Солнце стремится спалить Землю, а вовсе не производить растения, людей и т.д., но Бог использует самую битву борющихся к их процветанию. Ему хвала и слава. Томазо Кампанелла, «Город Солнца»
Чимин уставился глаза в глаза взглядом, замутнённым пеленой из слёз, на Юнги. Живого… Побитого и немного помятого, запыхавшегося от бега, но улыбающегося ему точно так же, как и четыре месяца назад, перед тем как они расстались. Генерал Чон Чонгук стоял рядом с ним, но никто не имел для Чимина того значения, какое имел его хён. Неизвестно, кто из них раньше бросился в объятия другого — Юнги или Чимин, подскочивший со ступеньки. Они крепко обнялись, разделив на двоих эту дрожь, практически обездвиживающую, трепет и счастье от встречи такой силы, что ноги у обоих отнимались. Чимин чувствовал его в своих объятиях, ощущал его запах, его хватку на талии, окрепшую грудь и уплотнившиеся бицепсы. Его колючие волосы, отросшие порядком, но всё так же торчавшие в разные стороны. Его дыхание, вызывавшее внутри чувство полноты, правильности и проливавшее тепло, обволакивавшее целиком. Говорить ничего не нужно было, крепкие и отчаянные объятия всё передавали вместо слов. Юнги шумно втянул воздух рядом с Чиминовым ухом, посылая по его телу приятную дрожь, отдающую в животе бабочками, в глазах — сиянием звёзд на тёмном небе. Чимин крепко прижимал его к себе, наслаждаясь теплом тела Юнги, его чуть сбитым дыханием, запахом сырости и дороги, конюшен и казарм, естественным его запахом, который он так полюбил, как и всего хёна, целиком. Запахом детства и запахом страсти, которую они делили по взрослости. Запахом родного дома. Чимин пачкал белилами его плечо, но ни одному, ни другому это не было важно. Слёзы смывали грим с Чиминова лица, а влага, капающая с щёк Юнги, оседала меж складок платья Пака. Мин первым отстранился, не обращая ни на что внимания, взял его выбеленное лицо в свои руки и утёр большими пальцами слёзы с примесью подводки с подрумяненных щёк. У Чимина, правда, от этого непередаваемого взгляда внутри что-то ёкнуло, и это было почти смертельно: он моментально ослаб, теряя невысказанные слова где-то в глубине чёрных глаз напротив. Чонгук где-то рядом расшаркивал солдатским сапогом по земле. Тэхён что-то тарахтел на фоне, но звук его голоса ослабевал по мере того, как Чон отводил его от них, позволяя им остаться наедине и разделить этот момент без лишних свидетелей. Чимин блестящими от влаги глазами взглянул на своего хёна, следом решительно взял его холодную ладонь в свою и отвёл в гримёрку, захлопнув за ними дверь. — Хён, — дрожащим голосом. — Чимин-и… Ты выглядишь, как исторический музей, — прошептал Юнги, обхватывая его лицо ладонями, как нечто драгоценное. Усмешка тронула его губы. Чимин его восхищённый взгляд поймал, обхватил одну из ладоней, сухую и прохладную, и поцеловал её центр. — Я думал как ювелирная лавка, — улыбаясь и слегка прикусывая язык, отозвался Пак. Его взгляд скользнул по лицу Юнги, останавливаясь на приоткрытых губах, которые он жаждал почувствовать, которые у него отняли на настолько непозволительно долгое время. — Боюсь, ни в одной лавке нет такого ассортимента, — прошептал Юнги ему в губы, прежде чем поцеловать: трепетно, но глубоко, исполняя его желание. Чимин с охотой отозвался на его поцелуй, впуская во влагу рта язык старшего. Его сухие губы он хотел увлажнить своей слюной, но получалось только красной помадой, нанесённой в качестве грима. Юнги его молча прижал к себе, позволяя младшему уложить голову на плечо. Украшения в волосах Чимина брякнули сообразно его движениям. — Прости, что я уехал, прости. Прости, что не застал весь праздник целиком. Чимин закивал в его объятиях, с усилием сожмурившись от переполнявших эмоций. — Я, наверное, похож на помятую шлюху, — пряча весёлый взгляд, проговорил Чимин. Он утёр пальчиком слёзы, стараясь не смазать подводку, которой и так уже наверняка пришёл конец. — Я больше, — растягивая беспорядочно разукрашенный красной помадой рот, выдавил Юнги, следом сглатывая слюну. Чимин хотел бы испытать привычный восторг от того, как очаровательно страший улыбается, когда он искренен, но взгляд потемневших глаз заставил его примкнуть к губам вновь. Он тихонько промычал в поцелуй после того, как Юнги притянул его к себе за талию ближе, сталкивая их друг с другом. Чимин наклонил голову вбок, позволяя Юнги углубить поцелуй. Положил свою руку на талию хёну и сжал в непослушных пальцах ткань пояса, млея одновременно от ладоней, приходящихся по его стану, и губ, терзающих его — потрескавшихся, но целующих с такой заботой и осторожностью даже в те моменты, когда у обоих сносило крышу. Рукой Юнги слегка подцепил юбку на бёдрах Чимина. Пак коленом, по которому соскользнули шелка, повёл вверх по ноге старшего, бедром прижимаясь к бугорку в его штанах. — Я… Я хочу, хён, — сглатывая слюну, прошептал торопливо Чимин, чуть рдея под пудрой, потому что подобное казалось ему неуместным и преждевременным, но Юнги это, по-видимому, не волновало, — быстрый лёгкий прищур блестящих глаз напротив чётко дал понять, что он не одинок в своём желании. — Я хочу тебя. Юнги губами коснулся скулы Чимина и через слои юбок пробрался к его бёдрам, властно сжав их в своих руках. У Чимина под платьем были штаны, Юнги под них забрался руками, огладил и сжал в пальцах его ягодицы, от чего Чимин не сдержал судорожного вздоха на ухо старшему. В свою очередь, он пробрался под полы одежд Мина и сразу же запустил руку под свободные штаны, сжимая напряжённую, горячую плоть. Юнги тихонько проскулил ему на ухо, прикрыв глаза. Послушался стук в дверь, заставивший их убрать руки друг от друга и спрятать их за спины. Чимин закусил губу, влажную и от поцелуев, и с опаской покосился на дверь. — Ребят, тут очередь уже собралась, впустите людей, — Тэхёнова голова просунулась между приоткрывшейся дверью и косяком, парень предусмотрительно накрыл глаза рукой. Потом он пропал, дверь, однако, не закрыв до конца, и послышался его привычный гундёж: — Да что ты меня пасёшь? Отлипни. Чонгук что-то ему ответил, но дверь закрылась прежде. Юнги подсадил Чимина на деревянный ящик и прильнул к его губам, не глядя оставляя лампу рядом на полу. Пробираясь в подсобку, он старался не светить своим счастливым лицом, измазанным в помаде, и прятал в своих объятиях Чимина, которому было действительно неловко даже задумываться о чём-то подобном в этом месте. Когда Мин стянул с него штаны, Чимин сжал коленями его талию, притягивая к