У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить. Анна Ахматова, «Реквием»
Всё было как в тумане. Будто ночной кошмар растянулся на целую неделю. Кошмар из тех, когда за тобой гонятся, а ноги отказываются бежать быстрее, и ты испытываешь перманентный ужас, ожидая, что конец вот-вот наступит — тебя схватят, но это не прекращается. Проснуться бы в тёплых объятиях и не знать всего. Пака принудили жить как принц — учиться у советников, чиновников, а на что-то кроме времени не хватало. Рисование он забросил с концами, как и всякое другое творчество. В свободное от занятий время он либо спал, либо сидел в комнате. Изредка выбирался в парк, и уже там продолжал изводить себя разными мыслями. Во дворце даже кошки исполняли сугубо практическую цель — ловили мышей и никак не откликались на ласки. Новый день был встречен без энтузиазма. Аран, к которой никакой веры не осталось, обернула Чимина в осеннюю одежду как куколку. Женщина осталась единственной из некогда бывших рядом людей, а все остальные подрастерялись. Хваюн не спас, Сокджину он больше не был нужен, Намджуна стоило позабыть и оставить их братство в прошлом — они, как оказалось, не были друг другу роднёй ни в прямом, ни в переносном смысле. Юнги носил фамилию Мин, и это единственное, что было важно. Все из-за него оказались в шатком положении, один Тэхён вышел победителем, провинциальный шляхтич, оставшийся вдалеке от всех интриг. Киму можно было только позавидовать. Может ну его — весь этот двор, вельмож и правила, королевскую семейку и свои корни — и сбежать с Мином? Только Юнги будет невыгодно всё потерять. Род для него был важнее, позиция при дворе давала хоть какие-то гарантии в жизни и безопасность. Побросать всё да бежать от забот? Ха, это же не сказка. Чимин наотрез отказался выходить из покоев, как бы ни просил евнух, проявляя ребяческое упорство. Даже сука-придворная Мун не могла убедить его выйти. Долгое время он неподвижно лежал в постели, потом сидел за столом, думая о всяком над пустыми листами, хотя даже не знал, зачем вообще достал бумагу, пока не пересел к окну. В полном одиночестве через деревянную раму он наблюдал жизнь, а точнее — её подобие. Всё здесь казалось таким искусственным, даже деревья и редкие птицы. Они не пели трели. Тем не менее принц нуждался в голосах людей, в шуме листвы, которая совсем скоро опадёт. И так до следующей весны. Где следующей весной будет Чимин? Каким он войдёт в новый сезон? Через вечный чёрный дым трагедии радужные перспективы не просматривались. Брак с нелюбимой женщиной, ненужные, несчастные от этого дети, показушные обязанности, какие бывали у принцев — вот и всё, что ждало его. Чимин всегда просто хотел быть с Юнги, и чтобы в жизни всё как-то более или менее хорошо сложилось. Загадывать всегда было сложно, а больших мечт у него не было, кроме, пожалуй, той-самой — стать признанным талантом. И деньги — с их появлением в жизни всё стало и проще, и сложнее одновременно. Но нельзя было было отрицать, что всё-таки лучше жить в достатке, а не перебиваться, снимая комнаты в борделе. Чимин так же хотел, чтобы Ли До взошёл на престол, тогда и для Юнги было бы лучше. Он правда верил в третьего принца, но родня его оказалась той ещё… Убийцы, насильники, ничем не лучше министра Кима. Из-за них Чимин рос один и ничего не знал о себе, даже не знал своего настоящего имени. У него было право гневаться на семью Мин. Обманутый, служил людям, которые некогда пытались его уничтожить. Обрекли стать малолетним убийцей, который ещё и спас их отпрыска. О Мин Юнги порой было невозможно думать — душу рвало на кусочки. Часть, которая любила, боролась с глубочайшей болью от предательства. Король сообщил, что при рождении ему было дано имя его Ли Хэ, но Чимину оно совсем не нравилось. Оно ему не шло. Он был Паком из Мильсона, никак не Ли. В минуты отчаяния хотелось обнять Хваюн, от которой всегда пахло молоком, такую тонкую и нежную девушку, не шибко умную, не лучшую служанку, которая обманывала и била посуду, но сильную характером, превосходящую его в навыках боя и танца в сто раз. Подругу, с которой они вместе прошли через огонь и медные трубы. Чимин не думал, что её смерть настолько сильно ударит по сердцу, но вот — слёзы застилали виды на двор. За что её убили? Это не имело никакого смысла… Обычная девчонка пала жертвой чужих игр, — за что она пострадала? А Аран, пронырливая придворная, выбралась. Испытывала ли она вину, стыд? Не хотелось даже спрашивать. — Хваюн, — шмыгнув, прошептал он дрожащим голосом, и ощутил, как с ресниц срываются первые слёзы. Чимин взялся за белый манжет турумаги и отогнул краешек. На запястье оставалась красная нить — потрёпанная и полинявшая, не сработавший оберег. Нить напомнила о путешествии, о совершенной сгоряча ошибке с Цусимой, о странном, но полном нежности танце из будущего, который показал Юнги. О словах монаха, том спокойствии, которое Чимин искал ещё тогда. Теперь покой даже не снился. Благо Юнги был жив, но вдруг и за него стало страшно. Что, если король закончит дело, и убьёт последнего из наследников основной ветви семьи Мин? Вот — мысль возникла в голове, и истерику уже было не удержать. Пусть Юнги живёт, пусть делает, что надобно и что хочет, Чимин потерпит одиночество. Только бы Мин оставался в целости и сохранности… Юнги не поддерживал интриги своей сестры, старший вообще старался держаться подальше от политической жизни двора. Тем не менее, Мин работал на короля, и Чимин никогда этого не понимал, открыто осуждал и поначалу отговаривал его всеми возможными способами не идти в гвардию… Не пошёл бы старший на службу, всё обернулось по-другому? Не стань Чимин поддерживать Мин Вонкён, они бы жили лучше? Самое печальное, что никто оказался не виноват. Никто не совершил неправильного поступка, при этом — оба накосячили. Какой парадокс. Тем не менее, принц был по-прежнему уверен, что старшему