***
Дни шли своим чередом: Юнги оставался братом, сыном, другом и служивым дворянином при чосонском дворе. Всё свободное от работы время он уделял поместью, и даже успел съездить в Кэгён и проверить состояние их бывшего дома — того, откуда началось его путешествие. Дворовые встретили его уже состоявшимся молодым господином, а не голодранцем, пытавшимся сбежать при любой удобной возможности. Встретился он и с конюхом, который познакомил его с Хвангым. Гунмо не уставал хвалить его здоровый и благородный вид. Наверное, Мин и впрямь сильно изменился. Он отрастил волосы, отъелся, и больше не был похож на ходячий скелет, обтянутый зелёной кожей, и самое главное — набрал в мышцах. Хвангым продолжала быть его ездовой лошадкой, но на дальние расстояния и в горы он ходил с новым конём, так как кобыла стала быстро уставать. А ещё он заработал привычку изливать Хвангым душу, что несколько пугало и заставляло сомневаться в здравости своего рассудка. И в то же время, было большим симптомом одиночества, недостаточности сердечных бесед с любимым человеком. Оставалось много вещей, о которых он не мог рассказать. О прошлом знали только Чонгук, Чимин и Сокджин, а отцу он так и не смог решиться открыть правду. Иной раз казалось, будто тот сам всё знал, иначе не был бы так терпелив, а старческие глаза не смотрели бы с таким пониманием… С Тэхёном они вообще избегали друг друга и дома не заговаривали. Юнги старался не обращать на него внимание в пенатах. С началом более глубоких «отношений» Кима с Генералом Чоном, Мин стал реже с ним пересекаться, но и с Чонгуком, увы, они теперь проводили меньше времени вне работы. Пустоту в сутках случайным образом занял Хосок. Они больше не ложились в постель вместе, хотя в его глазах Юнги по-прежнему видел желание. На выходных Юнги с отцом проехались по городу, посетили могилы предков, где господин Мин поведал ему о семейной истории. Звёзды сошлись, и у обоих выдалось время, которое они смогли провести вместе. Отец в последнее время испытывал упадок сил, что старика приводило в уныние. По выздоровлении от хвори он тут же пригласил Юнги на прогулку. Точнее, поездку — благородный человек не мог себе позволять топтать улицы города. К тому же, Господин Мин был слаб. И, пока Юнги ехал на лошади, отец перемещался на паланкине. Юнги эта вылазка помогла отвлечься от тяжёлых дум последних недель. С отцом ему нравилось проводить время. Нагонять упущенное, узнавать больше о мире, которому он принадлежал. Несмотря на строгость и манеру держаться отстранённо со всеми, отец был добрым человеком, и действительно заботился о нём со всей любовью. И если отчим был добр с ним, но близки они никогда не были, а материнской любви от Мин Мирэ он никогда не получал, то Господин Мин делал всё, чтобы Юнги мог найти в нём опору. С принятием своего истинного происхождения Юнги приобрёл отца — ориентир и теплоту родного дома. Поцелуи в макушку не вызывали сопротивления, от обращения «сынок» в груди теплело, а глаза увлажнялись — настолько его это трогало. Правда, разговоры о женитьбе Юнги совсем не радовали. Отцу не терпелось увидеть внуков, а Юнги пока не хотел брать на себя ответственность и за жену, и за, не дай Господь, детей. И так дел было невпроворот: поместье, военная служба и обязанности по охране Хосока… И пусть их с Чимином связи настал конец, сердце ещё не оправилось. И вряд ли когда-нибудь оправится от несчастной любви, что принесла столько боли, что спать не давала, сдавливала сердце, выжимая всю кровь на жертву к алтарю погребённых чувств. Женитьба — это не случайная интрижка с Хосоком, связь с которым приносила много проблем. Женитьба принесёт ещё больше мук совести, и он не собирался относиться к другому человеку как к вещи, что должен приобрести по необходимости, для статусности и прочего, иначе говоря — «потому что так надо». Но, признаться, не отрицал такой возможности в будущем… ведь выживать как-то надо, брать полную ответственность за основную ветвь рода Мин. Возможно, женщина под боком смогла бы излечить его от недуга обречённой любви и тлетворной привычки испытывать симпатию исключительно к мужчинам. Он чувствовал вину перед отцом, но не мог пойти против себя, а господин Мин же считался с его желаниями, хоть и это было очевидным попустительством с его стороны. Тем не менее делать настойчивых намёков по нескольку раз за день он не прекращал, подкрепляя своё желание финальным аргументом: «А кто на моих похоронах будет ответственен за подготовку алтаря и угощений? Хозяйка нужна в доме!». В добавок ко всему, по случайному совпадению каждый день Юнги обнаруживал список имён потенциальных жён у себя на столе. Они с отцом разместились под крышей веранды ресторанчика, выбрав лучшие места. Отец редко пил с ним алкоголь, но в этот раз предложил разделить бутылку соджу. — Славная погода, — спустя некоторое время после того, как они опробовали напиток, прервал тишину Господин Мин. — Вам действительно нравится сегодняшняя погода, вы говорите об этом уже который раз, — с лёгкой улыбкой ответил Юнги. — Опостылело днями