Недаром говорят: судьба связывает людей за 500 лет до их рождения
Цао Сюэ-цинь, «Сон в красном тереме»
Около года назад. После неудачной попытки побега и письма Чимина с Намджуном Юнги окончательно смирился с правилами игры в этом веке. В общей сложности в поместье Мин он прожил уже поболее двух недель. Все эти ценные сутки для солдата, какие-то жалкие полмесяца для расслабленной Чосонской знати, — их он провёл в Средневековье. Он всё ещё раздумывал о предложении Тэхёна подсобить ему с побегом. Пока он оставался в Кэгёне, это было ещё возможно, но более прочих останавливал тот факт, что он уже пытался в храме найти тот череп, после прикосновения к которому он перенёсся в пятнадцатый век. Навязчивое желание убраться отсюда сменилось тягучими мыслями о том, что вся эта история могла оказаться правдой. Что нужно остаться здесь хотя бы ради того, чтобы попытаться разобраться в себе и в механике этой магии. Всё это ведь не просто так? Ведь именно он смог преодолеть время? Ведь именно его ноги принесли к этому храму… Возможно, здесь было какое-то предопределение. Судьба… хитрющая девка, которую ещё попробуй обыграй. В памяти ещё были свежи свист истребителей над головой, лучи трассирующих снарядов в ночи и крапинки побагровевших засосов на худой груди Джихёна. Вкус похлёбки, запах влажной земли траншеи, вес винтовки Браунинга на плече. Тогда, в один из вялотекущих дней, большую часть из которых Юнги проводил в безделии в объятьях подушек, Мин Джэ рассказал ему об истории государства — Раннего Чосона — и истории семьи Мин. О крепком переплетении судеб участников событий пятнадцатилетней давности. — Расскажите мне обо всём, будьте любезны, — отставив пиалу с чаем, просил Юнги. — Тебе придётся внимательно меня выслушать, — вздохнул Мин-старший. — Эта история о четырёх братьях, сыновьях основателя нашего государства. Один из них — его звали Ли Сон — должен был стать следующим королём Чосона. Знать благоволила ему, потому что верила, что с ним они смогут удерживать власть в своих руках. Ли Вон, его величество король Тхэджон, в то время просто принц, был его старшим братом. Он активнее прочих помогал отцу в деле установления и укрепления власти. Чосон… основан на крови последних правителей Корё. Юнги опустил взгляд на поверхность стола, напряженно выдыхая. — Ты родился через год после закрепления власти за династией Ли. — Ваши сыновья участвовали в перевороте? В казнях над семьёй правителей Корё? — Мин Джэ выразительно нахмурился, когда услышал вопрос Юнги. Видимо, всё ждал от него, пока найденный сын начнёт говорить о своих братьях как о родных. — Её величество… была рядом со своим супругом. Юнхёну было только четырнадцать, он не принимал участия в этом. — А Чон Мучжон? Отец ответил ему согласием. Этот человек погубил стольких людей: семью правителя прошлой династии, братьев нынешнего короля во времена «Войн принцев» и сыновей Мин Джэ. Ничто не описывало его точнее, чем слово «палач». Мин-старший продолжил свой рассказ: — Ли Вон полагал, что именно он станет преемником, ведь он боролся с отцом за власть буквально плечом к плечу. Дочка… Её величество, наша Вонкён, тоже хотела быть женой короля, а не простого принца. Она всегда была такой амбициозной, — с немного печальной улыбкой добавил старик. — Она опиралась на Юнхёна и Юнджэ. Ресурсы семьи Мин возвели Ли Вона на трон. Вонкён сделала всё за него! И вот чем он отплатил нам. У Юнги резкий выпад господина Мина вызвал лишь недоумение: брови взлетели вверх и задержались в таком положении на какое-то время. — Он решил убрать брата — наследного принца Ли Сона, чтобы занять его место. Роль палача на себя взял Чон Мучжон. Это первая война принцев. — И королева Мин? И братья? Мин Джэ устремил на него напряжённый взгляд. Очевидно, он не хотел этого признавать, но все всё понимали. И король, и королева стремились к одному, а решение устранить кронпринца было если не консенсуальным, то самым очевидным. — Король тут же отрёкся от престола. Он был ошеломлён тем, что его сыновья были готовы перебить друг друга в борьбе за власть. Власть перешла в руки Ли Гва. Он получил имя короля Чонджона. Его величество правил всего два года… — И тоже был убит? — Да. Он перенёс столицу обратно в Кэгён. В тот же год переехали и мы, так и остались тут до сих пор, только ни детей, ни твоей мамы уже нет… — с тяжёлым вздохом протянул он. — Ещё один из братьев короля претендовал на престол. Они побороли и его, это была настоящая битва. Вторая из распрей между королевскими отпрысками, — объяснил «отец», бросив на Юнги короткий взгляд. — И настала очередь Ли Гва, Чонджона. Он сам отрёкся от престола в пользу Вона, но всем было очевидно, что Ли Вон не остановится, — Мин Джэ замолчал. Он не смотрел на Юнги, вместо этого он сжал пальцы вокруг пиалы, цепляясь за неё, как за спасательный круг. Юнги наклонился над столом, устремляя свой взгляд в лицо Мин Джэ. Мин-младший накрыл руку мужчины своей в попытке установить более крепкий эмоциональный контакт. Он ждал, пока «отец» расскажет о смерти Гва. — Они решили убрать его. Дочка, Юнхён с Юнджэ. И Юнхан… Хан-и был совсем молод, — маска непоколебимости и выученной строгости дала трещину. Мин Джэ не плакал, не стенал, он лишь стал похож на старика, которому пришлось пережить потерю почти всех членов своей семьи. Юнги проникся к нему сочувствием, хотя и понимал, что и сам Мин Джэ не был ангелом. — Они опасались, что он так просто не уйдёт и что-то предпримет? А король? Король не участвовал в этом? Мин Джэ был честен, поэтому он одними губами произнёс: «нет». — Король не желал смерти брата. Это стало началом конца. Тхэджон, вероятно, считал семью Мин угрозой для себя. Её величество натерпелась унижений, он боялся её и всячески пытался насолить ей. Он начал проводить больше времени с наложницами, тогда же Чон стала его