стоило послушаться его. Юнги-хён тоже был ребёнком, не замешанным в тёмных играх своей семьи. Так ведь? Пусть и станет её главой совсем скоро. И только бы старший понял, наконец, каков на нём груз вины, сколько несчастий его клан принёс Чимину. Пак не ждал извинений — от них бы не было ни горячо, ни холодно. Он хотел Вселенской справедливости, то есть невозможного. «Ох, господин Пак, жизнь только начинается. Наш возраст — время для самых увлекательных приключений… в которые необходимо взять с собой самые прекрасные наряды и украшения. Как, например, вот…» Прищур кошачьих глаз, заговорщическая улыбка подкрашенных губ. Руки в царапинах от сабель, протягивающие скромную, но красивую черепаховую заколку. Он вспомнил их первую прогулку — Хваюн вытащила не просыхавшего Чимина на улицу, чтобы хоть как-то взбодрить. Новый вдох, новая попытка успокоиться. «Вашим волосам она очень пойдет», — щебетала девушка, продолжая улыбаться. Чимин принял заколку из маленьких рук, коснувшись её тёплой кожи, и осмотрел украшение, сразу понимая, что купит его. Он заглянул в шкатулку с украшениями, глубоко задвинутую в одну из декоративных полок, и кроме заколки увидел кольцо бабушки Юнги, некогда подаренное тем в знак примирения после ссоры. Он отбросил украшение обратно на бархат внутренней обивки и толкнул шкатулку от себя. Отдать, вернуть это кольцо, как и монетку, благодаря которой они нашли Юнги в тот знаменательный день в храме. Старший отдал её перед тем, как отчалить на Север, и так и не забрал обратно. Принц спрятал лицо в руках, отворачиваясь от окна, потому что погодка была так себе: серое тухлое небо ни разу не радовало взор сегодня. Он вновь всхлипнул, понимая, что пытаться удержать слёзы бесполезно — те продолжали течь, тоска раздирала грудь изнутри, мешая дышать. Кажется, пришло время переживать простое человеческое горе утраты. Перед внутренним взором одна за другой проносились картинки, писанные потускневшей краской прошлого: как Хваюн вытягивала его из запоев, лечила и ухаживала, когда тело одолела сильная хворь. Как с мечом защитила от насильника-Кима, некогда приёмного отца. Она заменила Юнги, пока тот был на войне, и Чимин не мог не тосковать по нуне. Он вернул тоскливый взгляд к окну, услыхав, как по громогласному приказу сменяется караул. Оживление во дворе напомнило, что время продолжало свой ход. По Хваюн уже пришла пора устраивать поминки. Ни один господин бы и не вспомнил о таком, но смерть девушки нанесла нежному сердцу очередную рану. Юнги не был жалок, Чимин был жалок, пытаясь казаться сильнее, чем был. На деле — он тот ещё нюня, и у него не хватило храбрости, чтобы простить миру все обиды. Неожиданно после того, как по часам сменилась стража, из-за угла возникли фигуры Хосока и Мина, неторопливо вышагивавших по направлению к воротам во Внешний дворец. Капитан тут же, как оказался рядом с палатами Чимина, потупил голову. Хосок что-то болтал как обычно, Юнги изредка отвечал, а когда знакомые тонкие губы растянулись в небольшой улыбке, сердце ухнуло вниз. Зачем они пошли этим путём? Зачем Юнги улыбался в ответ на чужое кокетство и по какой причине, проходя мимо его палат, опускал голову и ускорял шаг? Стыдился, жалел? Знал ли он, что королева пыталась убить Чимина? Почему только Пак страдал от разбитого сердца, разрушенной жизни? За что он заслужил ненависть всех дворянских родов в этой чёртовой стране? Его хотели сжить со свету — у них это получилось. Медленная казнь, четвертование. Удаление одного органа за другим. Мины, Кимы, королевская семья и даже собственные родители — никто не проявил жалости. Чимин сорвался к выходу, расталкивая слуг. Слёзы не успели высохнуть, как пролились новые. Увидев его состояние, прислуга евнух Чхве и стража попытались преградить путь и увести обратно. Он было отрезвел, почти поддался на уговоры, но развернулся на пятках и вновь бросился к дверям, отметая все доводы рассудка. — Отошли! Прочь с дороги, исчезните все! — без разбору рявкал он на каждого, кто путался под ногами. Стража во дворе оживилась, и на него, вывалившегося из дверей дворца, обратилось всё внимание. Чимин встал как вкопанный, встретившись глазами с растерявшимся Юнги, а затем и с Хосоком. Чимин не мог ответить себе, что его побудило выбежать на улицу, крича как душевнобольной? Мысль вернуться в палаты и не позориться более быстро утихла, её место заняло желание обратить взгляды равнодушных мерзавцев на свою боль, заставить этих людей понять, насколько чудовищна пытка, на которую его обрекли. Дать выход этому презренному пару, что бурлил в нём и увидеть, как в глазах окружающих мелькает тень осознания вины. Нельзя жить, не имея на то оснований. Он потерял всякий смысл и страсть к существованию. Месть — чем не новое основание для жизни? Он восстал один, отныне каждый друг был смертный враг. Кто зверь, кто человек — не разобрать, плевать, всех под одну гребёнку. Даже если его безумие не было настолько сильным, чтобы бросаться на всех как животное и обвинять каждого направо и налево в своих несчастьях, нарушение дворцового этикета и пробуждение чувств в этих пустых телах того стоили. И тогда он совершенно потерял себя, не контролируя ничего. — Гнусные мерзавцы! — потерянно осмотревшись вокруг, он двинулся на нетрезвых ногах в сторону кронпринца с Мином, но слова его были предназначены не им, а всему миру — страже, придворным, слугам… — Вы! Вы все мне сломали жизнь! Она умерла из-за вас! — набрав воздуха в грудь, заорал он, — чтоб вы все передохли!!! Хосок сам пошёл навстречу, заставляя Чимина броситься вперёд и вцепиться в его одеяния, попытавшись повалить на землю. Но в итоге ноги подвели — и он осел на землю, задыхаясь. В груди защемило так сильно, спёрло, не давая воздуху проникнуть внутрь. Он прохрипел обессиленно и слабой хваткой сжал ткань подола кронпринца в пальцах. — Ненавижу! — крича срывая голос, оглянулся на