— Это у меня в глазах написано? Про тайну? — Ничего у тебя не написано. Это у меня написано, а у тебя в глазах только отражается. Не волнуйся.
Харуки Мураками, «К югу от границы, на запад от солнца»
На следующий день после злосчастного вечера у министра Юнги как обычно встал рано и пошёл на дневную смену во дворец. На вчерашней пирушке он не задержался надолго после ухода Чимина. Слишком незначительными казались все эти разговоры, слишком неинтересными были все эти люди. Он пошёл туда только потому, что Хосок настоял, что на самом вечере ему потребуется защита. Кронпринц не хотел брать никого из других телохранителей, ему нужен был свой человек за столом, поэтому он предпочёл известного своим происхождением Мин Юнги под боком. Мин был лишь гостем с функцией психологической поддержки для кронпринца. Конечно, он понимал, что рано или поздно придётся познакомиться со всеми этими людьми, иначе в будущем, когда обязанности по заботе о клане лягут на него, он едва ли справится с управлением хозяйством, взаимодействием с властями и с соседями по дворянскому совету. Появление Чимина, особенно в сопровождении Ким Сокджина, стало шоком. У него было очень много вопросов, но и Чимину было интересно многое. Это не было удивительным, потому что расстались в прошлый раз они не то чтобы на хорошей ноте. Чимин имел право ходить на какие угодно тусовки, но Юнги был ни сном ни духом о том, что ему это было интересно, не знал он и о том, что на них Пак уже успел обзавестись какими-то друзьями. То, во что это всё вылилось, не иначе как бедой назвать было нельзя. «Беда-а… Беда!» — синоним к слову «пиздец», который можно бросать в воздух время от времени и не быть за это осуждённым. Так он и делал, когда вернулся домой. Господин Мин и Тэхён поинтересовались причиной его скверного настроения, но он отмахнулся ото всех и пошёл спать, но и уснуть ему удалось только под утро. Он кусал губы и винил себя за то, что спровоцировал скандал c вовлечением кронпринца и не пресёк всё на корню. Он мог успокоить Чимина, хоть даже насильно заткнув ему рот со слишком длинным языком, если бы знал, к чему это в итоге приведёт. Оставалось надеяться, что кронпринц не слишком злопамятный. А Чимин… Как дошло до такого? Они поссорились сразу после его возвращения. Юнги был готов сделать всё что угодно, лишь бы Чимин его простил. Возможно, он бы даже бросил службу, но он не мог этого сделать. Было критически необходимо всё прояснить, но Чимин как будто не был настроен на диалог вовсе, и не просто продолжал его избегать, но и предъявлял к нему всё больше претензий. Он и ребёнком был капризной занозой, а теперь с ним было ещё сложнее, потому что мотивация младшего была одной сплошной загадкой. Он чего-то добивался, и это заставляло Юнги переживать о нём и его пятой точке. Ему было мало испытаний в жизни? Юнги был на него обижен из-за его слов и распускания рук, но понимал — если кто-то из них не отступит, о нормальном разговоре можно и не мечтать. И тем, кто отступит, должен был быть он, потому что с самоконтролем и нервишками у Чимина дела были плохи. Юнги осознавал свою вину, она была колоссальной, но он бы хотел иметь шанс спокойно объясниться.***
Юнги вошёл в спальню кронпринца и тихо прикрыл дверь за собой. Хосок развернулся к нему. — Ты и сегодня меня сопровождаешь? — тихо спросил кронпринц, уже одетый и готовый выходить из своего маленького дворца внутри Кёнбоккуна. — Где Чонгук? — Он с Его Величеством, — ответил Юнги, складывая руки за спиной. Хосок медленно кивнул. — Извините за вчерашнее. Вы хорошо добрались до дворца? — поинтересовался Мин, поднимая осторожный взгляд на него. — Да, Хёк меня проводил обратно. Ты меня тоже извини… Это было с моей стороны некрасиво, но Пак Чимин перешёл все рамки. Во-первых, кронпринц сам встрял в их с Пак Чимином ссору, во-вторых, Хосок спровоцировал Чимина на дальнейшую агрессию, ударив его. Верно и то, что Чимин должен был остыть. Кронпринц был ему не по зубам. Но главный вопрос — зачем Хосок сделал это? Он защитил Мина. Это было не по-королевски. Это не укладывалось в голове. — Вы хотите его наказать? — Ты бы этого не хотел? Юнги поджал губы, не отрывая взгляда от смотревших на него в ожидании глаз Хосока. Он тихо выдохнул и медленно покачал головой из стороны в сторону. Нет, естественно, он не хотел наказания для Пака. — Тогда нет, — полушёпотом заключил кронпринц. Юнги впал в ступор. Хосок был настолько мягкотелым, что позволял даже Юнги управлять им и в таких вещах? Казалось, его вообще ничего не волновало кроме каких-то творческих идей. Полная отстранённость от жизни. — Мне пора на урок. Пойдём? — с лёгкой улыбкой спросил принц, выводя его из задумчивости. Урок кронпринцу давал один из министров. Хосок выглядел максимально несчастным на этих занятиях. Смена Юнги уже в третий раз выпадала на Хосока, потому что Чонгук и другие старшие чины гвардии в эти дни были заняты своими делами, и Мин не мог не заметить этого факта в первый же день. У кронпринца, безусловно, был острый ум, но учителю приходилось вытягивать из него каждое слово. Юнги вспомнил о том, что Чонгук говорил о кронпринце, и видя, как Хосок прячет лицо в ладонях, когда его спрашивают о сути очередного конфуцианского трактата, теперь понимал, что сын наложницы Чон действительно не имел никаких претензий на престол. Ли высвободил своё лицо из ладоней и опустил взгляд в книгу, лежавшую на столе. Он быстро нашёл нужную цитату и дал свой ответ. Учитель удовлетворённо хмыкнул и продолжил вещать, — от этой лекции даже у Юнги глаза стремились закатиться за веки, настолько это было скучно и неприменимо на практике. Юнги своё отстрадал в университете, но Хосока ему вдруг стало искренне жаль, потому что он не выбирал этого гранита в отличие от Юнги в своё время. Это была не его ответственность, не его выбор, не та жизнь, к которой