лежать, сынок, вот и восхищаюсь. Даже худо сваренный чай в такой день вкусен. Твоя мать очень хорошо заваривала чай, и твоя жена должна. Чувствую, скоро мы с Госпожой моего сердца встретимся… Соскучился я по ней. Жаль, не дожила. Она тобой очень дорожила, баловала ужасно. Сама вскармливала, представляешь? Уж потом кормилице тебя отдали, когда она прихворала. — Да… наверное, — опустив взгляд в стол, тихо ответил Юнги, но затем посмотрел на отца в упор. — Не говорите таких вещей. Вам ещё жить и жить. — Век человека не бесконечен, сынок. Все мы смертны. Не бойся будущего. Ты со все-ем справишься. И я рад, что ты обзавёлся хорошими друзьями. Они тебе будут опора и поддержка, дорожи ими, но на Тэхёна вряд ли стоит рассчитывать, — отец захохотал, а Юнги подхватил. — Я выделил ему в наследство кусок земли в Кёнги, как он с ним обойдётся — уже его дело. — Вы очень великодушны. Я бы ему ничего не дал, — в шутку отозвался Юнги, решив проигнорировать больную для него самого тему. Почему старики такие? Будто так и жаждут помереть… Мину, который отвоёвывал жизнь у войн, было этого не понять. Отец не мог его оставить, не сейчас, когда они стали близки, и Юнги познал настоящую любовь и заботу родителя. — Совсем понурый ходишь… по кронпринцу тоскуешь сильно? Вы были близкими друзьями ещё с детства, — отец завёл достаточно неожиданный разговор, и Юнги оказался в растерянности. Он замер с приоткрытым ртом, и тогда Господин Мин предложил ему выпить ещё по одной рюмке. — Ну, немного, — Мин почесал затылок и отвернулся в сторону, дабы глазами не выдать свою ложь. Много, больно невыносимо. Тоска сжирала его. — Ничего такого… Тоскую, да… и не знаю, как поступить. Вроде ничего тут не поделаешь, но я корю себя за бездействие. Ему тяжело, а я не могу никак помочь… «Вы не представляете, насколько близки мы были с Чимином, но это та вещь, о которой я не могу вам поведать». — Ты можешь испытывать такие чувства как его хён, — старший Мин подтвердил свои слова кивком, — Знаешь, только самой крепкой дружбе судьба посылает большие испытания, и только самая крепкая дружба сможет их преодолеть. Пережив столько бед, думаешь, теперь всё, конец? Да как бы не так, — он значительно потряс пальцем в воздухе. — Что вы имеете в виду? — Юнги оказался в крайней степени удивлённым такими словами отца. Неужто Господин Мин одобрял их дружбу и совсем не питал к Чимину неприязни, какую, вероятно, испытывала королева? Отец… принимал своих детей такими, какие они есть? Даже если их убеждения были диаметрально противоположны? Королеву Мин, которой было уже за сорок, вряд ли можно было переубедить, а вот говорить Юнги столь противоречивые вещи было очень смело с его стороны, учитывая непростую ситуацию в отношениях со Двором. — Я не сомневаюсь, что ваша дружба именно такая. Сильная и нерушимая. Перед лицом опасностей и людских интересов обычная дружба разваливается, и оба друзей оказываются в яме. Я не хочу, чтобы ты оказался в ловушке, из которой невозможно будет выбраться. Ты слышал о высказывании «обнажить печень и желчный пузырь друг для друга»? — Боюсь, что нет. — Это значит «быть искренними друг перед другом, обсуждать проблемы и оказывать взаимную помощь», старинная поговорка. Это основа добрых и чистых отношений между людьми. Небеса дали тебе второй шанс. Видать, ты и впрямь целованный Высшими силами, — отец явил тёплую улыбку и продолжил: — Правителю худо без настоящего друга рядом, очень худо, поверь. Мы Его Высочеству много неприятностей доставили. Может, ты добьёшься прощения, тогда и будь готов встать по его сторону. Делай, что сердце велит, рано или поздно всё наладится. Первую жизнь для родителей проживаешь, вторую — для себя. Это мой урок тебе. В этот день отец сказал, что главное в жизни — чтобы дети не страдали. Эти слова Юнги никогда не сможет забыть. В глазах старика в тот момент он разглядел такую невыносимую тоску, что понял — даже если он сто тысяч раз повторит, что не испытывает обиды на Господина Мина, тот себя не простит.***
Юнги по обыкновению направился во дворец после выходных, которые он провёл с отцом. С утра он рутинно занял пост у покоев Хосока. Свободный от необходимости обучаться основам управления страной, принц не только просыпался позже, но и стал менее занятым человеком, что лично для Мина не было благом. Юнги бы лучше круглые сутки стоял на карауле с гвардейцами низшего ранга. Теперь они с Хосоком слишком много времени проводили вместе. — Капитан! — донёсся громкий голос принца из-за дверей. Юнги с тяжёлым вздохом взъерошил волосы на загривке — ту часть, что не была забрана в хвостик, и, отворил дверь в покои. Он поклонился Хосоку, выпрямился и сложил руки у солнечного сплетения, застыв у двери. На этот раз перед глазами предстала не обыденная картина аккуратной и чистой спальни. Одежда и личные вещи Хосока были раскиданы в беспорядке, а в центре комнаты стояли сундуки. Принц отвлёкся от перебора бумаг, поднялся с пола, где сидел, и бросился к Юнги. Он схватился за краешек его рукава и потянул за собой к центру большой комнаты. — Вы