Юнги, в замешательстве смотревшего на эту картину. Он обратился к старшему, рассекая и его сердце. Иначе и быть не могло. Он заметил краем глаза вышедшую на порог Аран, мельком пробежался по лицам всех, кто был вокруг. — Ненавижу вас! Это ваша вина! Всех без исключения! Хосок дёрнул его на себя за грудки, гневно уставившись прямо в глаза. Чимин затих и поджал губы, что подрагивали, как и все конечности. — Что ты здесь устроил?! Возвращайся к себе, иначе велю тебя наказать! — рявкнул кронпринц. — Велей! Но сперва скажу! — Чимин сжал чужую руку на одежде. — Глаза направьте в свои души! Не судите меня за грехи, пока не вспомните свои! Чем я заслужил подобное?! — прокричал он и бросил быстрый взгляд Мина, на чьём лице застыли сожаление и боль. Чимину даже показалось, что глаза его стали влажны. — Забыли — ничто не вечно под луной! Зло ваше вам с лихвой вернётся! — Ваше высочество, — наконец, проблеял Юнги. Бледный, потерянный, он не знал, куда себя пристроить и что предпринять. — Замолкни! — оборвал его Чимин. — Приди в себя! — дёрнув его на себя за рукав турумаги, тихо прошипел в лицо Хосок. — Я умираю… медленной пыткой, — схватив кронпринца за локти, просипел Пак. Слёзы вновь покатились по щекам, а нос забило. Он всхлипнул. — Хоть вы проявите каплю сочувствия. Я никогда не требовал от вас понимания… но хоть один человек в этом королевстве, — он оглянулся на Юнги, — хоть один… может проявить ко мне хоть каплю сочувствия? За что я заслужил подобное? Я просто хочу вернуться назад, — он выпустил из пальцев одеяние кронпринца и мельком взглянул на капитана Мина, думая о том, как далеко он хотел бы вернуться во времени. Способность Юнги преодолевать время и пространство так пригодилась бы ему, а совсем не старшему. — Да… я болен… потому что я один. Из горла выходили тихие сдавленные звуки, он уставился в одну точку и перестал на что-либо реагировать. В ушах звон, в голове пустота, абсолютный ступор. Он не мог двинуть ни одной конечностью, пропав где-то вне этого мира, и славно, что так. — Пришла пора принять действительность такой, какая она есть. Ты ничего не сможешь сделать поперёк воли его величества. Даже не задумывайся о чём-то подобном. Возьми себя в руки и начни уже вести себя как мужчина, — смягчившийся голос кронпринца отдавался эхом в голове, но самое ужасное — тот был прав. И пытался хоть как-то успокоить — значит, дело было плохо. Юнги подошёл к ним, но Хосок преградил ему путь, взбросив ладонь. — Уведите его и вызовите лекаря, — приказал кому-то Хосок. Чимин не видел, кому, а сидел, потупившись перед собой. Все звуки доносились до слуха как из-под толщи воды. Сбоку мелькнула зелёная юбка придворной дамы Мун, этой злобной суки, за ней следом полк служанок окружил его, скрывая от мира. Чимина взяли под руки и заставили подняться — он едва устоял. Тело не слушалось, вокруг горла обернулась удавка, а липкое чувство страха не собиралось отпускать.***
Выступление оказалось бессмысленным. Глухую стену людских сердец пробить не удалось — лишь сделать больно Юнги, о чём он тут же пожалел. Даже не наказали, и лекарь не порекомендовал закрыть безумца в подвале, и никогда не выпускать, вместо этого оставив указания по приготовлению успокаивающих отваров. Чего Пак ожидал, делая подобное? Ничья жалость не была ему нужна! Жалость трусов — тем более. Сыскать смелого человека в Чосоне — та ещё задачка. Но он знал одного — Ким Сокджина. В конечном счёте, он пришёл к мысли, что попыток перевернуть этот мир было предпринято и так слишком много. И ни одна из них не увенчалась успехом, — скорее, все они даже усугубили ситуацию. Надо было учиться жить по-новому, но как — вопрос. Принять условия игры и исподтишка, из подполья подрывать основы этой жизни? Одному не провернуть… Ничего не получалось, так как он всегда был один. Заговорщики хотели лишь денег и власти. Все игроки преследовали свои цели. Мстить, устранять по-одному… Требовалось либо много сообщников, либо власть, близкая к абсолютной. Ли До сам выказал желание побеседовать с ним, и Хэ без тени сомнения впустил третьего принца в свои покои. Молодой принц вызывал меньшее отторжение, чем должен был. Чимину всегда импонировала его любознательность, оптимизм, сочувствие, которое он выказывал ущемлённым, и не по годам большая мудрость. Но этот же мальчик с сияющей улыбкой, так похожий на Юнги и внешне, и внутренне, был кровь от крови королевы Мин Вонкён и короля… Он же стал инициатором идеи убийства министра Кима. Или это всё же был Ким Сокджин? Так или иначе, этот эпизод хотелось стереть из памяти, как и все «увлекательные» авантюры полугодовой давности. А Ли До в его воображении не был тем, кто стремился к власти исключительно ради влияния и богатств. Возможно, это было его заблуждением, но заблуждением спасительным. Ли До, несмотря ни на что, оставался лучшим претендентом на трон, чем Хосок. До отставил пиалу с чаем и сделал глубокий вдох. Чимин как принц мог теперь не лебезить ни перед кем, — а для Ли До он был ещё и старшим. Он сложил руки на груди и почти не смотрел в сторону парня. Небо в окне привлекало больше. Природа оказывала целительный эффект на больную душу — наблюдая за погодой, он будто переносился в мир без забот и переживаний. В состояние, близкое к нирване. Слияние с душой мира, в котором добро витает в воздухе, а зло — это люди, встречающиеся на пути. Со своими страстями и желаниями. Чимину бы и правда лучше обернуться зверем или духом. Звездой на небе. — Странно получилось. Вы, должно быть, держите на меня обиду. — Почему? — вопрос третьего принца удивил, заставил Чимина посмотреть на розовощёкое личико. Юнги в свои семнадцать выглядел примерно так? Они ведь довольно сильно похожи. Наверное, он был худее. Мин всегда был тощий как палка. Но и Чимин с До имели при ближайшем рассмотрении некоторое сходство… — Не хочу показаться грубым, но наши с вами родители… — он