любимицей. — Мать наследного принца? — Да, его высочества Ли Хосока. — Когда его величество узнал, что именно они стояли за смертью отрекшегося короля, Юнхёна и Юнджэ заставили выпить яд. Вы были тут, дома, с Юнханом и Чимином, когда произошло нападение, но никто не пострадал в тот день. Мы не думали, что вы — самые младшие, тоже в опасности… Думали, что нападавшие просто хотели нас запугать. Это любимая тактика его величества. Он держит в страхе все благородные семьи. Мы надеялись, что хотя бы вас король пощадит. А потом в дом снова пришли… Убили Юнхана, а ты пропал. — Как пропал? — после долгой паузы решился переспросить Юнги. Своим вопросом он вывел Мин Джэ из глубокой задумчивости, и старик посмотрел на него так, словно не понял ни вопроса, ни того, где он находится. Юнги подумалось, что воспоминания об этом ужасе не могут даться так просто, и с этим разговором следовало покончить на сегодня. Почему так много правителей в истории прослыли кровожадными безумцами? Власть, вседозволенность и ответственность неминуемо сводила их с ума, а порой это усугублялось и кровосмешением, и отравой, которой их потчевали ненавистники.***
В один из дней Юнги во время прогулки по лесу завёл с Чимином разговор о насущном. Был уже конец августа — получалось, что Юнги провёл здесь поболее года. Это стоило бы отметить, но настроение не было праздничным. Второе рождение? Не то чтобы… Насколько он помнил, до воцарения Ли До оставалось совсем немного времени, а Хосок всё ещё был кронпринцем. Покопавшись в памяти, он нашёл смутный отголосок знания о том, что кровью передача статуса кронпринца не сопровождалась. Если его уровень знаний был достаточным, чтобы судить об этом, данный факт внушал спокойствие. В то же самое время, никаких предпосылок для скорой перестановки не наблюдалось, и это его тревожило. Работая во дворце, он мог видеть изнанку политических решений. Не происходило ровным счётом ничего, кроме, пожалуй, одной вещи. — Ким Сокджин слишком тупой, чтобы понять философию, вот он её и засирает по чём свет. Небось ни одной книжки за жизнь не прочитал… — бурчал Юнги, продолжая завязанную ранее дискуссию. — Пóлно тебе злословить, — похихикал Пак. Они остановились у высокой сосны и разом подняли головы кверху, чтобы проследить до верхушки дерева, касающейся лазурного неба. — Чимин, послушай меня, — развернувшись к нему, начал Мин — Говорят, скоро в столице будет неспокойно. Я вижу, ты повяз в этой сомнительной компании, они ведь явно что-то замышляют… Может, тебе лучше будет уехать ненадолго? — Кто говорит? — Чимин подозрительно сощурился. Капитану пришлось ответить честно. — Кронпринц. У Чимина на лице возникло это кислое выражение, каждый раз сопровождавшее разговоры о Хосоке. Юнги знал, что Чимин ревновал его, это было настолько очевидно, насколько явным было и то, что он замышлял что-то против принца — не факт, что он был напрямую завязан в интригах, но, возможно, поддерживал заговорщиков материально, не зная, куда ещё девать деньги. Юнги не давал повода сомневаться в своей верности, Хосок не делал никаких поползновений в его сторону в присутствии Чимина. Он пытался поцеловать Юнги в Инчхоне после прогулки по рынку, но на тот раз Мину пришлось быть твёрже в своём отказе. Чимин был предвзят и в отношении Чон Чонгука, но относился к нему проще — как к не очень симпатичной декорации в приложение к Мину и Тэхёну, а вот Хосок… Его он сильно недолюбливал, если не сказать хуже. — Я тебе уже говорил, что ничего не чувствую к нему, — Юнги сжал его ладонь. — Он просто… — Просто твой друг, — отчеканил Чимин. — Если я уеду, то это только подтвердит, что я в чём-то виноват. Я не совершал греха, я, по сути, никто — меня не будут даже пытаться очернить. Так зачем же мне уезжать от тебя? — Чимин, я отвечаю своей головой за его безопасность. Тебе лучше сразу во всём сознаться. — Я тебя ударю, — хмыкнул Пак. — Ладно. Я верю тебе. Но очень боюсь… — Скажи мне, хён? На чью сторону ты встанешь? Её величества, отца, своих племянников. Своей семьи. Или на сторону короля, который принёс твоей семье столько горя? Может, на сторону Хосока? — Я… на стороне семьи, — выразительно нахмурившись, ответил Юнги, выдержав паузу. В недоумении, он не понимал, почему Чимин обратил к нему столь резкий вопрос. Мин невзлюбил отвечать на подобные вопросы. — Почему же ты не можешь их поддержать? — Я не вмешиваюсь в историю. — Глупенький, — вздохнул Чимин. — Чего ты боишься? Юнги боялся сказанного Джэбэ. Чжурчжэньский вождь унёс ответы с собой в могилу, как бы Мин ни пытался вытянуть их из него. Но более этого Мин боялся быть ответственным. — Ты уже вмешался.***
В последние дни Чимин был молчалив и задумчив. Юнги часто приходилось звать его по нескольку раз, чтобы он, наконец, обратил на него внимание. Он постоянно спрашивал слуг, нет ли новых писем, становился всё более нервным и нетерпеливым в самых мелочах. На вопросы Юнги отвечал простым: «Дела в провинциях идут плохо». Его явно что-то заботило. Мин, придя с работы, лёг на постели и молча принялся наблюдать за тем, как Чимин, зажевав палец, сидел над письмами и документами, сверяя и перечитывая их по сто раз. Свечи уже догорали — долго сидел, значит. — Чимми… я пришёл. — А? — Чимин развернулся к нему и одарил тёплой улыбкой. Он поднялся из-за стола и сложил документы в ящик, затем закрыл его ключиком. Потянувшись, чтобы размять затёкшие конечности и пребывавшие в напряжении спину и плечи, он плюхнулся на кровать рядом. Чимин устроился под боком у Юнги, пальцами принялся выводить узоры на его груди. Он спросил, как были его дела, и Юнги ответил честно: во дворце было как всегда мрачно и скучно, а сестра недавно пролила чай на одеяние наложницы Чон. Поэтому все слуги затихли и ходили по струнке, боясь разозлить и строгую королеву Мин, и взбалмошную крикливую