собираетесь в путь? — спросил Юнги очевидное, едва поспевая за перемещениями принца в суматохе. — Да, — грустно закивал Хосок, нахмурившись. — Я хочу убраться отсюда как можно скорее. Я отсижусь в ссылке, а потом пущусь в путешествия. Поехали со мной, Юнги… Даже если нам придётся бежать, я зову тебя с собой, — принц не отпускал его, более того — схватился за запястья и с надеждой уставился в глаза, не моргая. Юнги ощутил на себе давление ожидавшего его согласия Хосока. Принц требовал его сиюминутного согласия. С продолжавшимся молчанием Мина принц выглядел всё более потерянным. Хосок выглядел как человек, который не прощал обид, но не был мстительным. Внутри он хранил семечко добра, и его искреннее желание отправиться прочь из этого места лишь убеждало в том, что он — человек другого пошива, не такой, как другие обитатели Дворца. Осознанно идя на попятную, Юнги понимал, что окажется Хосоку если не врагом, то человеком, который причинил много боли, что почти одно и то же. — Я не стану нарушать закон даже ради вас, я должен остаться здесь, а вы отправляйтесь. Это ведь было вашим желанием. Юнги был неожиданно для себя сдержан и холоден. Даже излишне. Он не испытывал той горечи по поводу отъезда Хосока, какой бы упивался, если бы сослали Чимина. Или пока не понимал, не осознавал того, что творил. Да, Хосок стал ему другом, но принц был и любовником, а с любовниками Мин имел привычку прощаться с меньшим сожалением, чем с друзьями. И ему, и Хосоку, будет лучше в разлуке, а самому Юнги, наконец, выдастся шанс сбежать от мук совести по поводу его ошибки, совершённой в хмельном дурмане и на эмоциях. Хосок приблизился вплотную, впиваясь в него взглядом, в котором были и мольба, и злость, и разочарование. Внутри у Мина разрасталась горечь и сожаление, но он искренне верил, что Хосок преодолеет это — страсть к искусству и стремление к свободе в принце были куда сильнее, чем симпатия к Юнги. Думалось, Хосоку он был лишь кратковременным увлечением, и вспыхнувшее огоньком чувство изначально было обречено на скорое забвение. Чувство любви к человеку, который понял и поддержал в нужный момент. Чимин совсем по-другому смотрел на Юнги, принц Хосок же больше напоминал ему Джихёна. Взгляд принца исполнился осознанием. Изумленный и разозленный, он с усилием разжал пальцы и отшатнулся от Мина. — Ты понимаешь, что тебя уничтожат, если ты останешься тут?! — сведённые к переносице брови и боль на поверхности глаз, губы, поджавшиеся от обиды, и подрагивавший подбородок — Хосока выдавало лицо. — Даже если так. Я не стану с вами сбегать, — твёрдо ответил Мин, но отчаяние на лице Хосока заставило его попытаться скрыть взгляд за длинной чёлкой и закусить щёку изнутри. Рвать отношения с людьми было непросто; ранить других он никогда не стремился. Юнги сам не раз становился жертвой расставаний, но верил, что порой лучше оборвать связи с прошлым, чтобы не мучиться во снах. — Из-за кронпринца. — Из-за своей семьи. Из-за наследия моего рода и всех ветвей клана, — взбросив голову, поспешил обозначить Мин. — Вы напрасно думаете, что мне не важно ничто из этого. — Из-за кронпринца, — повторил Хосок и сцепил зубы. Его лицо рассекла гримаса ревности, и на мгновение Юнги это показалось излишне драматичным. — В том числе, — сглотнув ком в горле, честно ответил Юнги и поднял голову, чтобы встретиться с принцом взглядами. — Ты хоть что-то чувствуешь ко мне? — отвернувшись, после некоторой паузы тихо спросил принц. Юнги знал ответ на этот сложный вопрос. Знать ответы на сложные вопросы всегда приятно — это значит, что ты имеешь преимущество перед другими, испытывая из-за этого гордость за себя. Можешь отстоять своё мнение и не сесть в лужу. Но знание не всегда является благом. В данном случае, произнеси он вслух, что действительно чувствовал к Хосоку, нанесёт другому рану. А самого захлестнёт осознание вины, если человек вообще обладает совестью. Юнги обладал и совестью, и способностью к сочувствию, поэтому, чтобы мотнуть головой в отрицании, пришлось потратить некоторое время на то, чтобы собирать силы. — Вы стали мне добрым другом… — Хорошо. Тогда оставайся. Но кронпринц здесь долго не пробудет, — слова Хосока прозвучали жёстко, почти как угроза, рождённая из чувства глубочайшей обиды. — Простите, ваше высочество. Я надеюсь, вы найдёте своё счастье в жизни… И больше никогда это место не принесёт вам горя. Я — часть этой жизни, и по-другому не могу… К сожалению, я понял это слишком поздно, — Юнги возвёл брови, а губы предательски дрогнули, — Я правда люблю его. — Вы никогда не будете вместе, — развернувшись к своим чемоданам с тряпками, гаркнул Хосок. — Я больше не хочу видеть, как он страдает. — Я понимаю. Мои чувства совсем тебя не интересуют, — принц произнёс это с не меньшей злостью, но почти шёпотом. — Ваше увлечение мной быстро пройдёт, а вдали от Дворца вам будет лучше. Высказать всё оказалось куда проще, чем ему думалось. С души будто камень упал, и в этот же момент Юнги окончательно понял, что больше не сможет убегать. Если раньше он думал, что будет