замялся, не зная, как закончить. Чимин на это лишь кивнул. Значит, До знал. Вероятно, и Юнги тоже. — Что её величество думает по этому поводу? — обыденно спросил Чимин, тем не менее, бросив на До короткий расчетливый взгляд. — Я не знаю, ваше высочество. Чимин проследил за эмоциями на лице принца и не нашёл ничего, что могло бы хоть как-то указать на то, что он знал или хотя бы догадывался о намерениях матери. До был серьёзен и настроен на разговор без купюр. — Ты же заметил что-то странное в документах на наследство? Всё не могло быть настолько хорошо организовано, — прикусив ноготь на большом пальце, рассудил Чимин. — Да, — не стал скрывать принц. — Но я и не думал, что правда окажется настолько прозаичной. Коррупция, государственная тайна — я предполагал многое… Даже то, что ваш так называемый отец был чьим-то подставным лицом, хотя, по сути, так оно и получилось. — Но не стал копать дальше, потому что на тот момент это не было нужным. Главное, что у меня были деньги, чтобы спонсировать заговор, — Чимин закивал в подтверждение своих мыслей. Третий принц не стал разубеждать. — В любом случае, спасибо, что разобрался с этим. На какое-то время я смог стать уважаемым дворянином, — он горько усмехнулся, — А потом стал презираемым всеми принцем-безумцем, появившимся буквально из воздуха. — Комиссара Чона взяли под стражу, — сообщил До, с тяжёлым вздохом поднимаясь из-за стола. — Нет никаких гарантий, но возможно, что в скором времени и наложница Чон, и кронпринц попадут под прицел его величества, — размышлял До. Это означало, что совсем скоро До мог стать новым кронпринцем, и цели заговорщиков будут достигнуты. — Но Чоны не единственные, кто сейчас оказались под угрозой, — продолжил До. — Верно, — ухмыльнулся Чимин, так и не взглянув на него, — все, кто участвовали в заговоре. Если у них, то есть у вас, не хватит сил… — Никто не уйдёт безнаказанным, — закончил за него третий принц. — Вы, пожалуй, единственный в этой ситуации, кто остаётся в полной безопасности. Чимин поражённо уставился на родственника. Он мог… не волноваться за свою жизнь? Неужели. Кажется, такое с ним приключилось впервые.***
С Юнги, имя которого принц старался не вспоминать без большой необходимости, рано или поздно должен был состояться откровенный разговор. Он не сразу нашёл в себе силы, чтобы покинуть покои. У Чимина оставалась надежда на то, что король отпустит его, но при встрече тот не просто ответил категоричным отказом, но и впал в настоящий гнев. Потому что Ли Хэ волосы срезал и ходил как простолюдин, потому что выставил себя дураком перед слугами. В вечерней тишине они столкнулись взглядами. Чимин вышел, чтобы проветрить голову, а Юнги демон знает зачем проходил мимо. Наверняка отработал своё у Хосока и направлялся домой. — Мне очень жаль, Чимин, — останавливаясь у стены внутреннего дворца, тихо произнёс Юнги. Старший смотрел на него такими глазами, что не было сомнений — ему действительно было жаль, что всё обернулось таким образом. — Ваше высочество, — поправил его Чимин совсем тихо и сам же поморщился от произнесённых им слов. Это было не его имя. Чимин уже был мёртв, покойников стоило оставить там, где им место. — Не забывай, с кем разговариваешь. — Прошу меня простить, ваше высочество, — сглотнув, произнёс он. Он закусил губы и уронил голову. Казалось, на него свалились все тяготы мира — плечи опущены, голос усталый и хриплый как никогда, движения заторможенные и неуверенные. — Я приму любое ваше решение. Слова искусственные, абсолютно лживое расклинивание — капитан, ваше высочество — всё это был полный абсурд. Они общались как незнакомцы. Юнги начал передние пряди собирать в пучок, и ему очень шло. Он казался ещё более бледным, чем обычно. Ему тоже было тяжело. Чимин хотел его утешить, потому что всё ещё любил. Оба натерпелись, но пришла пора идти своими дорогами. Они слишком долго были связаны друг с другом — разрыв после шестнадцати лет чувств не мог пройти бесследно. Нужно только потерпеть и научиться жить заново. Юнги прошёл через адаптацию к быту разных веков, значит сможет оставить и любовь позади. — Хорошо, — даже короткий кивок дался непросто, ибо все конечности одеревенели. Пак не хотел брать ответственность за их разрыв на себя, не хотел он и ненависти старшего. Вина его сжирала изнутри, но он должен был сделать это, потому что… были причины. Всё и так некрепко держалось, а теперь оба понимали, что новая реальность не способствует сохранению отношений. Чимин не мог не винить Мина, не мог просто закрыть глаза на всю трагедию жизни. Всё, что делалось до того момента, как раскрылась правда, — оказалось неправильным. От начала и до конца; и любовь Чимина к Юнги была неправильной наравне с решением поддержать королеву Мин. Пусть Юнги его ненавидит, так будет лучше для всех. Проблема лишь в том, что Чимин знал — на ненависть старшего не хватит. Если Чимин стремился показать всему миру, насколько ему больно, то Юнги вечно всё держал в себе. Принц бы ни в одной из жизней так не смог. — Я люблю тебя несмотря ни на что, — зачем-то выдал Мин, быстро заглянув в глаза. — Я же не любил тебя никогда? — вспомнил Чимин о словах Юнги, брошенных в пылу ссоры. — Главное, что я тебя полюбил, хоть и не помнил вовсе. Разговор шёл на пониженных тонах. Они стояли метрах в трёх друг от друга. Тихий шёпот едва касался уха — оно было к лучшему. — Ты понимаешь, — произнёс Чимин, но голос предательски дрогнул. — Я понимаю, — выдохнул Юнги. — Питайся хорошо и высыпайся. Всё обязательно наладится. «Зачем ты говоришь такие вещи?!» Принца охватила злость. Каждым своим словом Юнги делал только хуже, заставлял чувствовать большую вину и тяжесть расставания. Ошибочность этого решения, хотя никакого греха он не совершал. Чимин поступил по совести, сделал, что должен был. — Не надо обо мне заботиться. Возвращайся к кронпринцу. Меня охраняет лейтенант Юн. — Он хороший воин