наложницу. — Ты как? — Всё славно. Крышу будут чинить на следующей неделе, протекает. Те дурацкие кресла в чехлах я послал товарищу, Пак Ёнмёну, они ему понравились. Хваюн разбила хрустальную вазу, которую мне преподнёс господин Юн, — Чимин сложил руки на груди у Мина и потянулся к его губам с томительным поцелуем. — Мы хотели заняться любовью, — взяв его лицо в руки, прошептал Чимин, и продолжил осыпать его поцелуями, руками проводя по телу, по рукам в синем шёлке одеяний. — Да, я помню, — прерывисто выдохнул Юнги ему в губы. Это было не совсем то, что он ожидал услышать в ответ на свой вопрос, — но ты уверен, что всё в порядке? Ты не хочешь поведать мне о чём-то? — А ты готов меня слушать? — спросил Чимин с насмешливой ухмылочкой, опускаясь рукой к паху старшего, где уже нащупывалось оживление. Юнги его остановил за руку. — Пожалуйста, я сейчас лопну от возбуждения, — заныл Чимин, забавно выпятив губу. — Я тебе помогу с этим, — рукой сминая его ягодицу, — но сперва ты расскажешь, что с тобой такое происходит. Чимин резко поднялся, и столь же нетерпеливо уселся на бёдра, принявшись потираться о него, изгибая спину. Рукой он упёрся Мину в центр груди, и, скользнув пальцами к соску, смял подкачанную мышцу под ладонью. Вторая рука проделала тот же путь. Юнги заторможенно уставился на вспыхнувшее румянцем лицо с глазами, подёрнутыми пеленой разыгравшегося возбуждения. — В Мильсоне выручка с торговли упала более, чем в половину, по сравнению с предыдущим кварталом, — начал он таким вкрадчивым полушёпотом, будто говорил об эротических фантазиях. — На верфях в Пусанпхо эти бездельники перестали выходить на связь, — раздражённо плюнул он и резко проехался задницей по паху Юнги. Мин на это приоткрыл рот, резко выдыхая. — Это меня больше всего раздражает. Я их ненавижу. Юнги всеми силами пытался слушать, но Чимин знал его болезненные точки и умело пользовался его беспомощностью перед лицом возбуждения. Пожалуй, на данный момент это объяснение было удовлетворительным. Во всех смыслах. Руки Мина блуждали по всем изгибам, сжимали особо аппетитные части и играючи подцепляли края одежд. — Нужно их проучить, — Мин поднялся на постели, ухватил Чимина за талию и затянул его в глубокий, мокрый поцелуй. — Жестоко наказать, — вылизывая подставленную шею, — отшлёпать… — опускаясь губами вдоль выреза халата. По сочной ягодице юноши пришёлся шлепок. — Да, — почти застонал он, закидывая голову. Пальцами он зарылся в его волосы на затылке; не останавливаясь, тёрся о его пах, заставляя Юнги забыть о заботах. — Вытрахать всю дурь… Чимин развязал кафтан Юнги и принялся осыпать его тело поцелуями, кончиками пальцев поглаживать соски. Он сполз с его коленей и губами опустился к низу живота, тут же напрягшегося. Мин закусил губы и схватился за плечико младшего. — Почему меня всего так будоражат те моменты, когда племянники зовут тебя дядей? — поднимая взгляд на него, проговорил Чимин, не отрывая губ от участка кожи прямо над кромкой брюк. — Такой взрослый и серьёзный хён… — А что ещё тебя возбуждает? — Ты в гвардейской форме… раздающий приказы… Хочется пасть ниц и подчиниться, — прикрывая веки. — Славные фантазии. Я хочу вылизать тебя, — Мин провёл рукой по щеке младшего, заставляя его поднять голову и посмотреть в глаза. Чимин потянулся к нему; они слились в тягучем поцелуе. Мин вылизывал его рот, подцеплял нижнюю губу зубами, дразнясь. — Я вылижу тебя там. Чимин быстро избавился от мешающихся тряпок. Юнги усадил парня на себя, заставляя сесть сверху, спиной к нему. Юнги провёл ладонью по выраженной линии позвоночника, наслаждаясь видом. Талия узкая, прогиб поясницы завораживающий. Ягодицы такие идеально-округлые, сочные, словно персик, и кожа столь же мягкая, оттенка кофе с доброй порцией сливок. Шлепок, как естественное продолжение его наблюдения. — Распусти волосы, — потребовал Мин, и юноша покорно выдернул шпильку, секундой ранее удерживавшую его волосы в лёгком творческом беспорядке. Дома он не заботился об аккуратности причёсок. Юнги пропустил чёрные пряди меж пальцев, касаясь изогнутой спины, а затем вдохнул шлейф цветочно-травяного аромата, оставшийся на волосах — чертовски приятный, ставший уже до боли родным. Резко дёрнув его за бёдра на себя, он раздвинул ягодицы и, не ходя вокруг да около, припал губами к сжимающемуся от каждого судорожного вздоха колечку мышц. Чимин сокрушённо замычал, и завёл руку за спину, чтобы помочь Юнги, открывая себя для него. — Сядь и не крутись, — отпрянув, Юнги крепче вцепился пальцами в его ягодицы и продолжил его вылизывать круговыми движениями. По шовчику опустился до мошонки и вернулся, чтобы мягко толкнуться языком внутрь. Он ласкал его член, заставляя парня поскуливать и мелко вздрагивать от каждого движения. Чиминова отзывчивость Юнги всегда трогала за сердце, и не только. Но и Мин не был профаном в этом деле, — у него, возможно, слишком богатый опыт. Во всех позициях. Юнги с влажным чмоком оторвался от своего занятия и хрипло ахнул, когда ощутил, как Чимин, опустившись вниз с выгнутой спиной, развязал атласные брюки и взял его член в рот. Чимин мягко погладил его бёдра, приобняв их, и опустился до конца, расслабив горло. От нежного урчания со стороны младшего, Юнги то и дело отрывался, щекой прикасаясь к мягким половинкам, чтобы издать тихий стон. — Боже, Чимин… Пак промычал игриво, пуская вибрацию глоткой, и Юнги судорожно вздохнул, прежде чем вновь вернуться к своим ласкам. Смочив большой палец слюной, он ввёл его внутрь — это не было сложно — вся впадинка уже была влажной от его языка. Когда он нащупал внутри его чувствительное место, Пак крупно вздрогнул и уронил сокрушённый стон. Юнги сжал его ягодицу в руках, извлёк палец лишь с тем, чтобы вновь пройтись языком. Чимин отзывался на каждое движение, то приподнимаясь над Юнги, выгибая спину, то