кронпринц стремился. Днём Хосок обедал с женой в беседке, Юнги следил за безопасностью обоих, устроившись чуть в отдалении у лестницы. Он прислонился спиной к колонне, скрестив руки на груди. Вообще-то протокол его обязывал стоять прямо, но Мин в рот ебал это правило, особенно когда его так клонило в сон. До ушей совершенно против его воли доносились голоса пары, изредка и предельно неуклюже обменивавшейся словами. На пару они едва ли походили. Девушка была молодой и пустоголовой, судя по её манере общения, и никто из них каких-то мало-мальски искренних чувств друг к другу не питал. — Ваше высочество, давайте сегодня съездим в храм и помолимся за наших будущих деток? — Мы не буддисты, жена, — не глядя на неё, равнодушно ответил Хосок и продолжил копаться в тарелке палочками. — Тогда приходите ко мне в покои ночью. — У меня дела. — У вас каждый раз дела, — упрекнула его девушка. Хосок ничего не стал ей отвечать, и остаток обеденного перерыва в череде ежедневных занятий они провели в тишине. Хосок после обеда захотел пойти пострелять из лука, и Юнги, конечно же, сопровождал его и на стрельбище. После непродолжительных занятий стрельбой Хосок ушёл в кабинет читать. Кронпринц сегодня был нервный и понурый, как, наверное, и все из их скандальной с Чимином троицы после вчерашнего. Юнги пристроился снаружи у двери в кабинет и впал в полудрёму — ближе к концу дня на него все вместе, взявшись за ручки, навалились усталость, скука и недосып, однако Хосок совсем скоро выглянул из-за двери и пригласил его войти, пояснив: — Не могу сконцентрироваться. Не хочешь чаю? — с лёгкой улыбкой спросил кронпринц. Юнги согласился и прошёл внутрь. Хосок пригласил его присесть на деревянную ступеньку, ведущую на второй уровень, где располагалась рабочая зона со столом и стеллажами с книгами. На письменном столе Хосока были разбросаны стопки книг и свитки, в остальном, в кабинете всё было разложено с щепетильной аккуратностью. Значит, Хосок и впрямь занимался делами. Юнги упёрся локтями в расставленные колени, и с благодарностью принял пиалу из рук кронпринца. — Тепло сегодня, — заметил Хосок. Юнги ему ответил слабым кивком. — Ты ещё не виделся с племянниками? — Видел их на спектакле, но потом они уехали на отдых в Кёнсан, так что поговорить не удалось. — Аа, — протянул Хосок, — верно-верно. Думал, когда они вернутся, соберу наш кружок снова, но теперь даже не знаю. Всё разваливается на глазах. Ким Намджун не ходит уже давно, Чжан уехал в Нанкин по делам, с Пак Чимином… сам знаешь. Юнги не знал, чем мог бы поддержать Хосока, поэтому только с сочувственной гримасой покачал головой. — Зачем вы собрали эту труппу? — решил узнать он. — Хотел заниматься тем, что мне нравится. Отца удалось уговорить только на собрания во дворце, да и набирать он разрешил только дворян. Их выбирали чиновники… — У вас всё обязательно получится однажды. Не теряйте веры в себя, — их взгляды пересеклись, и тот, и другой мягко друг другу улыбнулись. Некоторое время они провели в молчании. Хосок, казалось, переживал о чём-то: он не мог найти места рукам и постоянно крутил чашку. — Могу я узнать, ваше высочество? — осторожно начал Юнги, глянув на него сбоку. Хосок угукнул, и Мин продолжил: — Почему вы спросили моего мнения?.. — Мне показалось, господин Пак вам дорог, — уловив замешательство во взгляде Юнги, он пояснил: — А я бы не хотел вас расстраивать. Юнги нахмурил брови в лёгком замешательстве, уголки губ дрогнули и приподнялись в вежливой и неискренней улыбке. — Потому что вы хороший человек… как Чонгук, вы меня понимаете, относитесь ко мне, как к обычному человеку, — Хосок говорил тихо, будто боялся, что их услышат. — Мне нравятся танцы, музыка, рисование. Мне хочется выражать себя свободно и быть откровенным. Мне не подходит это всё. В семье я не чувствую ни с кем родства, понимаете? Я не хочу власти над людьми, я хочу взять свою жизнь в руки, — к концу своего откровения Хосок заговорил более решительно. — Я вас понимаю. Юнги был честен. Потому что он чувствовал то же самое по отношению к своим родителям в двадцатом веке. Когда он был младше, он бунтовал, пытаясь привлечь к себе родительское внимание, и старался удержать друзей рядом с собой любыми способами. Мин делал безумные вещи ради этого, и, похоже, пришло время расплаты, ведь оказалось, что та жизнь ему не принадлежала. Её как будто должен был прожить кто-то совершенно другой. Пока Юнги витал в своих мыслях, он не заметил, как Хосок отложил свою пиалу на ступеньку выше и не сел в вполоборота к нему. Кронпринц, опёршись рукой о поверхность ступени рядом с Миновым бедром, наклонился ближе, пока их взгляды не встретились почти на интимном расстоянии друг от друга. Хосокова рука легла на его затылок, мягко приминая подвивающиеся на концах волосы, и прежде, чем Юнги успел что-то сделать, кронпринц накрыл его губы своими. От неожиданности Юнги приоткрыл рот, пытаясь впустить в лёгкие больше воздуха; Хосок воспринял это, как приглашение к действию, и осторожно проник кончиком языка ему в рот. Почему Юнги не стал ничего предпринимать, чтобы дать кронпринцу понять, что он не может так делать, что Мин этого не хочет? Почему Юнги вцепился отчаянной хваткой в ткань чужих рукавов, позволяя и дальше целовать его губы? Он не шёл навстречу, но и не предпринимал попыток избавиться от него, и это было так неправильно, он чувствовал не просто укол вины, а череду ножевых ранений точно в сердце. Потому что он делал это не из страха перечить более могущественному человеку. Он замечал заинтересованные взгляды кронпринца на себе, но не придавал им такого значения, полагая, что кронпринц просто сомневается в его навыках и надёжности. Теперь всё встало на свои места. Он нравился Хосоку, поэтому кронпринц и не хотел причинять ему боли. Он понимал, что Юнги нравится Чимин, но, тем не менее, предпринял