и отличный защитник, но я буду рядом, чтобы ни случилось… Просто, чтобы ты знал. Чимин оттолкнулся от колонны, в которую вжимался спиной, и пошёл прочь. Ещё секунда, и все эмоции хлынули бы потоком. Пролились на землю солёными каплями, которые бы тут же собрали песчинки. Он ушёл, не оборачиваясь, взбив полы чёрного одеяния. Внутри скопилось так много негативной энергии инь, что не помешало бы зарядиться мужской ян, чтобы хоть как-то прийти в норму. В таком состоянии разве что полк озабоченных вояк мог его как-то спасти — Чимин абсолютно не чувствовал в себе сил, и королевские лекари совсем скоро прознали бы, что он не питается нормально, не спит и продолжает мучиться от душевной боли. Чимин больше не выступал, скрывшись от мира за маской отрешённости и безразличия. Он и так дал отчетливо понять, что с ним не всё в порядке. По внутреннему дворцу ходили толки, презренные взгляды преследовали повсюду. Он ведь желал обратного, а получил только больше унижений на свою долю… Вот бы не видеть этих кривящихся в ухмылочках ртов и презрения в лживых глазах. Это есть наказание за больное сердце, — а оно хотело быть свободным и живым. Может быть, ему просто нравилось чувствовать себя жертвой, иначе бы жизнь не травила молодого парня просто по факту его существования?***
Юнги огляделся вокруг, пытаясь высмотреть в темноте стражу, которую сам же вместе с Чонгуком выставил на караул за пару часов до этого. Пусть ему прилетит за безумные авантюры, но старуху, которой удалось обвести всех вокруг пальца, хотелось прижать к стене и потребовать ответы на все вопросы. Он бросил тоскливый взгляд на окно спальни младшего. Бумагу рамы подсвечивал тусклый свет — возможно, горела лишь одна свеча. Он взял привычку слишком часто смотреть в это окно, подмечая, что Чимин поздно ложится, и комната почти никогда не проветривается. Отчаяние — вот что за чувство одолевало всякий раз, как Юнги думал о нём. Безумие. Но Чимину, то есть принцу, наверняка было гораздо сложнее. Ли Хэ — настоящее имя принца-Чимина, которое каким-то образом удалось скрывать столько времени. С тех пор, как было раскрыто настоящее имя новоиспеченного принца, Юнги ни разу про себя не назвал Чимина так. В мыслях младший всё еще был родным, маленьким, дорогим Чимин-и, господином Паком в конце концов. Никак не Ли. Аран вышла из палат по каким-то хозяйственным делам. Юнги пошёл за ней, благо выход для слуг не попадал в поле зрения стражи. «Что за безалаберность», — подумал Юнги. Он тотчас, как покончит с этим делом, отправит караул на чёрный вход, чтобы принцу ничего не грозило. Однако в данный момент это было на руку. — Аран, — он подошёл к женщине со спины. Когда та обернулась и совершила короткий поклон, Юнги сосредоточил тёмный взгляд на её непроницаемом лице. — Расскажи мне всё. Я так понимаю, ты единственная, кто осведомлён о всех событиях… — О чём именно вы хотите узнать? — ничуть не удивившись, спросила она. А о чём, собственно, хотел узнать Юнги? Он не знал ничего! — Покушение в детстве. Кто его устроил, — озвучил он первый из интересовавших вопросов. Аран, склонив голову, двинулась в сторону, но Мин не дал ей уйти. Юнги грубовато подтолкнул служанку к стене дома и отрезал пути отступления, выставив меч в ножнах как шлагбаум прямо под её подбородком. Он издал тихий рык. Нетерпение охватило разум, предчувствие откровений настолько острое, что захватывало дыхание — от мысли, что вот-вот он узнает всю правду. В глазах служанки промелькнул резонный страх. — Ваша сестра, — оббежав взглядом двор, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей, еле слышно произнесла она. Юнги уловил это в её глазах, нежели чем услышал или прочитал по губам. Какой ужас. Юнги хотел орать в горло, но это было где-то там, на фоне. Сейчас всё, что было важно — это правда, он нуждался в ней как в воздухе, готовый пожирать, откусывать истину по кускам как дикая псина, которой бросили кость. — Почему не покончили с начатым? — процедил Мин, сжимая руку на ножнах. — Потому что за этим генерал Чон убил ваших братьев и чуть не убил вас… — она потупилась на меч в руках Юнги и поджала губы, — но… Он уловил в словах Аран сочувствие, но реакцией на это стал лишь горький смешок. Мин думал, что её молчание на протяжении того времени, пока она служила Чимину, было жестоким по отношению к парню. Юнги помрачнел и продолжил: — То есть она знала, кто он? Аран помотала головой из стороны в сторону. — Как это возможно? — Юнги вспомнил, как Мин Джэ говорил ему, что семья думала, что их пытались запугать, пригрозив экзекуцией над оставшимися в живых двумя детьми. Он подумал было, что для отца это было удобной иллюзией, созданной королевой специально, но если Мины и впрямь верили в то, что Чимин был обычным ребёнком посла, то всё становилось ещё запутаннее. — Ты сама себе противоречишь. — Они изначально не были уверены, что его высочество тот, кто им нужен… Его высочество на протяжении жизни знали под разными именами. Значит сестра из риска пошла на покушение, в ходе которого могла погибнуть вся семья, включая отца, мать, самого Юнги и Юнхана. Наёмники чёртов дом перевернули, перерезали слуг. Это было уму невообразимо. У власть имущих и впрямь отсутствовало какое-либо понятие человеческого! Сестра в его глазах обернулась в кровожадного монстра. Как ей отныне верить? Не ждать, что Мин Вонкён не пришьёт его чуть что? — Что ты имеешь в виду, говоря «они»? Кто ещё в этом замешан? — Этого мне не известно. Даже если бы я знала, капитан Мин, вы понимаете, что я не могу клеветать на благородных людей… — промолвила старушка. Юнги с резкостью надавил мечом на шею женщины. Поочерёдно заглянул ей в один, затем в другой глаз. В бесстыжей чёрной глубине он надеялся найти правду, но попытки оказались тщетны. Она блестяще умела скрывать правду. Юнги сокрушённо оскалился, усилив давление на шею Аран так, что та начала хрипеть и