присматривать за кронпринцем издалека, то теперь твёрдо вознамерился вернуть доверие Чимина. Он ведь и правда не ответственен за поступки своих братьев и королевы! Юнги подводил Чимина, поступал неправильно и говорил младшему ужасные вещи, но он никогда не желал ему зла, ведь любил сильно и трепетно, в глубине души питая надежду на то, что Чимин тоже до сих пор его любит. А если так, то тот, должно быть, испытывал столь же невыносимые муки, как и сам Юнги, будучи вдали от объекта своей любви. Чимин не должен был терпеть никаких несчастий, не должен был страдать и заслуживал большего. Для этого Юнги должен был найти в себе волю настолько сильную, чтобы встретить сопротивление мира и одержать победу. И как по желанию Небес, в этот же день младший пригласил его в свои покои. Юнги не знал, чего ожидать послезавтра. Хотел ли кронпринц с ним поговорить, решить всё между ними? Мин терялся в догадках, и два дня провёл как в тумане. Заторможенный, погружённый глубоко в себя, он даже получил выговор за то, что не выставил вовремя караул. Неужели ему был дан ещё один шанс?***
Звон медного колокола, что эхом разносился по площади и между палатами членов королевской семьи, сигнализировал о наступлении полуночи. Чимин весь извёлся в ожидании, и ему казалось, будто этот день продлился бесконечно. Чимин осел на футон и запустил пальцы в волосы, убирая прядки с лица. О Небо, он такой дурак. Что он натворил, почему сдался, почему вновь захотел Юнги себе? Старший должен прийти этой ночью, но придёт ли? Это были единственные мысли, что крутились в голове в течение последних часов, и не давали сосредоточиться ни на каких делах. Хэ ведь сам его оттолкнул… причём не просто так — они с Юнги не пара! Мины пытались его убить в детстве, а Чимин так никудышно прогибался под чувством любви, отметая свою гордость и честь семьи. Поддался своей любви? Любви ли? Он позвал Мина отнюдь не для того, чтобы взяться за руки и отправиться в светлое совместное будущее. Он хотел старшего. Хэ предложит своё тело и получит удовольствие, на этом всё. Юнги всё ещё привлекал его в порочном смысле этого слова. Чимин просто собирался заключить взаимовыгодную сделку на одну ночь. Согласится ли Мин? Важно ли это вообще? Чимин — кронпринц, и мог приказать ему делать что угодно. Так же, как он думал, приказал Хосок. Мин не стал бы делать этого по доброй воле — хотелось верить — если бы не настойчивость принца. Раз от раза думать об этих двоих становилось всё тяжелее. И больнее. Почему?.. В такие времена Чимин хватался за голову и с силой стискивал в руках, мотал ею из стороны в сторону, заливал больше соджу в глотку — делал всё, чтобы прогнать эту глупую ревность и мысли о том, кто когда-то был дороже всех. Он не хотел принуждать Юнги к чему-либо и хотел взаимности. Это противоречило решению откреститься от всего, что связывало с прошлой жизнью, с тем, что происходило с Пак Чимином, с его привязанностями и заботами. Совесть и убеждения — вот, что мешало ему пользоваться людьми. Он никогда не опустится до насилия, ни в каком виде. Чимин помнил, как старший рассматривал его полуобнажённого, в исподнем, что было мокрым от воды из пруда. Если Мин пожелает лечь с ним сегодня, ничего неправильного не произойдёт. Чимин не совершит плохого поступка. Хотя одним больше, одним меньше… Уже навесил груз самых разных грехов. Пускай чувства ещё наполняли несчастное сердце, или то, что от него осталось — Хэ понимал, что всё это ему не было нужно, что голову забивать чушью — себе хуже делать. Почему забыть о чувствах к Юнги оказалось так сложно? Почему Чимин не мог оставить их двоих в прошлом, идти своей дорогой? Он был самодостаточен и стоил чего-то без Мина. Верно? Разгадка, за которую было удобнее всего держаться, заключалась в похотливом желании получить удовольствие с человеком, который делал очень приятно, и который не должен был быть против разделить постель. Никакие кисен и другие мужчины не вызывали в Чимине настолько сильное желание, как Юнги. — Ваше Высочество, — за дверями раздался тихонький голос служанки, прервавший поток его бессвязных мыслей, — Капитан… Сердце ухнуло в пятки в тот же момент, а конечности как отпали. Тело не слушалось дурной головы. Как бы Чимин ни храбрился весь день, визит Мина всё равно застал его врасплох. Захотелось броситься к дверям и заблокировать их телом, не дать войти ни слугам, ни Юнги. Какая же это всё была глупость! Он отёр лицо руками и вобрал воздуха в лёгкие, прежде чем громко выдать: — Входи. Он поднялся с расстеленного на полу футона, что был укрыт алым покрывалом с лаконичным шитьём с цветочными мотивами, ровно в тот момент, как двери распахнулись, являя старшего. Служанка закрыла за ним, согнувшись почти пополам, глядевшая в пол. Даже она понимала, для чего Юнги пришёл, верно? Старший встал как вкопанный и, видимо, не собирался подойти ближе — он был будто обычный страж, выполнявший обязанности по охране княжеского жилища. Но его позвали сюда не для этого, и Юнги очевидно это понимал. Он смотрел куда-то себе в ноги и не выглядел спокойным. Кадык