***
На обеденном перерыве Арсений опять, как и в первый день, сидел напротив Паши и пил чай: хоть тот был слишком жидким, сладким и холодным, но добавлял атмосферы. Он рассеяно слушал болтовню Павла Алексеевича и смотрел поверх его плеча, на снующих туда-сюда учеников. Взгляд зацепился за знакомую высокую фигуру. Шастун шёл вальяжной походочкой, за ним, как за ледоколом, сквозь толпу пробирался один из одноклассников. Да, кажется, Дима. Сидел вчера один, за третьей партой посередине. Шаст сгибом локтя притянул его к себе и стал со смехом шептать что-то на ухо. Тот недовольно поморщился от щекотки, скинул руку Антона и толкнул его в бок, поправляя съехавшие очки. — Шастун, Позов, стоять! А ну идите сюда! — окликнул их Паша, — Ты куда пропал вчера с последнего урока? — он явно пытался придать своему голосу строгости, но было очевидно, что он не злится по-настоящему. Шастун пожал плечами, не собираясь, видимо, придумывать отговорки даже для приличия. Дима с опаской косился на Арсения, явно всё ещё находясь под впечатлением от вчерашней встречи. — Ладно, — сдался Павел Алексеевич, видимо, отчаявшись получить какое-то внятное объяснение, — Подойдёшь к Арсению Сергеевичу потом, чтобы он составил тебе характеристику. Да? — последнее было адресовано Арсению, тот кивнул. — Хорошо, когда мне подойти, Арсений Сергеевич? — Антон перевел безразличный взгляд на психолога. — После уроков, сегодня, — в тон ему отозвался Арсений. Парень кивнул и направился в сторону раздачи, потащив Диму за собой. Тот что-то спрашивал у него громким шепотом, дёргая за рукав, но Арсений уже не слышал.***
К пятому уроку болтовня Добровольского так утомила Арсения, что он предпочел вернуться в свой не очень жилого вида кабинет и оставаться там до конца учебного дня. Дети все больше разочаровывали его. Старшие — своей наглостью и глупостью, младшие — тупым упрямством и неуправляемостью. Но больше всего раздражали раболепные и жалкие тряпки, рассчитывающие только на лесть и волю случая. Антон, как и обещал, пришел после уроков. — Можно я открою окно? Арсений махнул рукой, мол, делай что хочешь. В его кабинете было целых два стула и как раз на одном из них он устроился, удобно закинув ногу на ногу и сцепив пальцы в замок. Нелепой официальностью он надеялся смутить юношу, но тот, не обращая на это никакого внимания, уселся напротив. Тогда Арсений решил напрячь его затянувшимся молчанием, заставить говорить первым. Вместо этого Антон как-то слишком пристально стал рассматривать его лицо, ничуть не стесняясь ответного взгляда. — Ладно, приступим, — временно сдал позиции Арсений, — Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечать на них. Говори первое, что приходит в голову, как правило, первый ответ — самый правдивый. — Хорошо, — кивнул Антон. — Какое человеческое качество ты ценишь больше всего? Несмотря на совет, Антон задумался. — Наверное, живой ум, — проговорил он, прокручивая кольцо на пальце. — Чего ты никогда не оправдываешь в других людях? — продолжил Арсений. — Лицемерия. — Как ты думаешь, всегда ли необходимо говорить правду, или иногда лучше солгать? — Посторонним людям можно лгать, когда это необходимо, — пожал плечами Антон. — А близким? Он нахмурился. — Близкому человеку вообще сложно солгать, мне кажется… — Хорошо, — кивнул Арсений, — Как думаешь, какое у людей складывается о тебе первое впечатление? Что им больше всего бросается в глаза? — Я много говорю, но они мало обо мне узнают, — не задумываясь ответил Антон, глядя в упор, будто читая мысли Арсения. Тот спокойно выдержал его взгляд и задал последний, главный вопрос. — Что, по-твоему, делает человека по-настоящему сильным? — Убеждения, — уверенно ответил Антон. Арсений про себя усмехнулся. «Идеалистический подростковый максимализм. Что может быть прекрасней?» — Что ж, Антон, ты очень сознательный человек, раз отвечаешь на мои вопросы так быстро и уверенно. Часто ты думаешь о силе убеждений? — с едва заметной насмешкой протянул он. — Достаточно часто. Я о многом думаю, так что вряд-ли вам удастся задать вопрос, который застанет меня врасплох, Арсений Сергеевич, — в тон ему отозвался Антон. — Вот как? Тогда скажи, ты считаешь себя сильным человеком, Антон? — спросил Арсений, прожигая его пристальным взглядом. — Я считаю себя потенциальным человеком, а это самое непредсказуемое состояние из всех, — улыбнулся уголками губ Антон. Арсению будто углей за шиворот насыпали. Откуда в его такой идеально простой и глобальной системе «сильных и слабых» взялось это новое слово?! Мальчишка ускользнул от ответа! Ловко, ничего не скажешь… — Спасибо, Антон, этого достаточно, — сказал Арсений немного суетливо поднимаясь. — Вам спасибо, Арсений Сергеевич, — отозвался тот, протягивая ему руку на прощание. Обозначая себя равным. Арсений внутренне оскалился злобной усмешкой, но руку пожал, признавая, что этот раунд остался за Антоном. Холодные кольца приятно скользнули по коже. Ладно, ещё будет шанс отыграться, а пока… Это действительно было интересно.***