ложась на его бёдра. Беспрерывные мягкие стоны обволакивали слух, доставляя Мину необыкновенное удовольствие. — Ты кончишь так, — надавливая, проходясь пальцем взад-вперёд. Это констатация факта, его намерение. — Да, — он взбросил бёдра, раскрываясь перед старшим сильнее. Мин ввёл два пальца внутрь и скользнул между них внутрь языком, одновременно надавливая подушечками на нижнюю стенку. Плотно обхватил член младшего, незамедлительно начав работать рукой. Чимин, вместо того чтобы сосать, просто лежал щекой у него на животе и скулил, губами елозя по его стволу. Продолжая работать руками, порой он вбирал во влагу рта головку — Мина это заставляло только старательнее делать ему лучше. Симбиоз. Младший издавал нечленораздельные звуки и двигал бёдрами, подставляясь под Миновы ласки. Юнги заметил, как очаровательно Чимин поджимает пальцы на ногах — он так делал каждый раз, как подходило к концу. Чимин высоко протянул имя Юнги. На волне удовольствия он крупно вздрогнул и вцепился в его ногу ноготками. В тот же момент горячие капли пролились на руку и грудь Мина. С тихим стоном Чимин осел на ослабевших коленях. Мин оставил на его копчике лёгкий поцелуй. — Хён… — Молодец, — хлопнув по половинке, Юнги помог ему перекинуть ногу и улечься сбоку. — Ты такой молодец. Юнги погладил его по ягодицам и чмокнул поясницу, прежде чем встать и пойти ополоснуть руки и рот. — Ммм… Вернись, — ёрзая бёдрами по постели, заныл Пак. — Хочешь ещё? — проурчал Юнги, скидывая с себя оставшуюся одежду. Забравшись на постель, рукой он трепетно огладил мягкую щёку. Помог Чимину развернуться на кровати и встать на колени. Юнги прислонился к нему сзади, грудью касаясь острых лопаток, и обнял. Ласковыми поцелуями поднялся от шеи к губам, где младший со страстью проник во влагу его рта своим языком. Когда Мин проехался эрегированным членом меж ягодиц, оба обронили прерывистый вздох. — Рапунцель… — пропуская длинные пряди через пальцы, прошептал Мин. — Девушка из сказки, у которой были настолько длинные волосы, что один принц смог забраться по ним на высокую башню. Он спас её от заточения, — пояснил он. Чимин развернулся на кровати и принял в свои объятия Юнги, который вклинился между его разведённых ног. Чимин с ласковой улыбкой смотрел на него так, что сердце Юнги пропускало удары один за другим. Он, чёрт возьми, любил его без памяти и до сентиментальных слёз. — Она стала принцессой? Юнги угукнул и принялся целовать его шею, покусывать кожу, умелыми движениями языка проходиться у сосков, вызывая лёгкую дрожь у парня. Мин вновь проник пальцами внутрь, чтобы растянуть младшего под себя. Чимин, млея от действий хёна, поглаживал его бёдра, даровал прикосновения напряжённой плоти. Заполучив долгожданную тесноту в свои владения, Мин без устали выбивал из младшего гортанные стоны на смятых простынях. Свечи в комнате догорали.***
Юнги после ночной смены сразу направился к Чимину. Был выходной день, который он обещал провести вместе. Он как-то пошутил, что уже прописался у Пака, и после ему пришлось объяснять младшему концепцию прописки… До чего только их разговоры не доходили. Он собирался принять ванну, вздремнуть немного, а после они хотели немного прогуляться на лошадях вместе с Тэхёном. Когда Мин вернулся из бани, он застал ожесточённый спор, — нет — ссору между Хваюн и Чимином. Он отчитывал её по чём свет стоит, тянул её за руки и грубо тряс. — Где письма, Хваюн? Так и будешь молчать?! — В чём дело? Юнги подошёл к ним и мягко разжал Чиминовы руки, отнимая их от локтей безмолвной девушки. Она смотрела испуганно и молчала, плотно поджимая губы. — Никаких писем не приходило, ваше сиятельство, — торопливо прошелестела она. — Не ври! Ты их выкрала. Я знаю, что ты воруешь! Не делай вид, что ты этого не делала! — Зачем вы держите меня, если не верите моим словам?! — Тогда катись к чертям! Мне воровка и стукачка не нужна! — рявкнул он. Его глаза вспыхнули ожесточённым блеском. Он отпихнул Юнги локтем и схватил Хваюн за шею — так, что она выпустила сдавленный хрип. — Я убью тебя, — угрожающе прошипел Пак, хватая подсвечник с тумбы, — ты отсюда живой не выйдешь. — Чимин! — воскликнул шокированный Мин и сжал запястье его руки, в которой оказался подсвечник. — Остановись! — Двадцать ударов палками, — резко отпустив её шею, — может, это тебя разговорит. — Двадцать — это слишком много, Чимин! Остынь! — Уйди, Юнги! — больно ткнув пальцем ему в грудь, со сталью и безжалостностью в голосе. Чимин любил поскандалить, чтобы немного подогреть их интерес друг к другу в постели, но на этот раз он был в настоящей ярости. Настолько сильной, что Юнги был напуган его поведением и не знал, что предпринять. — Как ты со старшими разговариваешь?! — прикрикнул Юнги, чтобы его приструнить. — Я сказал тебе не лезть не в своё дело! — хватая его за ворот, шикнул Чимин. Хваюн позади смотрела на них беспомощно — она была растеряна. Мин тоже. — Я вытрахаю из тебя всю дурь, — решительно заявил он, и, пользуясь близостью к кровати, с помощью нехитрого захвата уложил Чимина лопатками на постель. Настоящий мужской спор, должно быть. — Выйди, Хваюн…! Он уселся на бёдра младшего и заблокировал руки, которыми Чимин пытался сбросить с себя Юнги. Пак был обозлён, но как только Мин сжал пальце крепче на его запястьях, он впал в ступор от испуга. В широко открытых глазах мелькнул явный страх… Ужас. Молодец, Мин Юнги, ты придумал гениальное решение. Чимин испытал ужас от действий Мина, потому что подобное с ним уже происходило. — Малыш… Прости. Прости, Чимин-а, — Юнги разжал его руки и поднял раскрытые ладони, не зная куда их ещё пристроить. Чимин столкнул Мина с себя — совсем слабо, но он поддался и перекатился через парня, ложась рядом на постели. Он тут же приподнялся на локтях. В Чиминовом взгляде, направленном на него, читались страх и обида. Он уложил руки себе на грудь и отвёл глаза в сторону. Только теперь он стал выглядеть виноватым. — Мне… я ошибся. Я не должен был, — заговорил Чимин. Губы его слегка подрагивали. Он зарылся пальцами в чёлку и сжал пряди с силой. Юнги протянул к юноше руку и осторожно, прижав их ладони, переплёл с ним пальцы, заставляя отпустить волосы. Он так боялся, но на этот раз из-за того, что сделал больно Чимину. У самого в груди разверзлась такая яма, что это было физически сложно. Больно. — Я не должен был на тебя нападать, — выдохнул Чимин. Он, кажется, немного отошёл, и теперь выглядел лишь порядком уставшим. — Что Хваюн натворила? Чимин не ответил.***