себе. — Всегда мечтал сделать что-то такое во дворце, — улыбаясь ему в губы, прошептал Юнги. — Как пошло, — он повёл плечами, устремляя на старшего взгляд подведённых глаз. Чимин аккуратно коснулся пальцами всех шрамиков, всех синячков на его лице, следом покрыв каждый изъян поцелуями. — Прости, не в товарном виде. Подобная мелочь не делала Юнги менее привлекательным в глазах Чимина, и старший должен был это понимать, поэтому Пак лишь бросил едкое «Довольно уже, шутник». — Да, моя принцесса, — протянул Юнги, на что получил лёгкий хлопок по плечу. Чимин закатил глаза. — Ты вроде собирался меня трахнуть? Я могу передумать. Юнги в удивлении вскинул брови, не ожидав от Чимина таких слов. Чимин озорной взгляд бросил в сторону двери. — Просто я счастлив, — оправдался Юнги, даря следом извинительный поцелуй в губы. Мин опустился перед ним на колени. Как герой запрещённых любовных романов, он нырнул под юбку и сразу же губами нашёл розовую головку члена, языком распределяя круговыми движениями выступившую смазку. Чимин приоткрыл рот в беззвучном стоне и шумно втянул воздух. Прикрыл глаза в неге, разливавшейся по всему телу и делавшей конечности ватными. Юнги сжал пальцы на бёдрах Чимина и потянул парня на себя, заставляя его прилечь, опираясь локтями о ящик. В пыльной, тёмной подсобке, где их в любой момент за шкирку могла выставить королевская стража, ни одному ни другому слишком долго оставаться не хотелось. — Продолжим дома… — прошуршал Чимин, когда старший принялся его растягивать пальцами, увлажнёнными слюной. Юнги утвердительно промычал, не выпуская члена изо рта, пуская вибрацию по всему телу, из-за которой Чимин откинул голову и громко выдохнул. Пак подтянул юбки к животу, выпутывая Юнги из-под ткани, чтобы встретиться с его взглядом, посылающим волны удовольствия прямо к паху. У Юнги в темноте кладовой зрачки расширенные с тёмными радужками сливались, а глаза смотрели и с вожделением, и пронзительно блестели от влаги, вызванной радостью от долгожданной встречи. Губы влажные, как, впрочем, и подбородок — от слюны и смазки. Последнее Чимина только больше заводило. Как алкоголик, он вожделел хоть капли — капли настоящего удовольствия, которое даровать мог только Мин. Мин наклонился и вобрал его во всю длину, носом касаясь вихров жёстких волос на лобке и останавился на этой крайней точке. Чимин склонил голову к плечу, прикрывая глаза с трепещущимися ресницами. Его грудь вздымалась от частых вздохов, тягучих полустонов. Юнги медленно соскользнул губами с его члена, толкнувшись в центр головки горячим языком, прежде чем со звонким чмоком выпустить его изо рта. Двумя пальцами толкнулся в его нутро глубже, большим пальцем растягивая слюну по впадинке между ягодиц. У Юнги руки — отдельный восторг для Чимина, и хоть он и не видел из этого положения, как узловатые пальцы пропадают в нём, мог себе это представить, и это чертовски его возбуждало, до того, что он, хныча, ноги шире развёл, пятками потирая лопатки Юнги. Мин этим воспользовался и протолкнул третий палец внутрь, начиная работать внутри интенсивнее, чтобы не затягивать с этим. Юнги осторожными поцелуями проходился по внутренней стороне бедра, гладил его бока, одновременно и успокаивая, и распаляя только больше. Чимин сквозь полуприкрытые веки видел, как старший трогал себя под тканью штанов — это только сильнее возбудило его, и Пак с силой закусил губы в нетерпении, чувствуя, как дёргается его напряжённый член. Он уместился локтями на деревянной поверхности удобнее, бёдрами вздрагивая, начал дышать быстрее, когда чужие пальцы прошлись упорно по центру удовольствия внутри несколько раз. Юнги приподнялся, ловя протянутые к нему руки Чимина, и на ухо прошептал: — Сзади будет удобнее, дорогой. У Чимина в очередной раз в груди ёкнуло от этого обращения. Юнги помог не шибко хорошо владеющему телом Чимину слезть с ящика. Пак встал перед ним лицом и уложил на пыльное дерево ладони, ловя пару заноз на пальцы, но он не обратил на это внимания, потому что Мин к нему прижался сзади вплотную, скользя дразняще членом между ягодиц, довольно выдыхая на ухо, трепетно касаясь мочки губами. А потом сжал пальцы аккуратно вокруг его члена, водя по нему рукой, тем самым возвращая Чимина в состояние, в котором он себя слабо осознавал, только тело воспринимало все прикосновения и шелест дыхания старшего, а разум был где-то там, далеко. Мин огладил его ягодицу, следом похлопывая легонько, другой рукой обнял поперёк живота, пытаясь удержать юбки, приносившие слишком много неудобств в их пикантном положении. Чуть отстранившись, он приставил влажную головку ко входу. Чимин согласно промычал, но в ответ старший чертыхнулся. Соскользнуло. — Расслабься. У Чимина от одного звука этого низкого с хрипотцой голоса с губ сорвался тихий стон, а когда он ощутил, как старший входит, захныкал совершенно бесстыдно — от дискомфорта, от удовольствия, от причудливой смеси всех чувств в груди, что он испытывал в данный момент. Он вздрогнул от звука собственного голоса, громко раздавшегося в маленькой комнатке. — Всё хорошо, — предупреждая всевозможные вопросы, торопливо прошептал Чимин. Юнги лбом упёрся ему в затылок, хриплый стон скрывая в волосах. Потянулся с поцелуем, крепче подхватывая, и одновременно вошёл глубже. Чимин в его руках поплыл. Он склонился над ящиком, на лицо ловя выбившиеся пряди из причёски, когда Мин начал в него толкаться — сначала неторопливо и не до конца, а затем всё глубже, но явно продолжая удерживаться от резких движений. Мин замер, чтобы снова его поцеловать, на что Чимин, прогибаясь чуть ниже, решительно подался бёдрами навстречу, до упора. Высокий надломленный стон покинул его горло в этот момент, и старший вторил ему. Юнги скользнул влажными губами по его скуле, и, руки на бёдра уложив, ускорился в своих толчках, шипя довольно. Они слишком быстро сорвались на рваный, даже немного агрессивный темп, заставлявший Чимина исступлённо скулить почти без остановки. У него затекла поясница, мягкая кожа на ладонях истёрлась от трения о поверхность ящика, дрожащие ноги едва удерживали его от того, чтобы не грохнуться на этот ящик. Чимин, путаясь в юбках, пальцами нашёл свой член и начал торопливо в такт толчкам двигать на нём рукой. Юнги обнял его плечо, между своими стонами утыкаясь носом в мягкие волосы, вылизывая жилки на напряжённой шее, покусывая загривок, шепча грязные словечки вперемешку с похвалой. Они замедлились, одновременно громко выдыхая, чтобы вскоре