Психея

Арсений стоял напротив Психеи, глядя ей в лицо, и чувствовал злость. Он давно уже выяснил, куда именно ходил Антон по вечерам и сегодня появился здесь раньше. Людвига тоже не было. Дверь оказалась не заперта и Арсений смог наконец вблизи рассмотреть это творение. Она была красивой, такой сосредоточенной и возвышенной. Можно было бы восхититься, если бы не эта душащая ярость. Арсений привык анализировать свои чувства, какими бы нелогичными они ему не казались. Вот и сейчас он стоял напротив Психеи уже четверть часа и все пытался понять, за что так её ненавидит. Он никогда бы не смог сделать что-то подобное из обычного камня. Может, его раздражает превосходство Антона? Нет, вряд-ли, Арсений умеет восхищаться достижениями других... Может, его раздражает то, что Антон снова оказался сложнее, чем выглядел? Увлечение античной скульптурой — явно не основное хобби среди одиннадцатиклассников. Антон провел перед ней столько времени. Она видела его так часто… Не может же Арсений завидовать статуе? Или может? А ещё она девушка. Очень красивая девушка, образ которой Антон старательно воссоздавал на протяжении нескольких лет. И это злит. Она ценна для него, он вложил в неё столько сил, что уже наверняка любит эти холодные каменные черты. Эти глаза, эти тонкие белые руки, эти напряжённо сомкнутые губы. Она не похожа на Арсения. И это злит. Он дышит слишком часто, так, что начинает кружиться голова, пятится назад и опирается рукой о спинку стула. Сюда могут вот-вот зайти, но это не важно. Злость подкатывает к горлу и он сжимает стул двумя руками. Сильно, до пульсации в побелевших пальцах, хватает его и наотмашь бьёт Психею по лицу. Отбитые куски камня со стуком разлетаются по комнате. Арсений выпускает его из рук и смотрит на них с ужасом. Он сделал это специально, вполне осознавая свои действия, но ему всё равно стало на секунду страшно, будто он плеснул чернилами в Мона Лизу. В комнате будто сразу стало холоднее и темнее. Арсений поднял взгляд на изуродованную статую и почувствовал какое-то мазохистское удовольствие. Ему было почти физически больно от своего поступка. Психея была мертва, такие травмы несовместимы с жизнью. Он убил её. Что будет, когда Антон увидит её такой? Он будет в бешенстве, захочет отомстить? Или расплачется и будет сломлен? Возьмётся ли он когда-нибудь за новую работу или попытается склеить эту? Или никогда больше не появится в мастерской? Не важно, как бы Антон не отреагировал, это будет его настоящее лицо, Арсений всё же увидит его. Он узнает, какой Антон на самом деле, только это имеет значение. Арсений вытащил из шкафа в углу рулоны бумаги, аккуратно сложив их рядом, и спрятался внутри, сквозь приоткрытую дверцу наблюдая за комнатой. Первым в мастерской появился Людвиг. Он замер на пороге и стоял так не шевелясь минут десять, будто не веря своим глазам. Потом он медленно обошёл Психею по дуге и сел на подоконник возле своего мольберта. Он не стал поднимать стул или собирать обломки статуи, не накинул на нее простыню, просто просидел неподвижно до прихода Антона. Зато когда тот появился на пороге мастерской, румяный и весёлый, с растрепанными ветром волосами, Людвиг заговорил очень торопясь и запинаясь. — Антон, ты видел это? Я только что пришел и нашел ее уже такой. Не знаю, кто мог это сделать, я ведь никогда не запираю дверь, Антон, прости… Он осёкся, когда Шаст махнул ему рукой, прикладывая палец к губам. — Тише, тише… — прошептал он, очень медленно приближаясь к статуе и протягивая дрожащие руки к её наполовину разбитому лицу. Арсений затаил дыхание, жадно ожидая реакции. — Посмотри не неё, Людвиг, — прошептал Антон, задыхаясь, — Какая она стала… Смотри, она прекрасна. Арсений перестал дышать. — Она теперь готова, смотри, работа окончена. Теперь это действительно она, Психея… Антон аккуратно сжал в ладони уцелевшую руку статуи, другой проводя по обрубку с отбитым запястьем, по кривым глубоким сколам на лице. Людвиг наблюдал за этим в тишине. Арсений до крови кусал губы, слушая слова Антона, будто в бреду.