этот шаг, решив, что таким образом хоть что-то мог взять в своей жизни под контроль… Как бы это ни было печально, Юнги любил Чимина и не готов был его оставить несмотря на всё, что произошло между ними. Но почему тогда это недоразумение не заканчивалось? Почему Юнги позволил Хосоку притянуть себя ближе за талию, и почему поцелуй становился всё глубже? Это было так неправильно, так странно и так страшно; страшно было признаться себе в том, что Хосок ему, кажется, вовсе не был неприятен. — Ваше высочество, — беспомощно промямлил Юнги, как только Хосок прекратил терзать его губы. Это произошло внезапно, так же как и началось, как сама странная симпатия кронпринца к нему. Кронпринц промолчал, на это он лишь ткнулся носом ему в грудь, не сумев сдержать глубокого вздоха. В этом вздохе — Мин понял — было заключено принятие поражения, которое претерпевал кронпринц. Он проиграл Пак Чимину. Конечно же, он всё понял прошлой ночью. — Я всегда буду… — изрёк Хосок какую-то чушь, но Мин всё понял. «Если что, я приму тебя. Я буду тебя ждать» — вот, что это значило. Если бы Юнги имел склонность впадать в отчаяние чуть что, как Чимин, он бы сказал, что не знает, как дальше жить с этим. — Ваше высочество… — постарался он вновь собрать мысли в кучу и что-то высказать, но язык будто прилип к нёбу. Сейчас он не был похож на воина и гвардейца, он вёл себя так, будто Хосок украл его первый поцелуй. Он уставился вперед себя, пока Хосок дышал ему в шею. Юнги хотел думать, что в этом действии кронпринца не заключалось намёка, и осторожно накрыл своей ладонью вздымающиеся лопатки кронпринца, неторопливо похлопывая ладонью по его спине. — Я думаю, я без ума от тебя, — прошептал кронпринц. Юнги с каждым словом кронпринца становилось тоскливее. — Да… Хорошо… Ладно, — из его рта продолжала литься какая-то бессмыслица. Он был в полном ступоре, прежде всего потому, что не понимал, что сам чувствует. Просто поцелуй ничего не значил. Да, Юнги испытывал к Хосоку личную симпатию в отрыве от романтики. Сам по себе кронпринц был весьма привлекателен, его утончённые черты лица легко врезались в память., но для Юнги это ничего не значило, потому что его сердце уже было занято. Но внутри как будто ёкнуло на моменте их поцелуя. «Я просто зол на Чимина. Это моё желание ему отомстить… Но это так неправильно. Мне не за что так злиться на него» — Я не могу тебе приказать полюбить меня, и в этом есть что-то… не скажу, что это приятно. Это больно, но в то же время, доказывает, что есть что-то, оно не под силу даже самым могущественным людям. Простые слабости… так интересно, — протянул он в конце. — Вы хотели испытать это? — Нет, я правда без ума от тебя. — Вы очень прямолинейны. Хосок отстранился от него, садясь вполоборота. Юнги избегал смотреть ему в глаза, но Хосок лёгким касанием к щеке заставил его это сделать. — Я не хочу рушить твою жизнь. Но… Если ты хочешь спокойствия, я дам его. Я буду беречь тебя, как ты охраняешь меня. Кронпринц думал, что с Чимином Юнги страдает, и отчасти это было так. Но так, как с Чимином, Юнги никогда не был настолько… счастлив? Слишком громкое слово, но он и впрямь ощущал нечто сродни счастью, когда Чимин смотрел на него. Невозможно же так всё оставить? Бросить Чимина на произвол судьбы, когда младший в его жизни сыграл такую значительную роль, когда его жизнь полна стольких бед? Пак в детстве пошёл на убийство, чтобы спасти его. Он ждал его тогда, дождался и сейчас. Юнги был ему стольким обязан! И не эта обязанность удерживала Юнги рядом. Ему думалось, что ни с кем больше он не сумеет испытать подобного. Даже пускай и решит попробовать с Хосоком, но это звучало как абсолютный бред. — Я знаю, что такое принуждение. Я сам женат на женщине, к которой не испытываю и малейшей симпатии. И я ей тоже не сдался… поэтому я готов ждать, пока ты будешь уверен в своих чувствах, — закончил Хосок, тыльной поверхностью ладони мягко скользнув по его щеке. — Это… очень великодушно с вашей стороны. Я не думаю, что испытываю к вам то же самое и не хочу давать вам ложной надежды, ваше высочество. Хосок убрал руку от его лица, и Мин смог сесть прямо на ступеньке. — Не испытывайте неловкости и не стыдитесь этого, — подняв быстрый взгляд на принца, посоветовал Юнги. — Я не буду вас осуждать. Мне с вами работать, а вам со мной жить ещё долго. «Если вы не падёте в борьбе за престол» Мин тяжело сглотнул на этой мысли, а на лице Хосока промелькнуло беспокойство, но Юнги натянул на лицо лёгкую улыбку, чтобы заверить другого в правдивости своих слов. — Я не стыжусь своих чувств, — сказал принц так, словно это было само себе разумеющееся. Он явно был уверен в своём признании. Хосок развернулся, садясь прямо, и сцепил свои пальцы, принявшись их заламывать. После недолгой паузы он заговорил: — Никто не хочет видеть меня на престоле кроме его величества и матери. Я сам этого не хочу. Я не понимаю, зачем он это делает со мной… Я хочу сбежать отсюда, я готов сделать всё, что угодно, лишь бы не жить больше так. Я говорю тебе это, потому что знаю, что твоя сестра может мне помочь. — Вы можете заплатить слишком большую цену за это. А я не участвую в интригах. — Тебе тоже есть, что терять… А у меня остались только мои оковы. — У вас есть деньги, прислуга, власть. Вы недооцениваете эти вещи, — попытался переубедить впавшего в практически полное отчаяние кронпринца Юнги. «Я не буду ради него менять историю. Я не должен этого делать, даже если придётся наблюдать своими глазами, как он умирает… Я не должен» — А если бы перед тобой стал выбор между комфортной жизнью и Пак Чимином, что бы ты выбрал? Юнги болезненно сморщился, замер с приоткрытым ртом, уставившись на кронпринца в абсолютной потерянности. Из него вырывались нечленораздельные звуки, потому что и в голове всё спуталось. Какое право Хосок имел спрашивать его такие