Эти эпизоды из их совместной жизни характеризовали конец лета и начало осени. В жизни Мина была и работа во дворце, и прогулки с товарищами, и дома было чем заняться. Отцу так и не стало лучше. Видно, подходил его срок. Юнги не хотел об этом думать. Терять семью, которую только недавно обрёл, должно быть очень больно. Господин Мин оставил дела Тайного совета ещё весной. Управление поместьем давалось ему тяжело, поэтому Юнги пришлось взять на себя большую часть его забот, благо старина Ким Донсу помогал там, где мог, да и квалифицированных управленцев у семьи Мин в подчинении было немало. Наступила «пора, когда небо становится выше, а лошади набирают вес», как издревле называли осень в Чосоне. Одно из самых красивых времён года, и, наверное, самое любимое Юнги. За исключением тревожного ожидания, в котором Мин пребывал из-за исторических событий, которые никак не наступали, всё, в целом, было в норме. Предостережение Хосока о том, что в скором времени в столице станет неспокойно, пока никак не проявляло себя на практике. Срыв и недомолвки Чимина его, конечно, тоже волновали, и поболее всего прочего. С того момента, как Пак «вспылил», прошло несколько дней, благо подобного больше не повторялось. Перед сном Мин ему силком всовывал в руки стакан воды с успокаивающими каплями. Давно пора было их начать принимать. Происходившее с Чимином не могло не пугать, но для человека, пережившего подобное, он держался молодцом, как считал Юнги. Ему бы Чимина забрать с собой из этого клятого города, да и уехать на море или минеральные источники какие-нибудь. Выдернуть его из сомнительных компаний, забот о вотчинах, но над чужой жизнью Мин не был властен. Пак наотрез отказывался, напоминал Мину о его обязанностях. И то было верно. Как бы было славно, если б люди по своему желанию могли взять и, бросив всё, уехать куда-то далеко от всех забот и чужих глаз, а потом вернуться и продолжить выполнять свои рутинные занятия с новыми силами. В последний рабочий день на неделе они с Чимином поиграли в игры у него дома и улеглись спать, просто и по-семейному. Чимин обычно полностью игнорировал свою половину кровати и подлезал Юнги под бок, оказываясь ровно по центру. Так было и сегодня, но метания Пака по подушке и его громкие вздохи быстро заставили Юнги разлепить глаза и приподняться над постелью на локтях. Чтобы вытянуть Чимина из тревожного сна, Юнги взялся за его плечи и позвал несколько раз по имени. Младший был весь в холодном поту — это чувствовалось через прикосновения к его коже. Юнги провёл по его щеке. Влага. Пак хватал воздух ртом, болезненно постанывая, и никак не мог проснуться, поэтому Мину пришлось поднять его, заключив в объятия. Чимин пришёл в сознание с громким всхлипом. — Х-хё… — в объятиях Юнги он продолжал вздрагивать от плача, тело его пробивала крупная дрожь. Юнги его похлопывал по спине и что-то приговаривал, гладил по волосам, пытаясь привести в чувства. Младший выпутался из его объятий, и, с силой вцепившись в его предплечья, расширенными глазами уставился на него. Он не моргал. В свете Луны его лицо выглядело бледным. Волосы спутанные, влажные на висках, дорожки слёз на щеках. Юнги терпеливо ждал, что он скажет. — Ка… как ты… можешь спать, зная, что убил столько человек? — Что? Чимин потерянный, невидящий взгляд перевёл куда-то в сторону, чуть отворачиваясь. — Тебе снился плохой сон? — сглотнув, спросил Мин, когда напряжённое молчание затянулось больше положенного. — Птицы… И… — Чимин, — твёрже, беря его за руку, чтобы обратил на него внимание. — Чимин, мне кажется, эти твои железные птицы — это самолёты. Не надо их бояться… — бояться стоило, особенно в то время, откуда был Юнги, но этого Чимину не стоило знать. Юнги вдруг нахмурился; вспомнилось, что о своих снах Чимин рассказывал ещё задолго до того, как Мин признался, что он из будущего. — Откуда ты про них знаешь, Чимин? — Джин… Ким Сокджин, — растерянно пояснил Чимин. На кровать запрыгнула Чалли, и он уставился на неё осоловело. — В детстве… он же жил какое-то время… с нами. Он рассказывал про это. Прилетят, и больше плакать я не смогу… — Чимин то и дело запинался и шмыгал носом. — Что? — а Мин, как дурак, повторял раз за разом это «что». — Юнги, хён, — Чиминово лицо искривилось, он был готов вновь разразиться рыданиями, но Мин торопливо, чуть не запутавшись в одеяле, слез с кровати. — Хён, мне нужно тебе рассказать… — Потом, Чимин, — оборвал он младшего. Юнги был в ярости. Он торопливо оделся под растерянным взглядом Чимина. — Куда ты?.. — Дом кисен, — твёрдо бросил Мин. Пак изъявил желание ехать с ним. Мину этого бы не хотелось, но пришлось согласиться и помочь Чимину одеться. Он гнал лошадь быстрее, чем стоило бы это делать на узких улочках города. Дурак! И как он раньше не догадался, что Сокджин тоже из будущего? Он неоднократно подозревал его, но позволял этому плуту раз за разом себя обманывать. Юнги был готов голову ему отвернуть. Столько вопросов, столько мучений, когда ответы, возможно, были у него прямо под боком! Мин гневался и на себя, и на артиста, и на Чимина, который ему не удосужился рассказать раньше. Помимо прочего — как будто этого было недостаточно — Ким втянул его любовь в какие-то сомнительные авантюры, от которых Чимин испытывал постоянный стресс. Это только распаляло бушующий внутри яростный огонь. Он с него спросит всё, вытащит из объятий Морфея, если тот будет спать, с ночного горшка стянет, прямо в бане веник ему в зад затолкает, если тот будет мыться. Дверь в кабинет Сокджина он чуть ли не с ноги вышиб, а кисен, пытавшихся ему преградить путь в коридоре, он угрожал мечом. Чимин за ним следовал по пятам, и выглядел совершенно потерянным. Сокджин развернулся к гостям, когда дверь в его кабинет грохнула об стену. Артист был одет по-домашнему, но в это время дом кисен и не собирался засыпать. Он работал, вестимо. — Как вам моя новая собачонка? Сука пекинеса прямиком из Нанкина, бешеные деньги за неё отвалил, — запричитал, Сокджин, одновременно хвастаясь собачкой, которую он держал на руках. Собачонка была со светло-рыжей пушистой шерстью, с чёрной окантовкой вокруг глаз и пасти. Он наклонился к собачке, чтобы соприкоснуться с ней носами. — Я дал ей прекрасное имя. Чимин отошёл в сторонку и смотрел то на одного, то на другого, силясь понять, в чём сыр-бор. Юнги ему лишь сказал, что Ким тоже может быть из будущего… Но всего возмущения Мина, видимо, младший прочувствовать так и не смог. У него лицо сохраняло бледность и руки потряхивало, а он всё равно поехал — и спрашивается, зачем? На мордобой посмотреть? — И как её звать? — спросил мрачно Юнги. Он продолжал сжимать меч в руке, но Кима это не напугало. — Чхона. — Блядский ты уёбок, — прошипел Мин, мгновенно придя в ярость. — Откуда ты знаешь эту женщину?! — Право, я надеялся, вы раньше поймёте… — Ким выпустил собачку из рук, и та тут же ускакала за кровать, не решившись даже подойти к новым людям, чтобы их обнюхать. Понятливая. Юнги в два шага преодолел расстояние, разделявшее их, и зарядил Киму в нос выверенным ударом. Артисту удалось устоять на ногах. Он приложил руку к месту удара. Из его носа пролилась кровь. — Откуда ты её знаешь? В каком году ты сюда попал? И какого хуя, зная обо всём, ты молчал?! — Слишком много вопросов, Юнги, — усмехнулся Сокджин и выпрямился. Он смотрел на Мина с вызовом. Губы были искривлены в подобии улыбки. Он, очевидно, упивался собой и ситуацией, несмотря на кровь, стекавшую к губам. — Да как ты разговариваешь?! — закричал Чимин, разгневанный фамильярностью артиста по отношению к тем, кто был выше по статусу. — Замолчи, Чимин, это вообще не твоё дело. Тебе бы я вообще рекомендовал поскорее убираться из Ханяна, ты облажался, — одёрнул артист Чимина. Юнги резку развернулся к Паку. Что всё это значит?! И кого ему сейчас допрашивать — артиста или Чимина? Выбор пал на первого. Мин бросился к артисту и схватил его за ворот халата. — Чхону откуда знаешь?! — Было бы странно, если б я не знал имени матери, которая меня родила из своего чрева, — Ким оскалился; это было устрашающе, потому что кровь залила его рот. — Либо ты расскажешь мне, что случилось, либо я тебя убью, — Мин в руке провернул меч, отчего лезвие дало блик, гневно выдыхая. Значит вот так! Артист был сыном Ким Чхоны. Юнги был сыном Мин Мирэ. Не братья они друг другу, эти женщины — два совершенно разных человека. Заморочила, всё спутала. Спасла одного и бросила другого. Сокджин цыкнул, подняв глаза к потолку. — Если ты меня убьёшь, так ничего и не узнаешь, а господина Пака казнят за заговор против короны. Тебе это нужно? Тебя, кстати, тоже, но это уже не моя вина, — Ким проследил за гневным взглядом, брошенным Мином в сторону Чимина, и хмыкнул. — Кажется, я сказал лишнего… Ох… — Не пытайся мне зубы заговорить, — рявкнул Мин и приставил лезвие к горлу Кима. — Рассказывай! — Пускай господин Пак сначала расскажет, что он сделал, когда был ещё совсем мал, — артист выставил руки перед собой. Мин впился в него гневным взглядом. Не выпуская его из поля зрения, приказал младшему говорить. Чимин проблеял что-то неладное, и Юнги пришлось прикрикнуть на него. — Кажется, он не хочет говорить об этом, почему бы мне не рассказать? — встрял артист, — ты ведь, господин Пак, на меня повесил убийство наёмника, а сам остался паинькой… Не то чтоб это меня задевало, но господин Мин, видно, об этом не знает. Вошёл, вижу — мужик мертвецом лежит, а ты давай — и кинул мне окровавленный кусок вазы! И начал реветь в три ручья. — Какая нахуй разница, кто его убил?! Как ты в прошлое попал?! Как она вернулась?! — Посмотрите, кого вы держите под боком! — вскрикнул Сокджин, показывая на Чимина. Он сжал пальцы на рукояти, замечая, как тушуется и теряется Пак. Юнги заботила только правда. Это знание он прибережёт на потом. — Говори, сука. — Через храм, очевидно, — Ким отступил на шаг, но Мин рывком притянул его обратно, — Когда мне было лет так семь, она меня взяла с собой, а потом сбежала обратно, уже с вами. Вот такая мать, — наигранно сокрушаясь, покачал головой Ким. Он продолжал ехидничать, ухмыляться, будто вовсе не боялся Мина, и смотрел на того прямо, как настоящий безумец. — Красиво всё получилось… ничего не скажешь. — Почему она меня спасла?! — Пойми эту женщину! Видно, любовь к господину Мину её ослепила, а ненависть ко мне вконец убедила, что чужой сын получше будет. Меня за вас выдали, — он снова широко оскалился, — а я чудом выжил. Вы мне жизнью обязаны. Мин локтём ударил его в грудь, заставляя Сокджина отшатнуться, а следом вновь пробил ему по лицу. Один удар, второй… Он был взбешён. Артист повалился на пол, Мин упал на колено перед ним и занёс руку для нового удара. — Господин Пак! — гаркнул Ким и сплюнул кровь на персидский ковёр. — Остановите вашего друга, иначе вам обоим не жить… Иначе я всё расскажу про вас, — он закашлялся, ухватился за рёбра. Скривился от боли, — Мину удалось, наконец, стереть с его бесстыдного лица эту весёлость. За спиной Мина послышались скорые шаги, в