разогнаться вновь. Чимин волевым усилием, но больше из желания поцеловаться, поднялся, отрываясь от ящика, и завёл руку назад, притягивая Юнги за шею к себе. Мин обнял его повыше, скользя рукой по груди, и ответил на поцелуй, замирая ненадолго. — Я тебя не оставлю больше, — поднимая взгляд к его глазам. — Не оставляй. Мин приоткрыл рот, собираясь было что-то сказать, но в нерешительности замер. Чимин забеспокоился, щекой ткнулся ему в нос, следом заглядывая в глаза. — Я… Я вспомнил детство, пока был там. Какие-то отрывки. Тебя вспомнил. Чимин улыбнулся: расслабленно, благодарно. Он языком мазнул по его губам, вовлекая старшего в поцелуй, и промычал сломлено, когда почувствовал, как тот крепко обхватывает его член. Даёт то, что требовала разгорячённая, до пределов чувствительная плоть. Он дёрнулся в чужих объятиях и толкнулся назад, прося довести его до края, чтобы старший растёр осколки разбитого, израненного сердца в стеклянную пыль и переплавил его заново в цельный сосуд. При каждом толчке внутри него что-то переворачивалось; от ощущения, как внутри проходится член Мина, глаза закатывались под веки и неподконтрольные стоны срывались с истерзанных губ. Чимин локтями упал на ящик и влажным от пота лбом уткнулся в тыльную сторону ладони, потому что это всё становилось слишком для него. В ушах — звон украшений, звуки шлепков, тяжёлое дыхание старшего и его стоны. На глубоком, долгом толчке он вздрогнул всем телом, роняя вскрик удовольствия. Мин понял его без слов, ускоряя движения руки на его члене. — Блять, Чимин… — рвано выдохнул Юнги, — я близко, ты?.. Пак обернулся на него, затуманенным взглядом находя лицо старшего в полутьме. Он прикрыл глаза, одним кивком давая понять, что он, вероятно, тоже, и по-другому это выразить не вышло, но Мин его понял. Юнги с силой закусил губу и зажмурился, дёргая его за бёдра на себя. Он толкнулся ещё пару раз, выскользнул из его тела, заставляя Чимина почувствовать некую опустошённость. Мин лбом уткнулся ему между лопаток, загнанно дыша и постанывая. Чимин в тот же момент почувствовал, как горячие капли проливаются на его бёдра, наверняка пачкая юбки, а потом его заполняют вновь, добираясь финальными движениями до той самой точки. Чимин опасно прогнулся в пояснице, исступлённо выстанывая и вздрагивая всем телом, пока Юнги собирал его семя на свои пальцы, другой рукой прижимая его к своей груди. Чимин стёк на ящик, устраиваясь полулёжа; он бы и целиком на него упал, если бы украшения в волосах позволяли, потому что перенапряжённые ноги совсем обессилели. Проводя рукой по торсу, он чувствовал, как его тело продолжала пробивать крупная дрожь. С глаз не спала туманная пелена удовольствия, силуэт старшего был размыт, но он мог чувствовать, как Мин присаживается сзади, целует его в щёку нежно и берёт за руку. Чимин сжал его сухую ладонь в ответ и неловко развернулся, путаясь в изгвазданной юбке, потянулся с поцелуем. Мин прикоснулся своими губами к его, не углубляясь, и огладил лопатки, успокаивая Чиминово дыхание. Чимин на вопрос «всё хорошо?» кивнул и сел нормально, свесив ноги с ящика. Он не знал, что сказать, по-влюблённому глупо улыбаясь, как и Юнги, который продолжал держать его за руку. Чимин вспомнил о сказанном старшем и задал свой вопрос: — Что ты вспомнил? — Какие-то отрывки. Я не знаю, как это произошло, наверное, по голове ёбнули и всё на места встало, — усмехаясь, ответил он. Чимин поджал губы сочувственно и приобнял его за голову, пальцами начав перебирать жёсткие волосы. — Помню, как мы играли во дворе. Как ты прибегал ко мне с новыми игрушками. Маму… вспомнил, — закончил он тихо. Чимин уложил его голову себе на плечо, продолжив поглаживать хёна по волосам, осторожно убирая их за ушко, а потом тихо напомнил: — Нам пора идти. Когда Чимин появился в гримёрке с накинутым на беспорядок на голове верхним халатом от наряда, он увидел Хваюн. Она сидела на полу со скучающим видом, но обернулась, когда они с Юнги вошли. На её лице появилась натянутая улыбка, и было видно, с каким усилием она удерживается от того, чтобы прокомментировать вид этих двоих. — Хваюн-а, это мой хён. Хён, это моя служанка, Гюри, но мы зовём её Хваюн. Хваюн поднялась с пола и поклонилась Мину, который глянул на неё с предельным недоверием. — Смой это с меня и переодень. Я хочу домой, — присев на табурет, он скинул с головы халат. — Ну и ну, господин, — вытаскивая заколку из его волос, не стала более сдерживаться Хваюн. Мин сел позади, сложив руки на груди, и с хмурым лицом продолжал следить за девушкой. — Не припомню тебя раньше. — Я её нанял после твоего отъезда, — прикрыв глаза, ответил Чимин. Он позволял Хваюн делать с его волосами и лицом всё что угодно. — Ты? — удивлённо спросил он. — Почему женщину? — Что не так с женщинами? — Вы ревнуете? — весёлая Хваюн обернулась на Мина. Юнги уклонился от нападения с двух сторон, молча отворачиваясь. Взглядом нашёл кувшин с водой и пошёл смывать со своего лица помаду, тем не менее, не забывая время от времени поглядывать на Чимина с Хваюн. Хваюн наклонилась к Чимину и на ухо ему прошептала: — Какой он у вас колючий. У Чимина на лицо улыбка полезла, он глянул в сторону Мина, но тот, кажется, их не слышал. — Ага. — Отец позвал на ужин дома. Хочешь присоединиться? — вытирая лицо от воды, спросил Юнги. — Да, я же весь день ничего не ел… — посетовал Чимин, прикрывая глаза, чтобы Хваюн мягкой влажной пуховкой сняла с глаз грим. — Господин Мин тоже был на спектакле? — Угу, — лёгким кивком подтвердил старший, — я успел с ним поговорить. Я так удивился, когда увидел тебя на сцене. Как так получилось? Чимин довольно коротко рассказал ему про прослушивания и их деятельность в кружке у кронпринца. Юнги его похвалил коротким «Молодец», у Чимина это вызвало внутреннее ликование и гордость. Сердце вновь предательски затрепетало. После того, как усилиями Хваюн Чимин пришёл в божеский вид и переоделся в обычную одежду (под пристальным взглядом Мина, который, казалось, контролировал каждое действие Хваюн), они покинули дворец. У главных ворот толпились солдаты, попрошайки, обычные горожане. Жизнь в Ханяне бурлила этим вечером. Пак, пока пробирался к повозке, в свой адрес получил множество комплиментов и восхищённых возгласов от людей, наблюдавших его выступление. Со всех сторон доносились приятные слова, и Чимин обнаружил, что получает всеобщее признание. Это было безумно лестно. Юнги такое внимание не очень нравилось — он поторапливал Чимина и жался к нему сбоку. — В