вещи? Глупая аналогия, это же совершенно несопоставимые вещи. Юнги не знал ответа на этот вопрос, и это заставляло его чувствовать себя виноватым буквально перед всеми, кто его окружал — перед Чимином, перед отцом и королевой, перед Чонгуком. — Я… я не знаю, смотря какая ситуация, что стоит на кону, что об этом будет думать Чимин… — его голос предательски надломился на первом же слове. Действительно, что об этом будет думать Чимин? Юнги хотелось себя ударить. Как же жалко выглядели все его оправдания, как же жалок он был в своих попытках балансировать между тем, что должно, и тем, что дорого сердцу. Чимин для него всегда был на первом месте, Паку даже удалось подвинуть Марлона Брандо с пьедестала красоты, но, как оказалось, ответственность заставляла Юнги переосмыслить многие вещи… и поступиться самым дорогим. — Я думал, ты более решительный, — с досадой и некоторым упрёком произнёс кронпринц. Юнги тоже так думал, но в итоге стал жалким приспособленцем… но и раньше он принимал вызовы судьбы как должное. У него никогда в действительности не было воли к чему-то стремиться, а так хорошо знакомое по жизни в этом веке непонимание своей сути было с ним всегда. Рождённый ползать летать не может. Обвиняя других в пассивности, он не видел своего недостатка, принимал свою жизнь такой, какая она есть, а всё его желание и попытки что-то изменить быстро сходили на нет. Он стремился найти своё место в этой вселенной, даже не пытаясь построить собственный мир. Ставень ударил по раскрытому окну, заставляя обоих вздрогнуть от неожиданности. Вой свирепствующего ветра всё усиливался, свист при сквозняке давал это отчётливо понять. Этот звук раздражал чувствительное ухо. Хорошая погода как-то резко сменилась ненастьем, похолодало, начиналась буря. Вдали прогремел гром, но было ясно, что эта чёрная туча в небесах стремительно надвигается на дворец и повиснет над ним, наверное, на всю ночь. Если ещё вчера у Юнги была жива вера во что-то лучшее, то сегодняшний инцидент с кронпринцем и их разговор впоследствии поселили внутри такую же серую унылость, какова проглядывалась через густые тучи. «Я тоже думал, что в моём сердце есть место только для одного человека, но как оказалось, сомнений в нём мне всё же больше. И я, и Ли Хосок — жертвы обстоятельств. Мы все вынуждены с этим мириться. Я же и впрямь не могу ничего сделать…» Как удачно на его слабохарактерность легло это ограничение, о котором его предупредил чжурчжэньский вождь. Видать, ему взаправду было суждено проделать весь этот путь туда и обратно — из прошлого в будущее, из будущего в прошлое, не сыграв при этом роли в каких-то крупных исторических событиях. — Хмарит-то как… Жуть, — прокомментировал кронпринц бурю. Ставень продолжал побрякивать. — Что? — с отчаянием в голосе спросил Юнги. Он всего лишь не понял сказанного Хосоком, что не было редкостью в пятнадцатом веке, но вопрос его прозвучал так, будто от ответа зависела судьба всего мира. Кажется, он был всё ближе и ближе к тому, чтобы дать трещину прямо на месте. — Что это значит? — Тучи чёрные… К дождю дело идёт, — растерянно пояснил собеседник. У Юнги предательски защипало в глазах и перехватило горло. Он не знал значения этого слова, как и того, что происходило, где он и что ему нужно делать. Он был готов разразиться позорными слезами прямо на месте, и ничто не могло его остановить: Хосок с сожалением и пониманием наблюдал за тем, как Юнги водит головой из стороны в сторону, стараясь согнать этот неожиданный прилив тоски, остановить ненужные слёзы, как он открывает рот в беспомощности словно выброшенная на берег рыба. Он со злобой утёр наполнившиеся влагой глаза рукавом своего одеяния и вцепился пятернёй в волосы, с силой сжимая чёрные пряди. — Ещё чаю? — понуро спросил Хосок. — Н-нет, — ему пришлось буквально выдавить из себя это. Хосок осторожно протянул к нему руку и приобнял его, сжимая легко плечо. Он прижал Юнги к себе, и парень от этого почувствовал себя только хуже. Ему нужно было плечо, в которое он мог поплакаться, но Хосок… Кронпринц наслаждался этими объятиями, он не просто предложил товарищескую поддержку, у него были к Мину чувства, знать о которых Юнги не хотел. Он позволял себя обнимать и утешать, но в этот момент только хотел в объятия к Чимину. Он хотел быть с ним столь же откровенным, как с Чонгуком и даже с Хосоком, а на деле-то они очень редко садились и проговаривали все свои чувства. Между ними всегда была какая-то… Недосказанность. Сначала из-за того, что Мин ничего не помнил, затем из-за того, что вспомнил, но не всё, а потом и вовсе оказалось, что взгляды на жизнь у них не сходятся. Они были птицами разного полёта. Слушая о том, что в его отсутствие пережил Чимин, где-то в глубине Юнги понимал, что на такие подвиги его бы вряд ли хватило. А что насчёт Чимина — это было похоже на ловушку для двоих. Они фундаментально разные, и Мин только будет тянуть его вниз? Или их противоположности можно примирить? Можно ли как-то исправить всё то, что между ними пошло не так, или уже поздно? Юнги бы хотел знать ответ на этот вопрос. Он слишком упорно защищал — или думал, что защищал — младшего от излишних переживаний и увлёкся, забыв о том, что Пак ценит честность. Возможно, Чимин делал то же самое. Им пора было давно перестать жалеть друг друга. Возможно, Юнги вовсе не знал Чимина и выдумал для себя средневековую принцессу из сказок, которую нужно оберегать и при этом не ставить во внимание ни одно её слово… Потому что она всего лишь глупая влюблённая девчонка, в которую авторы вложили единственную эмоцию. Жертвенная Сим Чхон, верная Чхунхян, Чимин, который не имел к этим персонажам никакого отношения. Он живой человек, который полагался на Юнги, а Мин так беспардонно оставил его наедине с горем. Он вдруг вспомнил, что Чимин в его отсутствие чуть не умер от болезни. Вместо вздоха