на его длинной шее дёргался каждый раз, когда он нервно сглатывал, а глаза бегали из стороны в сторону и смотрели лишь под ноги. Чимин успел выучить некоторые из его привычек — наверняка не все, но и того было достаточно, чтобы считать его настроение. — Ты пришёл, — горло сдавило, и прозвучало это совсем уж жалко для кронпринца. — Ты не мог ослушаться и не прийти, — закивал он сам себе, озвучивая один из страхов, что терзали накануне. Это не было желанием старшего, в конце концов это был приказ самого Хэ. — Чем я могу быть полезен? — словно следуя протоколу, поинтересовался Юнги. Он упорно продолжал держаться за образ капитана, отчего уверенность Чимина улетучивалась с каждой секундой. Хэ не нашёлся что ответить. Всё это вдруг показалось ещё более глупым — и импульсивное приглашение на ночное свидание, и то, как они оба вели себя в этот момент. Сердце забилось с удвоенной силой. Ему было и стыдно, и тоскливо, и радостно, и обидно, и вся эта смесь на языке ощущалась причудливо-новой. Горькой, но едва различимый оттенок в этой композиции был таким сладостным и манящим. Чимину совсем не хотелось выпускать Мина из покоев. Юнги поднял на него взгляд. Его глаза поблёскивали влагой, но в них читалось нечто на грани желания. Будто он был готов сдаться моменту, выраженному во времени суток — ночи чёрной, небу беззвёздному, огонькам тлеющих свеч в интимном полумраке. Чимину, так неожиданно решившему вызвать его, одетому лишь в штаны и нижний халат, обнажавший часть груди. — Прошу, не надо, — Мин гулко сглотнул, отчего кадык под бледной кожей на шее вновь прошёлся вверх-вниз. Это привлекло внимание кронпринца к белой коже, где не хватало его меток, вкус которой снова хотелось ощутить на языке. — Меня не должно быть здесь, особенно ночью. — Что именно не надо? — тихим, шелестящим голосом спросил Чимин и, не дождавшись, пока Юнги сам подойдёт к нему, сделал шаг навстречу. — Ты уже здесь… Да, он не был до конца уверен в себе, хотя к мужчине напротив тянуло верёвками. Может, они и впрямь были связаны? Но почему не было видно этих пут? Как на какой-то момент Хэ удалось их порвать? А может, только ослабить, и вот — они вновь связали по рукам, обернулись вокруг шеи, не давая любовникам расстаться — иначе задохнутся от отсутствия воздуха. Чимин задохнётся. Старший возвёл к нему взгляд, немного виноватый, полный тоски — в это хотелось верить — по прошлому. Он легонько качнул головой в отрицании. Конечно, Хэ осознавал, что это не пойдёт на пользу ни одному из них. «Не противься, хён, ты тоже этого хочешь». — Вы сами не понимаете, что делаете, — Мин поучал его прямо как в старые дни, но сейчас он был не в том положении, чтобы так обращаться к наследнику престола. — Ты не хочешь здесь оставаться? Собираешься уйти, отказаться от выполнения приказа? Ты знаешь, к чему это может привести? — Да, — твёрдо, и даже с некоторой резкостью, выпалил Юнги. — Тогда я сам возьму то, что мне нужно. Ты не посмеешь оттолкнуть или ударить кронпринца, — Хэ медленно двинулся навстречу. Мин остался недвижим, но на мгновение в его глазах промелькнула паника. — На это дерзости у меня не хватит, — подняв голову. Они встретились взглядами и задержались на зрачках друг друга. Надолго, и так, как капитану не следовало бы смотреть на члена королевской семьи без приказа. Чимин сам приблизился к лицу старшего, но тот чуть повернул голову в сторону, напрасно уходя от поцелуя. — Ты дорожишь положением и постом… Из-за клана, состояния семьи, ответственности перед твоими людьми… — И возможности что-то исправить. Мин понурился, пока Хэ переваривал услышанное. Ему показалось, что капитан говорил о них, или это была лишь фантазия воспалённого рассудка? Чимин подрастерял в уверенности. Тем не менее он шагнул навстречу и чуть наклонился, чтобы почти вплотную приблизиться своими губами к чужим: так, что, скажи он хоть слово, то осядет на устах другого. Юнги и не тянулся навстречу, и не отстранялся, застыв с чуть наклонённой головой. Смотрел куда-то в пол за плечо Хэ, почти не моргая. Он будто всеми силами сдерживался, пытался отрицать момент, убежать от реальности, в которой Чимин хотел его, в которой Чимин знал, что старший тоже его желал. Робким поцелуем он коснулся губ Юнги, но не стал далеко отстраняться. Ждал, что ему ответят, что простят, что воспользуются предложением распутного принца, так легко отдававшегося стражу. — Это жестоко по отношению ко мне, — на грани слышимости прошептал Мин. Тоскливо так, но в шёпоте губы в губы было куда больше интимного. И, вторя их положению, разговор перешёл в сферу личного — того, чем, казалось, поделиться можно, только вывернув душу наизнанку. — Твоя семья поступила жестоко по отношению ко мне и моей семье. — Это месть? Вам самому же будет плохо, — брови Юнги свелись к переносице в искренней мольбе. — Ты… Вы же знаете, что я чувствую по отношению к Вам. Пожалуйста… Хэ гулко сглотнул и метнул взгляд в сторону. Тогда его мысли спутались. Что же Юнги хотел сказать? «Пожалуйста, не надо»? «Пожалуйста, подумайте ещё»? Или… «Пожалуйста, скажите, что