Букчхон, — бросил он своему извозчику, когда они втроём подошли к стоянке. — В тесноте да не в обиде, — прокомментировала Хваюн, когда Мин Юнги с недовольным пыхтением втиснулся между ними двоими в кибитке. — Прислуга обычно не садится с господами в один транспорт. — Это моя прислуга и мой транспорт, хённим, — пресёк его недовольство Чимин, следом беря Юнги за руку и укладывая их сцепленные в замок пальцы себе на колени. Чимин поймал на себе напряжённый взгляд Хваюн. Он сразу понял, о чём она хотела ему напомнить. Юнги должен всё узнать. У Чимина жизнь перевернулась с ног на голову, пока старший был на войне, и Чимин честно не знал, как обо всём ему рассказать. Он не колебался ни секунды, когда принимал решение даже не заикаться об убийстве и сговоре с кликой королевы Мин. Вся эта информация не для ушей Юнги. Об остальном Чимин ему поведает, но информацию будет преподносить дозированно, прежде всего для своего спокойствия. Мин пока не знал ни об уходе из дома и скитаниях Чимина, ни о его переезде, ни о смерти министра и разрыве их отношений с Намджуном, а Пак не горел желанием сейчас пускаться в долгие и муторные объяснения. Сегодня он хотел позволить себе наслаждаться присутствием старшего рядом без чего-то подобного. Видеть его, касаться, разговаривать на отвлечённые темы, особенно после потрясающего секса. В пути они особо не говорили, оба утомлённые порядком, просто ехали молча и держались за руки, пока повозка не остановилась у ворот поместья Минов.***
— Знаешь анекдот про «один нюанс»? — сбоку оббежав быстро идущего Тэхёна, серьёзно спросил Чонгук. — Ты что, до самого дома за мной идти будешь? Тебе что от меня нужно? Мне нечего донести. — В информации пока нет нужды. — Я рад, — раздражённо бросил Тэхён с совсем не радостной миной. — Что там с нюансом? — Сейчас, — Чонгук прочистил горло и опустил взгляд в землю. — Пун Со спрашивает у Ча Иля: «Хённим, а что такое нюанс?» Ча Иль отвечает: «Снимай штаны, Пун Со, покажу». Пун Со немного недоумевает, но снимает штаны, — Чонгук выгнул бровь и продолжил: — Ча Иль подходит сзади и засовывает ему понятно что, понятно куда, и объясняет: «Вот смотри, Пун Со. Вроде и у тебя хуй в жопе, и у меня хуй в жопе… Но! Есть один нюанс». — Ты что, больной? — Старый армейский анекдот. — Мне не смешно. — Совсем? — Ну может немного, — нехотя ответил Тэхён, задавив в себе улыбку, и пожал плечами. Смешным было скорее поведение Чонгука и то, как он рассказывал эту придурочную шутку, будто это отчёт Его Величеству об очень-важных-делах. Ну и смысл шутки дошёл до Тэхёна не сразу… — Тэхён. — Что? — Я хочу сказать, что ты мне дорог. Тэхён застопорился на дороге. Его глаза расширились от удивления — это точно было не то, что он ожидал услышать от Чона. — Отлично, ты мне нет, — сказал он как отрезал и пошёл дальше. — Совсем? Или может хоть немного? — Чонгук продолжал идти за ним, следил неотрывно. — Слушай, завязывай с этим. Это не смешно. Ты меня грозился убить, а теперь говоришь, что я тебе дорог? Что у тебя вообще происходит в голове? — Ким снова остановился и развернулся к Чонгуку, складывая руки на груди, и тем самым закрываясь. Чонгук нахмурился, но выглядел он не угрожающе, а скорее как нашкодивший ребёнок. Губы потрескавшиеся поджал, плечи опустились. У Тэхёна происходящее никак не хотело укладываться в голове. Полная неожиданность. — Я не хотел тебя пугать. Я хотел тебя предупредить. Ким отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Он ему дорог? Что за вздор! Как такое может быть, а главное — с чего бы это? Ким удерживался от того, чтобы не задать все эти вопросы напрямую. Жевал недовольно губы, пока Чонгук продолжал идти с ним рядом. Когда они подошли к дому, Тэхён уставился на Чонгука с одним-единственным вопросом во взгляде: «И что теперь?» Он что, ждал приглашения домой? Тэхён точно его на посиделки звать не будет, потому что он, если не ненавидит Чона, то терпеть его присутствия рядом с собой точно не может. Пока Тэхён молча пилил генерала взглядом, а Чонгук смотрел на него как-то растерянно, к дому подъехала повозка, из которой выполз недовольный Мин Юнги, а следом спустились Чимин и его служанка. — О, — увидав Чонгука, отреагировал Мин, — ты чего здесь стоишь? Заходи, не стесняйся. Юнги подошёл к Чонгуку и похлопал по плечу, вызывая у него лёгкую улыбку. — Нет! — возразил Тэхён. Какое «заходи»? Тэхён вообще-то тоже тут живёт и он против! Он даже не удивлён, что эти двое, кажется, подружились, потому что оба придурки, и Тэхёна раздражают. — Да ладно, Тэ, давай все вместе поужинаем, — примирил их Чимин. Предатель, а не друг, самый настоящий предатель без стыда и совести. Тэхён не стал ни с кем спорить, просто прошёл во двор с горделивым видом, выражавшим всё его недовольство. Когда они вошли в столовую, их уже ждали и хозяин дома, и всевозможные лакомства. Юнги обнялся с господином Мином, и после все расселись по периметру стола. Ужин прошёл в тёплой, спокойной обстановке, но не сказать, чтобы семейной, потому что Чонгук напрягал всех, кроме Юнги. Ким отметил, как изменилось отношение Юнги к господину Мину, а отремонтированный дом, по его словам, ему очень нравился. Парень больше не подвергал сомнению каждое слово отца и не смотрел на всех волком. К отцу он относился бережно и почтительно. За время отсутствия Юнги здоровье Мин Джэ сильно пошатнулось, он стал быстро уставать, память его регулярно подводила; глубокая, немощная старость обернула свои морщинистые руки вокруг его шеи. Юнги проявлял к отцу заботу даже в мелочах. Ким даже успел отметить, что Мин Юнги уже не так сильно его раздражает, только их с Чонгуком армейские шуточки и истории заставляли глаза закатываться. — Вот так мы и попали в плен, — закончил Юнги свой рассказ. — Да, капитан меня пытался спасти ценой своей жизни. — Ты меня спас, генерал, как я мог тебя оставить? Тэхён растянул губы в фальшивой улыбке, скрежеща зубами от раздражения. Господин Мин охнул. Чимин смотрел на своего драгоценного увлажнившимися глазами, сочувственно гладил его по плечу. Чимин… За это время Чимин сильно переменился. Как песок, утекающий сквозь пальцы, медленно исчезало чувство товарищества. Чимин стал нервным, жёстким и вспыльчивым. Меньше улыбался и пытался себя вести более «взросло». Если принять во внимание всё, что с ним произошло, такие перемены не были чем-то из ряда вон, но тем не менее, они вызывали у Кима беспокойство. По наблюдениям Тэхёна, Чимин с Юнги вёл себя как прежде. У Пака старший