Антон вышел в коридор и прыснул от смеха, в коридоре его ждал Дима. — Я же сказал, чтобы ты меня не ждал! Боялся, что страшный психолог утащит меня в свое логово и сожрёт? — Тебе смешно, потому что ты не видел его вчера. Он буквально на глазах из чмошника забитого превратился в какого-то демона. Говорил так свысока и чуть ли не ядом в нас плевался, а ещё стадом назвал, — пожаловался Дима, недовольно хмурясь. — А вы то на самом деле милые и пушистые, — прыснул Шаст, — Не знаю, мне он не показался таким страшным, как ты рассказываешь. Мы нормально поговорили… — У тебя просто талант находить общий язык со всякими психами, — фыркнул Дима, — Ты сегодня домой? — Неа, ещё дела, — отмахнулся Шаст, — проводить тебя? — Сам дойду. — Уверен? В прошлый раз… — Да у меня проблемы как раз потому, что я хожу с тобой! — возмущённо перебил его друг, — Ты как магнит для неприятностей. Шаст рассмеялся. — Ладно, умник, иди один, напиши потом. На самом деле Шаст вовсе не считал себя неудачником, просто его жизнь была чуть разнообразнее, чем у других. Он поправил лямку рюкзака на плече и свернул за угол. Осенью особенно здорово было идти через парк по мокрому асфальту, шуршать листьями под ногами и ловить лицом падающие с деревьев холодные капли. Так тихо и спокойно… — Эй, Шастун, куда собрался?! — раздался оклик сзади. Шаст обернулся, глядя как его быстро догоняет плечистая фигура. — Макар, сколько лет, сколько зим, — протянул он, привычным движением откидывая рюкзак подальше и трогая языком ещё не зажившую губу. — Думал от меня спрятаться? — Ни в коем случае… Макар ткнул Антона двумя руками в грудь и тот попятился. — Какой ты грубый, сразу драться, а я думал ты по мне соскучился, — дурашливо-обиженно протянул он. — Умом тронулся, Шастун? — Ладно, не хочешь дружить — не надо. Антон увернулся подряд от двух широких замахов, поднырнул под третий и повалил громоздкого противника в листья, несколько раз стукнул сжатым кулаком ему по лицу, не давая развернуться, а потом перехватил его руку и удачно выкрутил ее так, что Макар завыл, утыкаясь носом в землю. — Черт возьми, Шастун! Больно, отпусти! — У меня из-за тебя уже руки болят, Макар, — все тем же шутливым тоном, только слегка запыхавшись, проговорил Антон, — Может, мне тебе что-нибудь сломать, чтобы ты отдохнул недельку-другую, а? Макар что-то злобно прошипел в ответ. — Ладно, — Шаст отпустил его руку и поднялся, отряхиваясь и снова закидывая рюкзак на плечо, — До встречи, Макар. Он оставил его валяться на земле и пошел дальше, не оборачиваясь.***
— Ты опять дрался? Антон скинул куртку и направился к умывальнику. — Так заметно? — улыбнулся он, умываясь и разглядывая себя в зеркале. Корка на губе треснула и из нее опять сочилась кровь. Если бы у Антона спросили, где он хочет провести вечность, он определенно выбрал бы это место. Маленькую мастерскую при Строительной Академии. Студенты занимались здесь очень редко и в основном днём, а по вечерам оставался только Людвиг, молодой русский немец, преподающий проектирование скульптур первокурсникам и рисующий грустные монохромные картины. Антон надел пыльный фартук и подошёл поближе, разглядывая эскиз на мольберте. — Что это будет? — поинтересовался он, завязывая фартук за спиной. Людвиг откинул голову на спинку стула, глядя на Антона своими прозрачными глазами. — Когда на фронте весной сходит снег, из него появляются убитые зимой солдаты. И у них в глазницах стоит вода… — проговорил он, задумчиво. У Антона перехватило дыхание, он ещё раз внимательно посмотрел на холст. — Людвиг, откуда ты берешь все это? Тот пожал плечами и вернулся к рисованию. Антон сдёрнул простыню со статуи, стоящей посреди мастерской. И на несколько минут замер. Это была высокая стройная фигура, ее ноги и спина ещё не отделились от цельного куска камня и она будто пыталась вырваться из него, с трудом переставляя ноги и протягивая вперёд руки. Обрамленное волосами лицо, сосредоточенное и печальное, казалось почти живым. Это была Психея, идущая из царства мертвых. И Шаст трудился над ней уже третий год. Благодаря чуткому руководству Людвига и усердию Антона, статуя была уже почти готова, но каждый раз, глядя на неё, Антон находил к чему придраться и не хотел считать работу оконченной. Вот и сейчас он задумчиво сглаживал неровности на складках ее одежды и думал, что оставлять ее ещё рано. — Уже решил, что сделаешь, когда закончишь? — спросил Людвиг, не отвлекаясь от работы. — Нет пока, — отозвался Шаст, стряхивая каменную пыль с фартука. — Мы могли бы поставить её в холле на первом этаже, если ты хочешь. — Вместе с работами выпускников? Ты шутишь? — усмехнулся Антон. — Нет, — возразил Людвиг, — Ты проделал большую работу и Психея ничуть не уступает скульптурам в холле. Подумай об этом. — Да, — кивнул Антон, — Может быть. Но она ещё не готова.