом. За это было стыдно… Ведь он не мог довериться самому близкому в этом времени человеку. Это было слишком безумным, чтобы делиться вообще с кем бы то ни было, но раз Чон стал невольным слушателем их с Джэбэ разговора, кажется, ему можно было открыться, тем более, что за последние пару дней Чонгук показал себя с разных неожиданных сторон, и они прикипели к друг другу. Мин вобрал в лёгкие побольше воздуха. — Я из будущего, — выдохнул Юнги. Он поднял голову и проследил за тем, как глаза Чонгука расширяются, а затем генерал хмурит брови и в неверии громко фыркает, толкая его в плечо. — Чего-чего? — Я из будущего, блять. Юнги придал своему лицу серьёзности, хотя, глядя на озадаченность Чонгука, ему хотелось только громко рассмеяться. Уж слишком это выглядело уморительно… Да и вся ситуация была настолько сюрреалистичной, что Юнги в конце концов не смог долго сдерживать рвущийся наружу хохот. — Да, отвечаю тебе! Не смотри на меня так, — в перерывах между неостановимым смехом воскликнул Юнги. — Эй! Не смей надо мной смеяться! Хватит мне голову дурить! Ты с ума сошёл? Чонгук толкнул его, больше в шутку, чем ради причинения какого-то вреда. Юнги толкнул его в отместку, и оба разразились громким смехом, потирая свои больные места. — И насколько далеко это твоё будущее? — всё ещё посмеиваясь, спросил Чон. — О-очень далеко…! Больше пятисот лет… Чонгук застопорился посреди дороги, снова посмотрев на Юнги своими округлившимися глазами. — Ничего себе. Как если бы я попал в Когурё! — Если тебе удобнее представлять это так… Дальше Юнги пришлось придумывать сотню вариаций слову «да» на то же число вопросов Чонгука вроде «ты не шутишь?», «ты это правда?», «ты уверен?». После этого Чонгук надолго замолк. Он продолжал идти, нахмурившись, видимо, обрабатывал полученную информацию. Юнги… почувствовал некоторое облегчение. Чонгук не стал всерьёз пытаться опровергнуть его слова, потому что уже слышал это от Джэбэ в ту ночь. Конечно, это облегчало всё в несколько раз… И не будь Мин побитым и уставшим, он бы радовался сильнее, но сейчас он был спокоен, обнаружив, что после того, как он раскрылся, ничего не изменилось. Мир не перевернулся… Пока. С горной дороги они разглядели небольшое поселение и решили рискнуть, спустившись туда, чтобы добиться пропитания и добыть лошадей. Лошадей, да и еду в итоге пришлось скрасть, скрываясь от деревенских галопом в направлении Юга. Заночевали они в лесу, лошадей крепко привязав к деревьям. К вечеру следующего дня они дошли до района реки Ялу, где произошло столкновение армий. Это означало, что ещё день пути — и они будут у форпостов. Обоих безусловно радовал тот факт, что, кажется, побег удался. Грязные, потные, побитые и голодные, генерал и лейтенант оба пребывали в воодушевлении, а об откровении Юнги почти не заговаривали. Только на привале перед сном Чонгук, ковырявшийся в костре, неожиданно спросил его: — И что, ты знаешь, что с нами случится в будущем? — Я не предсказатель, Чон, а пятьсот лет — это слишком много, чтобы я знал всё в подробностях… Да и кто знает, может всё изменится? — А… Правда. Но кто следующий король-то ты знаешь? В твоей истории. Юнги сильно нахмурился, что не укрылось от Чонгука. — Нет. — Эхх, — только вздохнул генерал, следом он развалился на земле, укладывая затылок на сцепленные в замок руки. — Значит давай спать. Через день им удалось добраться до форпоста. В штабе обработали их ранения, и Мин с Чоном провалились в долгий, спасительный сон в тёплой, пусть и не самой удобной постели. Не в самый подходящий для этого момент приснился пикантный сон с участием Чимина; кажется, мужская сила, не находившая выхода в течение долгого времени, давала о себе знать. Юнги снились полные губы, целующие его грудь, глаза, прикрытые в сладкой истоме. Пряди волос, соскальзывающие по плечам. Бёдра, двигающиеся навстречу, вторившие движениям его таза, и аппетитные ягодицы. Капля на аккуратном члене, которую так и хотелось собрать на язык, почувствовать этот вкус, который он даже не знал, как себе описать. Будь ему