из него вырвался надрывный всхлип. Хосок его обнял крепче, и Юнги с усилием задавил в себе новый всхлип, чтобы кронпринц не пытался сделать ему ещё больнее своим сочувствием. Мин мог лишиться Чимина по независимым от него причинам, а теперь добровольно позволял этому произойти. «Хён, я больше не ребёнок, не нужно», — сказал ему Чимин в последний раз, когда они виделись. Возможно, Юнги стоило понять это намного раньше и перестать заниматься опекунством. Привычка Юнги бездумно бросаться на защиту других людей почти привела их к краху. Лишившись Чимина, он лишится комфорта. Это замкнутый круг. За окном на каменную кладку двора упали острые иглы первых капель, а за ними хлынул ливень стеной. — Я просто… не понимаю, почему он не может принять моего решения. Почему он сам ставит меня перед этим выбором… — судорожно выдыхая, тихо заговорил он. — Я спросил, что ты выберешь, и, видимо, этим сильно расстроил тебя. Я всего лишь хотел сказать, что свобода мне столь же дорога, как и, должно быть, господин Пак дорог тебе. — Вы бы выбрали свободу? — поднимая голову, спросил Мин. — Если бы я выбрал свободу, то уже был бы где-то в другом месте. Пока я не готов сделать этот выбор. — Чтобы потом не сожалеть… — Верно, я не хочу сожалеть, — Хосоку непросто дались эти слова. — Так перед каким выбором он тебя поставил? В этом была причина вашей ссоры? — наклоняясь, мягко спросил он. — Я не думаю, что готов обсуждать это с вами, — выдержав долгую паузу, ответил Юнги. Он осторожно выбрался из чужих объятий. — Извините меня. — Не нужно извинений. Я готов тебя выслушать в любой момент. У него немного отлегло после ответа Хосока. Мин действительно не хотел рассказывать ему всё. Это касалось только него и Пак Чимина, советоваться с кронпринцем было бы странно и неловко. Поэтому он приподнял губы в ломаной улыбке, благодаря кронпринца за понимание. Хосок был хорошим человеком. Он точно знал, чего хотел от жизни, и старался заполучить это любыми способами… Поцеловал Юнги, и даже уговорил отца на эту идею с труппой. Возможно, у него получится избавиться от этих оков. Возможно, его просто сместит сам же король, заменит его Ли До, и всё разрешится благополучно у этих людей, но перед Юнги и впрямь стоял более насущный вопрос. Он давно понял, что хочет с Чимином остаться рядом навсегда, но так быстро и так нелепо всё начало рушиться прямо в его руках. Без Чимина он проживёт, но проживёт несчастно. Мин хотел, чтобы Чимин был счастлив. И он искренне надеялся, что Чимин всё ещё ассоциирует жизнь с ним с прекрасным будущим. Кажется, ему неожиданно стало чуть легче. Юнги тоже не хотел сожалеть. Он постарается всё исправить, постарается забыть о том, что произошло между ним и кронпринцем, а Чимин не узнает об этом, потому что это и впрямь было мелочью. Чимин может слишком резко отреагировать, сделает неправильные выводы. Где он и где кронпринц? Полная бессмыслица. Хосок не станет его добиваться, Юнги чётко дал ему понять, что совсем не заинтересован в этом. Было бы неплохо, если бы Чимин извинился перед Хосоком за свою агрессию. Всё-таки Чимина необходимо было привести в чувства: он стал слишком нервным. Но Юнги свою пощёчину заслужил.***
Смена Юнги закончилась, и он вышел из палат кронпринца. На улице уже давно бушевал ливень, который и не собирался прекращаться. Чертыхаясь, Мин перебежками добрался до комендатуры, где базировались служащие в дворце воины гвардии. Там был и архив, и тренировочная, и управление, и нечто вроде комнат отдыха. В управлении он встретил Чонгука, который, как оказывается, ещё пару часов назад вернулся от Его Величества. — Как день прошёл? — спросил Чонгук, перекладывая бумажки из одной стопки в другую. Он сидел за письменным столом и занимался обычной бюрократией. Не только кулаками ведь махать… — Сказать нечего, — тихо ответил Мин, стряхивая капли дождя с волос и одежды. Он растянулся в кресле и накинул на себя одеяльце, намереваясь немного вздремнуть. Далеко под таким дождём он бы не ушёл. Мин решил, что лучше возьмёт ночную смену. Заявляться к Чимину в такую погоду он боялся — во-первых, дорогу скорее всего размыло, а во-вторых — вынуждать его приглашать Мина домой из-за ливня тоже не хотелось. Чимин просил времени, чтобы остыть, и Мин уважал его желание. Одного дня ведь достаточно? — Я останусь на ночную. — Хорошо. Я тоже. Ливень ужасный. — Ага. Хмарит, — зевая с прикрытыми глазами, вяло ответил он. Чонгук поднялся из-за стола, и по звуку скрипучих половиц Юнги понял, что парень подошёл к нему. Он приоткрыл один глаз, находя взглядом фигуру Чонгука. Парень выглядел взволнованным. — Я хотел бы поговорить с тобой… когда ты сможешь. Юнги с тихим вздохом отбросил одеяло на подлокотник и сел прямо. Чонгук тут же виновато насупился, потому что наверняка не хотел, чтобы Мин вставал. — Что-то случилось? — потерев залипающий глаз, спросил Мин. — Это серьёзный разговор. И ещё кое-что есть. — Ну раз серьёзный, рассказывай. В комендатуре никого, кроме них не было. Только в архиве сидел незадачливый стажёр, точно так же застрявший здесь из-за дождя. Остальные гвардейцы были заняты охраной, то бишь выполняли свои прямые обязанности. Но даже несмотря на это Чонгук предложил выйти на террасу, переходящую в крытую галерею. Дождь продолжал лить, но хотя бы ветер поуспокоился, и капли не долетали до террасы. Горячая вода в чайнике, прихваченном Чонгуком, должна была согреть их, если кто-то озябнет в такую погоду. Чонгук присел рядом, и тихим голосом, вкрадчиво заговорил с ним. — Это про твоих братьев. Я должен был тебе давно рассказать, но решился только сейчас. Может, тебе станет немного легче, если ты это услышишь. Юнги впал в ступор, задумавшись, хотел он об этом услышать именно сейчас или впечатлений на день ему достаточно. В конечном счёте он уверенно кивнул Чонгуку и замер в нервном ожидании