вызывал абсолютный восторг и обожание. Если Юнги удастся починить, вернуть старого Чимина, то Тэхён даже будет не против, чтобы тот оставался в этом доме. А что касается Чонгука — Тэхён раньше о нём не думал, как о таком же, как и он, человеке, причём примерно одного возраста. Для Тэхёна он был просто генералом, исполнителем приказов короля. Очень странным, пугающим существом, которое восседает на своём чёрном коне и смотрит на всех сверху так, что чувствуешь себя пылью под копытами. А ведь у него наверняка были свои мысли, чувства и эмоции… И привязанности. Тэхён каким-то невообразимым образом стал одной из них. Они знали друг друга почти всё отрочество, встречались лично и переписывались, но он не знал о Чонгуке ничего. Становиться с генералом друзьями Ким точно не хотел, он предпочёл бы его не видеть никогда больше, но почему сейчас тёмные глаза смотрели на него не уничтожающе, а вполне себе обычно? Почему он с чёртовой улыбкой на лице попросил Тэхёна передать ему печенья? И почему Тэхён ничего плохого не почувствовал? Обыденно передал ему тарелку и улыбнулся неосознанно из вежливости. Тэхён себя одёрнул, хмурясь, и убрал с лица всякую доброжелательность. Чимин, сидевший рядом, на него посмотрел, чуть склонив голову на бок, и улыбка медленно растворилась на его лице. Он снова смотрел своим пристальным взглядом, непроницаемым и немного холодным. Тэхён почувствовал себя неуютно — и так в голове мысли спутанные, ещё и Чимин, новый Чимин, с которым он не знал, как себя вести. Чимин, который раньше смотрел на мир открытым взглядом, а теперь всё утаивал и говорил загадками. Тэхён посмотрел на сидящего напротив Чонгука. Он выглядел немного скованным, смущённый в их компании, неуверенно тянулся к блюдам, подцеплял палочками закуски, очень почтительно принимал рюмку из рук Юнги. Тэхён поймал себя на странной мысли: Чимину он не вполне доверяет… А Чонгуку он готов рискнуть и довериться. Человеку, на чьих руках кровь сотен и тысяч, но и человеку, который спас Мин Юнги без веской на то причины. А может и причина была? Это неважно (почему это неважно?). Признание Чонгука поселило в душе зерно сомнения. Тэхён был готов пересмотреть своё отношение к воину. По крайней мере, присмотреться к нему. Возможно, если войти к Чонгуку в доверие, получится избавиться от обязанности шпионить за близкими. В светлой голове созрел план. Тэхён, собрав всё своё очарование, нацепил на лицо широкую квадратную улыбку, подобрался, перевёл взгляд на Чонгука… И увидел, как генерал с закрытыми глазами и приоткрытым ртом роняет голову на плечо Мин Юнги, а последний уже спокойно себе посапывает, прижавшись к Чону плечом. — Они, наверное, сильно устали за сегодня, — тихо посмеиваясь, заключил господин Мин. У Тэхёна уголки губ поползли вниз. Чимин тихо засмеялся, прикрыв рот рукой. — Пусть генерал останется на ночь у нас, — предложил господин Мин, с тяжёлым пыхтением поднимаясь на ноги. — Ну давайте, молодёжь, пойду-ка я, что-то голова разболелась… Старина Ким всё уладит. Тэхён с открытым ртом проследил, как господин Мин выходит из обеденной комнаты. Ким подскочил из-за стола, ударившись о него коленом, и болезненно прошипел. Юнги с Чонгуком оба, как по команде, проснулись и чуть ли не подорвались со своих мест от громкого звука. — Нет! Он здесь не останется! А вдруг он меня зарежет посреди ночи? — С чего бы мне тебя убивать? — нахмурился Чонгук, ладонями отерев лицо. — Скорее ты Чона прирежешь, забыл, что ли, как ко мне ночью с ножом пробрался? — сонно протянул Юнги и снова прикрыл глаза, укладывая руки на груди. — Ты что?! — Чимин дёрнул Тэхёна за руку. — Я… Я пытался его предупредить! — нашёл оправдание парень. Тэхён поймал на себе выразительный взгляд Чона. Да, Чонгук не ослышался, это было ровно то же самое, что он ранее говорил Тэхёну. — Это другое! Тэхён пронаблюдал, как служанки застилают кровать для Чона в одной из гостевых комнат. Чон прямо в уличной одежде рухнул обессиленно на кровать, лицом зарываясь в одеяло и подушку. — А переодеться?! — На войне все спят в форме, — с некоторой растерянностью протянул Чон, приподнимаясь на руках. Он сел на постели и прямо при нём принялся снимать верхнюю одежду. Оставшись в нижней рубахе и штанах, залез под одеяло медленно, так, словно он делал это впервые. — Спасибо за гостеприимство. Я ужасно устал, — проговорил он, уместившись на боку. — Так спи, раз устал, и чтоб с утра быстро убрался, — пробурчал подпиравший дверной косяк Тэхён. — Спокойной ночи, Тэхён. Чонгук расслабленно улыбнулся. Тэхён замер на пороге с приоткрытым ртом. В ответ на эту искреннюю улыбку очередной колкости у него не нашлось. Поджав губы, он лишь хмуро кивнул и развернулся, собираясь было уходить, но за спиной послышался шелест одеяла. Чонгук снова сел на кровати, свесив ноги, и тихо проговорил: — Я тебе докажу, что мне можно довериться. — Мне ничего не нужно доказывать. И не потому, что Тэхён не был готов ему довериться. Доказательств не требовалось. Тэхён прошёл по коридору дальше, к своей комнате. Рядом была дверь в покои Юнги, и через приоткрытые двери он видел, как Чимин склоняется над постелью Мина и целует прямо в губы. Тэхён сглотнул ком в горле. Увидел то, чему не должен был становиться свидетелем, отчего почувствовал себя так, словно преступил закон. Он знал, что Чимин и Юнги питают друг к другу особые чувства, но знать и видеть — разные вещи. Чимин в просвете дверей что-то шепнул Мину и пошёл на выход. Тэхён не стал убегать. Чимин его встретил с некоторой долей удивления на усталом лице, но глупых вопросов вроде «что ты здесь делаешь?» задавать не стал, как и гневаться или осуждать. Предложил выйти на террасу и немного посидеть вместе, прежде чем он поедет домой на гору. Тэхён ответил ему согласием. — Ты счастлив? — спросил Тэхён спустя минуту после того, как они уселись на веранде. Слуга Юнги, Уён, освободившийся после того, как его господин лёг спать, подал им двоим чай. — Теперь? — спросил Чимин, переведя взгляд на весеннее небо с россыпью звёзд. — Да. — Я рад. — Почему спрашиваешь? — Беспокоюсь за тебя. — Не стоит, — ответил Чимин, с лёгкой улыбкой глянув на Кима. — Я… живу. — Ты изменился, — Тэхён поджал губы и обвёл пальцем ободок чашки с горячим чаем. — Мы все меняемся, — несколько растерянно ответил Пак. — А у меня стало больше ответственности. — Я понимаю. Но… я хочу тебе доверять. — Я сам себе не доверяю, — Чимин смотрел на него со слабой улыбкой на губах. — Я не подхожу на эту роль. Я ненадёжный человек. — Но хён-то тебе доверяет!.. — Он пока не знает всего. И ты ему не рассказывай… Я сам. Тэхён ему кивнул и задержал свой взгляд на тёмных глазах напротив. — Он не откажется от тебя, что бы ты ни сделал. Чимин промолчал. Отпил чаю и продолжил смотреть своим спокойным взглядом на внутренность двора, тускло подсвеченную фонарями и лунным светом. Клумбы, обретшие цвет кое-где, озеленившиеся газоны. В них гулял слегка прохладный ветер. — Весна пришла, — сказал Чимин. — Зима была долгой.***