четырнадцать, уже бы давно кончил прямо в бельё, ни разу себя не коснувшись. На следующий день командование собралось в полном составе. Они узнали, что Соль были успешно побеждены, и конница сыграла в этом немаловажную роль. Многие крестьяне, перепуганные видом королевских войск, просто-напросто сложили вилы и бросились молить о пощаде. Они были переданы силам полиции. Угроза со стороны чжурчжэней не теряла своей актуальности, а оставшихся в плену у дикарей корейцев было решено вернуть, благо объединённое войско насчитывало несколько тысяч вооружённых воинов с существенным опытом сражений. Кроме того, из дальних провинций подошло подкрепление, а воинов, до этого служивших бунтарям, можно было использовать в этой атаке. На следующий же день войска выдвинулись на вражескую территорию, перешли Ялу и напали на деревню, где держали пленных и откуда удалось сбежать Чонгуку с Юнги. Они присоединились к походу, но не в первых рядах, поскольку оба были слабы и ранены. Но и Чон, и Мин считали своим долгом спасти брошенных ими в плену сограждан. Так, в небольшом и почти бескровном сражении чосонские отряды, взятые в плен, были освобождены. Джэбэ и несколько его офицеров были захвачены. Войско выдвинулось в путь обратно до границ. Когда колонны с пленными достигли форпостов, командование объявило об удачном завершении этой кампании. Это означало, что Юнги наконец-то сможет вернуться домой. В Ханян. В честь добытой победы на опорном пункте состоялась пьянка. Солдаты могли теперь отдохнуть с чувством полностью выполненного долга. Чонгук чувствовал слабость и не пошёл на празднования, устроившись на крыльце у штаба с бутылкой соджу и книгой. Юнги Чонгука и раньше неоднократно заставал за чтением, но никогда об этом не спрашивал. Мин составил ему компанию, не найдя сил душевных весело праздновать что-либо с остальными. Он всё ещё терзался мыслями о правильности своего выбора. В темнице неподалёку сидел Джэбэ, одним своим существованием напоминавший о тревожащем Юнги вопросе. В Мине сыграло не простое любопытство, а жажда докопаться до правды, поэтому мысли об этом его поглотили с головой. В то же самое время ему так отчаянно хотелось в Ханян… Он скучал по Чимину, хотел сжать его в объятиях, жарко поцеловать, и теперь он понимал — рассказать младшему о себе всё. Юнги нашёл в себе решимость сделать это, но был вопрос — сохранится ли она до того момента, как они достигнут столицы. Предстоял целый месяц пути обратно, если не больше, и многое могло измениться в его сознании. — Что читаешь? — Про буддийского монаха, — ответил генерал, откладывая книгу. — Угощайся, — Чонгук показал на бутылку. — Чон, а ты уже отправил отчёт в столицу? — спросил Юнги и отпил из горла. Он утёр губы тыльной стороной ладони. — Ещё нет, гонца не было. Завтра, — бросил Чонгук. — Можешь передать моему товарищу новость о том, что я жив? — пододвигаясь ближе, тихо спросил он. Чонгук задержал на его лице свой взгляд и неожиданно тепло улыбнулся. Он принял бутылку из его рук и ответил: — Тогда я передам её через министра финансов. — Хорошо, так она точно дойдёт, — повторив его выражение, ответил Юнги и похлопал Чонгука по плечу. — Раз уж так сложилось, ты не думал о военной карьере? У тебя уже есть звание. — В будущем я был «воином». Я попал сюда прямо с войны. — Вот в чём дело, — протянул Чонгук, поджимая губы, он коснулся предплечья Юнги. — Значит, это была страшная война. — Потому что техника шагнула далеко вперед… Ты даже представить себе не можешь. — Понимаю, — кивнул серьёзно генерал. — Ну так что? — Вряд ли я ещё чем-нибудь могу быть полезным. Я согласен, но не хотел бы уезжать куда-то из Ханяна. — Как насчёт работы во дворце? Будешь у меня в подчинении. Юнги охотно кивнул, и уголки его ссохшихся губ приподнялись. Юнги перевёл взгляд к небу, на котором сиял серп луны и множество рассыпанных звёзд составляли собой формы Малой Медведицы, Пояса Ориона… А полярная звезда указывала направление на Север — туда, куда Мин отказался идти, потому что его дом — он на Юге, там, где был Чимин.