вы уверены, точно этого желаете, потому что я готов сдаться»? На выдуманные вопросы не нашлось возможных ответов. Они не подходили. Разными пятнами маячили перед его лицом. Тогда он выбрал четвертый — уже не выдуманный: — Делай что хочешь. Я не буду больше настаивать. Я хочу побыть Пак Чимином, — а не Ли Хэ, — выдавил он с горечью и отошёл на шажок назад. Чимин перешёл на уважительный уровень в общении, как и подобало младшему обращаться к тому, кто старше. Юнги всегда был мудрее, всегда смышлёнее, Чимину он был надёжным хёном и возлюбленным, которому всегда можно было довериться всем своим существом… Чимин не должен был об этом забывать и полагать, что решать за двоих и скрывать тот факт, что он присоединился к заговору — это хорошая идея. — Вы… — растерянно протянул Мин. — Ты… — поправил его Чимин. — Ты старше меня. Мин переступил с ноги на ногу, оказываясь ближе к нему. Шумно втянул воздух у плеча, наверняка желая сильнее ощутить его аромат. Чимин робко и неторопливо поднял руку, чтобы уложить ладонь на чужой загривок и притянуть Юнги ближе, позволяя насладиться тому своим запахом. Тело пробила вспышка удовольствия, когда нос старшего оказался в опасной близости от чувствительного ушка, задел пряди, спадающие на плечи. Горячее дыхание опалило ушную раковину. Мин потянул носом дальше и сам коснулся его губ своими. Из груди Чимина вырвался откровенный стон, а к низу живота хлынула волна жара. Это чувствовалось так хорошо, как не было давно. И если у него появится возможность получить в дар от старшего эту ночь, то она, возможно, станет последним из счастливых моментов в его жизни. Поцелуи пока не пересекали грани целомудренности. Лёгкие ласки возвращали их в прошлое, когда невинность граничила с всепоглощающим вожделением; когда трепетные первые шаги сменялись буйной страстью. Когда словно растения по весне пробуждалась великая любовь. Тогда всё было запутанно и странно в их жизнях, но теперь, с оглядкой на прошлое, Чимин мог бы сказать, что благополучно. Лучше, чем впоследствии, лучше, чем когда-либо ещё будет в его собственной жизни. Счастливо. — Ты хочешь провести эту ночь вместе? — низкий шёпот Юнги пускал мурашки по телу. Казалось, ответ он знал, и просто издевался. Наслаждался тем, как принц сдавался. А Чимин и сам получал удовольствие, давая себе время побыть слабым, отдаться в руки другому. — Да… Сделай это и уходи. Если всё ещё меня любишь, если когда-либо любил, — вдох-выдох, наклон головы, сладкий стон от ощущения чужих рук, скользнувших вдоль его стана к пояснице. — Сделай это ради меня или отомсти, если ненавидишь. Они сплелись руками, каждый, мягко и неторопливо переходя поцелуями на шею другого. Чимин обнял широкую спину Юнги, крепко прижимая того к себе. Оба становились всё более настойчивы и нетерпеливы по отношению друг к другу. Чимин уже тянул пальцы к чужому форменному поясу на талии и красному шнурку на нём, и прогибался в спине так, чтобы столкнуться с чужими бёдрами, почувствовать жар крепнущей плоти своим телом. — Я дам тебе то, что ты хочешь, — горячо прошептал Юнги в губы и, распустив завязки на его халате, рывком сдёрнул тот с плеч, а после, напирая, подтолкнул к футону. Мин подхватил его под бёдрами. Чимин, не ожидавший, что старший так быстро поднимет его над полом, тихо пискнул в губы и обвил руки вокруг чужой шеи, чтобы удержаться в этом положении, а ноги скрестил на пояснице. Голову кружило, всё тело прошибала дрожь. Он уже не контролировал срывавшихся с уст слов, выпаливая всё, что сумбурно крутилось в мыслях: — Войди в меня и выплесни всю злость, все чувства, скопившиеся внутри… — Нет злости… — прошептал Юнги в ответ, кажется, тоже не вполне осознавая в данный момент, что и как он говорил. — Сделай мне больно и подари последний поцелуй… мне это нужно. — Я никогда не сделаю тебе больно. — Заставь меня кричать от удовольствия, — обмякнув под пылкими поцелуями, на выдохе произнёс Чимин. Спина столкнулась с футоном, что не защитил от удара с твёрдой поверхностью полов, но ничто не волновало его в этот момент кроме формы Юнги, которая едва поддавалась его рукам, когда он пытался помочь тому раздеться. Чимин знал — его податливость будила в Юнги зверя. Крышу сорвало, чистое телесное желание руководило действиями. Дорвавшиеся до сладкого, они терзали губы друг друга, почти болезненно сжимали части тела, сталкивались зубами, покусывали нежную кожицу, и сближались, сближались так, что это грозило кораблекрушением для обоих потерянных в море судов. Чимин стряхивал с себя ненужные шаровары, жалея, что сразу не предстал перед Юнги голышом. Он сорвал с себя набедренную повязку, в конце концов выдавая: — Штаны, сними штаны, этого хватит… — Чёрт, ты такой развратный. Такой, как о тебе говорят эти ублюдки. — Они правы, — Чимин запрокинул голову и измученно промычал, когда Юнги взялся за его изнывающую плоть. — Я хочу их всех убить, — попытавшись сдёрнуть с себя штаны, прорычал Юнги. — Я слабый… А! И не могу следовать своим принципам, — сдавленный короткий стон неконтролируемо сорвался с