Юнги проснулся за полдень, когда на полу в центре спальни уже расстелилось светлое горячее пятно. Птицы за окном пели, в комнате было немного душно. Во время пожара в поместье эта комната не сильно пострадала, но полы, потолок и стены полностью переложили, поэтому теперь всё сверкало чистотой и новизной. Юнги после возвращения в этот век был в этой комнате лишь раз, видел эти опалённые стены. Теперь же комната воспринималась, как что-то родное, но новое, что-то, к чему ещё нужно привыкнуть, как и к обычной жизни. Точно так же, как и его жизнь здесь — комната была одновременно и новая, и старая-добрая, близкая сердцу. Антикварная мебель вписывалась в интерьер и создавала уют, свойственный старым вещам, отреставрированным с любовью и уважением к прошлому. Юнги безумно любил такие вещи. Пустующие стены хотелось завесить картинами, на полки выставить вещи, которыми он пользовался чаще всего, а столик переставить ближе к постели, чтобы можно было проводить ленные вечера и перекусывать, не покидая объятий мягких подушек. Юнги сладко потянулся и поднялся с постели, потому что хорошая погода за окном придавала ему бодрости. Он вышел из комнаты. Одновременно, как по часам, из гостевой в конце коридора появилось заспанное лицо Чонгука. Их синхронизировавшийся ритм ни для одного, ни для другого сюрпризом не стал. — Рису с омлетом и чаю? — спросил Мин. — Не откажусь, — ответил Чонгук. — Завтра я буду докладывать королю, и так как ты присутствовал при допросе, должен тоже пойти. После того как отчитаемся, я рекомендую тебя для работы во дворце. — Что-то я сомневаюсь, что он позволит, — Юнги выдохнул. — Звучит, как полное безумие. — Ты доказал свою преданность, а я готов за тебя поручиться. Попытка не пытка, а спрос не беда. Но ты ещё можешь передумать. — Я ещё не говорил об этом с отцом… — Тогда сперва спроси мнения господина Мина. Завтра мне скажешь. Чонгук отпил вкусного чаю и, прикрыв глаза, шумно втянул носом прохладный воздух, уже пахший солнцем и первыми цветами. Завтракали они в беседке. — Я не знаю, что теперь делать. Я попал сюда с войны и точно так же не знал, чем себя занять, но у меня было много дел и много мыслей. — Понимаю, — кивнул Чонгук. — Возвращаться тяжело… Больше нет того порядка, к которому ты привык. Поначалу даже скучаешь по войне. Кажется, что за тобой следят враги. Люди вокруг ведут себя безрассудно, ведь они не носят с собой оружия и не шарахаются от каждого звука. Их дни идут своим чередом, а у тебя целая отдельная жизнь прошла, пока ты был там. — Война — это не то, по чему стоит скучать, хах? Но такова наша природа. Очень странная природа… — Поэтому работа во дворце может тебе подойти. Та же муштра. Сколько ты был на той войне? — Один год. — И бои шли без остановки? — Да, — Юнги кивнул Чонгуку, а затем почувствовал необъяснимый импульс рассказать больше. — Не так, как было в этот раз — идёшь месяц, воюешь один день и идёшь обратно ещё месяц. В будущем это тяжелее. Ты продвигаешься по захваченной врагом территории, постоянно рискуешь быть убитым или подорванным. Вступаешь в сражения. Идёшь дальше. И так без остановки. Иногда туда-сюда, потому что вас оттесняют. Ты будто проживаешь один день снова и снова, вновь и вновь видишь этих людей, таких же, как и ты, измотанных. Они тоже не понимают, что происходит, никто не понимает, даже генералы. Мирные, которые вчера ещё жили своими маленькими жизнями, а сегодня ты сжигаешь или хоронишь их измученные трупы семьями, чтобы не распространяли заразу. Бесчисленное количество одинаковых семей с детьми, они все на одно лицо, у них у всех одинаково безжизненные конечности. Ты обносишь их дома, чтобы найти еду, и когда ты её находишь — ты счастливее всех. Ты видишь, как летит крыша у твоих товарищей… А она едет и у тебя, только ты это не сразу замечаешь. Пригоден ли я теперь на что-то, кроме этого? Я не знаю. Наверное, такова моя судьба. Я думал, что хочу вернуться в своё время, потому что чувствовал себя чужим в этом веке, но на самом деле, я хотел обратно на войну. Когда ты там, ты скучаешь по мирной жизни, а когда возвращаешься, оказывается, что там тебе было лучше. Юнги замер и уставился потерянным взглядом в поверхность стола. Как дошло до того, что он вслух произнёс даже то, о чём боялся думать? Чонгук сидел напротив и молчал, только шелест ветерка звучал в беседке несвойственно громко. — Я спокойно принимал свою судьбу, потому что думать о ней было невыносимо. Но мне легче. Меня ждали… И тогда, и сейчас. Я был нужен. А любовь помогает бороться за себя, потому что заменяет одно безумие другим. Чонгук громко вздохнул, и Мин рискнул поднять на него свой осторожный взгляд. Он боялся, что Чонгук его осудит или посчитает все его слова несусветной чушью, но когда генерал посмотрел на него, Юнги не увидел на лице ни недоумения, ни напускной жалости. Он увидел лишь то, что видел в глазах таких же, как и он — понимание без лишних слов, даже несмотря на то, что Чон не видел той войны. — Меня кидает из одного времени в другое, иногда я не понимаю, где я нахожусь. Когда мы были на поле боя, я думал, что я снова на той войне. А иногда мне казалось, что я восьмилетний ребёнок, и меня целует мама — то одна, то другая, потому что у меня было их две. — Когда я на поле боя, у меня в голове только слова моего отца, второго отца, Чон Мучжона. «Обрати свой страх в ярость», «Представь, что перед тобой мешки с потрохами», «Дашь осечку — умрёшь». Мне страшно не думать об этом. Он меня выдрессировал в безумное животное, которое хочет крови… Мин не нашёлся, что ему ответить. Он думал, что это и есть человеческое — тень, с которой ты сливаешься, когда какое-то время беспрерывно убиваешь день ото дня, и ты, и твой противник начинаете питать друг к другу ни с чем несравнимое чувство ненависти. Каково было Чонгуку жить с этим ожесточением всю жизнь, и как ему удалось сохранить в себе то человеческое, что их объединяет? В нём была сила и воля в себе это удерживать, это было