задыхаться. Слуги знают всё, знала и она, точно знала. — Либо ты назовёшь их, либо умрёшь. Выбирай, — подумалось, что кроме угроз можно было надавить на её опекунские чувства, если таковые вообще были… Наверняка она действительно пеклась о судьбе Чимина. Она была предана отцу принца — это очевидно. Иначе бы не стала хранить тайны столько времени. — Это поможет мне защитить его, — возведя брови, закончил он мягче и ослабил давление меча на её шее. — Поговаривали, что они сговорились с наложницей Чон, — едва слышно прошептала она, гулко сглатывая. Если это было действительно так, то пытки судьбы над их грешными душами оказались ещё более изощрёнными. Две женщины, ненавидевшие друг друга, объединились, чтобы стереть с лица земли потомков Чонджона. Чтобы убить Чимина. Мать Хосока и сестра Юнги… не побрезговали даже убийством детей и риском смерти собственной родни. А Чон была той ещё прохвосткой! Глупая, взбалмошная, без каких-либо амбиций… Ага, конечно. — Я лишь служила воле его величества Чонджона… чтобы его единственный сын прожил долгую, счастливую жизнь… в безопасности. Я… — Это не помогло, — оборвал её Юнги. Это стремление к власти заставляло людей терять человеческое лицо, или власть сама развращала их?***
«Я спокойно принимал свою судьбу, потому что думать о ней было невыносимо. Но мне легче. Меня ждали… и тогда, и сейчас. Я был нужен. А любовь помогает бороться за себя, потому что заменяет одно безумие другим», — сказал как-то Юнги в ходу откровенной беседы с Чонгуком, и всё-таки оказался прав. Юнги окунулся в бездну отчаяния, похоронил себя под слоями травмы, потому что Чимина больше не было рядом, и вне делирия войны жизнь стала совершенно невыносимой. Работы было и так много, а с появлением принца стало ещё больше. Дворец изменился, король изменился, сгустились тучи и предчувствие чего-то нехорошего мучило его вместе с тоской по младшему. Вина? Он её прочувствовал во всём объёме. И вопросы истории беспокоили более, чем когда-либо. Беря больше работы во дворце, крепости, на городских воротах и в казармах, Мин пытался забыться. Вернуться в войну. Окружить себя солдатами, которые всë равно любыми способами заставляли вспоминать о младшем. Сплетники постоянно шептались о «кликуше», и когда Мин спросил Чонгука, что это значит, генерал нехотя ответил: «умалишенный, истеричка, одержимый злыми духами человек». Всех таких Юнги приказывал прогнать сквозь строй, хотя за оскорбление члена королевской семьи мог бы отправить прямо на эшафот. Более всего Мина волновал тот факт, что в том виде, в каком история закрепилась у него в памяти — весьма обрывочном и поверхностном — не было ни Ли Хосока, ни Ли Хэ, и это дико пугало. Следующим королём определённо не станет ни один из них. Оставалось лишь молиться, что борьба за трон не будет столь кровавой, какой она была пятнадцать лет назад. Кроме Чимина, Хосока тоже не хотелось терять. Если не станет Чимина — не будет и Юнги. Он давно это понял. Ли До должен был стать королём, но если за него должен умереть Чимин — Мин лично, своими руками был готов придушить племянника. Страшная мысль, но отчаявшемуся разбитому сердцу не оставалось ничего другого. Той же ночью он пошёл к кронпринцу. Не с целью рассказать о том, что поведала Аран, — он не знал, зачем. Больше с этой болью идти было не к кому. Чонгуку по какой-то причине не просто рассказывать не хотелось — думалось, что даже без умолчания об этом Чон не сможет понять его настроения. Он не политик и вообще не в курсе всей этой ситуации — в Корею генерал был привезён Мучжоном уже после покушения. Со стороны матери Хосока тоже прилетел подарочек, получалось. Если только эта теория была правдивой, но, зная не понаслышке о том, насколько порой извращенными бывают игры судьбы, он склонялся к тому, что это вполне могло оказаться так, как сказала Аран. Нет, он был почти уверен. Что теперь делать с этой информацией? Мстить? Глупо… Возможно, Чимин бы взялся мстить. Этого он и боялся. Чимин в мести совершенно терял себя — это было видно ещё по тому, каким жестоким по отношению к другим он стал, как только втянулся в интриги. Юнги понял для себя, что забыть о всём, укрыться с Чимином и спасти друг друга было бы лучшим из вариантов. Но Чимин не хотел этого и не верил в такие фантазии. А Юнги просто не мог всё бросить. Узнай принц, что наложница Чон тоже была замешана во всей заварушке, как бы отреагировал? Чимин и так терпеть не мог Хосока. Пожалуй, знать тому об этом не стоило. Хосоку он так и не рассказал ни о чём, но позволил себе отвлечься, разделив с кронпринцем и бутылку соджу, и пламенные поцелуи, и постель.***
Три месяца спустя Чимина вызвали прибыть в Тронный зал к заданному утреннему времени. Сегодня сановников наблюдалось куда больше обычного, и он рассудил, что во дворце намечалось достаточно большое собрание. Только Чимину там незачем быть, но почему-то его тоже призвали. Утром слуги облачили его в чёрные официальные одежды с золотым шитьём и отправили за двери. — Доброе утро, ваше высочество, — кланялись придворные дамы. Чимин лишь махнул на это рукой, не останавливаясь на своём пути. Он взял в привычку не смотреть по сторонам, если не прогуливался по безлюдным дворцовым паркам. Причинами тому были любопытные, но ничуть не приятные взгляды вокруг, пустота больших площадей, угрожающего вида стража и, наконец, высокая вероятность увидеть кого-то из прошлой жизни. Мин Юнги, остававшегося капитаном королевской гвардии, например. Ли Хосока, Ли Доёна, королеву и многих других. С приветствиями от придворных было покончено, когда он вышел за пределы внутреннего дворца. Теперь на пути тут и там встречались чиновники, советники, стража и прочие, ёжившиеся от ранних холодов. Это было похоже на дурной сон — сомнительные фигуры, полоса препятствий из разодетых в официальные костюмы тел. И зимнее безмолвие — серые небеса, лучи солнца давно уж не касались