следующий миг он ощутил, как Чимин обхватывает его талию, пытаясь оттащить его от артиста. Мин осел на пол; он был шокирован. — Во что ты ввязался?.. — шепча, обратил он вопрос к Чимину. — Не бей его, — под давлением Мина он отвёл взгляд в сторону. — Ни к чему хорошему это не приведёт! Юнги решил, что с Чимином очная ставка состоится позже, но внутри взыграла обида; он почувствовал себя ещё хуже. Смесь из сокрушения, ярости и обиды выбивала почву из-под ног, говорить внятно становилось всё сложнее — казалось, голова взорвётся от обилия мыслей и чувств. Внутри у него был беспорядок. Отделить правду от лжи было сложно. Ему казалось, что Сокджин только и делает, что льёт ему в уши свои очередные сказки. Сокджин пошёл в свою мать! Та пятнадцать лет морочила голову всем в двадцатом веке, и бог ещё знает сколько лжи наговорила, пока ещё оставалась в Чосоне. Видно их семейное дело — жестоко обманывать Юнги. Другого объяснения он найти не мог… и та была психопаткой, как оказалось, и Ким явно находил удовольствие в происходящей неразберихе. Он дёрнул артиста на себя и прошипел ему в лицо: — Значит, вы вместе попали сюда? — Да. Мы служили семье Мин, — хрипел Ким с безумной улыбкой, при том такой расслабленной, будто он пребывал в настоящем экстазе от избиений. — И после она забрала меня из дома… и отправилась обратно в будущее? А тебя оставила тут. Мины выдали тебя за меня, когда пришёл Чон Мучжон, — пытался восстановить общую картину Мин. Сокджин ему закивал, а затем закашлялся, болезненно скривившись. — Вы не помните! Хоть что-то, ну хоть что-то вы помните?! — Я вспомню. И я обещаю тебе, что, если мои воспоминания не совпадут с твоими словами, я зарежу тебя, как свинью, — Мин отбросил артиста от себя и поднялся на ноги. Сокджин отполз к кровати и спиной опёрся о её каркас. — Вы закончили? — вновь хватаясь за пострадавший бок, спросил Ким. — Нет. Как вернуться? Скрип половиц позади дал ему понять, что Чимин шагнул ближе. Младший вцепился в его рукав. Пак шумно шмыгнул, и Юнги повёл плечом, чтобы высвободиться. — Никогда не задавался этим вопросом. Юнги выругался себе под нос и опустился на корточки перед артистом. — Есть ещё такие люди? — Знаю только себя, вас и матушку. — Чего ты добиваешься? — Ничего… Я ничего не добиваюсь, Юнги, — ответ будто сам собой напрашивался. Ким печально улыбнулся, будто даже искренне. — Тобой движет обида?! Ты готов на любые подлости из-за своей обиды на неё?! — Разве я сделал подлость? Я никого не убивал и не заставлял ни вас, ни господина Пака ничего делать. Я чист. Я чище вас обоих, — продолжал Сокджин с той же интонацией. — Я-то в чём виноват? В чём виноват Чимин, что ты всё это делаешь? Мин устал от этой беседы. Горячность постепенно сходила на нет, оставляя место для сожалений, тоски и небывалой усталости. — Разве я делал хоть что-то? Я не посылал вас на войну, не пытался никого убить, не лез в ваши отношения и господину Паку ничего не приказывал… — Почему ты молчал столько времени? — Юнги уселся на пол и бросил меч рядом с собой. Устало отёр лицо ладонью. Чимин опустился на пол рядом с ним. На колени, как послушный, но недовольный мальчик. Юнги бросил короткий взгляд в его сторону, хоть ему и не хотелось сейчас его видеть. Чимин выглядел жалко. Они все, по сути, выглядели сейчас жалко, как бы Ким ни пытался продемонстрировать своё превосходство — нос кровил, пачкая одежды. Ссадины, губы в крови. Ким скакал с «вы» на «ты», чем раздражал обоих. — Просто так, — бросил он в ответ. — Ждал, пока до вас дойдёт. Интересно, знаете ли… — Тебе весело? Весело, когда все вокруг страдают? — Вы страдаете только у себя в голове. Если вы задали все вопросы, я бы попросил вас обоих удалиться, — проведя рукой под кровоточащим носом. — Я ни о чём не жалею. Сожаления, знаете ли, пустая трата времени. История… Посмотрим, куда вас приведёт проторенная дорожка, и где окажусь в итоге я. — В аду, — выдохнул Мин, поднимаясь с пола. Он убрал меч в ножны. Чимин подскочил за ним следом. Младший с артистом обменялись взглядами. Пак был зол и раздражён его речами, смотрел исподлобья, ощетинившись, но боялся что-то сказать, поэтому весь жался и заламывал руки. — Мы все будем в аду, господин Мин, по-другому и быть не может. — Она больная, как и ты. — Ваша семья, знаете ли, тоже не отличается праведностью и чистотой помыслов… Значит она жива? Мин кивнул ему и пошёл на выход. — Она родила меня в борделе, — заговорил Ким, обращая его внимание на себя. — Безумная шлюха.***
— Разговор с ним никогда не заканчивается так, как тебе бы хотелось… — пробормотал Чимин, когда они пересекали двор дома кисен на пути к своим лошадям. — Я поговорю с тобой завтра. Езжай домой, — бросил Юнги. Он чертовски устал от лжи. — Юнги-хён, что случилось? — Пак остановил его за руку. — Поехали домой… — Что случилось, Чимин?! Заговор! Долго ты собирался от меня это прятать? Или ты хотел дотянуть до того момента, когда тебя четвертуют на площади?! Ах, верно, я к тому времени уже буду мёртв! И Тэхён, и Чонгук, и кронпринц! Только этот глист переживёт всех нас! — он взбросил руки, указывая в сторону дома кисен. Юнги устал от ссор, выяснения отношений, но Чимину было невдомёк, что сейчас его лучше было не трогать. Точно так же, как и усталость, раздражительность — та её часть, не нашедшая выхода, — грозила вылиться прямо на макушку Паку. — Давно ты начал верить его словам, хён?! — Видно, в тот же момент, как ты начал плясать под его дудку, — мрачно ответил Мин, рукой зарываясь в волосы на затылке. Отросли уже, были до плеч. Чимин оскорблённо взбросил подбородок и нахмурился так, что меж бровей залегла складка. Он плотно сжал губы и начал шумно дышать, — так, когда становился зол. — Мне нечего тебе ответить, — буркнул Пак. — Всё, что он сказал — глупая ложь и клевета! — Чимин, перестань… Мы поговорим с