достойно восхищения. Юнги пришлось с этим столкнуться в осознанном возрасте, и он уже сходил с ума, а генерал жил с этим с малых лет. — В тебе больше человеческого — в смысле «доброго» — чем во многих других, — тихо сказал Юнги. — Иногда смотришь и видишь — у человека голова на плечах сидит, а он ей не пользуется. Делает, что ему скажут и никак не анализирует свои поступки. Иногда сам так делал, потому что иначе не пережить всего кошмара. Но всю жизнь так… И живут же. Солнечный день вокруг померк. Юнги на языке перекатывал горечь, оставшуюся от пролитых им слов. Всё стало как-то безразлично после того, как он выговорился. Он ничего не чувствовал. Его будто не было здесь. — А тебе работа на короля подходит? — спросил Мин после недолгой паузы. — Не особо, я от неё устал, но ничего другого я не умею, а воевать без перерыва… Нужен баланс между жизнью и смертью. И ты, и я знаем, что война — это ненормально, и оба не можем без неё жить, но как-то надо. — Да, вероятно, — кивнул Юнги, закусывая губу. — Спасибо за разговор, Чонгук. Генерал ему слабо улыбнулся и похлопал по плечу. — Вкусные печенья, — сказал он, указывая пальцем на блюдо на столе. — Это юэбины, — ответил Мин.***
Когда Чонгук ушёл, Юнги вернулся в свою комнату, чтобы вместе с Уёном разложить вещи. После переезда семьи Мин из поместья Кимов многое из нажитого Юнги оставалось распиханным по чемоданам и ящикам. Слуги уже разложили всю одежду и бельё по шкафам, а книги, бумаги и всяческие мелочи оставались запрятанными. Мин, как и хотел сегодня утром, принялся их расставлять по полкам. Ему это помогло немного вернуться в реальность и осознать себя в этом месте. Уголки губ приподнялись в маленькой улыбке после того, как среди бумаг ему попался рисунок Чимина с тигром и кошкой. Он точно помнил, что не забирал картинку себе, значит Чимин вложил её в его вещи. Юнги этот жест тронул. Но улыбка на его лице сменялась всё большей озадаченностью по мере того, как, продвигаясь дальше лист за листом, он находил другие рисунки Чимина. С чего бы ему отдавать Юнги все свои рисунки? Юнги их, конечно, не отвергал, но это показалось ему странным. — Уён, принеси мне второй ящик. Во второй коробке лежала всякая мелочёвка, там же обнаружился портсигар, который Юнги припрятал себе за пазуху, чтобы был всегда при нём, хоть сигареты и закончились давным-давно. Кроме портсигара там была коробка с украшениями, которая определённо принадлежала Чимину — он точно видел эти драгоценности в его волосах и в ушах. Юнги ничего не понял. Он поднялся с пола, отставив вещи в сторонку, и пошёл к гардеробу. Когда он раскрыл дверцы, он увидел, что, по крайней мере треть от его одежды составляли ханбоки Чимина. — Уён, почему здесь вещи Чимина? Наверное, нужно их вернуть. Это какая-то ошибка. — Молодой господин Ким перенёс их в вашу комнату в их доме. — Почему? — Он поручил мне это после того, как господин Пак ушёл из поместья, но я не знаю, почему именно к вам. — В смысле «ушёл из поместья»? — Юнги нахмурился. Уён принял испуганный вид и забегал глазами. — Я… от прислуги слышал, что господин Пак сбежал из дома… или его выгнали… Все разное говорят. Молодой господин Ким хотел сохранить его вещи у вас. Юнги в смятении замер и бросил беглый взгляд на разложенные перед ним рисунки. Почему Чимин ничего не сказал? Даже не заикнулся. У них было достаточно времени, чтобы поговорить об этом. И где он живёт теперь? Как ему найти Чимина? Почему Намджун отдал вещи ему, а не, собственно, Чимину? В дверь постучались. Уён с разрешения Юнги пустил гостя внутрь. — Добрый день, господин Мин. Рад, что вы живы-здоровы. Ким Сокджин поклонился, улыбнулся ему своей вежливой улыбкой и прошёл вглубь комнаты, попутно стягивая с себя шляпу и перчатки. Юнги застопорился на какой-то момент. Почему-то солдатская чуйка ему прямо сейчас вопила о том, что дело нечисто. Связано ли это с обнаружением вещей Чимина или появлением артиста в его доме — Юнги не знал. У него закружилась голова от того, что список задач на сегодняшний день в один миг пополнило несколько важных вопросов, и ему предстояло всё это разгребать. На войне было проще. — Хороший спектакль вчера был, жаль, что вы опоздали, — продолжил щебетать Сокджин. — Я был занят. — Предложите выпить чаю? — Я недавно пил чай. Не предложу. Зачем ты здесь? — Хотел побеседовать с вами, но раз вы не настроены сегодня, я, пожалуй, пойду. — Погоди, — остановил артиста Мин, — что случилось в доме Ким? — Что из всего, что случилось в доме Ким за это время, вас интересует? — Всё и по порядку. — Позволите присесть? — бросив взгляд на беспорядок на полу, спросил Ким. Юнги его отвёл в беседку и приказал слугам подать артисту чая. — Я всего не знаю, но… — Всё ты знаешь, — перебил его Юнги, — не увиливай и говори. Сокджин со спокойной улыбкой повёл плечами и поставил чашку на стол, изгибая пальцы. — Почему бы вам не спросить самого молодого господина Кима или, наконец, господина Пака, ведь вас интересует именно то, что касается последнего? — Я тебя сейчас спрашиваю. — Вы не доверяете господину Паку? — Я не записывался на психотерапию. — Вы не доверяете ему, а он не доверяет вам. Какая жалость. Они в упор смотрели друг на друга. Сокджину удалось немного пошатнуть его уверенность — Юнги засомневался, но виду не подал. Он всегда боялся, что его отсутствие изменит характер отношений с младшим, боялся, что между ними больше не будет той атмосферы теплоты и надёжного дома. А была ли она когда-нибудь? Юнги до сих пор скрывал самую главную свою тайну, а Чимин в ответ не рассказывал ему о том, что происходило в доме Ким. Нанёс ответный удар по доверию. Это нужно было срочно исправлять, и хорошо было бы и впрямь спросить всё у Чимина, а не секретничать с Ким Сокджином за его спиной, но отчего-то хотелось получить оценку со стороны. Сержантская привычка, юридическое образование — такое благопристойное объяснение он для себя нашёл, хоть и понимал, что тупо не доверяет на все сто. Действительно, какая жалость… Сокджин победно улыбнулся, а Мин едва сдержался, чтобы не придушить этого плута прямо на месте. — Я вам всё расскажу. Через несколько дней после того, как вы отбыли, Господин Пак ушёл из дома своего опекуна. Поговаривают, его крупно наказали, и он не выдержал обиды. Какое-то время он жил в общежитии конфуцианской академии, а потом его выставили за драку, — Сокджин хмыкнул. — Он пошёл жить к нам. — Куда? — Юнги сидел смирно, хмурясь, держал руку у лица. — В дом кисен. Юнги прикрыл