***

— Ты чего такой грустный? — Дима хлопнул Антона по плечу, заглядывая ему в глаза. — Да так… — пробормотал Антон, сжимая в пальцах телефон, будто раздумывая, говорить или нет, — Мне кто-то пишет уже несколько дней. — Что пишет? — не понял Дима. — Всякий бред, — Антон снова открыл переписку, разглядывая сообщения. Дима заглянул ему через плечо. — Вот напугал! — фыркнул он, — обычный интернетный шизик. Мне такие тоже писали. «Я знаю где ты живёшь», «Я тебя найду»… Я им даже отвечал, пока не надоело. Нашёл из-за чего переживать! В столовку пойдешь? — Дима оживлённо поднялся, собирая вещи в сумку. — Иди, я тебя догоню, — отозвался Антон. Когда Дима ушел, он вздохнул, пролистывая переписку в самый конец и открывая прикреплённую фотографию. На ней был он сам. Возвращался из школы, даже крыльцо подъезда видно. И сделана фотография так близко, почти вплотную, что становится жутко. Антон с самого начала не собирался отвечать на странные сообщения от неизвестного отправителя, блокировал его, но поток угроз и нелепых вопросов продолжался с других страниц. Ему десятками присылали плохо освещённые фото каких-то дворов, вопросы вроде «Как ты себя чувствуешь?» и «Когда ты собираешься умереть?». Это начинало действовать Антону на нервы, но он успешно игнорировал чувство нарастающей тревоги, пока вчера не получил последнюю фотографию. Кто бы не писал ему, он был рядом. И это не могло не пугать. Шаст плёлся по коридору, глядя себе под ноги, погружённый в невесёлые размышления о событиях последних дней. Людвиг временно отменил вечерние занятия, запер мастерскую вместе с разбитой Психеей и стал уходить из Академии сразу после занятий. Его, видимо, тоже сильно напугало произошедшее, он даже писал потом Антону, спрашивал, всё ли у него в порядке. Антон не рассказывал ему о сообщениях и фото, ему всегда казалось, что у Людвига слишком хрупкая и подвижная психика, он боялся, что она такого может просто не выдержать. Кто-то хлопнул его по плечу и Антон сильно вздрогнул, дёрнувшись в сторону. — Эй, Шастун, ты чего такой дёрганный? — Ничего, Павел Алексеевич, просто не выспался, — для убедительности протерев глаза, сказал Антон, — Вы что-то хотели? — Я всем, кто в столовой был сказал уже: на этом уроке замена в моем кабинете, — деловито сообщил Добровольский. — А. Хорошо, — рассеянно кивнул Антон, разворачиваясь обратно к кабинету классного руководителя. Глаза и правда слипаются, надо, пожалуй, выключить телефон к чёрту и нормально выспаться. Он зашёл в пустой кабинет и замер на пороге. На его парте лежал свёрнутый пополам белый лист. По спине пробежали мурашки, Антон с трудом переставляя ноги подошёл к парте и аккуратно развернул его: внутри оказалась плохо отпечатанная надпись «ты истекаешь кровью». Антон пару минут посмотрел на неё, потом не спеша смял бумагу и с места кинул в мусорное ведро. — Ничего страшного, — проговорил он сам себе, сел и положил голову на скрещенные руки, — У меня много крови… Для тебя не жалко… Видимо от нервов включились какие-то мощные предохранители, потому что Антон заснул и пролежал так до конца урока. Ни Добровольский, ни Дима не стали его будить.

***

— Ты домой? — Дима догнал Антона уже на улице. — Да, — отрывисто бросил тот, на ходу застёгивая куртку. — Пойдем вместе? — Нет. — Почему? — удивился Позов, — Ты же говорил, что за тобой следят… — А ты мне не поверил, — перебил его Антон. — Но я думал тебе будет спокойнее, если я пойду с тобой, — пожал плечами Дима. — Мне было бы спокойней, если бы я это придумал, но за мной правда следят и именно поэтому ты со мной не пойдешь. Антон ускорил шаг, не давая Диме ничего ответить. Уже отойдя достаточно далеко от школы он понял, как сильно волнуется. Постоянно оглядывается и проверяет телефон, нет ли там новых сообщений. Руки замёрзли и он засунул их в карманы. Что-то холодное и вязкое облепило пальцы и Антон резко выдернул руки обратно, вскрикнув от неожиданности. Его ладони были в крови, в свете фонаря стало видно, что с куртки капает. Вот почему так холодно. Антон панически путаясь грязными пальцами в застежках сорвал куртку и бросил ее на землю, пятясь от неё. Потом, будто о чем-то вспомнив, стал судорожно оглядываться по сторонам. Сердце стучало где-то в горле, Антона трясло и из лёгких против воли вырывались жалкие всхлипы. Он сходит с ума? — Успокойся, — прошипел он сам себе, закрывая глаза, — Кто бы это не делал — он всего лишь человек, а ты ведь не боишься людей, верно, Антон? Вот так, хорошо. Дыши глубоко и перестань говорить с собой. Он нервно усмехнулся, заставляя себя открыть глаза. — Так, что тут у нас, — он присел на корточки возле своей куртки и морщась стал доставать из карманов какие-то холодные кровавые ошмётки, — Куриная печень, — констатировал он вслух и рассмеялся. — Ладно, хорошо, печень так печень, — он закинул куртку на плечо, аккуратно, чтобы не запачкать, поднял с земли сумку и быстрым шагом направился домой. Вечером он впервые написал в тот чат. «Спасибо, очень вкусно». К сообщению прилагалась фотография тарелки с жареной печёнкой и макаронами. Арсений со злостью отбросил телефон. — Сумасшедший, — прошипел он, — Просто сумасшедший…