лица. Полная тоска и безысходность, но как-то это уже не замечалось. Навстречу шёл Хосок — этот факт Пака ещё больше насторожил. На кронпринце был такого же фасона наряд, только алый, сам он был хмур и задумчив. С каждым шагом Чимину становилось всё больше не по себе. Он замечал обращённые к нему подозрительные взгляды. Всё это вызывало тревожное чувство внутри, и в горле встал ком. От зашкаливающих эмоций он вот-вот мог впасть в состояние полной отрешённости — с какого-то момента это стало естественной реакцией организма в условиях накалённой обстановки, он становился совершенно невосприимчив, не мог сказать и слова, не слышал никого вокруг и ничего не видел. Чимин сжал кулаки и резко повернул голову к Хосоку. Разговориться, отвлечь себя. — Ты знаешь, зачем он нас пригласил? — опустив церемонии, сходу спросил Чимин. Вспомнить, когда они в последний раз говорили, было трудно. Мин Юнги не было рядом. Охране незачем было ходить вокруг подопечных во внутреннем дворце. Оно и к лучшему. На три месяца они пропали из жизней друг друга — это было хорошо, и в то же самое время — совершенно ужасно. Чимин чувствовал нечто схожее с тоской по старшему, когда того бросили на Север, но на этот раз, к этому моменту Чимин успел хлебнуть столько горя, что одна разлука не была чем-то невыносимым. Не замечалась на фоне всех несчастий. Расставание было его решением, а не следствием жестокого приказа короля. Очерствел, повзрослел, принял как факт, что жизнь теперь такая. Хоть и было ужасно больно — где-то там, на глубине, он любил и ждал Мина. Может быть, в следующей жизни им повезет быть вместе. Хоть и было очевидно, что они как лебеди погибают без друг друга. За что небеса ему послали это проклятие, называемое любовью? Хосок лишь помотал головой из стороны в сторону — только тогда Чимин заметил, что тот был понур и обеспокоен — вероятно, по тому же поводу — брови, сведённые к переносице, и губы поджатые — он морщил лоб и ноги переставлял так, будто его кто-то тянул силком. Хосок бросил странный взгляд далеко в сторону. Чимин проследил за ним и в отдалении увидел наложницу Чон, мать кронпринца. Что та делала в этой части дворца, ясно не было. Чиновники низкого ранга суетно бегали вокруг высокопоставленных людей, вид их ничем не отличался от обычного, но самые важные в королевстве, напротив, были столь же хмуры и порой даже не замечали его, погружаясь в мысли. Или намеренно игнорировали нерукопожатного принца. — Вы тоже здесь, ваше высочество, — раздался голос сбоку, заставивший Чимина вынырнуть из отрешённого наблюдения за людьми вокруг. — Советник, — произнёс он, встретившись лицом с мужчиной. Советник был одним из тех, кто верховодил заговором. — И вы здесь, — не зная, что ещё сказать, выдавил он с лёгкой улыбкой. — Я не знал… — Иначе бы не поступали так, как поступали, — он с тоской пронаблюдал за потоком чиновников, сходящихся к лестницам Тронного зала. — Что вы собираетесь делать? — он бросил на него внимательный, цепкий взгляд искоса, каким часто смотрели прожжённые политики. — Ничего, господин Советник. Я не собираюсь ничего делать, — ответил Чимин, особо не задумываясь над вопросом. — Возможно, мы все ошибались… Вам стоит покинуть столицу. Принц не знал, почему вдруг начал предостерегать человека, под чью дудку плясал долгое время. Мужчина и сам поразился его словам, и в ответ лишь горько ухмыльнулся. — Мы слишком долго боролись, чтобы в один день всё потерять, — а затем чиновник продолжил свой путь. Чимин предпочёл не задумываться сейчас о словах мужчины, хотя те и звучали как угроза. Принц не заметил, как совсем скоро оказался у ступеней Тронного зала. На негнущихся ногах он поднялся вверх. Все официальные лица позволили пройти королевским отпрыскам вперёд. К пущему удивлению, по входе в зал Чимин не обнаружил никого из других принцев. Он окинул помещение неприветливым взглядом, застопорившись на входе — по залу пронеслись шепотки, и отчего-то казалось, что отнюдь не добрые слова вырывались изо ртов дряблых стариков. Чимин громко фыркнул и с гордо поднятой головой прошёл вперёд, встал прямо у трона, как и учили. Бывшие союзники по заговору стыдливо отводили глаза либо вовсе старались сделать вид, что Ли Хэ в зале не было. Глава архива господин Юн, член королевского секретариата господин Рю, министр при Тайном совете… И многие другие. Интересно, жалел ли Юн, что так и не смог уговорить Чимина жениться на его племянницах? Кто они теперь ему — враги, друзья или никто? Чимин потерял принадлежность к какой-либо из сторон. Он стоял особняком, и это, пожалуй, было лучшим из всевозможных вариантов. Королеву Мин он больше не поддержит. Заверял её в преданности, шёл на поводу у других, слушал с открытым ртом. Они наверняка сейчас пребывали в шоке и тревоге — по их лицам это было видно. Боялись потерять всё, и не напрасно. Остальные в соответствии со статусом выстроились по обе стороны от трона в ровные шеренги. Короля ещё не было — солирующий артист всегда выходит последним. Ожидание продлилось долго. Зал заполнялся всё большим числом чиновников в нарядах, отличавшихся цветом и орнаментом, пришли и историки-писари, занявшие своё место за низкими столами. Когда король, наконец, появился, гомон и шум затих, на их место пришла мертвецкая тишина. В ушах можно было слышать шум собственной крови. Тхэджон уселся на трон, широко расставив колени. Он выглядел как памятник на пьедестале, строгим взглядом прошёлся по головам всех присутствовавших — все замерли, потупившись, сложив руки у солнечного сплетения. Его величество выглядел грозно, даже устрашающе — вероятно, пребывал не в лучшем расположении духа. Неожиданно они с Чимином пересеклись взглядами, и Пак молниеносно опустил голову, уставившись широко раскрытыми глазами в пол. Чем он заслужил такое пристальное внимание? Что не так сделал, чем разозлил самодержца? Да много чем… Подданные покосились