уст, когда Юнги подхватил его под обнажёнными бёдрами, подтягивая к себе, чтобы вклиниться меж его ног. — Я хочу тебя, хён, займись со мной любовью в последний раз и уходи к другому… — Замолчи. — Так я хотя бы буду знать, что точка поставлена… Ах, и мне будет, о чём ещё грезить, когда я останусь наедине с собой… А меня будет распирать от в-возбуждения, — продолжал тараторить Чимин, несмотря на приказ молчать, пока старший не заткнул его грубым поцелуем. — Мне не нужно других, — старший, несильно приспустив свои штаны, так, чтобы обнажить член, вжал его в постель весом своего тела и несколько раз дёрганными движениями провёл рукой по его напряжённому стволу, заставляя Чимина откинуть голову и заметаться по постели в сладостных судорогах. — Давай сразу, — Чимин не стал отвечать на поцелуй, когда Мин взял его лицо в ладони. — Вставь его. Мин плюнул себе в ладонь и пробрался под мешающие тряпки своего форменного платья, чтобы смоченным пальцем обвести вход Чимина и толкнуться им внутрь. — Нет, сразу… Я хочу твой член, я смогу. — Чем ты занимался до моего прихода? Так не терпелось? Чимин вспыхнул от стыда и сдавленно проскулил, отказываясь отвечать на такую пошлость. Он повёл бедром, заставляя Мина извлечь пальцы из растянутого ануса. Да, касался себя, потому что не мог думать ни о чём, кроме них двоих!.. Юнги, на чьём лице отразилась усмешка, вновь собрал слюну на ладонь, чтобы распределить её по своему члену. Он обвёл бедро Чимина широкой ладонью, и одно лишь это прикосновение способно было вскружить голову. Когда старший проник совсем на чуть-чуть, даже не введя головку полностью, из груди кронпринца вырвался протяжный гортанный стон; зашкаливающие эмоции нашли выход, и на мгновение он подумал, что на следующий день весь дворец будет судачить о них двоих. Волновало ли это в данный момент? Конечно, нет. — Чимин… — крепко зажмурившись, прошипел старший его имя и прикрыл веки. Поалевшие от безудержных поцелуев губы разомкнулись. От чужого стона по спине Чимина пробежали мурашки. Сердце колотило, на глаза наворачивались непрошенные слёзы. Дрожь пробрала всё тело, обосновалась на губах. Он ткнулся носом в шею Мина, стараясь совладать с собой. Тот уложил руку на его горящую щёку, толкнулся глубже и замер, давая Чимину время привыкнуть к члену внутри. Чимин ощущал чужое нетерпение, поэтому сам неторопливо подался бёдрами вверх и вперëд, насаживаясь сильнее, как делал это всегда с Юнги. — Всё х-хорошо… Дальше, продолжай… — хныкнул Чимин и обнял старшего за плечи, сжимая в пальцах ткань его тёмно-синих одежд. Мин начал осторожно двигаться в нём, явно сдерживаясь, но Чимин всем телом ощущал его дрожь и желание большего, поэтому сам двигал тазом, ускоряясь, пока Юнги не взял всё под свой полноценный контроль. — Вот так, да... — с произнесённого мягким полушёпотом одобрения Чимина, Юнги удобнее перехватил его под бëдрами, раздвигая ягодицы, и сорвался на ритмичные толчки. Чимин сжал ткань одеяла у своего плеча, и издал вскрик удовольствия в момент, когда внутри что-то ошеломительно вспыхнуло. Хрипловатый голос Мина звучал в унисон с его, низкое гортанное рычание и легкие покусывания напоминали, что это — не сон, и боль, и удовольствие реальны. Чужой язык вылизывал шею, губы усеивали лицо поцелуями, а пальцы впивались в бёдра. Чимин послушно растекался на горячей пульсирующей твердости, позволяя себе не сдерживать рвущиеся из груди звуки. Не наслаждение затмевало боль, а то крохотное чувство того, что всё снова как надо. Что они вновь вместе, что их окружали не холодные покои дворца, а беспорядок маленькой комнаты в углу сада поместья Кимов. И перед глазами — лишь лицо старшего. На нём не было никакой гвардейской униформы, у него волосы короткие, на концах подвивавшиеся и топорщащиеся, и все думали, что он бывший монах, а не человек из другого времени. А Чимин — просто мальчишка, пронёсший любовь к Мин Юнги через года. — О Небо! — вскрик разошёлся по комнате, когда Юнги толкнулся резче, до звонкого шлепка бёдра о бёдра, и продолжил вбиваться в него, наращивая темп. — Сильнее, молю… Движения старшего стали рваными, неровными. Чимин скулил во весь голос, пока Мин продолжал свою сладостную пытку. Чимин терялся в пробирающих тело волнах удовольствия. Он сжал ягодицы Юнги, толкая его на себя до упора, чтобы почувствовать всю длину чужого члена внутри и окончательно исчезнуть в ошеломительной неге. — Я сейчас, маленький, прямо сейчас, — прерывисто прошептал Юнги. — Сейчас… — И я! — он резко заглотил воздух, выгибаясь на постели в приближении пика удовольствия, он уже был на грани. Чимин обвил шею старшего одной рукой, а другую в последнем усилии разместил на своём члене. Всего — нет, целых нескольких резких толчков хватило, чтобы Чимин кончил с пронзительным невнятным стоном, марая спермой форму Юнги. Стенки сжались вокруг твёрдой плоти старшего, с громким сдавленным стоном и Мин достиг пика, изливаясь внутрь. Его бёдра крупно вздрогнули, и Чимин крепче стиснул их между колен. Всё произошло быстро, но для дорвавшихся друг до друга, разгорячённых