тобой завтра. Я дико устал… Ты будешь на меня нападать и дальше, это не закончится, если мы сейчас не разойдёмся, — выдохнул Мин, быстро потеряв всякий интерес в участии в новом конфликте. — Есть за что… — Да, мы оба порядком напортачили. Но… ты мне лгал столько времени, Чимин… И ради чего? Ради туманного будущего ты готов жертвовать своей головой? Почему, чтобы узнать правду о тебе, я должен обращаться к самой лживой сволочи в этом городе?! — Я всё делаю ради тебя! — Я не просил! Я не соглашался. Как ты можешь принимать решения за двоих?! Как ты мог… согласиться на всё это?! Логику в вашем веке вроде уже придумали! — Не смей меня обвинять в неразумности. Ты и представить себе не можешь, что я пережил, пока тебя не было, — Чимин уже вовсю кричал, не пытаясь сдерживаться. Да и Мин был хорош. За одной сценой устроили другую. — У меня есть цель, и я иду к ней. Я хочу спасти тебя. Я хочу справедливости. Я хочу правды. Ты должен меня поддержать. — Я не должен тебе ничего, Чимин. Ты прикрываешься любовью, чтобы творить безумные вещи. Это деньги вскружили тебе голову?.. — Мин отвернулся от него, но тут у него что-то щёлкнуло. — Ты хотел мне о чём-то рассказать? В постели. Неужто о заговоре? — Нет! — вскрикнул он. — Скажи, хён! Ты всё это время только и хотел, что вернуться туда, в будущее?! К своему воину! Я тебе нужен был лишь для развлечений здесь! Мин пожалел, что когда-то рассказал Чимину о Джихёне. Пак снова начал атаковать его вместо того, чтобы честно ответить на вопрос. — Ты сам понимаешь, что это вздор. — Тогда ты должен меня понять! Я хочу… чтобы весь мир… я и ты в нём… чтобы всё обрело какой-то смысл… Чтобы моя жизнь не была бессмысленна. — Чимин, пора научиться принимать реальность такой, какая она есть. Ты достаточно взрослый для этого… В этом нет ничего сложного! На мне твой мир не замыкается! Я не хочу, чтобы ты оправдывал свои действия защитой нас обоих от выдуманной угрозы! — Я и вижу, что обо мне ты не особо-то и думал! За нас думаю только я! Ты дослужишься до поста, женишься на благородной девке и нарожаешь с ней детей, а я останусь один! Ты ничего для нас не сделал. — Я пытался сделать тебя счастливым, Чимин. Если ты хотел от меня большего, ты мог мне сказать, чего ты хочешь! Ты и сейчас не хочешь говорить о том, что натворил. Чимин, я устал от твоих выкрутасов. — Ты всегда видел во мне ребёнка, — от обиды у него задрожали губы. — Если ты устал, уходи! И не давай мне надежды. Ты знаешь, ты видишь, что кроме тебя у меня никого нет, что с каждым днём я всё больше не узнаю себя. Мне просто не за что цепляться… Ты используешь мои слабости… Не отдаёшь и капли того, что я делаю для тебя. У тебя есть своя жизнь, и без меня ты справишься, проживёшь. Ты просто развлекаешь себя, ведь я такой глупый, смешной и готов раздеться по одному щелчку! А ты серьёзный, умный и всё знаешь наперёд! Да, я хочу славы. Да, мне нравится держать в руках нормальные деньги и не скитаться по кабакам в поисках ночлега. Я хочу иметь какую-то опору под ногами и знать, что страной правит нормальный человек, а не конченный братоубийца! — Чимин, это полная бессмыслица. Ты должен разобраться в себе без моей помощи. Мы встретимся, когда ты будешь готов говорить откровенно. — Ты даже о семье своей не думаешь. Я выступаю за её величество, за твоих племянников, ты… ты просто выбираешь ничего не делать. Ты жалок, Юнги… Хён, — продолжал он изливаться, но к концу затих и выглядел уже не так уверенно. Громко выдохнув, он накрыл лоб рукой. — Можешь называть меня жалким, — закивал Юнги. — И? Это всё, что ты скажешь? — Я согласен. Я никогда и не был не жалким. Тем не менее, зная это, ты выбрал меня. — У меня не было выбора. Я любил тебя с самого детства, — прошептал Чимин. — Может, ты и не любил меня никогда, — так же тихо ответил Юнги.***
Юнги действительно собирался переговорить с Чимином. Они разругались в пух и прах, но он был уверен, что всё можно было исправить, поговорив, как взрослые люди. Без взаимных обвинений, без повышения тонов — они провели уже достаточно долго вместе, чтобы этот разговор состоялся и привёл к какому-то положительному результату. Чимин знал, что не стоит говорить Юнги, Юнги знал, какие Чимин использует уловки для того, чтобы обойти неудобные темы. Они сошлись на том, что Юнги жалкий. Собственно, на этом и покончили с разговором. Разъехались по своим домам. Мину было не в первой оббивать челом порог Паковского дома. У жалкого человека нет чувства собственного достоинства. Жить становится проще, когда принимаешь свою немощь как должное. Мин считал, что у него были те мужество и душевный покой принять то, что изменить не в его власти. Пожелай он вмешаться в историю — что бы он сделал? Сказал королю, чтобы тот сделал Ли До кронпринцем? Ему бы снесли голову в тот же день. Тем не менее он считал даже минимальное вовлечение в дела политики для себя недопустимым. Сразу как Мин расправился со всеми делами, когда предзакатное солнце давало Ханяну всё меньше и меньше света с каждой минутой, он поднялся в гору. Хваюн сидела на ступенях дома и ни на что не реагировала. Перед ней лежал открытый сундук, из которого по земле рассыпанные в беспорядке лежали деньги, золото, шелка. Всё, имевшее какую-то ценность. Юнги застопорился на последней ступени. Внутри он уже понимал, что произошло, почему на Хваюн нет лица, почему Аран, главная служанка, выйдя из дома, бросилась к нему с криком: — Господин Мин! Господин! Хваюн подняла голову и уставилась прямо на него. Мин заторможенный взгляд перевёл на старушку, протянувшую к нему руки, и, собрав всё мужество, спросил: — Что случилось? — Господина Пака в полдень увели! Кандалы навесили, в тюрьму повезли. Говорят, мошенник, а он не таков, я-то тут лет пятнадцать как работаю! Присвоил чужое, да как бы не так! Что же делается! Конец третьей части.