на него, заставляя принца нервно сглотнуть. В груди зашевелился страх — он не понимал, что происходит и чего ожидать. Тхэджон, долго не церемонясь, громогласно объявил: — Нарекаю принца Ли Хэ — единственного сына короля Чонджона — кронпринцем, моим приемником. И на этом закончил, отрезая все аргументы против. Никак не прокомментировал своё решение, не стал отвечать ни на чьи вопросы, а их было много, и все они отдавались у Чимина в голове эхом. Он старался вогнать себя в это состояние болезненного ступора, но это никак не удавалось, хотя такой силы поражения он ни в один день из своей недолгой жизни не испытывал. Слова его величества звучали как приговор. Вдруг внутри утренним туманом разлилось неожиданное спокойствие. Слишком много переживаний на его долю, пора себя отпустить. Возможно, большая власть — это то, к чему он в действительности стремился? Возможно, именно она даст Чимину возможность повелевать чужими судьбами и взять собственную в руки? Ни один косой взгляд, ни одно неосторожное слово, сплетня не останутся безнаказанными. Возможно, именно это — его награда за все лишения. Возможно, так оно и должно было случиться, если бы не Мины. Никто не знает. Гомон в зале долго не утихал. — Это решение не подлежит обсуждению. На сегодня всё, вы свободны. Принц, — он обратился к Чимину, который без страха вздёрнул подбородок, — остаётся. — Я могу идти, ваше величество? — у Хосока губы подрагивали в улыбке, лицо не выражало какой-то конкретной эмоции, и Чимин гадал, что именно было у того на душе. Сам Чимин едва сумел сдержать истерический смех. Одним щелчком, по желанию одного человека всё перевернулось — хотя, казалось бы, на одну молодую душу переворотов и неожиданных кульбитов судьбы пришлось и так слишком много. — Нет, на пару слов, — ответил Тхэджон. — Принц, — обратившись к Хосоку, — ты теперь волен делать, что хочешь. Ты стремился покинуть дворец? Пожалуйста, я тебя не держу — езжай в поместье. Ежели решишь остаться, прекращай пользоваться своим положением и делить ложе со стражей. Займись своей женой, — он выразительно посмотрел на того и движением головы попросил на выход. Хосок растерянно заморгал, но, когда он развернулся, чтобы покинуть Тронный зал, на его лице встревоженность сменилась успокоением — долгожданным, таким желанным, в которое всё ещё было сложно поверить. Они встретились с Паком взглядами, и бывший кронпринц поджал губы в сочувственной улыбке, будто говоря: «теперь это твоё бремя, а я свободен и по-настоящему счастлив. Всё так, как и должно было быть изначально». Хосок покачал головой и пошагал на выход. На волю? Чимин тоже хотел на волю… Для Пак Чимина воля была куда ценнее власти, но выбирать не приходилось — пора было усвоить урок Юнги, уже давно: пытаться изменить историю совершенно бессмысленно. Старший считал, что для такого как он — человека с невероятной способностью преодолевать время — отклонение от курса непозволительно и опасно в том числе и для окружающих. Ким Сокджин же… верил в обратное. И какое из мировоззрений Чимину было ближе? Продолжение проверки на собственном опыте. На деле — можно было сказать, что подопытными крысами стали все трое. Чимин стиснул зубы, сжал кулаки, едва удержав себя от того, чтобы броситься к парню и набить морду. Радуется! Он ещё смеет потешаться! И что значил этот упрёк короля? Хосок спал со стражниками? Чимин совершенно ничего не слышал об этом. Неужто Юнги…? Хосок его принудил? Чимин не сдержался от того, чтобы удариться лицом о ладонь. Хотелось взъерошить волосы, оттянуть пряди и громко выругаться, но он был тут. Наедине с его величеством. — Хэ-я, — голос Тхэджона заставил его вернуться в реальность, — ты теперь кронпринц. Учись у меня, не пренебрегай советами других учителей и философов — тогда, переняв бразды правления, сможешь войти в историю как достойный правитель. — Почему? — на ум пришёл единственный вопрос, хотя стоило бы задать куда больше. Тхэджон нахмурил густые брови, приобретая устрашающий вид. Не этого он ждал от Чимина, не этого. — На тебя некому повлиять извне, — ответил король, оставаясь неподвижным. — И теперь всё так, как должно быть. «Я вам не верю», — думал Чимин, но на пояснение Тхэджона лишь закивал. Его швыряло то в облегчение, — привкус сладкой власти уже ощущался на кончике языка, — то в ужас. Бежать отсюда, бежать со всех ног от этого времени к вечному. Тхэджон признался, что теперь всё встало на свои места. Его величество сокрушался, винил себя в смерти брата? «Он был мне самым дорогим человеком», — сказал король во время их очной ставки. Неужели! Преступления семьи Мин привели Ли Хэ к большой власти… Мог ли король действительно испытывать вину, жалость, раскаяние? Чимин устал пытаться пролезть в голову каждому встречному. — Вы действительно так думаете? Что меня больше ничего не связывает с…? — Чимин был непозволительно дерзок, но как закончить вопрос, не знал. — С партией Её величества? Ты, должно быть, полный дурак, если остаёшься верен ей. — Что, если я не хочу? — гулко сглотнув, Чимин развёл руками. — Что, если я устал? Я всю жизнь провёл в сказке… в иллюзии. Я просто актёр хорошо срежиссированного спектакля. Я не хочу этого больше, — неожиданно разоткровенничавшись, принц ощутил горечь и пощипывание век. Но вместе с тем, внутри теплилось удовлетворение. Вот выход, вот теперь всё так, как и предполагалось. Небо смилостивилось над ним или продолжило свои жестокие игры? — Все двадцать два года я ничего не знал о себе. Вы понимаете, как это жестоко? — Не драматизируй, — устало выдохнул король, поднимая глаза к потолку. — Живи как жил, до поры до времени, это почти никак не повлияет на твою жизнь. Учись усерднее и не занимайся глупостями. Со следующего месяца будешь присутствовать на заседаниях. А теперь ступай, — отослал его Тхэджон. Так, будто это было какой-то мелочью, так, будто от этого не зависела судьба целой страны.