ласками тел, это было так естественно. Чимин думал, что ещё нескольких минут он бы не смог пережить. Слишком перенапряжён был организм, слишком он желал старшего внутри. Судорога долго не проходила. Крепко прижимая Мина к себе, он безудержно стонал в поцелуй, пока тело не ослабло. Юнги опустился лбом на постель у плеча Чимина, не покидая его тела. Он тяжело дышал под ухом, и продолжал медленно подаваться бёдрами вперёд, скользить по сперме, продлевая удовольствие. Пак чувствовал, как член старшего становится мягче прямо внутри, и слабо постанывал только от ощущения чужой плоти, наполняющей его. Чимин отходил от головокружительного окончания, мягко перебирал заметно отросшие пряди на загривке Юнги, наслаждаясь звуками чужого дыхания и запахом разгорячённого тела, что вызывал приятные воспоминания. Мин чуть приподнялся над постелью на руках и сдёрнул с талии пояс, который заметно давил и наверняка мешал отдышаться. Почему ни тот, ни другой, не желали оставлять друг друга, почему старший не выходил, не давал своему семени пролиться наружу? Чимин — хотел он верить, — знал. Он сам не отпустит. Он хотел остаться с Мин Юнги одним целым. Их губы соединились в мягком поцелуе. Юнги ласково обхватил его лицо ладонями и заставил посмотреть на себя, но Чимин всё это время избегал зрительного контакта: отводил взгляд в сторону, прикрывал веки, тяжелевшие от неги. — Ты прекрасен, — еле слышно прошептал Мин и обвёл его щёку пальцем. Чимин бросил короткий взгляд на лицо старшего, прежде чем вновь прикрыть глаза, и гулко сглотнул. — Я обрезал волосы… сам… — испытывая глубочайшее сожаление, признался Пак. Этот импульсивный поступок ничего хорошего о нём как о человеке не говорил. Он опустил себя, нанёс оскорбление королевскому роду, и старшему, кто всегда так тянулся к его локонам. — Отрастут, — с беззлобным и даже ласковым смешком ответил Юнги. Он всегда был таким, и как же Чимину не хватало этого простого: «не волнуйся. Это ничто». Внутри разлилось приятное чувство довольства. Он хотел быть хорошим для Юнги. — Не уходи, — была его молитва, сорвавшаяся с саднящих от беспрерывных поцелуев губ. Он не хотел видеть отражения мыслей на глубине зрачков. Просто чувствовать чужое тепло было достаточно. Вес тела на себе, прикосновение к своему члену и… начавшую вновь крепнуть плоть внутри себя. Юнги начал неторопливо раскачиваться, пока их языки сплетались в медленном, тягучем поцелуе. Форма Мина поддалась — и Чимин скользнул ладонью по его обнажённой груди. Задев пальцами сосок, слегка оттянул его, и ощутил, как старший мелко дёрнулся и начал подаваться бёдрами сильнее, проникая в него глубже. — Х-хён, — на выдохе произнёс Чимин, коснувшись поцелуем его шеи. Втянув бледную кожу, оставил засос и сладко проскулил, когда Мин прижался губами к его виску. — Не останавливайся. — Я буду с тобой… до рассвета, до того момента, пока ты не скажешь «уйди». Чимину порой казалось, что душа покидает тело. Настолько чувственной ночи у них, пожалуй, не было никогда. Всё ощущалось так по-другому, что это было сложно передать какими-либо словами. Это было преступное наслаждение от нарушения собственных принципов, разрушения выстроенных упорным трудом стен. Это был надрыв, прощание и воссоединение в одном действии. Это было бесконечно трагично, вызывало чувство запредельного счастья одновременно. Потеря ощущалась больнее, поцелуи — горячее. Впоследствии он не боялся смотреть хёну в глаза, и получал от визуального контакта только большее эмоциональное наслаждение. Насаживаясь на член Юнги, пока седлал его бёдра, и касаясь поцелуями обнажённой груди, пока тот ленно, но не менее пламенно двигался навстречу его паху и крепко придерживал Чимина под коленями. Прогибаясь от удовольствия, ощущать чужие губы на своём члене и будучи вдавленным грудью в футон. Он никогда не плакал одновременно от счастья и горя, но сегодняшней ночью испытал это впервые, срывая голос от стонов удовольствия. В лёгкой дрёме, прерывавшейся и мягкими поцелуями, и страстным желанием плоти, он представлял их размеренную жизнь бок о бок. Без всего этого кошмара последних месяцев, суеты, дворцовых заговоров и смертей. С Хваюн и отъевшей бочка Чалли, прогулками под сенью деревьев и лепестками вишни, опадающими на волосы. Вишня… в прошлом году они понадеялись застать её цветение вновь, но судьба разыграла свои карты. Чимин хотел, чтобы даже спустя года и столетия, они были вместе. Он не хотел, чтобы имя Хэ было увековечено в истории. Если только их обоих рядом — иероглиф к иероглифу. Он не мог отказаться от Мин Юнги. Это длилось всю ночь. И эйфория была настолько сильна, что они повторили своё свидание через неделю, не забывая о негласном принципе: никаких обязательств или разговоров о насущных проблемах. Из уст старшего звучали только слова «красивый, такой великолепный», «ты так хорош для меня», «тише, маленький», но самое главное — «я тебя…». «Я тебя». Чимин тоже хотел бы кричать об этом во весь голос, но затаённая обида всё ещё не давала ему это озвучить. Вместо этих слов с глаз срывались слёзы.