чего-то, что, возможно, вновь перевернёт его мир с ног на голову. Картина событий пятнадцатилетней давности всё ещё была в большой степени замутнённой, обрывочные сведения и воспоминания плохо сходились вместе. Ему было жаль своих братьев, но он не мучился так, как, должно быть, переживал потерю отец или Её Величество. Для этого он недостаточно хорошо их помнил. Несмотря на это, порой он пропадал в мыслях о них, и думал о том, как они умирали, что чувствовали в тот момент, как такое вообще могло произойти. Он отчаянно хотел докопаться до правды, но и с человеческой стороны ему было предельно жаль и их, и себя, как маленького ребёнка, пережившего травму и потерю. — Но тебе же совсем мало было тогда? — Я ещё не жил в Чосоне тогда. Ты же знаешь, кто убил их? Мин ему кивнул. Отец Чонгука сделал это, Юнги это знал, но чётко отделял генерала Чон Мучжона от Чонгука, тем более после того, как младший ему рассказал о своей печальной истории. Так что Юнги неприязни на этой почве к Чонгуку не испытывал. — Чон Мучжона убил я. Они уставились друг на друга. У Юнги от сражения перехватило горло, и он в течение долгой минуты не мог ничего ответить генералу. От отца он слышал, что Чон Мучжон пал вследствие того же обвинения, по которому сам казнил несчётное количество людей. Юнги считал это достаточно ироничным, но правда оказалось ещё более нелепой, если о чужой трагедии в принципе можно было так думать. Мин зарылся пальцами в волосы, взъерошивая чёлку, и надломлено хохотнул. — Господи, ну и ну… Чонгук поджал губы и опустил виноватый взгляд вниз. Он объяснил, как это произошло, как не сдержал ярости во время их обыкновенных с отцом поединков, ярости, которую в него методично впихивали на протяжении всего взросления. — Каким же он был отмороженным, если вынудил тебя сделать это… — Я сам хотел этого, и мне не жаль, — тихо произнёс он. — Значит, они отомщены, — заключил Юнги и протянул руку, чтобы похлопать Чона по плечу. — Спасибо, генерал. Я стольким тебе обязан. Они переглянулись, и Юнги не смог сдержать улыбки через боль. Чувство дружеской любви к Чонгуку росло день ото дня, и Мин честно боялся представить, может ли Чонгук быть ещё более замечательным, чем он был сейчас, нет, — ещё задолго до того, как решил признаться. — Я не рассказывал об этом никому. — Я могила. Спасибо… правда. — Просто… это я должен сказать тебе спасибо. Ты заставляешь меня переосмыслить многие вещи. Я рад, что встретил тебя. Юнги чуть не завизжал, как ребёнок, который нашёл себе первого друга, и перегнувшись через подлокотник кресла, пустил генерала в свои объятия. Они продолжили наблюдать за дождём, проливавшимся на фигурные крыши и сады комендатуры. Чонгук начал задумчиво ковырять тиснение на защитных крагах, пытаясь их очистить от залипшей грязи. Юнги, отпив горячей воды из чашки, обратил на это внимание. Он вспомнил, что Чонгук хотел ещё о чём-то поговорить, и это что-то явно волновало генерала. — Ты хотел ещё о чём-то поговорить. Чон согласно промычал и как невзначай сообщил: — Мне нравится Тэхён. — Он же невыносимый, — фыркнул Юнги. — Нет, мне нравится Тэхён, — Чонгук специально выделил слово «нравится», подразумевая определённый контекст. Романтический. Юнги сумел различить его интонацию и скосил вытаращенные глаза на Чонгука. — Я слышал, что людям, которые были на войне достаточно долго, тяжело ужиться с женщинами… Не знаю, правильно это или нет, но, кажется, я действительно чувствую что-то такое, — закончил он. — Так или иначе… это… — Юнги был в шоке, но в конечном счёте нашёл, что ответить: — Но он же невыносимый. — Это же мило, — выдохнул Чонгук вдохновлённо. — Что ж… я рад за тебя, — Юнги смог наконец сузить глаза, но он оставался ошарашенным этим признанием и не мог согласиться с Чоном, но на вкус и цвет, как говорится. Чонгук на него посмотрел выразительно, будто чего-то ожидал, и почесал нос. — Что? — Что мне с этим делать? — Признайся ему, — Мин пожал плечами. — Я уже сказал ему, что он мне дорог. — А он что? — Сказал, что я ему нет. Юнги сжал переносицу пальцами и напряжённо промычал, тщательно обдумывая, что мог бы посоветовать такому человеку как Чонгук. Наверное, и в отношении такой занозы, как Тэхён, общие правила должны были работать? — Сперва расположи его к себе заботой. Пригласи его погулять, только оденься в гражданку и не бери меч. Накорми его хорошо, купи ему сладкое. Проводи до дома, если он не уйдёт сразу и будет краснеть как девица, бери и целуй, — проинструктировал Юнги. Чонгук его прослушал внимательно, запоминая каждое слово, хмурясь серьёзно при этом. — Надеюсь, ты его трахнешь, — добавил Мин с ехидной усмешкой. Кажется, Чонгук впервые в жизни покраснел. Они обсудили данный вопрос ещё в течение некоторого времени, а затем вернулись к работе в комендатуре.***
— Ким Тэхён! Чонгук окликнул Кима и кашлянул в кулак, в неловкости взглядом пройдясь по людям вокруг. Все обходили его, понурив свои головы. Это было не в новинку, горожане его всегда опасались. Тэхён медленно развернулся, являя генералу своё недовольное лицо. Генерал подловил его на выходе из конфуцианского училища. У Чонгука внутри всё затрепетало от нежной любви к этому парню. Он был таким замечательным, даже когда хмурился, ни во что его не ставил и не проявлял к королевскому подданому, генералу армии, никакого уважения! — Чего тебе? О Небо, как прекрасен был этот глубокий голос, как по-особенному он сочетался с божественной внешностью. Чонгук ещё давно заприметил, что Тэхёновым рукам с длинными пальцами необыкновенно хорошо подходил его меч. Вечно нахмуренные широкие брови выдавали в нём бойца. Бойца невидимого фронта в атаке на сердце непобедимого генерала. — Как тебе мой наряд? — спросил Чонгук, разводя руки в стороны, чтобы продемонстрировать свой бирюзовый ханбок с красным пояском. — Нелепость. — Я старался, — растянув губы в