глаза, шумно выдыхая. — Он прошёл прослушивания во дворец и переехал в съёмный дом на окраине, денег у него не было на мало-мальски приличное место. — И? — И господин Ким, да будет его дух спокоен, подал на него в суд. — Его дух? В суд? — Юнги поднял озадаченный взгляд на артиста. — Господин Ким умер? — Да, — артист не к месту широко оскалился. Он приподнялся над столом и приблизил своё лицо к Юнги, торопливо проговаривая: — Его зарезали в родовом поместье после того, как Его Величество отстранил министра от службы. Но давайте обо всём по порядку, — он снова сел прямо и продолжил свой рассказ в прежнем тоне: — Обвинение содержало очень много поражающих воображение «фактов», но вкратце — посрамление чести семьи. В общем, господин Пак заболел, ведь он пережил столько бед. Мы все были готовы с ним распрощаться, как он был плох! — с напускной жалостью сообщил Ким. — Но он выкарабкался, а Его Величеству такой скандал пришёлся не по душе. В итоге министр сгинул, а господин Пак Чимин получил наследство, которое от него скрывалось все эти годы. Собственно, и всё. Господин Пак проживает в доме, который ему достался от отца. Юнги сложил руки на груди, пронаблюдал, как Сокджин крутит чашку на столе, и только после ответил: — Понятно. — Могу ли я теперь спросить вас? — Смотря о чём. — Расскажите мне о войне, о славных героях… Расскажите мне вашу историю, — просил Сокджин с горящим взглядом. — В войне нет ничего хорошего. У героев на руках море крови. Больше мне рассказать нечего. Не думаю, что тебе интересно слушать, как я сидел в чжурчжэньской избе в плену. Мин поднялся со своего места. Сокджин встал за ним следом. — Спасибо. Можешь идти. Юнги спустился из беседки и пошёл по направлению к дому. На себе он чувствовал пристальный взгляд артиста. Личность Сокджина у него с первого дня знакомства вызывала много вопросов. Он не был уверен, что готов заглянуть в эту глубину и узнать, что там на дне. — Ах, господин Мин! — окликнул его Ким, пока Юнги ещё не ушёл далеко. — Забыл вам сказать, что господин Ким пытался его обесчестить… Совершенно из головы вылетело, — добавил он, взмахивая рукой у своего лица так, будто действительно запамятовал о чём-то пустяковом. Юнги остановился на полпути, оглянувшись на артиста, у которого на лице было это раздражающее напускное спокойствие. Мин ощутил, как его кольнуло где-то под сердцем. Если то, что сейчас выдал Сокджин было правдой, Мин готов был воскресить этого подонка министра и переломать ему все кости. На какой-то миг его обуял гнев, и, сжав кулаки, он продолжил свой путь до главного дома. — Чокнутый сукин сын, — тихо обругал он артиста, пробурчав себе под нос, и закрыл дверь в комнату. Ветер разбросал оставленные на столе рисунки Чимина по всему помещению. Юнги тяжело вздохнул и принялся их все собирать обратно в папочку. Рисунок с тигром, кошкой и луной он оставил себе, а все найденные Чиминовы вещи приказал упаковать заново. Он намеревался их отвезти младшему и, конечно, хотелось с ним поговорить насчёт так называемого всего. Вчера они с Чимином договорились, что вечером младший зайдёт за ним, и они пойдут гулять. До заката ещё оставалось пару часов, и Юнги зашёл к отцу, чтобы спросить его мнения по поводу работы во дворце. Господин Мин с беспокойством встретил желание сына продолжать военную карьеру, и это можно было понять: он боялся за жизнь последнего из своих сыновей. Но в конечном счёте Юнги удалось убедить отца, что он хочет заниматься военным делом и это у него получается лучше всего. Он будет служить во дворце в составе элитной гвардии, всегда будет рядом с королевой Мин. Зачем-то выпалил, что сможет приложить свои мозги к разработке стратегии ведения войны, так как разбирается в военной науке и имеет идеи, как реорганизовать и переоснастить армию, хотя таких мыслей у него ранее не возникало. Выставил себя чуть ли не продолжателем дела Сунь-цзы. Мин Джэ согласился, но взял с Юнги слово, что тот по возможности не станет чуть что бежать на войну или каким-либо образом ввязываться в дворцовые интриги, от которых их семья и так порядком настрадалась. Юнги отблагодарил старика объятиями. Господин Мин собрался читать сутру, но Юнги, прежде чем оставить его, решился спросить: — Отец, а что произошло с господином Кимом? — Такая трагедия… — охнул он. — Расследование продолжается, но раз виновных ещё не нашли, скорее всего, так и не найдут. Поговаривают, что это дело рук слуги. — Вы были с ним близки, — Юнги сочувственно поджал губы. — А вы что думаете? — Сынок, — отец утёр усталые глаза. — Господин Ким очень много воровал. Но даже я об этом не знал, а когда разгорелся этот скандал с Чимином — ну очень грязный скандал — под него начали копать. — И королева Мин? — Юнги насторожился и присел на стул напротив отца. — Да, — ответил Мин Джэ. — Он своими деяниями нажил себе очень много врагов, Юнги. Наша семья точно не причастна к его убийству. — А Чимин? В чём было дело? — Его могли осудить, но Совет предложил заключить досудебное соглашение. Чимин отказался. Вот, собственно, и всё. Одновременно с этим вскрылся факт превышения полномочий, и Его Величество отстранил и сослал министра. Юнги почесал макушку, пытаясь обработать полученные сведения. — Ладно, спасибо. Извините, что задержал вас. Я сегодня поздно вернусь. Господин Мин согласно кивнул. Юнги коротко улыбнулся родителю и покинул его кабинет. Он остановился сразу за дверью. Рассказ отца и рассказ Сокджина сходились друг с другом, но артист либо умолчал, либо забыл, либо не посчитал нужным упомянуть, что отстранение министра было вызвано не только скандалом с судом над Чимином, но и коррупцией. А информацией о нападении министра на Чимина господин Мин, скорее всего, и не располагал. Кроме того… Скандал сам по себе заставлял шестерёнки в голове Юнги работать на пределе возможностей. Об этом ему, пожалуй, оставалось узнать только из первых уст, то есть спросить Чимина напрямую. Дело было нечисто, но такова жизнь вблизи дворца. Как бы Юнги ни хотелось, он был потомком знатного рода, а его сестра — королевой. Все эти тайны и интриги ему жутко не нравились… Пока он был там, здесь творился полный абсурд. Чимин без него успел попасть в тучу неприятностей, и Мин не знал, как к этому относиться. Данных было мало, но похоже, что нечто развязало руки несправедливости, и та отыгралась на его мальчике по полной, а Чимин не посчитал нужным пожаловаться старшему ни на эту злодейку, ни на министра Кима. Им предстоял откровенный разговор.