широкой улыбке, ответил Чонгук. Тэхён развернулся с недоумённым лицом и тихо фыркнул. Он продолжил свой путь, но Чонгук его нагнал. — Пойдём, угощу тебя самсой. Тэхён взбросил подбородок, отворачиваясь, и тогда Чонгук предложил другой вариант. — Паровые булочки? Тэхён снова скривил лицо. — Рисовые пирожки? Наверное, ты сильно голоден. Тогда густой суп с морепродуктами? Или ты не любишь морепродукты? Холодной лапши? Может суп из говяжьих хвостов? А какой суп ты хочешь? Можно всё сразу! — Если ты хочешь пожрать, иди один, зачем я тебе? — Давай выпьем, — Чонгук использовал последнюю из оставшихся на его руках карту и с надеждой уставился на Тэхёна. — Вот это другое дело, — Тэхён поджал губы, уголки которых приподнялись в задорной мальчишеской улыбке. Чонгук вздохнул с облегчением и жестом пригласил его пройти через дорогу. Солдаты знали, где можно неплохо выпить, а генералы знали, где можно выпить хорошо. Он мечтательно пронаблюдал как Тэхён опрокидывает в себя стопку корейской водки, и пододвинул ближе к нему небольшую тарелочку с закуской. Внутри он дрожал как сука, вступать в бой в одиночку против сотни для него оказалось проще, чем пытаться поладить с понравившимся парнем. — Почему ты согласился со мной выпить? — поинтересовался Чонгук. — Потому что Мин Юнги сказал, что ты в меня влюблён, — Тэхён подпёр подбородок кулаком, с язвительной усмешкой пронаблюдав, как у Чонгука рот приоткрывается в немом негодовании. — Потому что хотел посмотреть, что ты сделаешь. — И что ты от меня ожидал? Я ведь тебе совсем не дорог. Чонгук отвернулся, складывая руки на груди. Как некстати ему стало жарко, и он был уверен, что щёки его при этом покраснели, как у традиционной маски невесты. Мин Юнги — предатель. — Мне стало интересно… — Значит у меня есть шанс? Тэхён опустил голову и слабо кивнул, пряча свой взгляд. У Чонгука перехватило дыхание, когда он получил это неуверенное согласие со стороны Кима. В успех своей затеи он слабо верил, но готов был добиваться расположения старшего, однако эта реакция превзошла все его ожидания. Он задавил счастливую улыбку, прикусив губы, и сумел выдать лишь тихое «спасибо». Чон не знал, чем заслужил его благосклонность, ведь был пугающим, жестоким человеком, чья недружественная манера общения распространялась и на Тэхёна, которого он в течение долгого времени считал своим подчинённым, прислужником его величества. По мере того как Ким становился всё более значимым для него, и после знакомства с Юнги, Чонгук наконец понял, что такое «родственные души». У него появились близкие спустя долгое время, и всеми способами он был готов их защищать. Он дал Сокджину обещание спасти Мин Юнги от смерти во время похода взамен на особую услугу, но в результате генерал осознал всю прелесть заботы о других, не омрачённой приказами, а действительно искренней, идущей из глубины сердца. Поистине переворачивающий всё опыт… Сблизившись с людьми, он смог вернуться в годы детства до Чон Мучжона. Мог смеяться над разными глупостями и хулиганить без этой солдафонской жёсткости, как молодой парень, почти подросток. Он хотел наверстать упущенное в детстве, и надеялся, что с Тэхёном, сохранившим в себе долю ребячества и характерной игривому возрасту непосредственности, это получится. Мин Юнги — святой человек. — Сотри эту улыбочку, тебе не идёт, — пробурчал Тэхён. Он сложил руки на груди и отвернулся с недовольным лицом от Чона. Чонгук не просто не сумел этого сделать, радость на его лице расцвела всем цветом. Тэхён на это замахнулся на него палочками для еды, заставляя Чонгука тихо засмеяться. — Ты милый, когда дуешься. — Заткнись! — Мне кажется, или ты задолжал мне поцелуй?***
Юнги пошёл извиняться на следующий же день. В такой ситуации он оказался впервые, поэтому переживаний было неисчислимое количество. После ночной смены во дворце ему удалось поспать только обрывками. Уже ближе к закату он двинулся к дому на горе на своих двоих, чтобы прогуляться и прояснить голову, собрать все слова, которые он хотел высказать, в более или менее структурированный поток. Ливень прекратился под утро, а днём погода стояла ясная. Солнце слепило глаза и подсушивало лужи, а на закате оно окрасило небо в приятный розовато-персиковый оттенок. Из дома он прихватил с собой завёрнутый в шёлковый конвертик подарок для младшего, но до последнего не мог решить, хорошая это затея или какая-то глупость. Он никогда не преподносил Чимину серьёзных подарков. Это было большим упущением, поэтому в итоге его выбор пал на вариант «дарить». Когда он взбирался по лестнице на гору, на самом верху он заметил фигуру человека, усевшегося на последней ступеньке. Даже не видя его лица, он распознал в нём Чимина. Пак поднял голову, находя его глазами, и придвинул к себе бутылку с вином. Когда Юнги подошёл к нему вплотную, Чимин не стал смотреть на него, и только отпил из горла. Юнги уселся рядом, сохранив между ними небольшое расстояние, и уложил локти на расставленные колени. Пальцы Мина слегка подрагивали от волнения. Чимин был в серой пижаме с накинутым сверху весенним пальто, волосы его были распущены и немного растрёпаны. Он выглядел нормально, если не считать унылого выражения на лице со следами усталости, но Мин всё чаще замечал за младшим эту эмоцию. От этого чувство своей вины многократно усиливалось. — Привет. — Привет, — тихо ответил Чимин, слабо улыбнувшись. — Кронпринц не станет тебя наказывать. Мин хотел дать Чимину знать, что поводов переживать не было. Чимин на это отрешённо закивал и вновь глотнул из бутылки. Мин долго любовался профилем его лица, решаясь сказать что-то ещё, но спустя какие-то секунды они оба одновременно произнесли слово «извини». Чимин в лёгком подпитии засмеялся, прикрыв рот ладонью, и Мин неловко хохотнул. Это немного разрядило обстановку. Юнги жестом пригласил его продолжить, но Чимин помотал головой из стороны в сторону, передавая право слова старшему. Младший не был сильно пьян, и Юнги мог начать этот необходимый серьёзный разговор. — Я не хотел тебя обидеть. Прости меня, что так получилось, я не должен был срываться. Прости, что обманывал тебя, — Юнги на секунду задержал дыхание, а следом судорожно выпустил воздух из лёгких. Он опустил взгляд на камень ступени под его ногами, готовясь произнести следующие слова, — я не хочу причинять тебе боли, и мне самому очень больно из-за всего, что тебе пришлось пережить, но у меня есть причины… поступать так, а не иначе. — Это уже не важно, хён, — с дрогнувшей улыбкой ответил Чимин. — Мне не следовало подвергать твой выбор сомнению. Мне грех указывать, как тебе жить. Юнги был в лёгком замешательстве из-за его реакции. Он не ожидал, что именно Чимин будет тем, кто отступит. Парень протянул к нему руки, и Юнги вложил в них свои пальцы, позволяя их немного сжать. У него защипало глаза, он поджал губы, думая в этот момент, что Чимин был неоправданно благосклонен к нему. — Я люблю тебя и хочу быть рядом, — ловя блеск в глазах напротив, Мин продолжил: — Я тебя ни за что не оставлю больше один на один с этим миром. Чимин растрогался, по его поджатым в полуулыбке губам можно было это понять. Он с тихим вздохом убрал с лица пряди волос назад, и следом навалился на Юнги с объятиями. По неосторожности он сшиб бедром стоявшую на ступени бутылку. Ойкнув, поспешил поднять свой напиток, а затем прильнул к нему вновь. Наслаждаясь объятиями, Юнги только укреплялся в своём желании держаться за это счастье всеми силами. Когда Чимин отстранился от него, Мин торопливо вынул из-за пазухи свой небольшой подарок. Чимин большими глазами проследил за тем, как Юнги разворачивает ткань, демонстрируя украшение — кольцо из серебра с чернением, обрамляющее нефритовый камень. — Это подарок тебе. Оно принадлежало бабушке, но вроде не выглядит старомодным? Размер можно подправить… — толковал он, неуверенный до конца в правильности своей затеи. — Хён? — Чимин на него поднял свой потерянный взгляд, приоткрывая рот в потрясении. — Ты даришь мне фамильную реликвию? — Д-да?.. — протянул он с опаской, поскольку не понимал — хорошо это или плохо? — Я буду молиться за твою бабушку, хён, — с выражением священного трепета Чимин протянул подрагивающие руки к кольцу. — Спасибо, хённим… — он посмотрел на Юнги трепетно, принимая подарок двумя руками. — Оно такое красивое. Юнги, в общем-то, не хотел заставлять Чимина поклоняться своей бабушке, а просто счёл кольцо красивым и достойным украшать руку младшего. Но раз оно изначально предназначалось потенциальной будущей жене, жест был весьма красивый. Почти предложение замужества, но Пак не знал о такой традиции. Он отмахнулся, мол, ничего такого, просто пустяк, но Чимин сжал в руке свой подарок и бросился на него с крепкими объятиями. — Ты меня прощаешь? — решил удостовериться он, поглаживая Чимина по спине ладонью. — Да, — уверенно отозвался Чимин рядом с его ухом. — И ты меня прости. У Юнги вырвался тихий вздох облегчения. — Я только представил, как мог тебя лишиться… И как же тебе было тяжело все эти месяцы, — уложив подбородок на плечо обнимающего его парня, тихо проговорил Юнги. — Я был жесток с тобой. — Я тоже поступил неправильно. Юнги мягко отстранил Чимина от себя, взяв его за плечи, и посмотрел тому в глаза. — Я спрашивал Ким Сокджина о тебе, потому что боялся, что произошло что-то очень плохое. Я подумал, что говорить тебе об этом было бы странно, но я должен был сказать, — Юнги опустил взгляд. Его руки соскользнули по плечам Чимина, взяли его небольшие ладони, крепко сжимая. — Я не доверяю ему. Он играет грязно. Я не знаю, чего он добивается, но я не хочу, чтобы из-за него ты попал в неприятности… — Не переживай из-за него, — постарался его уверить Чимин, но Юнги не стало легче даже при том, что Чимин смотрел на него с предельной нежностью во взгляде. — Я не делаю ничего дурного. Я просто пытаюсь выжить. С таким большим состоянием это стало непросто. — Мы все пытаемся. Чимин кивнул, поджимая губы. — Теперь ты понимаешь. — Теперь я понимаю, — кивнул он. — Я был эгоистом… Я не знаю, как тебе помочь… Просто надеюсь, что ты позволишь мне оставаться рядом. — Разве ты ещё не понял, что ты — самое дорогое, что есть в моей жизни? Хён, мне больше не на кого положиться. У меня нет никого, кроме тебя. Я был с лёгкостью готов отпустить всё, что у меня есть, потому что думал, что больше не буду тебе нужен. Юнги сглотнул, из-за сухости во рту почти не осталось слюны. Он заломил брови, вглядываясь в глаза напротив. — Чимин, ты… — Что, я слишком от тебя зависим? Да, это так, — сказал он громче. — Поэтому если ты сделаешь мне больно, я не знаю, что сделаю. Он застыл, застигнутый врасплох этими словами. Юнги понимал, что Чимин патологически к нему привязан, и это не хорошо. Чимин ставил его на первое место. Его слова внутри задели что-то живое. Ему подумалось, что он тоже готов пропасть в этом чувстве. Ему придётся сделать всё возможное, чтобы это оставалось неизменным. Усидеть на двух стульях вряд ли получится, но он решил не загадывать вперёд. Да, безответственно. Он уже однажды бежал от своего долга, от войны, от жизни в том веке, попав сюда. Такой шанс редко кому выпадает. Но в этом определённо была своя прелесть. — Ты давал мне силы бороться, — признался Юнги. — Вот видишь. Мы были с малых лет повязаны друг с другом. — Ты ждал меня. — Я бы ждал тебя и сотни лет, хён, — мягко и едва слышно прошептал он. У Мина на мгновение закружилась голова и чуть не потемнело в глазах от промелькнувшего страха. Сердце внутри бешено заколотилось, готовое прорвать грудную клетку, этот стук отдавал в голову. Он напряг шею и задержал дыхание, прежде чем выговорить слова, к которым он всё ещё не был готов: — Чимин, мне есть, о чём тебе рассказать.